Черногория. День седьмой

Вчера были в Дубровнике. Если когда-нибудь соберусь написать воспоминания о Хорватии, он займёт в них свое достойное место каменного мешка, в котором самой пышной зеленью является чахлая герань, сильно сомневающаяся в том, что её хозяйка дотянула до пятого класса с уроками географии и ботаники. Ну, и потом это броуновское движение не всегда взвешенных туристов... В общем, к концу дня в жемчужине Адриатики мы осознали, что мы – дети природы. Дома за окном у нас огород, на котором растут и хрен, и виноград, и котики свои сокровища закапывают. Сразу за огородом слева начинается лес с ягодами и грибами, справа – озеро с пиявками и лебедями. Кроты дорожки роют, вороны клубнику воруют, утки берег удобряют, пчёлы жалят. Словом, жизнь бьёт ключом и часто без промаха.
 
После такой оглушительной пасторали белый песчаник и мороженое по 4 евро за шарик в организм должны поступать строго дозированно. Нам, соответственно нашему росту и весу, вчерашней порции за глаза хватило, и последний черногорский день мы решили провести, если уж и не в пампасах, то хотя бы на воле.
 
В горы мы уже ездили, по морю тоже и своим ходом, и давеча на кораблике вокруг Дубровника плавали. Осталось самое большое на Балканском полуострове Скадарское озеро или Шкодер, по-простому. Там тебе и ширь, и глубь, и гладь.

Выезд был поздним, даже в море искупаться успели. По дороге к озеру остановились напротив визитной карточки Черногории и сфотографировались. А то как же это, все на фоне Св. Стефана есть, а мы – нет. Ещё раз услышали историю о том, что крепость и церковь Стефана Первомученника на этом островке построили в середине 15-го века после победы над османами, возвращавшимися с награбленным в Которе добром. На добро и построили. Жили тут рыбаки. Во времена Венецианской республики активно торговали дарами моря. Потом промысел постепенно заглох, и к 1955-му году оставшиеся коренные жители переселились на материк, а их дома были реконструированы и превращены в фешенебельные отели. Мария перечислила нам всех вплоть до Юрия Гагарина  звёзд, побывавших на этом шикарном курорте. Теперь, в зависимости от экономических подъёмов и спадов и от амбиций знаменитостей, отели то открывают, то закрывают. Поэтому то можно простым смертных поваляться на пляжах Св. Стефана, то нельзя. Некоторые наши коллеги по группе там позагорали, значит нынче на этом отдельно взятом острове процветает демократия.
 
Мы едем дальше и параллельно просвещаемся. Мария рассказывает нам про озеро. Оказывается, совсем недавно, уже в голоцене, оно было заливом Адриатического моря. Но земная кора ведь такая затейница! То чисто по-женски придумает мебель в доме переставлять насколько сил у мужа хватит, то коврами со стены на пол, с пола на стену жонглирует. А тут с утра ей показалось, что бассейн с тёплой морской водой в хозяйстве не помешает. Пошушукалась за обедом с богом Вулканом, тот согласно кивнул и к вечеру наваял перешеек. Теперь это часть Динарского нагорья. Одну мелочь, правда оба они не учли, а именно, что в бассейн из одной трубы вливается, из другой выливается, и соль при этом вымывается. И не куда-нибудь, а обратно в море. Потому что шесть рек в Шкодер впадают, а река Буна  из него вытекает и через 41 километр встречается с Адриатикой.

А кроме того у озера есть «глаза». Не улыбайтесь, пожалуйста. Если я назову их, как и положено, криптодепрессией, вы вообще смеяться перестанете. А кое-кто, возможно, вне рамок экономической дискуссии полезет курс «крипты» защищать. Поэтому лучше уж я объясню человеческими словами. «Глаза» – это участки дна, которые находятся ниже уровня моря и из них бьют родники. Их в озере штук тридцать, и все они, как вы уже догадались, пресные. В результате этой арифметики  вода в озере полностью обновляется от 2 до 2,5 раз в год, и Шкодер давно уже забыл, что когда-то был солёным.

