Таксист

Вёз меня таксист, вихрастый, открытый, разговорчивый.
- Зовут меня Валерий Михайлович,  - представился он. - Обращайтесь ко мне, как вам удобно. Хотите, называйте Валерой, хотите Михалычем. А вас как зовут, чем занимаетесь?
Я вкратце рассказал о себе. Узнав, что пишу книги, Валерий Михайлович всю дорогу развлекал меня курьёзными, скабрёзными и смешными историями, услышанными от пассажиров. Вот часть из них.
Сел к Валерию Михайловичу в машину дед и не успев закрыть за собой дверцу машины, давай без умолку болтать.
- Сорок лет проработал в таксопарке, двадцать из них на должности освобождённого партийного секретаря, - хвастался пассажир. - По восемь делегаций в год принимал и это только из капиталистических стран. Были у меня и деньги, и уважение. А сейчас работаю уборщиком, хожу по зданию своего бывшего таксопарка, мусор подбираю. Что делать, жить на что-то надо. На одну пенсию не проживёшь.
- И вьетнамцы у вас бывали? - поинтересовался Валера.
- А как же. Вьетнамцы весёлый народ. С одним из них в больнице, в одной палате лежал. Так к нему пришла жена и осталась на ночь. В палате шесть мужиков, а они, не стесняясь, «безобразничали» до самого утра. А в другой раз я с вьетнамкой столкнулся. Дело было в Наро-Фоминске. Она там на фабрике работала. Мир, дружба, социализм! Думал, ей лет восемнадцать, не больше, а как начала в постели вертеться, столько смекалки, столько опыта проявила. Оказалось ей не восемнадцать, а сорок два. Как говорится, маленькая собака до старости щенок.
- Говоришь, по партийной линии пошёл, а шоферить-то приходилось?
- Я перед тем как стать партийным секретарём, двадцать лет шоферил, профессионал первого класса. Вот ты правильно меня шофёром назвал, а то некоторые имеют привычку говорить «водитель». Водитель может быть водителем кобылы или «чайником», севшим за руль пять минут назад. Я же шофёр с большим опытом, с высоким классом. Как можно такой простой вещи не понимать? Когда был молодой, любил женщин в прозрачных чулках. Как садились такие ко мне в такси, мне всегда хотелось по ноге их погладить.
- Сейчас не хочется?
 - Хочется. А толку что? Возраст берёт своё. В молодости отвёз на вокзал одну пару, жена мужа в командировку провожала, сказала, чтобы я её подождал. Отправила супруга, а сама домой. Да меня к себе пригласила, и мы с ней весь день кувыркались. На трясущихся ногах от неё вышел.
Дед пошмыгал носом и возмутился:
- Чувствую несправедливость, - заявил он голосом оскорбленного человека. - У предыдущих пассажиров поджелудочная работает лучше, чем у меня. А бывало в юности... Взять хотя бы тот случай, когда я сам работал таксистом. На стоянке ко мне в «Волгу» подсели грабители. Тот, что сел справа от меня, приставил нож к рёбрам. Второй, сидящий сзади, петельку на горло накинул. Тут я от страха самопроизвольно испортил воздух. Их ошибка заключалась в чём? В том, что в школе плохо учились, не знали законов физики. Грабить они меня принялись в закрытом автомобиле. А газ, как известно из школьной программы заполняет собой всё отведённое ему пространство. Пространство в такси маленькое, пища у меня была тогда квас да редька, а поджелудочная работала, как атомная электростанция. В считанные секунды незадачливые грабители испытали воздействие удушливого газа, бросили орудия преступления и молниеносно выпрыгнули из машины. Я не будь дурак, нажал на газ и был таков. Спасла меня тогда поджелудочная. Повторюсь, молод был, хорошо железа работала. Сейчас бы от них таким способом не отбился.
- Шутник ты, дед, - сказал Валера.
- Да, я люблю пошутить, посмеяться. Но я не обманываю. В седьмом таксомоторном парке работал, а жил тогда в Кунцево. От парка пешком до станции Беговая ходил. А там сяду на электричку и через две станции дома. Как сейчас помню: Тестовская, Фили и следом моя - Кунцевская. Одно неудобство, до Беговой надо было идти мимо Ваганьковского кладбища.
- Мертвецов боишься? - засмеялся шофёр.
