Как ездить быстро и жить долго

Механика овладения: от швейцарских яблок к французским трассам

Всё начинается в том далёком сентябре 1948-го, когда Швейцария ещё пахла яблоками и опавшей листвой. Семилетняя Клареноре, худенькая девчонка с русыми косичками, стоит у чёрной Mercedes W138 — семейного "такси", купленного её мамой Гретой на своё 25-летие. Машина урчит на холостых, как сытый кот, а не визжит, как те бензиновые монстры, что Клари видела на картинках из гонок. Грета, в своём практичном серо-голубом платье до колена, с аккуратной причёской 30-х, расставляет импровизированный полигон: картонные коробки от запчастей из Штутгарта — "твои враги, наедешь — проиграла!", старые бочки для яблочного сока, связки сена для прямых линий и речные камни как бордюры узкой дороги. "Чувствуй границы машины, дочка, где колёса, а где пустота — это не игра, это танец с железом!"

Клари садится за руль, ноги еле достают до педалей. Левая нога на сцеплении, правая на тормозе. "Нажми до конца, отпусти медленно — это разговор с мотором. Дизель — вол, тянет упорно, не как жеребец-бензин". Первое занятие — слушать: мотор бормочет, обороты падают, вибрация в салоне. "Вот точка касания! Держи, как пульс!" Клари отпускает тормоз. Машина трогается на полметра — Клари вся дрожит от восторга. Стоп. Задняя. Метр вперёд, метр назад. И так часами.

Урок руля: почему железо не любит стоять
Через пару недель после освоения сцепления Клари уже уверенно трогается с места, но Грета замечает ошибку: девочка выворачивает руль на стоящей машине. Клари сидит за рулём W138, мотор заглушён, она старательно крутит баранку влево-вправо, пытаясь понять, сколько оборотов нужно для разворота.
“Стоп!” — Грета открывает дверь. “Слезай. Урок.”
Клари недоумённо спрыгивает на землю. Грета берёт её за руку, ведёт к переднему колесу.
“Смотри. Видишь, как шина стоит на земле? Вся её поверхность — вот эта часть, — Грета чертит пальцем полукруг по протектору, — прижата к гравию всем весом машины. Полторы тонны давят сверху. Теперь представь: ты крутишь руль. Что происходит?”
Клари морщит лоб: “Колесо… поворачивается?”
“Пытается. Но машина стоит — колесо прикипело к земле. Ты заставляешь резину скручиваться, скрипеть, рваться о камни. Слышала, как визжит? Это шина орёт: ‘Больно!’ А внутри — механизм рулевого управления, тяги, шарниры. Они не рассчитаны работать под таким давлением на месте. Представь: ты пытаешься повернуть огромный камень, упёршись в него руками. Силы хватит?”
“Нет…”
“Вот и машина не может легко. Ты насилуешь механику. Шины стираются, тяги гнутся, детали изнашиваются в десять раз быстрее. А главное — ты теряешь чувство. Руль должен быть твоим продолжением, лёгким, отзывчивым. Когда крутишь на месте, он тупеет, ты тупеешь вместе с ним.”
Грета садится за руль, заводит мотор. “Смотри.” Трогается медленно — полметра вперёд — и плавно поворачивает баранку влево. Колесо катится, описывая дугу. “Чувствуешь разницу? Машина движется — резина катится по земле, не трётся. Усилие минимальное, механизм работает так, как задумали инженеры. Руль живой, послушный. Ты не насилуешь железо — ты танцуешь с ним.”
Клари кивает, глаза горят пониманием.
“Запомни: руль крутишь только в движении. Даже если ползёшь, как черепаха — хоть сантиметр в секунду, но двигайся. Тогда шины катятся, а не мучаются. Это не правило дорожного движения — это уважение к машине. Она тебя везёт, ты её береги. Понятно?”
“Понятно, мама. Только когда машина движется.”
“Молодец. Теперь попробуй: тронься, три метра вперёд, руль влево плавно. Почувствуй, как легко он идёт.”
Клари садится, сцепление, первая передача. Машина ползёт, девочка осторожно поворачивает руль — он податливый, как масло. Улыбка расплывается по лицу: “Совсем по-другому!”
“Вот видишь. Машина благодарит тебя послушностью. А теперь — круги между коробками, но руль только на ходу. Остановилась — руки с баранки.”
Часами Клари петляет, останавливается перед препятствием, трогается и уже в движении выворачивает колёса. Сначала медленно, потом быстрее. К вечеру она уже чувствует: руль — это не штурвал корабля, который можно крутить в порту. Это живой инструмент, работающий только в симбиозе с движением. Грета наблюдает из окна, кивает одобрительно: дочка учится не просто управлять, а понимать машину изнутри.
Вечером за ужином — картошка, сыр, молоко — Клари спрашивает: “А гоночные пилоты тоже так делают?”
“Все хорошие пилоты. Плохие — ломают машины и вылетают с трасс. Каждый чемпион знает: железо — не раб, а партнёр. Уважаешь его законы — оно уважает твои границы и не подводит в виражах на 200 км/ч.”
