Непрожитая жизнь

Привычка свыше нам дана:
Замена счастию она.

А. С. Пушкин

— ...А выводом является то, что Иван Петрович мог бы заняться любимым делом, если бы знал, какие усилия ему нужно приложить, а так он просто-напросто понятия не имел, что необходимо сделать, — закончила свою речь низкая толстая дворянка Ангелина Васильевна.

Я сидел за столом в гостях и внимательно слушал хозяйку. Рядом со мной сидела дочь её, Вера Максимовна, девушка необычайной красоты и невиданной скромности. Верочка покачивала головой, соглашаясь с доводами матери, а я же сидел в недоумении и пытался разложить по полочкам мысли, чтобы понять с какой из них стоит начать.

— То есть Вы, — заговорил я, — считаете, что главная проблема людей заключается в том, что они просто не могут найти место жизни?

— Конечно, Роман Александрович, как иначе?

Я усмехнулся, открыл свой дневник, посмотрел записи, сделанные сегодня и закрыл дневник.

— Что заставило Вас смеяться? — недовольно спросила Ангелина Васильевна, скрестив руки на груди.

— Я думаю, дело в другом.

— Боюсь спросить, в чём же?

— А я лучше расскажу одну историю, хотя рассказчик из меня так себе.

— Уж расскажите, — возмутилась женщина.

— Случилось это лет пять назад, в тысяча восемьсот сороковом году. Я тогда, как и сейчас, частенько писал и однажды познакомился с одним писателем. Звали его Михаил Сергеевич. Был он человеком амбициозным, ярким, блистательным. Вам трудно представить с какой точностью он находил слова даже в самых непростых ситуациях! Выглядел же он как Михаил Юрьевич Лермонтов. Признаюсь, сходство поразительное. Уложенные чёрные волосы, тонкие брови, настолько тонкие, что создавалось впечатление, будто их рисовали карандашом или кистью, детские глаза янтарного цвета и прибавляющие возраст чёрные усы. Писателем Михаил стал, вдохновившись Александром Сергеевичем Пушкиным. Это можно было понять, внимательно послушав его речь, в которой довольно часто проскальзывали фразы пушкинских героев.

Впервые мы встретились на балу, организованном по случаю возвращения господина Макарова с фронта. Михаил тогда сочинял первые стихи и начал работать над какой-то повестью. Вот об этом мы и заговорили. Стали обсуждать писателей и их творчество.

— Настоятельно рекомендую ознакомиться с «Недорослью» Дениса Ивановича Фонвизина. Автор сумел в точности показать пороки дворянства и проблемы воспитания, — сказал Михаил Сергеевич, как-то презрительно прищурив глаза.

— Учту Вашу рекомендацию, — весело ответил я. — Знаете, я Вас никогда раньше не видел. Разве такое возможно?

— Ещё как возможно, мой друг. Я дальний родственник Юрия Ивановича. Редко бываю в здешних краях, но, должен признаться, я впечатлён.

— Правда? — удивился я, запрокинув голову и посмотрев писателю прямо в глаза.

— Казалось бы, обыкновенный город, но в нём есть что-то удивительное, — Михаил отвёл взгляд, покачивая указательным пальцем.

— Вы художник: видите прекрасное в привычных вещах.

— Вы так считаете? Что ж, может быть. Пожалуй, напишу стихотворение об этом городке.

Михаил Сергеевич сообщил, что ему необходимо покинуть меня на некоторое время, так как ему нужно было убедиться в том, что кучер подал лошадей. Я захотел пойти с ним, но он отказал мне и, напоследок, лучезарно улыбнулся.

Бал продолжался. Люди кружились в вальсе. Мне же не было дела ни до танцев, ни до дам. Я размышлял о новом знакомом, который показался светлым человеком. В самом деле, его присутствие осветило всё вокруг. В глубине души я искренне желал новому приятелю успехов в его деле.
И вот я заметил вернувшегося Михаила Сергеевича. Мне захотелось подойти к нему и поболтать, но он пригласил светловолосую девушку на танец. Я не стал мешать.

Пара кружилась в танце. Они грациозно двигались, словно их телами управлял один разум. Я никогда не видел такого изящного танца. Благородный кавалер нежно держал тоненькую бледную ручку спутницы. Оказалось, пара привлекла не только моё внимание, но и внимание всех присутствующих на балу. К сожалению, танец уже подходил к концу, и по окончании все зааплодировали.

— Спасибо, спасибо! — восклицал Михаил Сергеевич.