- Смеёшься? Смейся, пока жареный петух в попу не клюнет. Я и сам, до определённого момента, на мертвецов внимания не обращал. Ну, кладбище и кладбище, что тут такого. Это продолжалось до тех пор, пока не произошёл один кошмарный случай. Случилась со мной такая вот история. В тот вечер в таксопарке я сильно напился. А дорога на станцию Беговая, как я уже говорил, проходила мимо Ваганьковского кладбища. И приспичило меня «по-большому». А забор там невысокий тогда был, чуть выше пояса. В трезвом виде я конечно бы туда не полез, нагадил бы, куда деваться, прямо на дороге. А спьяну показалось неловко. Короче, перелез через ограду, отошёл от забора в глубь кладбища, облегчился. А потом, что-то со зрением сделалось, не разберу где дорога, куда идти. И началась настоящая чертовщина. Фотографии с обелисков подмигивают, ожили, разговаривают со мной. Я в своём уме, от этого ещё страшнее. Говорит мне дед во фраке с бакенбардами: «Что ж это ты так опустился?». А ему женщина в кринолинах вторит: «Расскажи нам что-нибудь или спой, а иначе не выпустим. Сфальшивить не бойся, здесь все свои, не осудим. Мы тоже умели гулять, влюблялись. Были молоды, красивы. Нам тоже казалось, что жизнь бесконечна. Мы жили легко, красиво, беспечно. Для смелости возьми вон стопки. На плитах каменных стоят, конфетки лежат, закуси». Я и в самом деле оробел и хмель прошёл. После Пасхи и Красной горки стопки с водкой повсюду стояли. Опрокинул несколько штук, закусил конфетой и давай петь. Голосил, что есть мочи. Долго пел я им разные песни, пока служитель не подошёл и не вывел меня с кладбища. Сказал: «Больше к нам не залезай».
- Да, жутковатая история, - согласился таксист.
- Подожди. Было у неё продолжение. Как-то сели ко мне два хмыря и всё присматриваются ко мне.
- Те самые грабители, что с ножом и удавкой?
 - Да нет же, другие. Спрашиваю: «Что так смотрите?». Они интересуются: «Не ты ли, мил друг, имеешь привычку оправляться на кладбищах по ночам?». Меня аж мороз прошиб. Рожи иссине-фиолетовые. Мелькнула мысль: «Уж не покойников ли оживших я везу?». Признался: «Был один раз такой случай». Они давай хохотать. «Здорово мы тебя разыграли. Песни ты нам пел полночи». И рассказали свою историю. Это были могильщики с Ваганьковского кладбища. Ночью разрыли они заброшенную могилу и сидели в ней, выпивали. Дело-то уголовное, осторожничали. И тут смотрят, я лезу. Им-то меня хорошо видно было, с моей стороны освещённая фонарями улица, а их в темноте не видать. Заметили, что я вроде как не в себе и давай надо мной глумиться, говорить мужскими и женскими голосами. Потом опомнились. Сами-то преступлением ведь занимались, и вывели меня с кладбища. А я, представь, был уверен, что покойники со мной разговаривали. Хорошо, что мне правду открыли. Веришь ли, с тех пор ни капли спиртного в рот не брал. Я приехал, останови. Спасибо за компанию.
- А раз студентку посадил на Ленинском проспекте, - продолжал Валерий Михайлович, - вот её история.