Клари жуёт задумчиво. В голове откладывается ещё одна истина: скорость — не в педали газа, а в понимании того, как машина хочет двигаться. Руль на месте — насилие. Руль в движении — танец. Она засыпает, мысленно прокручивая круги между коробками, где каждый поворот начинается с первого сантиметра хода вперёд.

Часами днями она петляет между коробками, не задевая камни, обходя бочки. Грета наблюдает из окна кухни, где она готовит обед: картошка в мундире, эментальский сыр с ореховым привкусом, чёрный хлеб с маслом и бульон с вермишелью. Клари вбегает пыльная, мокрая от пота, скидывает одежду и в душ, через пару минут на кухне, вытираясь банным полотенцем, жуёт бутерброд и тараторит как дизельный мотор: "Мама, машина говорит 'я вижу тебя', когда я отпускаю сцепление!" Грета улыбается: "Это не механика, дочка, это мастерство".

Дни сливаются в недели. Тысячи повторений — Клари учится не думать, а чувствовать. На сотом круге чуть улыбается, на пятистотом поёт, на тысячном уже кружит машину: руль до упора вправо на ходу, потом влево на заднем. W138 вертится волчком между препятствиями, как в цирке. "Быстро, как будто руль горячий!" — подгоняет мама. Клари забывает время, петляет по часовой и против — лицо серьёзное, как у настоящего пилота. Перерыв: кружка молока, булочка. "Даже чемпионы отдыхают". Клари хвастается: "Я кружу между коробками!" Грета мудрит: "Быстро — не самоцель, медленно и верно — это искусство. На трассе всегда медленнее, иначе вспотеешь от страха".

Утро в доме — ритуал. Грета просыпается, Клари забирается к ней в постель, полусонная. Вместе радуются новому дню. Внизу Эрих, отец, уже в халате с инициалами, готовит завтрак: хлеб, масло, какао. Клари на коленях у папы, мажет бутерброды всем. "Поешь, худышка", — шутит мама. "Ты же говорила: из-за стола выходить с лёгким голодом, и сигарету никогда не докуривать!" Эрих хохочет. Разговоры о погоде, розах, статьях. Вдруг: "Споём?" Граммофон, "O sole mio" Тито Шипы — вся семья подпевает, срываясь на немецкий акцент, но это их Неаполь, их утро. Потом аналогия с сцеплением: "Пластинку на диск медленно клади — почувствуй момент касания, почувствуй, как трение начинает её вращать. Бросишь педаль — мотор заглохнет, почувствуешь точку касания — тронется и запоёт!"

Каждое утро Клари заводит машину, прогревает, разворачивает во дворе — вперёд-метр, руль вправо; назад-метр, руль влево. Не задевая стену гаража, не сшибая забор. Годы летят: ноги удлиняются, руки крепнут, но ритуал остаётся — касание, музыка, согласие. Первое "да" машины учит слушать: мотор, момент, себя.

Взлёт в 1955: Штутгарт — Ле-Ман, с хулиганским ветром в косичках

Прошли годы. Клареноре — высокая, решительная, с двумя косичками до пояса, дерзкими серо-голубыми глазами, тонким носом и гордым подбородком. Уши не проколоты — "стиль в голове, не в побрякушках". Грудь только-только наливается взрослостью, но она рада: впереди всё. Тело — инструмент действия, не для украшенья. Вспоминает те дворовые коробки, как вчера, — теперь она стажёр-инженер в Daimler-Benz, 14-летняя бунтарка с руками, что помнят каждый вираж.

Глава: “Три точки и танец рук: спортивное руление”
Осень 1949-го. Клари уже уверенно водит W138 по двору, но Грета замечает: дочка хватается за руль где попало, теряет скорость в поворотах, руки путаются. Однажды утром Клари выбегает к машине — и замирает. Руль обмотан колючей пеньковой верёвкой, оставлены только три гладких кожаных участка: два симметрично без десяти два (на “10 часов” и “2 часа”) и один внизу, на “6 часов”.
“Мама, что это?!”
Грета выходит с кружкой кофе, улыбается загадочно:
“Урок профессионалов. Садись.”
Клари трогает верёвку — царапает ладони. Хватается за кожаные участки — удобно, руки сами находят место.
“Это карта для рук. Гоночные пилоты держат руль не абы как — у них три точки контроля. Две верхние — основная работа, нижняя — для резких манёвров и распрямления. Сейчас научу.”
Механика трёх точек
Грета садится рядом, показывает на своих руках:
“Левая на ‘10’, правая на ‘2’. Представь циферблат часов. Это базовая позиция — контроль, сила, чувствительность. Отсюда ты можешь повернуть руль на 120 градусов в любую сторону без перехвата. Попробуй.”
Клари берётся за кожаные участки, поворачивает руль вправо — правая рука доходит до ‘4 часов’, левая до ‘12’. Влево — левая до ‘8’, правая до ‘12’.
“Чувствуешь? Это один такт. Теперь главное: когда доходишь до предела — перехват. Правая рука отпускает, левая удерживает руль и продолжает толкать, правая перелетает через верх и хватает на ‘10’ или сразу на ‘2’ в зависимости от направления поворота. Потом наоборот. Руки танцуют — одна ведёт, другая подхватывает. Ни секунды паузы, руль не замирает.”