— Я поражён! — сказал я, подбежав к нему.

— Пустяки, Роман Александрович, бросьте!

— Здравствуйте, — представилась спутница писателя.

— Добрый день, рад познакомиться, — ответил я, улыбнувшись.

— Роман Александрович, знакомьтесь, Елизавета Кирилловна.

Девушка широко улыбнулась и, по-доброму, усмехнулась. Этим детским смешком она тут же растопила сердца всех людей на балу. Все были впечатлены милой Елизаветой Кирилловной.

Елизавета посмотрела на Михаила своими добрыми, ангельскими глазками. Писатель поправил её волосы своей рукой и нежно приобнял.

— Елизавета Кирилловна, — обратилась к девушке седая горбатая старушка. — Вас ждёт отец, помните? Нам пора домой.

Елизавета не расстроилась, а, наоборот, ещё более позитивно улыбнулась и, встав на носочки, поцеловала своего кавалера в щёку, а после ушла со старушкой.

Ошеломленный Михаил Сергеевич схватился за щёку и засмущался.

— Роман Александрович, я сейчас вернусь. Пожалуйста, подождите, — сказал сконфуженный писатель и скрылся в неизвестном направлении.

Бал продолжался, но мне стало скучно, поэтому я подошёл к высокому худощавому мужчине — моему дяде.

— Эх, дядя, какая у них любовь, — обратился я к нему.

— Роман Александрович, я вовсе не впечатлён, — бесчувственно ответил он.

— Почему, Андрей Владимирович?

— Оборвётся всякая любовь, ибо… — мой дядя решил не продолжать разговор и оборвался на полуслове.

Я посчитал нужным оставить его наедине со странными мыслями.

— Добрый мой приятель, всё в порядке? — подошёл ко мне Михаил Сергеевич.

— Конечно! Вы выглядете взволнованным. Что-то случилось?

Михаил переменился, и его беспокойство сошло на нет.

— Всё прекрасно, Роман Александрович. А Вы читали «Евгения Онегина»? — вновь начался разговор о творчестве писателей.

Вечер пролетел незаметно. Вскоре я расстался с Михаилом Сергеевичем и отправился восвояси, в поместье дяди.

Однажды, на улицах города, я встретил Михаила и его спутницу. Он любезно предложил мне прогуляться.

— Знаете, Роман Александрович, я сейчас усердно работаю над упомянутой мной в прошлом разговоре повестью. Думаю, ещё месяц, а то и меньше, и повесть будет выпущена в каком-нибудь журнале.

— С удовольствием прочитаю.

Моё внимание переключилось на девушку. Елизавета Кирилловна держала кавалера за руку и шла вприпрыжку как малое дитя. Черты лица её были детскими, аккуратными, и сама она светилась изнутри каким-то добрым всепоглощающим светом.
Михаил Сергеевич тоже восхищённо смотрел на свою спутницу. Глаза его сочетали умиление, радость и нежно-восторженное чувство.

Люди смотрели на пару по-разному: одни восторгались, а другие смотрели с осуждением, но какое дело паре было до этого! Елизавета влюблённо смотрела на Михаила, он отвечал ей тем же, и это было главное для них.

Мы шли дальше по улице, и вдруг откуда-то послышались звуки яростного спора.

— Пойдём туда, — скомандовал Михаил Сергеевич, — Разберёмся.

Мы дошли до места, где старый дворянин ругался на крестьянина, а тот возмущённо хрюкал.

— Что здесь произошло? — спросил Михаил.

— Что произошло! Этот пустоголовый болван уронил в грязь все мои документы! — закричал дворянин.

— Я же не с намеренностью! — оправдывался крепостной.

— А вот это ещё надо доказать!

— Спокойно, — сказал Михаил Сергеевич. — Ваше благородие, расскажите, что случилось.

— Я и Осип вышли из дома. Осип нёс мои документы, споткнулся, упал и уронил документы в грязь.

— Прошу заметить, не все, — возмутился крестьянин. — Одну бумажку я спас!

— Одну бумажку! Он ещё спорит! — буркнул мужчина и пригрозил. — Я тебя выпорю!

— Не надо никого пороть. Иначе Сибирь увидите.

— А Вы, боюсь спросить, кто? — растерялся старый дворянин.

— Помните служащего Правдина, который Простаковых хотел наказать? — спросил Михаил.

— Что-то помню, — прошептал мужчина, глупо улыбнувшись.

— Вот я того же чина, так что будьте любезны не наказывать крепостного, — приказал Михаил Сергеевич.

