О грустном на ноте армейского смеха

          Как молоды мы тогда были. Задорны, по-настоящему веселы, сильны, задиристы. Еще не обросшие цинизмом бытия, не успевшего по-настоящему проверить нас на прочность. Вспоминается мне многое из давно минувшего с ностальгией. Трогающей самые глубины души. Возраст только усиливает это чувство. Сейчас, глядя на то, что ныне происходит вокруг, я поневоле погружаюсь в безмерность недоумения - как все мы, совсем недавно еще страна – сверхдержава, монолитный архипелаг, вдруг разделились сами в себе? Чего ради сейчас уничтожаем друг друга в безумной гражданской войне ? Во имя какой «высокой идеи» творим такое сами с собой на радость извечному нашему общему супостату? Который в общем то и стравил нас, неразумных, друг с другом. Десятилетиями враг проворил свой иезуитский замысел, который неплохо получился у него, на горе нам, беспечным и легковерным. Воистину – горе дому, который разделится сам в себе. Тем, кто родился после 1991 года, трудно представить, что когда-то мы были одной, единой, мощной страной. Дружба народов существовала на самом деле и сплачивала державу нашу. Единство страны было настоящим ! Не искусственным, как сейчас, раз в году, в притянутый за уши официозный «день народного единства». Которого, "единства" того, уже и близко нет в расколотой изнутри России, самом крупном осколке великой некогда Страны. Сейчас термин «дружбонародность» вообще превратился в ехидный, сатирический «мем», наполненный нехорошими смыслами. Как отторжение и протест против нынешней безумной миграционной политики наших властей. Тогда все было иначе - мы стояли в едином строю и свято верили общему делу, которому служили...

          Многие светлые эпизоды мне вспоминаются оттуда, из армейской юности, из того времени, когда существовал еще единый, могучий Советский Союз. Стояла на его страже непобедимая и легендарная Советская Красная Армия. Вот одно из тех воспоминаний. Обыденных, забавных, повседневных, наполненных жизнью в трудностях сурового армейского бытия и армейским же неповторимым  юмором.

         1987 год на дворе. Танковое военное училище, располагавшееся в суровом Уральском краю. Вспомнилась зарисовка с обычной, каждый день проводившейся вечерней поверки курсантской роты. Символизировавшей собой то, истинное, настоящее наше единство. Вокруг меня в одном строю ребята мои дорогие. Русские, украинцы, белорусы, немцы, евреи, грузины, азербайджанцы, осетины, чеченцы, аварцы, корейцы, буряты, молдаване, узбеки, каракалпаки, киргизы, лакцы, табасаранцы, гагаузы. Кажется, никого не забыл. Столько разных народов представлено было всего на сто десять человек личного состава нашей роты. Какие теплые воспоминания остались у меня от той юношеской дружбы. Которая со многими из тех ребят продолжается и поныне. Через редкие встречи, перезвоны, переписку, передавание друг другу приветов с оказиями. Несмотря ни на какие государственные границы и нынешние конъюнктурные разломы.

          Третий курс обучения шел. Все мы, курсанты, друг друга знали как облупленные. Настоялись рядом в строю за два с лишним года учёбы. Походили вместе по занятиям, нарядам, караулам, полевым выходам, работам разным, увольнениям в город. Сплелись и в дружбе, в и нелюбви друг к другу, всякое ведь бывает.

          Порядок армейский, строг и без вариантов. В 21.45 каждый вечер рота выстраивается на вечернюю поверку. После обязательной вечерней прогулки. Положено так и никак иначе. Уставом внутренней службы закреплено. Уставы, кровью писаные, нужно уважать, к чему нас сразу приучили, при поступлении в училище. Потому веками устоявшийся воинский ритуал всегда чтили свято. Поверка та, вечерняя, часто и совсем непроизвольно становилась своеобразным, не запланированным заранее подведением итогов минувшего дня...