Клари пробует на месте — руки путаются.
“Не бойся отпускать! Одна рука всегда держит. Вторая — летит. Это не хватание, это передача эстафеты. Смотри.”
Грета демонстрирует: плавно, быстро, руки мелькают. Руль вращается непрерывно, как волчок.
Змейка на ползучей скорости
Мотор заведён. Первая передача, сцепление едва отпущено — W138 ползёт со скоростью пешехода.
“Теперь задача: машина ползёт прямо по линии сена. Ты крутишь руль от упора влево до упора вправо — быстро, резко, но машина должна двигаться змейкой, не уходя далеко от линии. Руль вращается, а машина почти прямо. Чувствуешь?”
Клари начинает. Руль влево до упора — три перехвата, руки летают. Руль вправо — три перехвата обратно. Машина виляет, но слабо — инерция, медленная скорость, быстрое руление гасят рывки.
“Быстрее! Руль горячий, держать нельзя!”
Клари ускоряет перехваты. Руки начинают гореть от верёвки — случайно хватается не за кожу. Больно! Отдёргивает, ловит снова за гладкое. Адреналин.
“Вот видишь? Верёвка учит точности. Промахнулась — больно. На трассе промах — вылет. Руки должны знать, куда лететь, без глаз, без мысли. Только мышечная память.”
Часами Клари ползёт, вращает руль туда-сюда. Руки адаптируются — находят три точки вслепую. Скорость рук растёт, машина едва виляет, линия сена остаётся внизу.
Философия непрерывности
Вечером, за ужином (чечевичный суп, ржаной хлеб, яблочный пирог), Клари спрашивает, растирая ладони:
“Зачем так быстро крутить, если машина медленно едет?”
“Потому что на трассе всё наоборот. Машина летит 200, а у тебя доли секунды на реакцию. Руки должны вращать руль мгновенно, без раздумий. Если научишься быстро рулить на медленной скорости — на быстрой будешь спокойна. Руки опередят страх.”
Эрих добавляет, наливая молоко:
“Это как у пианистов — медленные гаммы тысячу раз, потом концерт Листа на скорости. Мышцы помнят, мозг отдыхает.”
Клари кивает. В голове формула: скорость рук важнее скорости машины. Контроль — в непрерывности движения.
Эволюция упражнения
Недели идут. Грета усложняет: теперь Клари ползёт змейкой между коробками — руль от упора до упора, но траектория точная. Потом — задним ходом. Потом — на второй передаче, быстрее. Верёвка остаётся — ладони покрываются мозолями, потом грубеют. Руки стальные.
Однажды Грета снимает верёвку. Клари хватается за руль — пальцы сами находят три точки. Без мысли. Без взгляда.
“Готово. Теперь твои руки — часть машины. Руль — продолжение нервов. На трассе в 55-м, когда Fangio будет закладывать виражи на 300 SL, ты поймёшь: он рулит так же. Три точки, перехваты, непрерывность. Это не техника — это язык скорости.”
Клари улыбается, сжимая кожаный руль. В памяти — тысячи змеек, боль в ладонях, мамин голос: “Быстрее, как будто руль горячий!” Она готова. Руки знают.

“Три характера машины: когда железо выбирает путь само”
Весна 1950-го. Клареноре девять лет, и она уже не та худенькая швейцарская девочка из сентября ’48-го. Мышцы на предплечьях упругие от сотен часов на руле, мозоли на ладонях покрывают кожу рисунком из мозолей — осязаемая память о каждом часе обучения. Ноги достают до педалей без подушки, глаза на уровне с верхом лобового стекла. Но Грета видит: дочка водит интуитивно, телом, не умом. Машина слушается, потому что Клари чувствует педали, как нервы, но почему W138 ведёт себя так, а не иначе в повороте — дочка не понимает. Пора открыть завесу над физикой, которую даже многие взрослые пилоты никогда не осознают.
Утро в мае. Солнце над Швейцарией, запах яблоневого цвета, свежий ветер. Грета раскладывает на капоте W138 три листа плотной бумаги, придавливая камнями от ветра. На каждом — схематичный рисунок автомобиля сверху со стрелками, кругами, линиями, сделанные её аккуратным инженерным почерком. Чёрные чернила, красные стрелки для векторов силы. Клари выбегает из дома с булочкой и мёдом во рту, стираясь полотенцем — только что из ванны, волосы ещё влажные, две косички скручены мамой в тугие жгуты. На ней старая рубашка папы, засучена до локтей.
“Сегодня не буду водить?” — спрашивает, подходя к капоту.
“Будешь. Но сначала умом. Ты умеешь крутить руль, чувствовать сцепление, слушать мотор, но не знаешь главного: машина в повороте живёт своей жизнью. Она может слушаться, может бунтовать, может предавать. И всё зависит от трёх вещей: где её вес, где её парус, где её точка опоры.”
Клари подходит ближе, откусывает булочку, смотрит на рисунки.
“Вот смотри.”
Грета указывает на первый лист. На нём — силуэт машины сверху, очень схематично. Красная точка посередине кузова, чуть впереди. Синяя точка сзади, над задней осью.