— Так точно! А с документами что делать? — испугался дворянин.

— Новые сделаете!

Дорянин поклонился в пояс писателю. Мы пошли дальше. Я спросил у Михаила:

— Позвольте нескромный вопрос: какого Вы чина?

— Это спрашивать совсем необязательно. Чин у меня переменчивый. Бывает седьмой, бывает третий.

— А это какой был?

— Похоже, первый, — засмеялся Михаил Сергеевич.

— Как скажете, ваше высокопревосходительство!

Елизавета Кирилловна подпрыгнула и наградила своего кавалера поцелуем в щёку. Мужчина засиял, остановился и нежно поцеловал даму в губы. Девушка завопила от счастья.

— Роман Александрович, — обратился ко мне писатель. — Думаю, пора прощаться. Давайте встретимся с Вами через месяц на этом же месте. Я дам Вам прочитать свою повесть.

— Хорошо, Михаил Сергеевич.
Мы распрощались, но ненадолго.

Целый месяц я вёл дневник, составлял описания писателя и его прекрасной спутницы. Другие мысли не проникали в мою голову. Я считал дни, часы, минуты, секунды до того, как снова увижусь с Михаилом Сергеевичем. Время шло предательски медленно, однако скоро мучительные ожидания подошли к концу.

Я сидел на лавочке, на том же месте, где мы расстались с писателем, и ждал, что вновь увижу его благородную фигуру. Тем временем солнце катилось по небу, а горожане ходили туда-сюда по своим важным делам. Михаил Сергеевич до сих пор не появился. Энтузиазм стал медленно, но уверенно покидать меня и я потерял всякую надежду на встречу с писателем. Солнце ослабило силу своих лучей и постепенно закатывалось за размытый горизонт. В эту секунду я увидел идущего ко мне человека, державшего в руках стопку бумажных листов. 

— Роман Александрович, извините за задержку! Нужно было проконтролировать решение некоторых вопросов, — писатель протянул мне стопку. — Читайте, добрый мой приятель, повесть «Высокий человек». Возможно, в главном герое Вы узнаете людей из Вашего окружения или же узнаете себя, но это маловероятно, ведь мы почитаем всех нулями, а единицами – себя.

Я радостно взялся за чтение. Действительно, главный герой напомнил наших людей, высокомерных и эгоистичных.

Солнце закатывалось ещё дальше за горизонт, а я читал гениальную повесть и не замечал, как проходит время. Михаил Сергеевич обращал моё внимание на некоторые детали, рассказывал как ему пришла идея написания повести и сказал, что я первый человек, прикоснувшийся к будущей классике.

Я прочёл «Высокого человека» взахлёб прямо там, на лавочке. Уже стемнело. Я отдал стопку листов писателю со словами:

— Мне понравилось. В самом деле повесть отличная. Я бы не придумал такой сюжет.

— Я искренне рад. Помню, когда только начал писать эту повесть, они сошлись: волна и камень, стихи и проза, лёд и пламень.

Мы долго стояли на улице и обсуждали литературу. Уже наступила глубокая ночь, и люди смотрели на нас, как на сбежавших из больницы для умалишённых. Нам же было всё равно. Все мысли были заняты творчеством, и никто, и ничто не могло заставить нас разойтись по чужой воле. Однако после бурных обсуждений нас начало клонить в сон и пришлось снова распрощаться.

— Помните, нам нужно оставить что-то после себя в этом мире! — напоследок воскликнул Михаил.

Все последующие месяцы я не видел Михаила Сергеевича. Похоже, он был занят литературной деятельностью и редко появлялся на улице, или же он уехал в родные края.

Моё возбуждение затихало, я возвращался к обыденной жизни в поместье дяди. Всё стало каким-то бездушным, бессмысленным. Мысли уносили меня в момент знакомства с Михаилом Сергеевичем. Я вспоминал его прекрасную спутницу, гениального «Высокого человека», и мне становилось грустно… Я не виделся с писателем почти два года…

— Роман Александрович, Михаил Сергеевич — человек ветренный, но он вызывает какую-то необъяснимую симпатию, — прервала меня Ангелина Васильевна.

Вера Максимовна тихонько качала головой, соглашаясь с матерью.

— Он мечтатель, — сказала Верочка.

— Именно, — продолжила Ангелина Васильевна, — С таким человеком интересно поговорить, в отличие от упомянутого мной ранее Ивана Петровича. Тот — человек робкий, а Михаил — уверенный и даже наглый.