          Старшина Юра, хохол из Киева, привычно открыл книгу вечерней поверки. Потом опять прикрыл ее и задумчиво произнёс:

      - Бойцы, ротный просил до вас довести. Комбат ему приказал к концу недели предоставить списки всех, кто в нашей роте не перестроился ещё в свете политики партии. Некоторые залётчики туда попадут всяко – разно, о ком комбату известно, но хоть до конца недели давайте без дурости, без новых залётов. Потом хрен парткомиссию пройдёте если что.

      Сотрясались мы тогда от смеха, настолько нелепо прозвучало услышанное. "Список неперестроившихся курсантов" - это звучало так мощно...

      Следует сказать, что на дворе в то время общество входило в самый угар горбачёвской так называемой «перестройки» постылой, в начало развала нашей страны, ее внутреннего самораспада. Умело вдохновляемого и дирижируемого извне. Вот комбат наш в меру скудного своего понимания тоже вносил собственный «вклад» в разрушительное «обновление» общества. Среди курсантов батальона у комбата была кличка "дерево". Само по себе о многом это говорило.

     - Нехрен ржать, водку жрать ночами и по самоходам бегать ! – назидательно прикрикнул старшина в ответ смеху роты, - смирно !

     Доведя столь ценную информацию, Юра на автомате, по памяти начал устоявшуюся армейскую литургию.

     - Курсант Аверченко.
     - Я !
     - Курсант Апостол.
     - Я !
     - Опез...л ты, - послышалась произнесённая вполголоса дежурная реплика со стороны второго взвода. Старо, давно уже в роте так его все называют. За детское простодушие какое – то что ли, за вечную заторможенность в реакциях. Старшина по привычке, сделав вид, что не услышал, пропустил реплику из строя мимо ушей.

     - Курсант Астраханцев.
     - Я !
     - Головка от х…., - донёсся до меня такой вот незамысловатый, навязший в зубах дружеский «юморок» сзади.
     - Вот туда и сходи, - ответил я вражине вполголоса, не оборачиваясь.
     - Курсант БобОв.
     - БОбов, я, - в очередной раз со злостью выговаривает старшине мой друг. Юра никак не может правильно поставить ударение в фамилии, даже спустя два с лишним года совместной учёбы и службы.
     - Боб, а Боб ?
   
     Это вопрошал сбоку хитрый хохол и балагур Володя Медведчук. Или Чук, как мы его всегда называли ради простоты общения. Опять хлопец задумал повеселиться, как обычно.
   
     - Чего надо ? - с подозрением вполголоса спросил Бобыч.
     - Хрен тебе в лоб !
     - Ну я тебе, косолапому, устрою медвежью охоту, - злится уязвлённый, очень самолюбивый курсант Бобов…
     - Курсант Волков.

     Молчание было ответом. Заболтался с кем – то Волчок, как мы все его звали, или ушёл в строю в размышления о насущном, утратил нить бытия.

     - Где Волков ? – взревел старшина.
     - Докладываю ! Курсант Волков побежал за курсантом Зайцевым, - громко оттарабанил Чук под общий хохот роты.
     - Что, медведь, мимо твоей берлоги они пробегали ? – выдавил кто – то из себя, давясь от смеха.
     - Отставить балаган, - опять взъярился старшина, - смирно ! За разговоры в строю учиню наряды !

     Это было старо как мир. Он внешне суров был, наш старшина, но добр внутри и по должностным обязанностям не лютовал сверх меры.

     - Да здесь я Юра, здесь, - выкрикнул старшине вернувшийся в реальность Волчок. Ему товарищи в строю напомнили парой тычков в область печени о том, что из блаженной нирваны выходить нужно вовремя. С применением, разумеется, исконно – посконных фольклорных фраз. Потому что так откровенно «тормозить» в наших понятиях было чем - то ужасно низким.

     - Два наряда по роте курсанту Волкову вне очереди !
     - Есть два наряда, - вздохнул Волчок.