“Красная точка — центр масс. Это место, где сосредоточен весь вес машины: дизельный двигатель спереди — он тяжёлый, как железный сундук, кузов, ты, я, багаж, бак с соляркой. У нашего W138 центр масс чуть впереди середины, потому что мотор мощный и спереди. У гоночных машин инженеры стараются сдвинуть его точно в центр, или даже назад — тогда машина сбалансирована, послушна, предсказуема.”
Клари тыкает мёдистым пальцем в синюю точку:
“А это что?”
“Аэродинамический центр. Точка, где ветер давит на машину сильнее всего. Представь: ты едешь быстро, воздух молотит в капот, в лобовое стекло, в крышу, в боковины. Вся эта сила, вся энергия встречного потока собирается в одну точку — вот здесь, сзади. У W138 она сзади центра масс, потому что кузов высокий, как сарай, обтекаемостью никто не озабочен — ветер толкает корму с огромной силой. У гоночных машин иначе — низкие, заострённые, как дельфины, аэродинамический центр почти совпадает с центром масс. Понимаешь разницу?”
Клари морщит лоб, пережёвывает:
“Если центры не совпадают — что происходит? Машина вертится?”
“Ровно. Машина начинает вертеться. Ветер толкает одну точку, вес тянет другую — возникает момент вращения, как если бы ты попыталась крутить колесо, держа его за ободок с одной стороны, а сила давила с другой. Это основа всей аэродинамики. Запомни: если центры совпадают — машина стабильна на прямой, устойчива. Если не совпадают — характер проявляется, машина начинает капризничать.”
Грета берёт второй лист. На нём — машина в повороте влево, передние колёса вывернуты под углом, но красные стрелки от них идут почти прямо, вбок, не по дуге. Передние шины, нарисованные толстой линией, показаны скользящими, не цепляющимися.
“Это недостаточная поворачиваемость. Машина не доворачивает. Ты крутишь руль влево, прилагаешь силу, а она упрямо, как бык, лезет вперёд, к внешнему краю поворота, как плуг, который не хочет идти за лошадью. Почему? Потому что передние колёса потеряли сцепление с дорогой — они скребут по асфальту, скользят, не цепляются резиной. Почему скользят? Потому что машина спереди очень тяжёлая — центр масс давит на переднюю ось так сильно, что шины просто не в силах удержать вес и вираж одновременно. Или ты вошла в поворот слишком быстро — инерция, как волна, выталкивает вперёд, передние шины не справляются с законом физики, не справляются, сдаются.”
Клари закусывает губу, представляет.
“Как это чувствуется? На ощупь, в руках?”
“Руль становится лёгким, почти пустым. Словно держишь его за тонкую палку, которая вот-вот сломается. Ты крутишь его сильнее, напрягаешь, а машина не реагирует — просто продолжает ползти наружу, как санки по льду, без всякого контроля. Ощущение, будто рулишь лодкой по льду, когда вёслам нечего цеплять. Очень страшно, потому что контроля нет — ты давишь на руль, машина игнорирует тебя. W138 — классический пример такой машины: тяжёлый мотор спереди, узкие шины послевоенные, скромные возможности, дизельная тяга не помогает в повороте. В крутом повороте на скорости он пашет, как осторожный бык, не хочет завираживать.”
“Что делать, если это началось?”
“Главное — не паниковать и не рвать руль. Сбросить газ, но не тормозить резко — иначе вес ещё сильнее навалится на переднюю ось, как когда ты спрыгиваешь с табуретки и вся тяжесть падает на ноги. Колёса совсем сдадутся. Сбросить газ плавно, как я тебя учила, дать передним шинам вернуть сцепление, вернуть контакт с дорогой, потом мягко, очень мягко, довернуть руль. Или ещё лучше — заранее входить в поворот медленнее, чтобы вообще не доводить машину до скольжения. Недостаточная поворачиваемость — болезнь безопасная, но медленная. Машина не перевернётся, спасибо Богу, но и гонку не выиграешь, в лучшем случае второе место, а обычно третье.”
Нейтральная поворачиваемость: идеальный танец
Грета берёт третий лист. На нём — машина в повороте, красные стрелки от всех четырёх колёс идут по одной изящной дуге, радиусом, как начерченном циркулем. Никаких скольжений, никаких вспомогательных стрелок. Просто круг. Центр масс и аэродинамический центр совпадают, нарисованы одной точкой.
“Это мечта. Святой Грааль. Нейтральная поворачиваемость. Машина слушается руля абсолютно, как если бы руль был твоим продолжением, твоей рукой. Сколько повернула руль — столько машина и едет. Ни на сантиметр больше, ни на сантиметр меньше. Передние колёса цепляются, задние цепляются, вес распределён равномерно, как вода в бокале, аэродинамика не мешает, а помогает. Руль информативный, живой, дрожит в руках, как пульс живого существа — чувствуешь каждый камешек, каждое изменение сцепления, каждый порыв ветра. Машина — продолжение тела, твоих нервов, твоего мозга.”
“Такие бывают?” — спрашивает Клари, и в голосе её — не сомнение, а надежда.