— Верно, Ангелина Васильевна. Позвольте, я продолжу.

И вот однажды я увидел Михаила Сергеевича в окне городского дома. Я обрадовался и побежал к этому дому.

— Михаил Сергеевич, это Роман Александрович, — постучал я в дверь.

Дверь открыла молодая женщина с тёмными волосами. На руках женщина держала маленького спящего ребёнка. Она спросила, прожигая меня презрительным взглядом:

— Чего надо?

— Извините, Михаил Сергеевич здесь?

— Дорогой, подойди! — крикнула женщина и зевнула.

Писатель вышел ко мне. Волосы его были потрёпанными, взгляд казался каменным, тяжёлым.

— Уложи Машу и Софью, — сказал он женщине глухим голосом.

Женщина недовольно фыркнула и закрыла дверь.

— Михаил Сергеевич, кто эта… леди?

— Моя жена, парень, моя жена, — покачал головой Михаил. — Здравствуй, друг дней моих суровых.

— А как же Елизавета Кирилловна?

— А? Лизонька? Мы не вместе. Пару месяцев назад она сказала: «Я вас люблю (к чему лукавить?), но я другому отдана; я буду век ему верна».

Во мне всё упало.

— Не грусти, добрый мой приятель. Пойдём в трактир.

Мне захотелось узнать, что приключилось в жизни Михаила Сергеевича, и я согласился пойти в кабак. Мы пошли по улице, по где гуляли когда-то втроём. Михаил спрашивал у меня про здоровье, про службу, про новости. Я отвечал нехотя, потому что не узнавал в этом человеке своего приятеля.

— Как Ваши успехи в литературе? — вдруг спросил я.

Михаил Сергеевич ничего не ответил, будто бы не услышал, и зашёл в трактир.

За столами сидели люди, пили, отдыхали, рассказывали всяческие небылицы, какие только могут приключиться в человеческой жизни. Михаил подошёл к стойке и заказал выпивку.

— Роман Александрович, я кажется забыл деньги, — он похлопал по карману шинели. — Не могли бы Вы…

Я заплатил за выпивку. Мы уселись.

— Михаил Сергеевич, что же произошло?

— Ничего особенного: мой отец, Сергей Иванович, знаком с Дмитрием Олеговичем, аристократом, заядлым шулером. Они, кстати говоря, познакомились за вистом. У Дмитрия есть дочь Елена, женщина мрачная, глупая, отчего-то совсем не похожая на удалого отца. Как-то так вышло, что мой отец свёл меня с Еленой.

— Почему же вы влюбились в такую женщину?

— Любовь? Ну какая тут может быть любовь? Папенька мой хотел денежек от Дмитрия Олегович — вот и устроил, так сказать, династический брак.

— А Вы были не против?

Михаил Сергеевич попросил меня заказать ещё выпивку. Я повиновался.

— Елизавета меня покинула, и я решил стать мужем Елены Дмитриевны. Потом детишки родились, — сказал Михаил, поморщившись.

— Я вижу, что это всё Вам не нужно. Вы же художник! Оставьте это!

— Тихо! — цыкнул мужчина, оглянувшись, — Вам легко говорить. Куда я пойду? Кроме, того я же разрушу её счастье своей пропажей: два ребёнка на плечах куропатки — это ад земной!

Печаль завладела моей душой. Усталые глаза собеседника, к удивлению, заметили это.

— Не горюй. Скоро перееду в поместье её отца и заживу.

Михаил Сергеевич рассказывал мне какую-то чепуху весь вечер и всё пьянел, и пьянел. Пьянел до тех пор, пока мне не пришлось вывести его из трактира на свежий воздух. Я тащил его, как раненого, а он всё болтал на своём.

— Лиза! — завопил он и зарыдал.
Я закусил губы и постарался сдержать слёзы. Вскоре мы пришли к его дому, и я посадил Михаила Сергеевича возле двери и спросил:

— Как там «Высокий человек»?

— Кто? Вы о Ленском?

— Я говорю о Вашей повести! Вы её опубликовали?

— По-по-по… Повесть? Пылится где-то на книжной полке.
Я вздохнул. Мне хотелось треснуть шалопая по плешивой голове, разорвать его, как он, возможно, порвал листы со своими стихами.

— Кого ж любить? Кому же верить? Кто не изменит нам один? — заскулил бывший писатель.

Жена Михаила вышла из дома и затащила пьяного мужа в дом. Она также пригласила меня. Елена Дмитриевна затолкала Михаила Сергеевича в комнату и подошла ко мне. Она налила мне чаю и сказала:

— Ох, уж этот болван. Натерпелась я с ним и ещё предстоит натерпеться.