Пока сказка сказывалась, мы миновали Вирпазар – посёлок на берегу озера, в котором нечего смотреть, припарковались у озерной пристани, погрузились на кораблик и отчалили. Плывём к мосту. Забыла вам сказать, что глубина Шкодера понятие, растяжимое от болота по берегам   до более 60 метров в «глазах». А длинна береговой линии в Черногории  составляет 110 километров. Так вот, чтобы связать крупнейший порт города Бар со всем остальным понадобилась дорога. Лучше – две: автомобильная и железная. Самая короткая прямая из пункта А в пунт Б пролегала строго через озеро. Посчитали и пришли к выводу, что дешевле в узком месте на отмелях, прихватив естественный остров Лесендро, построить дамбу с мостом для прохода кораблей, чем тащиться по болотам вокруг. Построили. И мы по ней даже как-то проехали. Муж, помнится, снимал параллельно движущийся поезд и заодно снял развалины крепости Лесендро.
 
Построена она была в первой половине 19-го века вышеупомянутым Петром II Петровичем Негошем и помогала защищать черногорские владения от османов. Кроме того укрепления обеспечивали торговлю с Подгорицей, возможность безопасно ловить рыбу и были воистину «ключом от озера». Петр Негош очень любил этот форт, а скадарский визирь Осман-паша Скопляк очень не любил Петра Негоша, и с войском в несколько тысяч человек напал на фортификацию и занял её.

Заполучив остров, турки тут же принялись его укреплять: надстроили стены, соорудили новые башни, посадили туда 500 солдат, вооруженных 7 пушками, поставили большие корабли охраны рядом. Негош тяжело переживал потерю крепости, пытался вернуть Лесендро и военным, и дипломатически путём, – всё тщетно.

Остров снова стал черногорским уже после его смерти, в 1878 году по решению Берлинского конгресса.  Вскоре там построили новый арсенал и использовали крепость аж до конца Первой мировой войны, а потом всё забросили. За сто с лишним лет укрепления основательно разрушились, заросли деревьями и кустарником. Подобраться к форту ни по воде, ни на машине нельзя, а можно только на свой страх и риск партизанскими тропами. Но цели нарушать порядки мы себе сегодня не ставили, нырнули под мост, увидели крепость вдалеке справа и с полным боекомплектом Стенек и княжон выплыли на простор озёрной волны.

 А простор тот перемежается с огромными «полянами»  водяных лилий, кувшинок и рогульника. И стоило моим зрительным нервам передать информацию нейронам, как те тут же разбудили, не, слава богу не Герцена, – моего доморощенного внутреннего ботаника. Полез он копать вглубь таксономии и выяснил, что кувшинка – это не она, а кубышка жёлтая, а водяная лилия – ни разу не водяная лилия, а кувшинка белая.  И плевать на то, что цветок кувшинки пахнет лилией, плод кубышки – вылитый кувшин, а Аристотель придумал логику.
 
Заодно мой зануда-ботаник выяснил, что корневища обоих растений съедобны для кабанов, медведей и прочих бобров. А поджаренные семена – для любителей суррогатного кофе. Дубильными веществами и алкалоидами, содержащимися в кувшинках-кубашках лучше самому не лечиться: «успех» может стать летальным.

А ещё оказалось, что белые красавицы иногда могут мигрировать. Совсем, как двуногие длинноногие. Ну, с последними-то понятно: ТУТ зарплата ниже обещанного, а квартплата выше зарплаты, а ТАМ... ТАМ всё по-другому,  а местами и вовсе наоборот... Плюс сорок сортов колбасы, и в некоторых даже есть чуточку мяса... И эти «всё по-другому» и «чуточку» перевешивают весь здравый смысл. Потом-то, конечно, выяснится, что ТАМ ползарплаты уходит на налоги и страховки, а в квартплату не входят ни отопление, ни вода, ни канализация, ни вывоз мусора, ни уборка лестничных клеток, ни стрижка кустов вокруг дома, ни стоянка для машины. Не говоря уж об электричестве, газе, телефоне и телевизоре. Но всё это будет потом, а пока – ни тем, ни другим красавицам в родных пенатах не сидится. И мигрируют они, и иммигрируют. Кто-то приживается на новом месте, а кого-то бобры съедают.

Я чего так раскудахталась-то? Да в нашем озере прямо напротив дома белая кувшинка поселилась. Красивая... Вот ломаю теперь голову, как же ей угодить, чтоб она к острову не сбежала?

У нас, кстати, как и в Шкодере, и кубышки растут, и тростник, и камыш, и рогоз, а вот рогульника нет. Его ещё водяным орехом называют. Не только съедобный, но и вкусный. Лодочник достал из озера несколько рогатых плодов, разрезал и дал нам попробовать. Хрустящей текстурой корень лотоса напоминают. И такие же чуть сладковатые, как он. Но в Латвии рогульник завести – не получится. Ему африканское пекло подавай, а мы только тридцать сантиметров льда зимой предложить можем.