“Редко. Очень редко. Гоночные прототипы, настроенные инженерами месяцами, может быть годами. Те машины, что разрабатывают в нашем департаменте в Штутгарте — я видела чертежи, видела макеты — близки к нейтральному. Центр масс посередине, лёгкий кузов, сильный мотор. Но даже они не идеальны. Идеал — только на бумаге, в формулах. В жизни всегда компромисс: чуть недостаточная или чуть избыточная. Каждая машина — характер. И чемпион должен уметь танцевать с каждым характером.”
“А избыточная?” — Клари подходит к четвёртому листу, который Грета уже достала из кармана передника. “Это опасно?”
Грета молчит секунду, взгляд становится серьёзнее. Она медленно отворачивается к машине, смотрит на W138, потом опять на дочку.
“Это танец на грани. Красивый, опасный, смертельный, если не знаешь правил.”
Избыточная поворачиваемость: хвост лисы
Четвёртый лист. На нём — машина в повороте, но задние колёса показаны скользящими наружу, красные стрелки от них — почти поперёк движения, под острым углом. Машина в боку, как после удара. Корма выносит.
“Избыточная поворачиваемость. Машина доворачивает больше, чем ты хочешь. Гораздо больше. Задние колёса начинают скользить, корма идёт в занос, нос машины заворачивает внутрь поворота, как если бы кто-то толкнул тебя за спину. Почему это происходит? Либо центр масс находится сзади — мотор сзади, как на гоночных машинах с цепочкой, либо ты резко сбросила газ в самом повороте — вес рванулся вперёд, как мешок картошки упал с полки, разгрузил заднюю ось, задние шины потеряли сцепление, не за что им цепляться. Или ты дала газу на заднеприводной машине в повороте — колёса сорвались в пробуксовку, начали крутиться быстрее, чем могут, и машина развернулась, как волчок.”
Клари представляет, глаза расширяются. Булочка забыта в руке.
“Это когда машина вертится? Как на картинах, когда автомобиль вверх колёсами?”
“Нет, вверх колёсами — это опрокидывание, другое. А это — занос. Хвост лисы — виляет, виляет, а нос ловит баланс между жизнью и смертью. Чувствуется в теле так: руль внезапно становится очень тяжёлым, словно его залил бетоном, машина резко доворачивает больше, чем ты просила, корму выбрасывает наружу, и вот уже ты сидишь боком к дороге, смотришь не на асфальт впереди, а на травку сбоку. Сердце колотится, как молоток, потому что ты понимаешь: если не поймаешь эту машину, если не поправишь в следующую секунду — развернёт тебя полностью, на 180 градусов, и вылетишь с трассы, может быть перевернёшься, может быть врежешься в дерево.”
“Это плохо?” — спрашивает Клари, и голос её дрожит немного.
“Смотря для кого. Для обычного водителя, для того, кто просто едет на работу и обратно — это катастрофа, конец, больница. Для гонщика — это инструмент. Оружие. Избыточная поворачиваемость позволяет проходить поворот намного быстрее, если умеешь контролировать занос, если умеешь чувствовать момент и поправлять. Как циркач на проволоке. Доворачиваешь не рулём — рулём ты уже давишь по максимуму — а газом. Даёшь газу, задние колёса толкают корму в сторону, машина разворачивается, ты её ловишь рулём, выходишь из поворота агрессивно, почти боком, на пределе. Но это искусство высшего уровня. Ошибился на один градус, на полсекунды опоздал — в кювет, в дерево, в забор. Смерть. Вот почему я тебе это показываю, когда ты ещё маленькая: нужно понимать, что лежит за гранью, прежде чем на эту грань встанешь.”
Клари кладёт булочку на капот, берёт третий лист, потом четвёртый, сравнивает.
“Как же выбрать? Какая поворачиваемость лучше?”
“Для начинающего — нейтральная, но её не получишь. Для учебы — недостаточная. Она прощает ошибки, медленнее, но безопаснее. Для мастера — избыточная, потому что быстрее, но требует идеального чувства. W138 у нас — недостаточная, заднеприводный, но передние колёса теряют контакт раньше задних. Это благословение для тебя: ты учишься на машине, которая сама подскажет, когда пора сбавить.”
Круг скольжения: где предел
Грета рисует мелом на асфальте большой круг, метра два в диаметре. Рисует уверенно, одна линия, без пошатывания. Потом внутри круга рисует крест — вертикаль и горизонталь.
“Представь: это круг сцепления шины с дорогой. Вот это вся сила, которая есть у шины. Внутри круга — машина едет устойчиво, шины цепляются, работают, как надо. На краю круга — предел, граница. Вышла за край — скольжение, потеря контроля. Теперь важное, очень важное: шина может скользить вперёд-назад, по оси машины — это разгон и торможение. Или может скользить вбок, поперёк — это поворот, виляние. Но общая сила сцепления одна. Вот эта. Круг не растягивается, не становится больше, как бы ты ни хотела. Это закон физики.”
Грета указывает мелом на вертикаль:
“Вот торможение и разгон.”
Потом на горизонталь:
“Вот боковое ускорение, поворот.”