     Вот так бывает, что задумаешься о своём, заветном на ровном месте и тут же получаешь оплеуху от неласкового земного бытия. Волчок думал всегда только об одном – о бабах. Он был рекордсменом роты по количеству вызовов на КПП для встречи с поклонницами. Нахрапистые девушки с утра до вечера окружали ворота училища, пытались брать в плен наряд, настаивали на вызове из подразделений «своих» курсантов. Каждой мнилось будущее замужество, спокойная жизнь где – нибудь в гарнизоне в Германии, Чехословакии или Венгрии. В Польше на худой конец. Но вот про Забайкалье, Сибирь или Дальний Восток многие девушки думать отказывались. Требовали от охмурённых кавалеров отличных оценок и Германии после выпуска.

     По искренним, с надрывом уверениям Волчка, их, поклонниц, было не меньше сорока, девах окрестных. Врал, конечно, сволочь, но даже если всего пять - и то какая нагрузка на человека.

     Дальше пошло перечисление фамилий…
     - Курсант Дроздович !
     - Я !

     Юра оторвался от книги вечерней поверки. Строгим, взыскующим взором ротного старшины отыскал в строю личность, отозвавшуюся на свою «птичью» фамилию. То был долговязый, весьма субтильный хлопец белорусских кровей, из города Жодино, что недалеко от Минска. Ставший за два с половиной года нашего обучения притчей во языцех в устах всех командиров и начальников. Потому что нрава этот парень был своевольного. Шалопай, разгильдяй, вечный «залетчик», что называется. Не вылезавший из своих внеочередных нарядов на службу.

   - Дрозд, ты придурок по жизни, или просто притворяешься таким? - спросил Юра с оттенком безнадеги в голосе.
  - Никак нет, товарищ старшина, - бодро и на всякий случай ответил Дрозд, - а чего случилось то, Юра ?
  - Ты зачем свой хлястик от шинели опять про…л ? Мне Бровчик уже доложил, что ты у него хлястик новый спрашивал.
      Бровчик, курсант по фамилии Бровко, был каптером нашим ротным. Юрин земляк «гарный», очень добродушный и круглолицый хлопчик казацких кровей. Потому он и стал  каптером, правой рукой и доверенным лицом старшины. Настоящий хуторянин по природе своей. У такого всякая нитка военного добра как за семью печатями хранится, и ни одна портянка не то что налево не уйдет, а вообще без надзора не останется.
    - Юра, да забыл снять, когда шинель получил. Ну и утащил с вешалки кто-то, украл…
    Молвив это, Дрозд с двусмысленным выражением лица и скорбью во взоре оглядел строй товарищей своих, как будто проникновенностью своего печального взора хотел высветить того крадуна-злоумышленника. После чего он глубоко вздохнул, добавив:
   - Сам виноват, в большой семье клювом не щелкай.
   - Это, Дрозд, не у тебя украли, это ты пр…л ! Не обеспечил сохранность ротного имущества ! Не всосал еще армейскую науку в свою пернатую харю ! Всем же вам с первого курса об этом твержу, а вот оно как, не до всех еще дошло ! Рота !, - повысив интонацию голоса до командного, пророкотал старшина, - равняйсь ! Смирно !

      Юра сделал паузу, внимательно посмотрел на вытянувшиеся по его команде сто десять человек личного состава. После чего уже помягчевшим, расслабленным голосом молвил свой начальственный вердикт:
    - Курсанту Дроздовичу за неоднократное и злостное промотание и утрату военного и народного имущества объявляю три наряда вне очереди !
    - Есть три наряда ! – обреченно ответил Дрозд, осмысливая в своей голове – что опять не так сложилось на его личных неровностях бытия, откуда вдруг взялись эти новые, пусть уже и привычные, родные, но все же три наряда…
    - Знают дрозды что получат п…, - раздался вдруг из глубины строя певучий, насмешливый голос записного ротного балагура, все того же Чука. Курсантский строй вновь содрогнулся от взрыва хохота – настолько к месту, времени и вообще по делу был сформулирован этот незамысловатый посыл из области народного фольклора.
    - Отставить балаган, - прикрикнул Юра, который сам еле сдерживал смех, но старался вложить в голос свой всю доступную ему в такой ситуации меру командирской строгости.  После чего старшина опять обратился к книге вечерней поверки и продолжил ежевечерний армейский ритуал:

     - Курсант Жуликов !
     - Я !
     - Ты зачем сегодня в первой роте лопаты пытался сп…ть, придурок, - обрушился на него Юра, - тебе что было приказано ?
     - Одолжить инвентарь для уборки территории.
     - Так зачем нормально не договорился с каптёром, а украсть решил ?
     - Ну, если честно, товарищ старший сержант то думал, для роты так лучше, имуществом пополнимся. Чего они у них валялись без дела на территории.
      - Думал ты. Пусть лошади думают, у них башка во-о, - тут Юра попытался изобразить размер лошадиной головы неловкими движениями рук с удерживаемой книгой вечерней поверки, - а тебе было приказано просто одолжить ! На время ! И вернуть вовремя. Не хватало мне ещё со всяким жульём разбираться и другим старшиной объясняться. Ты это, кончай пи…ть везде и всюду, да ещё и попадаться. Даром что у тебя фамилия такая. Воровать тоже нужно уметь, криворукий.

     Курсант Жуликов наказания избежал. Всё – таки для роты старался, хоть коряво и ничего не вышло у него.
   - Курсант Марчел !
   - Я, - отозвался тонким, мелодичным голоском щупленький молдаван Миша. Он давно уже стал предметом постоянных, но совершенно беззлобных, добродушных подначек, подтруниваний со стороны прочих товарищей курсантов. За свою какую-то врожденную, безвредную окружающему пространству «милоту» что ли и сопутствующую ей неказистость в повседневности сурового армейского быта. Миша в постижении военной науки звезд с неба не хватал совсем. Но при этом являл собой воплощение простоты, бесхитростности, доброты. Готовности помочь всегда и всякому в любом деле. Особенно если это касалось работы руками, что для крестьянского сына из молдавской деревни было делом совершенно обыденным. Руками этот парняга был способен спроворить все, что угодно, хоть вошь подковать.
   - Мишаня, а ты мне чего обещал в каптерке сделать ? – осведомился у Марчела Юра, окинув курсанта весьма взыскующим взором.
   - Сделаю, Юра, - затараторил Миша, - оргстекло пока не достал. Но послезавтра работаю на кафедре философии, там им кабинет отделываю, там будет оргстекло, у них подтяну немного !
   - Короче, как сделаешь, так под тем оргстеклом в каптерке свою увольнительную записку и найдешь. Не раньше ! Мне то особо не к спеху, это у тебя свербит в яйцах.

      Строй опять расхохотался. Все знали, что этот мелкий, без меры чувственный, улыбчивый молдавский юноша недавно отыскал себе в городе какую-то пигалицу себе под стать, аккурат по собственным невзрачным размерам. После чего в выси горние вознеслась душа Миши от обретенной любви, и дня он уже не мог прожить без томительных воздыханий о подруге своей. Делясь о счастье своем с каждым встречным.

    - Юра, да я сделаю, - начал было гундеть этот Ромео, огорченный непреклонным видением старшины, но Юра сразу  пресек этот ной «в пользу обездоленных»:
    - Делай ! Сделаешь, сразу же забирай свой пропуск на случку ! Я тебе не мешаю, оргстекла в окрестностях везде как дерьма за баней. Договорись, купи, укради. Хочешь присунуть бабе своей скорее – включай мозги !  Ну или живи с выключенной башкой, но тогда уже сам руками шеруди под одеялом ночью !
      Вновь взрыв строевого хохота сопроводил добрые напутствия ротного старшины. Поверка продолжилась своим чередом:

     - Курсант Непейпиво.
   
     Забористые они всё – таки, ёмкие фамилии у братьев украинцев.
   
     - Я !
     - Он, гад, только горилку жрёт втихаря и в одну харю, - вылетела из строя очередная реплика.

