Стукачами не рождаются...

   В Архангельске много красивых женщин. И сейчас, и раньше. Среди них не последней была Катя...

   Вот идёт она по Соломбале, стуча каблучками по деревянной мостовой: стройная, кареглазая, две толстые косы до пояса, а чёлка и без завивок с кудряшками. Черты лица приятные, улыбка белозубая. Молодые моряки головы повернули. Два морских офицера взгляд задержали. А как остальные мужчины реагируют, она и замечать не хочет. Остальные её не интересуют.

   Кате восемнадцать лет. Живёт она с мамой, папой и братом. Только дома неладно. Родители ссорятся. Все дела в доме: готовка, стирка, уборка – на папе. Мама не пьёт, нет. Она запоем читает романы о любви. А рядом подрастает не приученная ни к чему дочка. Неумеха.

   Учиться долго не смогла. Работать – одно увольнение за другим. И снова забота: на что жить? Ведь дома – чай да макароны. Папа на ситцевое платье денег дал, а разве в таком ходить хочется?

   Соседка новая появилась. Старше на десять лет, но очень энергичная. И она предложила «непыльную» работу. Государство аборты тогда женщинам делать запретило. И соседка решила открыть тайный абортарий. Ведь у неё медицинское образование. Не чета Кате с её семилеткой. Медсестра! А местных женщин ей находить трудно, сама почти никого не знала.

   Девушка раздумывала недолго. Согласилась. Нашла женщину: в бане с ней разговорилась. Та сама и поведала беду: двое малышей, а уже снова беременна. Муж пьёт, надежды на него в воспитании детей никакой. Катя осторожно повела беседу…

   Но это оказалось не всё! Соседка попросила девчонку помочь во время операции: так, вату подать вовремя, воду налить. И снова получила согласие. А ночью они увидели кровь. Много крови. Она всё лилась и лилась. И ничего не помогало. Соседка, вся в поту, увидев, что несчастная женщина уже потеряла сознание, предложила Кате: «Беги за тележкой. Везём в больницу». Трясущаяся от страха девчонка везла тележку. Соседка поправляла женщине ноги, руки. А та уже не стонала. Кровь всё лилась. Потом они положили умирающую на крыльцо больницы, нажали кнопку звонка на дверном косяке и убежали, грохоча тележкой. Не знали, что короткий звонок никого не потревожил. Утром пришедшие на дневную смену медики обнаружили на крыльце труп. И вот следствие.
 
   Преступниц нашли. Катя на допросе плакала и честно всё рассказывала. Работник милиции, опытный, сразу определил: девочка замечает мелкие детали, хорошо запоминает диалоги, у неё быстрая реакция.  Она ни с кем не поделилась секретом, даже родной маме не сказала, зачем пошла ночью к соседке. И предложил ей стать платным осведомителем. А за это обещал сделать так, что через три года выйдет на свободу. А соседка? Лет через пятнадцать. Если доживёт до конца срока.

   Так красавица-Катя стала стукачкой. Через три года она, похудевшая, но по-прежнему привлекательная, снова ходила по деревянным мостовым. Но заключение не прошло бесследно – начала пить. С каждым днём всё больше.

   Через несколько лет она уже ходила неряшливо одетая, пошатываясь, курила и мастерски ругалась матом. Часто спала в притонах. А потом докладывала всё, что слышала, кого там видела. За это и получала деньги. Пить ей всегда было на что. Мать умерла рано. Брат стал пить вместе с сестрой. Отец молчал и старался реже бывать дома.

   Катя родила дочку, он стал воспитывать девочку, сразу поставив заслон между собой да внучкой и своими спившимися детьми. Впрочем, мать себя таковой и не ощущала. Ни когда дочка металась в жару маленькой, ни когда не знала, как решить трудную задачку. Дед стирал, готовил, ходил в школу на собрания. После окончания института девушка вышла замуж. Когда получали они с мужем квартиру, то деду была выделена в ней отдельная комната. «Мать» осталась в стареньком деревянном доме, вечно грязная, вечно пьяная…

   Увидела я её, когда приехала в Архангельск к дедушке с бабушкой. Утром в дом забежала непричёсанная баба, юбка была застегнута на крупную булавку. Баба хрипло рассмеялась. Потом сказала: «Никола, давай деньги, за бутылкой сбегаю». Бабушка ответила на мой удивлённый взгляд: «Это Катька-пьянчужка. После вчерашнего нутро горит, похмелиться надо!»