Муж тут меня в бок толкает: «Про птиц, про птиц не забудь рассказать!» Ну, не знаю... Мой внутренний зоолог дрыхнет вместе с Герценом. А вот супруг напару с котом Томасом очень о птицах радеют. Кормушку муж вывешивает уже в сентябре. «Потому что сытая птица даже в сорокаградусный мороз на лету не замёрзнет», – говорит он. А Котомасик (это фамилиЕ такОЕ, не путать с Муренью, она чиста перед законом) работает начальником подотдела очистки. Отлову подлежат хромые на обе ноги, косые на одно крыло и глубоко задумавшиеся о судьбах цивилизации особи. Зато в очищенной от больных и философов стае все сплошь апологеты здорового образа жизни. Они от зари до зари занимаются спортом, правильно питаются, практикуют воздушное закаливание и восьмичасовой сон в укромном месте, ибо Котомасик любит по ночам медитировать, сидя строго под Плеядами в позе охотника.

Вернёмся, однако, на Скадарское озеро. Птиц там и впрямь много. И это не в сезон. Зимой, говорят, их, что комаров на нашем озере. И в видовом плане богато – аж 281 или половина от всех европейских видов. Перечислять всяких чаек, цапель, диких гусей и уток листа не хватит, но про пару-тройку видов коротенько расскажу.

Ну, первым делом, про бакланов, потому что в основном их только и видели: в классически чёрных с металлическим зеленоватым блеском фраках. У них как раз был обеденный перерыв и они бесконечно ныряли за рыбой. На Шкодере бакланы ведут осёдлый образ жизни. Не нужен им «берег турецкий и Африка» им не нужна – здесь всего хватает. Моногамны, причём «в горе и в радости, в богатстве и бедности, в здравии и болезни». Птенцов высиживают и кормят вдвоём. Детки растут довольно быстро и семидесяти дней отроду покидают гнездо.

Во-вторых, нужно упомянуть кудрявого пеликана, потому что он редкий не только на Шкодере, но и вообще в Европе. Это, разумеется, Homo неразумный постарался, а потом ещё и лицемерно занёс пеликана в Красную книгу со статусом «уязвимый».  Куда уж уязвимее! Около 1000 пар на весь континент осталось. Те, что обитают на Шкодере тоже с туристами знакомство не водят.

Гнездо строит только самка – она специалист по дизайну. Но траву, камни, сучья и палки подносит самец. Иногда он  отправляется к соседу, чтобы начистить ему клюв. Нет, не дамы сердца ради, – у них это дело раз и на всю жизнь. За строительный материал дерётся. Потому что в каждом гнезде должно быть всё самое лучшее. Потом эта метровой высоты и диаметром в полтора метра гора мусора утаптывается, застилается камышом, сверху покрывается помётом и высушивается на солнышке. Вот теперь всё готово для приёма яиц. На гнезде сидит больше самка, но два раза в сутки будущий папа отпускает её покормиться и сам греет кладку. Кормят птенцов в два клюва, оттого, родившиеся стограммовыми, к двум месяцам пташки достигают девяти килограммов, но при этом уже через пару недель становятся на крыло.

И в-третьих, никак не могу игнорировать большую поганку.  Потому, что мы с ней родственницы. Однако она хоть и меньше меня, но большая, а я – хоть и больше, но бледная. Зато обе мы жутко красивые: у неё тонкая шея, прямой удлинённый клюв, буровато-рыжая спина, белые живот, шея и голова, красно-черный хохолок; а у меня – всё остальное. И только клички у нас немножко разные: её ещё дразнят чомгой, а меня – см. выше. На нашем озере, кстати, большие поганки тоже живут. Несколько пар. Мы дружим семьями.

Вспомнила: намедни спрашивали, расскажу ли я про купание и поедание карпов. А как же! Тем более, что две прекрасные княжны вопреки прогнозу не утонули, а прочно обосновались в озере и даже совершили кругосветное путешествие вокруг нашего корабля. Пришлось из воды их на живца выманивать. То есть на карпа. Справедливости ради, жаренную рыбу трудно назвать живцом. Но ведь и у рыболовов живец – не жилец.

А карп, действительно, был неправдоподобно вкусным. Всё как я люблю: хрустящая корочка и сочная мякоть. Думаю, что великий гурман Ниро Вульф тоже высоко оценил бы искусство жены нашего корабельщика и попросил бы у неё рецептик для своего личного повара.
 
На этой высокой кулинарной ноте позвольте закончить. Встретимся в следующем путешествии.