“Теперь самое важное. Если ты тормозишь на пределе, вся сила сцепления уходит на торможение. Круг полностью занят. И если одновременно ты поворачиваешь — ты выходишь за круг. Шина не может одновременно тормозить на максимуме и поворачивать на максимуме. Невозможно. Выходишь за границу — скольжение. Передние колёса теряют сцепление — недостаточная поворачиваемость, машина не довернёт. Или задние сорвутся — избыточная, занесёт. Круг не прощает жадности, не прощает. Ты не можешь взять всё сразу.”
Клари ходит вокруг круга, представляет, смотрит вниз на мел.
“А если надо срочно — и тормоз, и руль? Если препятствие на дороге?”
“Тогда ты уже выбрала смерть. Потому что скольжение, потеря контроля. Вот почему правило номер один: в повороте либо тормози до входа, пока едешь прямо, либо руль, поворачиваешь на ходу, либо газ на выходе. Не смешивай. Плавно, по очереди, не рвёшь круг. Ты распределяешь свои силы, как деньги. Тысячу франков потратила на торможение — тогда руль может работать только наполовину. Полтысячи на торможение, полтысячи на руль — оба работают, но не на максимум. Это бухгалтерия жизни и смерти.”
Клари кивает, медленно. В голосе Греты нет драматизма, только спокойная уверенность. Это пугает больше, чем крики.
“Понятно. Я буду помнить.”
“Хорошо. Теперь практика.”
Практика: три коробки, три характера
Грета расставляет три картонные коробки от запчастей из Штутгарта в виде крутого поворота — как дуга, радиус метра два, очень плотный. На песке и гравии — идеально видны следы.
“Задача первая: войди быстро, как можно быстро, резко крути руль. Почувствуй недостаточную поворачиваемость. Давай.”
Клари садится за руль, холодный, пахнущий кожей и маслом. Заводит машину — дизель урчит, вибрирует. Первая передача, отпуск сцепления на касание. W138 трогается. Клари разгоняется, ноги малы, но решительны. Газует. Машина набирает скорость — 20, 30, 40 километров в час. Приближается к кругу из коробок. Клари выворачивает руль влево, резко, почти до упора. Машина скребёт шинами, визжит, словно кот в обиде. Передние колёса теряют сцепление. W138 продолжает ползти прямо, не слушаясь руля, почти врезается в коробку. Клари сбрасывает газ, машина замедляется. Останавливается в двух сантиметрах от препятствия.
Сердце Клари бьётся как молоток. Руки дрожат немного.
“Чувствуешь?” — спрашивает Грета, подходя к окну. “Руль пустой, машина не слушается?”
“Да! Я крутила, а машина прямо!” — дышит Клари учащённо.
“Это недостаточная. Машина говорит: ‘Я не могу повернуть так быстро, дай мне время или скорость поменьше.’ Теперь второй заезд: войди на средней скорости, но плавно руль, сохрани скорость. Ищи баланс.”
Клари выезжает на прямую, разворачивается. Второй заход. На этот раз 25 километров в час. Она входит в поворот медленнее, плавно, как танцует с партнёром, вывернув руль. W138 послушно огибает коробки, траектория идеальна. Руль в руках Клари — живой, информативный, каждый мускул машины она чувствует. Проходит через дугу, выезжает на прямую. Улыбка расплывается по лицу.
“Отлично! Это почти нейтральная, или близкая к ней. Машина слушается. Теперь третье: это самое важное. Войди на средней скорости, как сейчас, но в середине поворота резко сбрось газ. Скажу, когда.”
Клари нервничает. Третий заход. W138 вхолит в дугу, 25 километров. Руль плавный. Клари в центре поворота, машина на краю предела сцепления.
“Сейчас!” — кричит Грета.
Клари резко отпускает педаль газа. Ускорение пропадает. Вес машины рванулся вперёд, как при резком торможении. Передняя ось отягчилась, задняя ось вдруг разгрузилась. Задние колёса потеряли сцепление. Корму W138 вдруг резко повело в сторону, как если бы кто-то толкнул машину за задний бампер. Занос! Клари чувствует это телом, как внезапный толчок.
“Ловите!” — кричит Грета.
Клари инстинктивно крутит руль в сторону заноса — это правильно, это спасает. Машина поймана, траектория выравнивается. W138 проходит остальную часть дуги боком, но контролируемо, и выезжает на прямую. Клари останавливается, дыхание прерывистое, руки дрожат сильнее, чем в первый раз.
“Ты только что ловила избыточную поворачиваемость,” — говорит Грета, открывая дверь. “Почувствовала, как корму дёрнуло?”
“Да! Как будто кто-то толкнул!” — Клари ещё дышит часто, адреналин в крови.
“Это задние колёса. Они потеряли контакт с дорогой, потому что вес переместился вперёд. Задняя ось разгрузилась — вот и скользит, как лёд под ногами. W138 заднеприводный, и при резком сбросе газа в повороте задняя ось легко разгружается. На более мощной машине, на Alfa Romeo или Ferrari, с мотором сзади, тебя бы развернуло полностью, машина упала бы на бок, может быть. Но дизельный W138 спасает то, что момент небольшой. Тем не менее, момент заноса был реален, ты его поймала правильно, молодец. Это опыт. Запомни: сброс газа в повороте — только плавно, градуально. Резко — задняя ось сорвётся.”
