Суд

Глава из повести "Пленник"


Юг России пылал, как адская кухня. Красные теснили нас к синему морю, и неожиданно штаб наш захватили матросы. Куда нас повели — неведомо. Запомнился двор, огороженный забором, и посреди — зловеще простые стол и табуретка. За этим импровизированным судилищем восседал командир отряда моряков.

О, это был тип! Бескозырка лихо сдвинута на затылок, через плечо — пулеметные ленты, крест-накрест. На боку в деревянной кобуре — маузер, а на поясе болтались три гранаты.

К нему подводили пленных. Допрос был лаконичен, как выстрел.

— Кто?

— Да я прятался, — лепетал очередной несчастный, — меня силой мобилизовали, у меня семья…

— Из бедняков? Женатый? Дети есть? — машинально сыпал вопросами командир. — Направо.

Следующий, щеголь урядник, щеки выбритые, ус лихой.

— Служил у батьки Краснова! — отчеканил он.

— Верой и правдой? Присягу царю принимал?

— Так точно!

— И отца с матерью, коли прикажут, зарубишь?

— Ради отечества — зарублю!

— А зачем же ты пошел против трудового народа? — вдруг мягко спросил командир.

— Краснов — наш батько! — уперся урядник.

Его повели налево. За забором прозвучал выстрел. Судебное заседание продолжалось.

И вот настал мой черед. Страх, гадкий и холодный, сковал все внутри. Я подошел, и меня била мелкая дрожь, будто в малярии.

— Кем будешь? — спросил командир, не глядя на меня.

— Есаул при штабе Его превосходительства… — начал я и замолк, потому что ком подкатил к горлу.

И тут произошло первое чудо этого фантасмагорического дня. Из дверей дома вышла женщина в гимнастерке и галифе, и походка ее была стремительна.

— Федя! — сказала она, и голос ее прозвучал для меня как трубный глас архангела. — Кажется, я знаю этого человека.

Командир моряков поднял на меня глаза.

— Фамилия?

— Дмитриев, — прошептал я, чувствуя, что земля уходит из-под ног. — Дворянин…

Женщина резко повернулась, и я увидел ее лицо. Тьма, павшая на душу, вдруг рассеялась.

— Володя! Владимир Николаевич!

Командир смотрел на нее с немым вопросом.

— Федя, это же наш бывший барин! — воскликнула она. — Он добрый! Он нам, дворовым, всегда помогал. Помнишь, я рассказывала про него… как мы дружили по-детски.

Моряк уставился на меня с нескрываемым любопытством, словно на заговорившего сфинкса.

— Любопытно… — протянул он. — Скажите, Дмитриев, вы водку употребляете?

Вопрос был так нелеп, что я лишь кивнул.

— Прекрасно! — оживился командир. — Если я скажу вам «направо», вы, полагаю, будете на седьмом небе от счастья? А там, налево, — он мотнул головой, — там весьма основательно наказывают врагов народа… А вы, выходит, альтруист? Образование у вас какое?

Я, запинаясь, стал излагать историю своего образования. Он слушал, барабаня пальцами по столу.

— Понимаете, страна наша истощена, — перебил он меня. — Нам необходимы люди с мозгами. А вы, интеллигент, как очутились в стане этого негодяя Краснова?

— Обидно было, — чистосердечно признался я. — Родовое гнездо мужики разорили… А потом я увидел все эти бесчинства офицерства… Порядочному человеку было тошно.

— А вы, стало быть, порядочный? — прищурился моряк.

— Я… надеюсь, — выдохнул я.

— Надо же! — воскликнул он. — Парася, обед готов?

— Да. Я за этим и пришла, — ответила она.

— Пойдем, Дмитриев, поговорим… Вся страна разорена, понимаешь? Войной проклятой, интервенцией... — заговорил он вдруг с неожиданной горячностью. — Нужны нам теперь люди грамотные, специалисты в своем деле. Инженеры, строители, врачи... С сердцами, понимаешь, кристально чистыми!

Затем последовал телефонный разговор, который мог присниться только под хмельком. Моряк кричал в трубку:

— Слушай! Тут у меня один феномен… Инженер-гидростроитель! Вроде не сволочь… Что? Есть! Вышлю с конвоем!

Когда он положил трубку, я понял, что меня не расстреляют. Меня отправили в Москву. И спасла меня не армия, не подполье, а та самая Параська, будто сама Судьба в гимнастерке и галифе явившаяся, чтобы вырвать меня из лап абсурдной смерти.