Поцелуй взрослой женщины

Мой отец, демобилизовавшись после войны, вернулся в родную Одессу. Стал доучиваться. Закончил он в Институт Морского Флота в 1949 году, и его уже женатого направили Новороссийск. Новороссийский порт очень пострадавший от войны требовалось срочно восстановить. Нужны были квалифицированные кадры. Так что, его приятелей сокурсников в Новороссийск направляли в огромном количестве. Бывшие выпускники, а ныне инженеры флота, друг друга знали еще со студенческой скамьи. А кроме того Одесская Мореходка подпитывала своими кадрами экипажи морских судов.  И в городе, который еще только приходил в себя после войны, сформировался так называемый «одеколон», одесская колония.

 У работников морского флота имелась льгота: раз в год можно было ездить судном по Черному морю. В любой порт туда и обратно. Льгота распространялась на членов семьи. Многие этим пользовались и мотались в родную Одессу.

И только минуло мне, наверное, десять лет, так меня этим льготным маршрутом, стали отправлять в Одессу к бабушке. Уже одного. Некому возить. Родители на работе. А путешествие не сложное. Сел в Новороссийске – вышел в Одессе.

 В Новороссийске меня сажал на судно папа. Формально сдавал под присмотр экипажа. Полкоманды было его знакомыми. На самом деле единственно, что меня привязывало - я кушал в кают-компании. мог бы и в ресторане. Но в кают-компании казалось мне круче. И я был рад свободе, морским пампасам.

Родители перед отъездом в очередной раз инструктировали меня как себя нужно вести в дороге. Главное - на остановках в Ялте и Севастополе, когда пассажиры на несколько часов спускаются на берег, не проморгать отход судна. Но меня не нужно было агитировать за советскую власть. Я, боясь непредвиденных инцидентов на берегу, возвращался на судно задолго до отхода. А в Одессе меня уже встречала тетя.
 
А когда мое пребывание на летних каникулах у бабушек подходило к концу, тетя сажала меня на судно в Новороссийск. И уж в Новороссийске меня даже встречать не нужно было. Сам домой добирался. Вот так все повторялось из года в год.
И вот я уже девятиклассник, самостоятельный. Никто меня не провожает и никто под надзор команды не сдает. Плыву в Одессу. Четырехместная каюта третьего класса, как предписано иждивенцам работников порта.

И среди соседей попадалась приятная молодая женщина. Разговорчивая. Плыла до Севастополя. Мы с ней разговорились, и такое впечатление что, несмотря на разницу в возрасте, - я ей едва ли в младшие братья годился, - мы нашли руг с другом общий язык. Да она. невысокая и худенькая, и выглядела как школьница.

И вот судно швартуется в Севастополе.  И тут она перетаскивает ближе к двери два огромадных чемоданища. И вижу я, что даже в каюте ей их тягать тяжело. А как дальше?  А нужно как минимум спуститься по корабельному трапу. Внизу на причале можно взять носильщика с тележкой, чтобы довез до городского транспорта. До такси, например.  Я спросил, встречает ли ее кто-нибудь. Нет никто не встречает.

Ну, не напрасно меня родители учили хорошим манерам. К тому же я накачанный и на полторы головы ее выше. А каждый чемодан – ну пусть две моих гантели, которые я ежедневно тягаю. Чего мне бояться? И мне даже приятно женщине помочь. И я как воспитанный юноша предложил ей донести чемоданы.

Несу ей чемоданы до Графской пристани. Она рулит к троллейбусной остановке. Говорит, у нее троллейбус почти к дому подходит.

 Людей на остановке полно.  Она благодарит за помощь. Но я разошелся.  Понимая, что ей тут в толкотне и в троллейбусе управиться будет тяжело, даже сложнее чем с судна спуститься, предлагаю ей довезти багаж прямо до дома. Делать мне все-равно нечего, а время есть. И оказать услугу даже приятно. Вижу, что она смущается, колеблется. Неудобно нагружать незнакомого человека.  И пока еще судьба чемоданов остается подвешенной, судьба распоряжается сама, резко и неожиданно.