Клари слезает из машины, ноги немного шатаются. Грета протягивает кружку молока из кувшина, который оставила в тени.
“Пей. Адреналин. Через минуту захочешь ещё раз.”
И действительно, через две минуты Клари просит:
“Мама, ещё раз? Я хочу ещё раз ловить занос!”
“Хорошо. Но на этот раз медленнее. Учись чувствовать, а не пугаться.”
Часы летят. Пятый заход, шестой, десятый. Клари начинает понимать момент сброса газа. Её руки находят правильный угол поворота руля, её мышцы запоминают, как поймать машину за хвост. К полудню она уже делает это почти автоматически.
Вечерняя философия
Ужин в доме. На столе — гуляш с говядиной, нежный, пахнущий травами, клёцки, мягкие, как облака, компот из вишни с мёдом. Эрих ужинает с ними, рассказывает о проблеме с дизелем на заводском Mercedes, о новых чертежах. Клари сидит, массируя ладони, они слегка красные от руля, сегодня она держала крепче обычного. Голова ещё гудит от информации, от ощущений, от адреналина.
“Мама,” — говорит Клари с полным ртом, глотает, “как узнать, какая поворачиваемость у машины, до того как ты садишься?”
Грета улыбается. Это значит, что дочка думает, что дочка впитала урок.
“По конструкции. Смотришь на машину: где мотор? Спереди? Тогда передние колёса тяжелые, склонность к недостаточной поворачиваемости. Мотор сзади? Тогда задние колёса лёгкие, но мощные, склонность к избыточной. Мотор посередине — ближе к нейтральной, редко встречается. Но главное, главное не конструкция, а опыт. Ты садишься в машину, которую не знаешь. Первые километры — разведка, шпионаж. Входишь в поворот осторожно, осторожно, слушаешь, смотришь, чувствуешь: руль легчает — недостаточная. Корму ведёт, дёргается, машина хочет развернуться — избыточная. Руль информативный, живой, машина слушается — нейтральная, редко, но бывает. Машина сама скажет тебе, кто она. Твоя задача — услышать, понять и подстроиться. Как узнать характер человека? Нужно с ним поговорить, посмотреть в глаза, слушать.”
Эрих добавляет, наливая молоко:
“Гонщики говорят такое: машина с недостаточной поворачиваемостью — для трусов, машина с избыточной — для храбрецов, машина с нейтральной — для чемпионов. Но я скажу тебе правду, Клари: лучшие гонщики, те, кто выигрывает, умеют танцевать со всеми тремя. Они берут машину, любую машину, и находят её язык за минуты. Они учатся, как твоя мама тебя учит. С головой и с сердцем.”
Клари кивает, записывает в небольшой блокнот, который она всегда носит в кармане (у неё там уже полстраницы заметок о сцеплении, о рифлении шин, о масле):
“Недостаточная — плуг, не слушается.
Избыточная — лиса, хвост виляет.
Нейтральная — танец.
Круг не растягивается.
Машина говорит — нужно слушать.”
Грета смотрит на дочку с гордостью. Девять лет, и она уже думает как инженер.
“Завтра,” — говорит Грета, “мы ещё раз повторим занос, но на более высокой скорости. А потом я научу тебя рулить задним ходом в занос. Это сложнее, но нужно уметь.”
“Задним ходом?” — спрашивает Клари с восхищением.
“Да. Мастер должен знать, где границы машины, спереди, сзади, с боков. Где её точка невозврата. Где она ломается. И как её спасать. Это не просто вождение. Это владение машиной. Это понимание железа, как понимаешь, что чувствует твой лучший друг, только посмотрев в глаза.”
Клари засыпает рано, у неё боль в мышцах от напряжения, но в голове — гул счастья. Во сне она видит три коробки, три поворота, три характера машины. Видит себя, постарше, за рулём гоночного автомобиля, на трассе, где все три характера переплетаются в танец скорости.
Завтра новый урок. Сегодня она стала чемпионом в миниатюре. Завтра станет немного больше.

Июнь 1955. Не просто гонка, а настоящее приключение — поездка во Францию на 24 часа Ле-Мана. Начинается с бани: утренний пар, эвкалипт, веники. Баня общая, но мужчин нет, одни женщины, болтают о здоровье, семьях, маршрутах. Клари спокойна и свободна в движениях — плечи расправлены, ключицы выступают уверенно. “Мы из поколения, где тело для дела”, — подслушала она маму когда-то. После парилки, душа — домой, к “легенде”.
Вечер: карты на столе, карандаш в руках Клари. Линия от Штутгарта: через Страсбург к озеру для купания, потом Париж, Орлеан, Ле-Ман. Заметки: “Крутой разворот у Людвигсбурга”, “Кофе здесь”, “Водоём во Франции — без толпы, красивый!”. Чемоданы: юбки, брюки, футболки, шали, шахматы. “Купальники? Ха, мы не ‘приличные девочки’!” — смеётся Клари. Грета хихикает, но кладёт пару — “на всякий”. Ночь: родители в постели, зрелое тепло; Клари даёт им вдоволь пообщаться вдвоём, потом вползает между ними — “Слишком много эмоций, не могу сегодня спать одна”. Отец обнимает сразу обеих, засыпают втроём в обнимку.