- Сама я из Самары, - говорила девушка, - Учусь в университете нефти и газа имени Губкина. На экзамен приехала, хватилась. Оказывается, зачётку в общежитии забыла. А преподаватель у нас «козёл». Узнает об этом, даже билет взять не позволит. Скажет: «А голову свою ты не забыла?» и сразу «неуд» поставит. Вот и катись теперь за ней на улицу Волгина и обратно. А ведь жила два года, у старушки прямо здесь, на Ленинском. До института было рукой подать. И такое жильё потеряла по собственной глупости. Звали старушку Василиса Прокопьевна. А познакомились мы как? Она сумки с продуктами неподъёмные несла, я помогла ей донести их до квартиры. По дороге разговорились. Я сказала, что из Самары, а у неё, во время раскулачивания, туда родню выселили пятьдесят семей. К тому же фамилия у меня Амелькина, такая же, как и у ближайшей её родни. Василиса Прокопьевна напоила меня чаем, пожаловалась на дочь. Это её больная тема. Она считает дочь неблагодарной. Говорит: «Растила, пожертвовав для дочери личной жизнью. Создавала, как могла, ей комфортную жизнь. Все вкусные куски ей, а дочь вышла замуж и прервала общение. Не звонит, не заходит, знать не хочет, хотя живёт в Москве». За разговорами, я подмела у неё квартиру, раковину отмыла. Раковина была у неё чёрная. Короче, бабушка расчувствовалась, прониклась ко мне симпатией и предложила жить у неё. Бесплатно, но с тем условием, чтобы я убиралась, покупала нужные продукты на её деньги и готовила для нас двоих. Я согласилась. Ухаживала два года за Василисой Прокопьевной, жили с ней душа в душу. До того дошло, что она хотела сделать меня своей опекуншей. Чтобы после смерти квартиру мне отдать. Дело в том, что в последний год бабушка сдала. Мне приходилось не только убираться и готовить, но и замерять ей давление, давать лекарства и выносить за ней ночной горшок. Для удобства ухода я перебралась жить в её комнату. Случалось, она за ночь раз пять на горшок сходит. Я это дело, на автомате, вынесу, горшок сполосну и снова сон смотреть. Из-за собственной жадности я всё потеряла. Стала я размышлять: «У старушки двухкомнатная квартира. Вторая комната освободилась. Было бы неплохо туда за деньги жильца пустить». И с её разрешения, сдала комнату подвернувшемуся старикашке, Гниломедову Кузьме Кузьмичу. Он сказал, что тоже с Самары, земляк, родная душа. В первый же день он заплатил Василисе Прокопьевне за месяц вперёд. Хорошо заплатил, не поскупился. Всякой вкуснятины на рынке и в магазине купил, сели ужинать на кухне, отмечать его новоселье. На столе у нас была водка, пиво, шампанское. Из съестного шейка, грудинка, буженина. Ну и я расстаралась ради такого случая, картошку отварила, блинов напекла.
Василиса Прокопьевна выпила водочки, захмелела, стала Кузьме Кузьмичу на дочку жаловаться. Для этого, зашла издалека. Начала с истории евангельской, про самаритянина. Говорит: «Неблагодарность – это одна из тяжелейших духовных язв. Её корни в человеческой ненасытности. Сколько человек ни получит, всё ему мало. Он не благодарит, а ропщет за то, что не получил больше». Она, конечно, имела в виду дочь, которая с ней знаться не хотела. «Да», - поддержал разговор захмелевший старичок, - «Неблагодарность – известное качество», - «А вы знаете, Кузьма Кузьмич», - не унималась она, - «что в своё время Христос исцелил десять прокажённых и девять из них оказались неблагодарными. И только один из них самаритянин, возвратился, поклонился ему в ноги и слёзно поблагодарил за исцеление», - «Не знал, но охотно в это верю», - поддержал хозяйку Гниломедов, - «У нас в Самаре все люди добрые и отзывчивые».