— Вы любите этого человека? — спросил я.

— Нет, — вздохнула ответила она. — Если бы не дети, ушла бы давно. Это не для меня! Щенячьи глаза, подарки, раскаяние с мелким враньём!. Уйду я, кто тогда будет сушить его пальто? Куда же идти мне? Уж лучше так.

Я опустил свой томный взгляд, допил чай и ушёл.

Больше я не хотел приезжать в город, но спустя пару дней дядя попросил меня поехать с ним. Не помню, что ему понадобилось: то ли с другом увидеться, то ли новый сервис купить. Впрочем, это пустяки! Важно то, что я вновь оказался здесь.

— Я сейчас вернусь, Роман Александрович, — сказал Андрей Владимирович. — Сделайте милость, подождите меня снаружи.

Дядя ушёл, а я остался стоять на улице. Шло время, а он всё не возвращался. От скуки, я начал смотреть на людей. Сегодня улица была оживлена намного больше, чем обычно. Вдруг я заметил мужчину, от которого словно исходила печальная аура. Им оказался Михаил Сергеевич. Меньше всего я хотел, чтобы он заметил меня и начал разговор. Слава Богу, он меня не увидел.

— Держи его! — закричал какой-то мужчина, указав пальцем на Михаила.

Михаил Сергеевич оглянулся, на бегу нырнул в толпу и скрылся от двух преследователей, которые принялись с криком расталкивать горожан.

Я закрыл глаза. Что-то во мне надломилось. Больше я не видел Михаила Сергеевича и не посещал город.

На дворе был август тысяча восемьсот сорок второго года. Я сидел в беседке и наслаждался летним воздухом. Мой отдых был прерван служанкой: она протянула мне письмо. Оно, по её словам, пришло из города.

Я открыл письмо и увидел криво написанный текст

«Многоуважаемый Роман Александрович!

Я пишу Вам по просьбе Михаила Сергеевича. Его одолела болезнь. Он чувствует себя очень плохо, совсем занемог, только лежит на кровати да хрипит. Встать не может — тяжело. Целыми днями спит, а когда не спит, ему ещё хуже. Михаил Сергеевич хочет увидеться с Вами. Прошу: посетите наш дом.

С уважением, Елена Дмитриевна».

Я не хотел ехать… Зачем? Опять слушать глупые истории отречённого писателя?Но он же болен! Промолчать в ответ на его просьбу — жуткий цинизм. Чувство жалости победило мою обиду на сломленного писателя. Я тотчас помчался в город.

Прибыв на место, я встретился с Еленой Дмитриевной, которая провела меня в комнату Михаила Сергеевича, а после пошла к детям.

Обездвиженный Михаил лежал на кровати. Глаза его смотрели на потолок, но затем мужчина обратил свой томный взор на меня и хрипло прошептал:

— Роман Александрович, я рад Вас видеть.

— Что с Вами? — обеспокоился я, глядя на золотушное осунувшееся лицо больного.

— Мне плохо.

Я сел на кровать.

— Почему Вы здесь, а не в поместье Дмитрия Олеговича?

— Он всё потерял после того, как я последний раз виделся с Вами. Шулер, говорю я Вам, шулер ужасный.

— Вы не ушли из семьи?

— Я не мог разрушить их жизнь, — Михаил закрылся руками и всхлипнул. — Ты хороший парень, Роман. Пиши, твори, сочиняй.

— А Вы? Неужели Вас нельзя вылечить? Я попрошу у дяди денег, только скажите мне…

— Свою удачу я упустил, измученный рывок я отложил в мечты. Когда мы познакомились, я писал и даже неплохо… Впрочем, так баловство. Сейчас, конечно, смешно: эти мечты, надежды на что-то, работа, жена, два ребёнка… Куда там, не до того!

Михаил потянулся к стопке листов, лежащей за тумбе. Он протянул эти листы мне.

— Насилу нашёл. «Высокого человека» я отдаю тебе. Делай с ним всё, что пожелаешь.