     Вновь всеобщее ржание. Все знают, что был как – то за парнем грех такой, какого не скроешь в тесноте казармы от друзей – товарищей. Получил хитрый хохол посылку из дома, причастился к родной горилке тайком, салом закусил, а друзей, как у нас было принято и свято, не угостил. Да разве утаишься ? Теперь вот носит это пятнышко на репутации. Стоит в строю красный, весь надувшийся. Впредь наука. Не полезет ему больше та горилка в одного.

     - Рты закрыли, - в негодовании, сквозь зубы, но громко проскрипел Юра.
     - Курсант Нусупбаев.
     - Я !
     - Выйти из строя !
     - Есть !

     Основательный внешне, но при этом весьма незамысловатый внутри своей сути, киргиз Нусупбаев Мирзалы Мидинович нехотя, вразвалку вышел из строя.

     - За грубое нарушение воинской дисциплины, допущенное сегодня во время несения службы в наряде, объявляю Вам два наряда вне очереди ! Встать в строй !
     - Есть, - нехотя процедил Мирзалы, ну или для нас просто все тот же Миша, занимая своё место среди товарищей. Знает кошка чьё мясо съела, понимает за что наказан, но всё равно бубнит про себя что – то по-киргизски, с последующим переходом на русский, чтобы все слышали.
     - Буду поймать старшину в городе, в увольнении, морда его тупой хохольский ему бить буду, - ворчал разозленный Мирзалы в строю.
     - Ну а если он тебе рыло начистит ? – c улыбкой поинтересовался Чук.
     - Мне он не будет давать на морда, я три года каратой тренировался.
   
     Вот так и говорил Мирзалы, «каратой». Мы гнёмся от смеха. Порядком уже уставший Юра делал вид, что не замечает «разговорчики в строю», ему быстрее бы дело довершить да отбить стадо спать. На каждый роток не накинешь платок.
   
    - Так он лет десять боксом занимался, - не унимался Вова, - отрихтует твою харю узкоглазую и развальцует на многочлен.
    - Э, Чук, посмотрим там, потом.
    - Курсант Собакарь !
    - Я !
    - Мудила ты, - с раздражением бросил Юра, истовый футбольный болельщик, умиравший в болении за родное «Динамо» Киев, - ты как сегодня пенальти не забил косорукому вратарю седьмой роты ? Из – за тебя очко потеряли.
    - Так, Юра, я старался, не получилось, - растерянно ответил мелкий, худощавый, весь какой то дёрганный земляк старшины, главная ротная футбольная звезда.
    - Ещё и киевлянин, гад, «Динамо» позоришь. Хрен ты у меня чего получишь, пока не исправишь игру свою.
    - Да ладно тебе, Юра, буду я играть хорошо, - ответил ошеломлённый натиском начальства курсант Собакарь.

    Вышло так, что тем же вечером, незадолго до поверки, состоялся матч футбольный между нашей, третьей ротой и седьмой. На первенство училища. Шаг оставался до победы, но глупо пропустили в конце игры и вдруг такой шансище на победу выпал – пенальти. Собакарь не забил, а Юра и вся рота от досады рвали на себе волосы на трибуне. Только ничья и осталась в кармане.

    Дальше опять армейский ритуал пошёл по установившемуся распорядку, но вдруг случился голос вопиющего из строя…
               
    - Юра, ты списки увольняемых ротному отдал ?

    Чинный порядок поверки ста двадцати уставших юных тел опять прервался.
Но как было не задать такой вопрос ? Ведь увольнение в город это святое. Ради него сдерживают себя в повседневных шалостях и естественных порывах, дисциплину блюдут. В городе девушки любимые и прочие ждут, еда вкусная в столовых и пельменных, кинотеатры и бары, театры и музеи – кому что. Не всё в казарме полы мыть или в 4 утра вскакивать, чтобы совершить марш – бросок до полигона…

    Вот тут уж Юра взбесился. Начал ругаться. Громко и матом, приводя народ в чувство. Обещая при этом кары земные и небесные, лишение всех увольнений вплоть до выпуска. Причём обещал, что сам лишит, своей волей и властью старшины. Всего стада ротного, если не научатся вести себя в строю как положено.