Мы по доброму над ним посмеялись. А потом бабушка стала меня расхваливать так, словно замуж хотела за старика выдать. Говорила, что сделает меня своей опекуншей, квартиру на меня оформит. Кузьма Кузьмич наверное так и решил, что меня ему сватают. Хлебнул ещё водки и принялся открыто за мной ухаживать. Шампанского нальёт, подложит мне в тарелку буженины. Дошло до того, что стал уже по-хозяйски осматривать квартиру. Зашёл и в нашу с бабушкой комнату. Спросил, кто на какой кровати спит. Василиса Прокопьевна заговаривалась, всё путала. Вот и в тот раз сказала, что у двери сплю я, а она почивает у окошка. На самом деле всё было наоборот. Старушка боялась сквозняков и землетрясений. Ребёнком, в эвакуации, её чуть было в саманном доме не завалило. Поэтому и в Москве она поближе к выходу спала. Да и до туалета рукой подать, если «по большому» приспичит. Знала бы, к чему эта бабкина оговорка приведёт, я бы её, конечно, поправила. А так, думаю, какая разница. Она не только кровати путала, но и слова в своей речи переставляла, куда заблагорассудится. Вернулись за стол, на кухню. Старик всё пил и смелел. Подмигивая, в шутку говорил: «Готовься Ленка, сегодня ночью к тебе приду». Ну, шутит пьяный дурак, думаю, - пусть шутит. Я ему в тон отвечала: «Я всегда готова, буду ждать». Всем это тогда казалось смешным. Этот пьяный юмор и пьяную браваду всерьёз не воспринимала даже Василиса Прокопьевна. Кто бы мог подумать, что он после душа и в самом деле посреди ночи заявится в нашу комнату. Вошёл, совершенно голый, возбуждённый и сразу залез на старуху. Видимо, хотел ко мне под бочок. Но, вышло так, что ошибся. Как я уже говорила, бабка спала у двери. И спала она без одеяла, в одной короткой майке без порток. Чтобы было удобнее на ночной горшок садиться. Она свои трусы несколько раз обсикивала, и я её научила спать полуголой. Так что деду не составило труда при известном старании и умении попасть туда, куда он хотел. А та молчит. Нет бы, крикнула: «Что ты делаешь, охальник!». Или меня бы на помощь позвала. Да могла бы и спихнуть его с себя, как соринку. Старуха-то, несмотря на болезненное состояние, крупная, сильная, а Кузьма Кузьмич маленький, сухонький. Ничего подобного, сопит и молчит. И началось. Кушетка, на которой они занимались этим делом, заскрипела. Не новая была, должно быть, похороны Сталина ещё помнит, того и гляди развалится. Дед, не понимая подмены, завёлся, знай наяривает, своё дело делает. В процессе забылся, в такт ритмичным движениям стал в полный голос приговаривать: «Как же у меня всё болит, всё болит». А старуха ему в ответ вопросы задаёт: «К добру или ко злу?». Если бы этот сюрреализм на плёнку заснять, мне бы непременно «Оскар» дали. Скрипит кушетка, звучат две оперные партии. Каждый исполнитель ведёт свою тему. Гниломедов речитативом, на распев: «О-ой! Больно! Позвоночник болит! Как же у меня всё болит, всё болит». Василиса Прокопьевна своё: «Говори, нечистый, к добру или ко злу?». Я смотрела на всё это безобразие, слушала их дуэт, и, признаюсь, изо всех сил хотела сдержаться, но не смогла. Так сильно принялась хохотать, что у меня от смеха живот заболел. Я упала с кровати, каталась по полу, смеялась и не могла остановиться. Ведь рассказать кому - не поверят. Кончилось всё плохо. Кузьма Кузьмич съехал с квартиры, хотя за месяц вперёд заплатил. Оделся, забрал свои вещички и убежал от нас в ту же ночь. А утром меня старуха выгнала. Видимо, после случившегося ей стало лучше и в моей помощи по дому надобность отпала. А я теперь расплачиваюсь за свою несдержанность. За забытой зачёткой приходится ехать в общежитие. А оно у чёрта лысого на рогах. А так бы пять минут и была снова в универе.
В завершении нашей поездки Валерий Михайлович рассказал историю своего знакомства с супругой.
- Вам, наверно, будет интересно узнать, как я познакомился с красивой и умной девушкой, впоследствии ставшей моей женой? - спросил он и, не дожидаясь ответа, выпалил, - Случилось это по божьему промыслу. Да-да, не побоюсь этих высоких слов. И вы, дослушав мою историю, согласитесь, что после счастливой встречи и рокового расставания, только Господь бог мог нас снова чудесным образом соединить. Расскажу всё по порядку.