Подошел троллейбус. Толпа рванула к двери и увлекла с собой мою попутчицу. Я, подхватив чемоданы, стараюсь поспевать за ней.  Но в толпе вершится естественный отбор. Все, кто налегке, проныривают вперед. А меня с чемоданами оттирают.

И когда я был в метре от двери троллейбуса, она закрывается. И я внезапно понимаю, что дело пахнет керосином. Я смотрю сквозь стекло. Вижу, как она, невысокая, затертая толпой, крутит головой, ищет меня. И наконец, бросив взгляд наружу, видит, что я остался на остановке.

Секунды нам дала судьба чтобы обменяться взглядами. Но что это были за взгляды! Что я прочитал в ее глазах? Недоумение, удивление и наконец подозрение. Не знаю, что она смогла прочитать в моем. Больше всего я хотел, чтобы она поняла, что я остался не нарочно.  Думаю, что ей стало очень не по себе. Но мне было не легче.

Как мне теперь поступить с ее чемоданами? Я даже не мог жестикулировать. Руки заняты. Я только кивнул головой. Этот кивок должен был означать: ждите меня на следующей остановке. Я рассуждал, что все троллейбусы пару остановок идут по магистрали, не сворачивая. И значит, если я сяду на любой троллейбус и выйду на следующей, и она догадается выйти на следующей, то все решится благополучно.

Через минуту подошел какой-то другой троллейбус. Я сел в него.  Больше всего я теперь боялся, что она меня не поняла и захочет вернуться. Вот тогда мы разминемся.  Все-таки мы хорошо друг друга понимали, даже взгляды читали.  Она вышла на следующей остановке и ждала меня. Ждала на удачу. А что ей оставалось?  Я с трудом прокладывая путь внутри салона к двери, вырвался из троллейбуса и увидел, как она улыбнулась, когда увидела меня. Кто бы еще был так мне рад.

И теперь для меня было делом принципа донести ей чемоданы прямо к двери. Она вроде бы и стала отказываться, но сдержанно, не категорически. И когда я увидел ее дом, стало ясно почему она колебалась. Дом без лифта, а у нее четвертый этаж.
Но она немного опасалась столкнуться с соседями.  Муж в рейсе еще чего подумают. Мне же было неясно, чего она опасается. Мне такое в голову не приходило. Неужто соседи могут что-то подумать, она же намного старше. Тут она смутилась еще больше. Потому что поняла, что она про меня подумала такое, чего я в голову и не закладывал. И под конец, когда я поставил чемоданы прямо у ее двери, а она достала из сумочки ключи, она, с легким упреком заметив, что зря я ее записал в старухи, еще раз поблагодарила, привстала на цыпочки и чмокнула меня в щеку.

 И пошел я обратно к судну уже поцелованным. И не просто поцелованным. Случалось мне целоваться с девчонками. И гораздо обстоятельнее, чем вот этот поцелуй. Но у девчонок в голове не было ничего кроме поцелуя. А у этой женщины – было.  и поцелуй вроде бы коротенький, но другое качество.

И я уже плыл от Севастополя к Одессе в другом качестве, в качестве мужчины, о котором могут так подумать. до этого момента я себя таковым не рассматривал. Когда на следующее утро меня в Одессе встретила тетя и стала спрашивать, хорошо ли прошла моя поездка, не случилось ли чего непредвиденного, я конечно сказал, что все прошло нормально.

 У соседей по тетиной коммуналке была дочка Наташка.  Лет на пять - шесть старше меня. Без пяти минут дипломированный врач. И вот, она, увидев  меня,  заметила, что я заметно возмужал. Тетя согласилась: действительно, подрос. Но Наташка покачала головой: нет, совсем другое, перелом какой-то, взгляд стал как у мужчины.
Возможно, этот перелом произошел в Севастополе.