Утро отъезда: кофе, гренки, яичница с сосисками, торт. Клари убегает заводить 138-й, прогревает, разворачивает. Возвращается к прерванному завтраку, надевает футболку со звездой Mercedes и юбку. Эрих везёт к заводу. У ворот — служебный Mercedes 300 SL, серебристый, с крыльями-дверями. Чемоданы в багажник. Клари в белой футболке со звездой Mercedes — символ свободы. “Мама, я поведу всю дорогу!” Грета строга: “Через границу — я. Ответственность важнее навыков. Права через три года — тогда гуляй”. Клари надувается шутливо — их торг.
Отъезд: двор завода в росе, туман. Клари расставляет багаж по-немецки аккуратно. Снимает футболку и бросает на сиденье. Грета щёлкает Voigtl;nder: профиль у руля, косичка, солнце на коже. “Повторенье — мать ученья”. Двери вверх, ключ — SL оживает. Выезд: 80, 120, 150. Клари ведёт нежно, как дрессирует зверя. Грета учит: “Гляди на полкилометра вперёд — на 200 км/ч решение в полсекунды”.
На пустом автобане: “Можно… до 200?” Грета кивает: “Один раз, здесь”. Футболка снова сброшена на сиденье, профиль лица смотрящего вдаль, левая рука держит руль, правая опущена, чтобы не загораживать спидометр. Стрелка улетает со 150 на 200! Щёлк! Снимок: профиль, руль, скорость. Смех острый, как адреналин. Сброс — 150, двери заперты. Граница: формальности, улыбки. Во Франции Клари снова за руль — встречные таращатся, мужики завидуют.
Первая заправка: Грета — “Бак наполовину, вдруг горы”. Клари на французском: O; est-ce qu’il y a un bon endroit pour nager, pas trop de monde, mais joli? On veut nager librement, comme en Allemagne!  Заправщик хохочет: “Lac de Joux, но жандармы строгие!” Записывают.
Озеро, французы и хулиганский привал
Дорога к озеру пуста, утро будничное. Паркуют в углу, штатив. Клари быстро переодевается для купания: юбка на песок, футболка долой — и к воде уверенным шагом. Грета снимает: в озере, у машины с крыльями вверх. Потом обе на фоне машины с поднятыми крыльями. Вода ледяная, воздух пряный. Смех: “Если жандармы — скажу, у немцев так принято!” Грета: “Надеюсь, без штрафа”.
Вливаются французы: месье Ален Робер, геодезист из Лиона, с 11-летним рыжим Луи. Видя их бесхитростную свободу у SL, Ален просит совместное фото. Клари усаживает Луи за руль — его глаза горят. Снимок: все у крыльев. “Вы говорите по-французски божественно!” — восхищается Ален. “Merci, училась, живя на родине, в Швейцарии, но итальянский знаю лучше!” — улыбается она и поёт ’O sole mio  короткой фразой. Грета: “Машина фирменная, Клари — ‘тестер на общественных началах’”. Ален: “Удачи, дамы Mercedes!”
Купание: французы в шортах, немки — кто как любит. На берегу — покрывало, шахматы. Немцы против французов. Победила дружба. Ничья, шутки о скорости. Клари дарит Луи футболку со звездой: “Обычно для мальчишек, и для неправильных девчонок, но сегодня твой день”. “Я буду пилотом, как вы!” — кричит он. Ален протягивает адрес для фото, круассаны в пакете. SL трогается, Клари за рулём, двери опускаются в движении — след дружбы.
Дальше маршрут сливается с приключением: от озера через Авалон к Орлеану — равнины, люцерна, пшеница. Клари ведёт, Грета наблюдает: “Ты водишь как инженер, машина — организм”. Вечер над Луарой, облака кровавые, трава влажная. Париж — полночь, отель Regina у Place de la Concorde. Номер с видом на Эйфелеву башню — огни, как фейерверк. Клари на кровати: “Вау!” Телеграмма в Штутгарт. Утро: фото у окна — Клари на подоконнике, башня за спиной; затем на балконе обе в профиль, в лёгкой утренней небрежности, обе курят и с бокалом вина.
Холл: шампанское от reps Daimler.
Утро — на юг: Шартр, Аленсон, леса Нормандии. Дикий ландшафт, деревья над асфальтом. Остановки для фото: двери вверх, Клари машет футболкой как флагом. Грета смотрит с любовью — чужая свобода. Воздух густеет от радио: Ле-Ман дышит навстречу. Ближе к трассе — Грета сжимает руль: “Впереди история”. Клари знает: во Франции в 55-м с её возрастом — с маминого “да” красное вино и сигареты, остальное — по закону сложнее. Не планирует, но в болтовне с Аленом хулиганила: “Представь, здесь я уже ‘взрослая’ — при желании могла бы выбирать, но моя свобода в скорости, а не в постели!” Смех — их хулиганский код: машина, дорога, мы. Ле-Ман ждёт. Они беззаботны, но когда вернутся в Штутгарт, Грета будет седая