Михаил Сергеевич замолчал и захрипел. Я обернулся: в дверном проёме стояла Елена Дмитриевна. Мужчина корчился от боли и вдруг неистово захрипел; глаза его чуть не выскочили. Казалось, Михаил силился что-то сказать. Елена подбежала, наклонилась, чтобы разобрать последние слова:

— Я вас боялся и выбрал не того…

Михаил Сергеевич замолчал. Глаза его казались потухшими угольками. Михаил лежал неподвижно, напоминая мне задушенный росток. Все молчали. Я закрыл глаза покойника и встал с кровати. Елена Дмитриевна похлопала меня по плечу и подошла к мужу. Она села на кровать и зажмурилась. Её тяжёлое дыхание рвало моё сердце на куски. Я не мог этого терпеть, потому ушёл.

Я одиноко петлял по улицам города и думал о Михаиле Сергеевиче. Думал: могло ли быть иначе? почему всё сложилось именно так, а не по-другому? На эти вопросы ответа не находилось. Если честно сказать, я и не хотел искать ответы. На душе и так кошки скреблись, а так хотя бы было легче.

По улицам гуляли люди, понятия не имевшие, что человек, которым они восторгались два года назад, умер. Человек, который был мечтателем, жаждал любить, хотел оставить после себя след в мире, пропал навсегда. Единственное: он жил в моей памяти, и в моих руках находились его рукописи.

— Роман Александрович? — послышался женский голос, прозвучавший по-детски.

Я увидел милую светловолосую девушку в потрёпанном платьице. Я вздрогнул, узнав Елизавету Кирилловну.
 
— Мы с Вами два года не виделись! Я так рада Вас видеть!

Елизавета, как и прежде, сияла изнутри. Её улыбка была самой прекрасной на белом свете.

— Господи! Может быть, Вы видели Михаила Сергеевича? Уж два года прошло, а от него ни слуху, ни духу… Я всё искала, с Макаровым говорила, в контору даже ходила… Никто не знает! Верите ли? Макаров не знает своего родственника!

— Он уехал домой, уехал навсегда, — прошептал я, обнял Елизавету за плечи и ушёл.

Ком встал в горле, потому мне не хотелось беседовать. Кроме того, разве она желала услышать о браке, о детях, о трактире, о пустоте, о болезни, о смерти? Всё это глупо, всё это тоскливо, а она так сияла, глядя на меня… Впрочем, может, стоило сказать хоть пару слов — так, её успокоить… Но я не смог.

— Какой ужас! — вздохнула Ангелина Васильевна. — Я всё же думаю, что Михаил Сергеевич, как и Иван Петрович, просто не знал, что нужно делать.

— Нет, Ангелина Васильевна. Михаил Сергеевич всё знал — он боялся.
— Странно! Чего бояться-то? Всё же вполне нормально. И дама, и успехи, и ум, вроде, деловитый…

Я недовольно стиснул зубы и сидел так в течение последующих умозаключений Ангелины Васильевны. Ни капли смысла, вложенного мной в рассказ, ни капли она не выпила, не поняла.

— Верочка, проводи гостя, — сказала Ангелина Васильевна, когда совсем смерклось. — У меня что-то колено ноет.

Вера Максимовна кивнула головой и, вместе, мы вышли из дома.

— А я поняла эту историю, — прошептала Верочка. — Михаил Сергеевич боялся… А я не хочу бояться. Роман Александрович, я давно влюблена в Вас и хочу быть с Вами.

— Вы тоже мне нравитесь, — улыбнулся я.

Вера Максимовна приблизилась ко мне, и я нежно обнял её. Вдруг какая-то странная мысль прилетела в мою голову.

— Пойдёмте со мной.

— Куда, Роман Александрович? — растерялась Верочка.

— Не бойтесь.

Мы закутались в шинели и пошли. Я повёл её сначала по городу, потом — по дороге, где днём катались повозки. Сейчас же здесь было тихо — обочина в глуши. Вера держала меня за руку, и мы шли вперёд, шли до тех пор, пока не достигли поместья моего дяди.

Вынув ключ из кармана, я отворил ворота и провёл девушку в поместье. Мы зашли в особняк. Я поднялся на второй этаж, зашёл в свою комнату, взял стопку листов, спустился к Вере и повёл её к беседке.

— Что это? — недоумевающе спросила Верочка, указав на стопку в моих руках.

Я прокашлялся и начал читать:

— «Высокий человек», автор: Аплечеев Михаил Сергеевич. Эпиграф: «Мы почитаем всех нулями, а единицами — себя», — А. С. Пушкин…

Я читал всю ночь, а Вера Максимовна увлечённо слушала меня. Когда я дочитал повесть, мы начали болтать, обсуждали героев повести, их возможные прототипы, которые нередко встречаются в городе, и восхищались единственным писателем, не прожившим свою жизнь.

(03.02.2024)