   Потом пьяная "гостья" сидела у окна и комментировала: «Ишь, пошла фря, губки намазала! Тамарка, воровка-чердачница». «О, божий одуванчик с бельишком на речку попёр. Убийца младенца». «Ты смотри, у Фроськи племянница-то как подросла! Небось, тоже помогает тётке краденое перекупать? Надо узнать…» Я была в ужасе. Когда пьянчужка ушла, прошептала:
   – Бабуля, откуда она все гадости про людей знает?
   – В милиции дела видела. Да и многих сама сдаёт. Ей ли не знать – стукачка!
   – Почему вы её пускаете?
   – Вон дед с ней пьёт да рассказы слушает. Мне-то и даром не нужна.

   Я просила деда не пускать противную Катьку. Он сказал так:
   – Дом большой. Уходи туда, где её не слышно. А мне интересно про соседей всё знать.
   Как бы не так, не слышно! Вот зубрю: «Квадрат гипотенузы прямоугольного треугольника равен сумме квадратов катетов». А через стенку раздаётся Катькин голос:
– Васька с Новоземельской откуда-то доски тащит. На работе – мелкий несун. После работы – крупный.
И слышится мерзкий хрипатый смех.

   Но был и на её улице праздник. Дождалась триумфа и людского одобрения! Когда брат сидел, домишко их снесли. Получила она однокомнатную квартиру. Отмыла сажу, отстирала белье. Пенсия подошла – совсем хорошо. Врачи под страхом смерти курить запретили – бросила. Пить почти перестала. У новых соседей в спальном микрорайоне засновала перед глазами седая старушка с кошёлкой. Брата к себе приняла, хоть и без прописки...

   Выходит на крыльцо, жалуется соседкам:
   – Заелся Илюша совсем. Рисовая каша на чистом сливочном масле сготовлена – не ест!
   Те осуждающе покачивают головами:
   – Ты, Катя, построже с ним! Не ест – пусть ходит голодным. Спасибо сказал бы, что приняла!
   И только старые соломбальцы знали, почему Илья не ест Катину кашу. Рассказывал им возле речки:
   – Где она этих волосин набрала? Во всей каше тянутся. В супе тараканы плавают. Есть охота, а как глянешь – к горлу поднимается…

   Дед Никола не был мне родным по крови. Но не жалел денег на мороженое и кино, платье или туфельки. Сорок лет своей жизни отдав траловому флоту, он никогда не говорил о войне. Но пришёл однажды в майский праздник во всех регалиях его фронтовой друг. И, не застав деда, четыре часа рассказывал нам, каким отчаюгой был на войне Никола. Как, надев маскхалаты, уходили они брать «языков» за линией фронта, как самого Михаила раненого друг дотащил на спине до своих окопов, за что получены боевые ордена и медали. А бабуля по моей просьбе достала коробку с наградами и бережно разложила их по столу.

   Дед с пенсии покупал мешок пшена для своих голубей. И надо было слышать, как ласково разговаривал с ними, называя ласточками, красавчиками, лапушками. А они нежными голосками отвечали и наперебой рассказывали о своей голубиной жизни. Когда ходил в море, бабушка, услышав хлопанье сотни крыльев, выпускала голубей, и те улетали встречать корабль за многие километры. Матросы кричали: «Никола, твои прилетели!» И голуби облепляли его грудь, руки, садились вокруг него. На траулере "ехали" в порт. После смерти деда бабушка никак не могла продать этих породистых птиц: они возвращались и возвращались.

   Иных уж нет, а те далече… Но стукачи в Архангельске не переводятся. Кто в притонах будет сведения собирать? Не самим же операм этим заниматься. Стукачи – мелкие воры. Стукачи – бомжи. Нужные милиции люди. Зарплату получают! Что ж, стукачами не рождаются...

2003 г.