    Наконец товарищ старшина довёл поверку до конца, выдохнул, после чего предоставил слово ротному каптёру Бровчику. Он, начальник склада ротного имущества косноязычен, не слишком многословен и вполне конкретен в высказываниях. Что делало его незамысловатые фразы предельно доступными к пониманию. Выговаривал их Бровчик на забавном, присущем только ему языке, с примесью ярких речевых хохловывертов:

    - Так, рота, довожу до всех… Мы купляли бильярд. Ну не то что бы мы его купляли, вышло так. Вы все на фруктово – овощной базе работали месяц. Яблок с грушами, дыней с арбузами напи…ли, не попались, за это гарны молодцы. Отъелись виноградом, как сукины дети, морды отрастили, ну и вот вам ещё подарок от базы довеском пришёл за ту работу. Бильярд там у них залежался, вот завтра его нам и привезут. Так я сразу говорю – если какой криворукий поц сукно дорогое порвёт, дерево поцарапает или кий сломает – тот у меня до выпуска в одних портянках и в трусах дырявых ходить будет. Без смены, пусть сам стирает. Да ещё из денежного довольствия Юра удержит, а я прослежу. За порчу ротного имущества. Бильярд в бытовке поставим, всем желающим доступ открыт, но добро наше беречь как свои яйца.
    - Всем понятно? - строгим голосом завершил Юра речь ротного каптёра.
    - Так точно, - ответило старшине нестройное гудение личного состава роты.
    - Так, бойцы, теперь вот что, - продолжил Юра, - в воскресенье строевой смотр утром. Поэтому сразу говорю без лишних слов – бляхи с сапогами отпидарасить, чтобы сверкали как у кота яйца. Постираться, погладиться, подшиться, подстричься, побриться. Не «духи» вы, не первокурсники, всё знаете сами… Но если я из – за какого – нибудь мудозвона неподшитого огребу, пусть он потом не обижается. В нардах сгною, об увольнении забудет навсегда !
         
      Весть о предстоящем строевом смотре не очень обрадовала... Зато новость о бильярде всё – таки вдохновила ротный строй. Хоть какое – то разнообразие в жизнь повседневную добавляется. До этого мы скидывались на приличный спортивный уголок и сверхсовременную музыкальную установку в казарме. С колонками АС 90. Мечта, кто помнит, тот поймёт. Теперь вот и бильярд будет для комплекта, бесплатно. Живи и радуйся. Да ещё сколько украденных с базы фруктов да бахчевых ждут своего часа по разным балконам, классам, каптёркам и прочим нычкам. Заботливо накрытые шинелями, бушлатами, упакованные в коробки. Подальше от начальственного ока. Есть чем разговеться в преддверии суровой уральской зимы.

      Вот наконец и отбой. Насыщенные новостями, взбодренные вечерней поверкой, зарядившей нас такой порцией веселья, мы наконец разбрелись по своим кроватям. Смертельно уставшие за день от занятий, спорта, работ, засыпали, даже ещё и не коснувшись щекой подушки. В твердой уверенности в светлом будущем. Не подозревая даже о том, что нам все вскоре предстоит пережить, какие разломы жизни страны и личных судеб каждого…

      Вспомнил о былом, и опять грустно мне стало по-настоящему. Но… несмотря ни на что, я верю и знаю, что рано или поздно все опять вернется. Так или иначе, пусть и в другом виде. Время разбрасывать камни обязательно закончится. Придет пора их собирать обратно и начинать большую стройку. Мы опять будем стоять в одном строю против извечного нашего врага. Дети и внуки наши обязательно будут жить в единой, нашей общей,  сильной, влиятельной стране.    

P.S. А Мишу Нусупбаева, увы, всё – таки вскоре выгнали  из училища. За полнейшую неспособность к постижению наук. Не помогли ему даже три года занятий «каратой».