Я окончил ВГИК, режиссёрский факультет и остался без работы. Время было неподходящее для отечественного кино. В новой, молодой России фильмы не снимали, кинотеатры перепрофилировали под автосалоны, а то и просто закрывали. В Доме кино, каждый день кого-то из кинематографистов хоронили. Мои сокурсники разделились на две неравные группы. Первая, малочисленная, у кого был литературный талант, сидели и писали сценарии для будущих своих фильмов. Вторая группа, в которую поначалу входил и я, потихоньку спивалась. Двое из моих друзей-сокурсников пили взахлёб и быстро «сыграли в ящик». Чтобы не последовать их примеру я взял у деда Ивана его «Волгу» и стал таксовать или, как тогда говорили, «бомбить». Сначала всё шло хорошо. Я перестал пить, заработал денег, рассчитался с долгами, приоделся и встретил Любу. Но я тороплюсь. Начать надо с утра того осеннего дня, когда мы с ней познакомились. Мама ещё обитала на даче, без неё я жил впроголодь. Спал плохо из-за неудобной постели. Снились всё какие-то сексуально-эротические сны. Проснулся рано и пошёл гулять с овчаркой Кларой. Повторюсь. Я таксовал тогда на дедовской машине, нарисовал на ней шашечки и что называется «бомбил». Тогда, в девяностые, все так делали, было можно. Выехал из дома. А про себя думаю: «Чтобы мне сейчас пойти в кино или попробовать познакомиться с какой-нибудь девушкой. Так нет, надо работать. Уходят лучшие годы и всё не так, как хотелось бы. А чего мне не хватает для полного счастья? Многого: девушки, квартиры, друзей, музыки, путешествий». Выехал на Садовое кольцо, и гляжу, на Москву надвигается чёрная туча. Решил было ехать домой. Под проливным дождём кататься, только зря бензин жечь. И тут голосует девушка. Сердце ёкнуло. Как-то сразу я понял, что это она, моя судьба. Девушка села в машину и пошёл дождь. Мы едем по Садовому, она молчит и я молчу. Я не спрашиваю, куда ей и она не называет адреса. Наконец я осмелел и предложил: «Знаете, я ещё не завтракал, а тут в переулках у Курского вокзала открылось замечательное кафе. Можно вас пригласить на завтрак?». Она посмотрела на меня изучающе и улыбнувшись, уточнила: «С далеко идущими планами?». «Это, как получится», - отвечаю. «Ну, что ж, я тоже не завтракала. Едем». Я не поверил ушам. Согласилась!
В кафе я предложил ей яичницу с беконом, чай и блины со сметаной. Она согласилась с моим выбором. Подкрепившись, мы, наконец, познакомились. Я узнал, что девушку зовут Люба Мельникова. Захмелев от съеденных блинов, словно от стакана водки, я стал разговорчив, если не сказать болтлив. Она меня не останавливала.
- Расскажите о себе? - попросила она.
- Окончил ВГИК, режиссёрский факультет. Но по специальности не работаю. Сейчас вся моя жизнь, это автомобиль и пассажиры. А давайте я по памяти, с актёрским мастерством представлю вам самых ярких. Я всё ещё тешу себя надеждой, что когда-нибудь вернусь в профессию.
- Что станете снимать?
- Да далеко ходить не надо. Хотя бы «Один день таксиста». У меня были такие словоохотливые пассажиры, что и сценария писать не надо.
- Записывайте всё, что они говорят. Голова не Дом советов, забудете подробности.
- Ах, если бы я мог всё это забыть. Верите ли, ночью просыпаюсь, сажусь с закрытыми глазами в постели и спрашиваю: «Куда везти?». Эти пассажиры со своими монологами так крепко в мою голову засели, что ломом не выбьешь.
- Не надо ломом.
- Сам не хочу.
Посмеялись.
- Хотите я их вам прямо здесь в цветах и красках представлю?
- Удобно ли?
- Надо же о чём-то говорить. К тому же сидим в уютном кафе. Со мною что-то хорошее происходит, рядом с вами хочется быть весёлым и интересным. Я чувствую, что безнадёжно влюбляюсь в вас.
- Почему же безнадёжно?
- Потому что такая красивая девушка, как вы, в моих глазах настоящая королева, не может ответить взаимностью некрасивому, скромному, парню из предместья.
- Вы за девушку не решайте. Я, как погляжу, вы в области общения с женским полом настоящий профессионал, дамский угодник.
- Если бы. Я робкий, забитый, закомплексованный. Смелость моя это смелость идущего на плаху. Думаю, выскажу всё, что на сердце, а там, ваша воля - казнить или миловать. Вы умная, красивая, властная, знаете, чего хотите. Не одного мужчину, должно быть свели с ума?
- Да как то всё не везло с воздыхателями, всё больше слабаки попадались.
- В физическом, нравственном или финансовом смысле?
- В духовном. Всё были люди без царя в голове. А с такими каши не сваришь.
- Давайте мы с вами вместе попробуем кашу варить. Авось, что-нибудь получится. Духовности во мне хоть отбавляй.
- Это заметно. Ну, что ж, давайте попробуем. Вы катаетесь на лошадях? Я приглашаю вас на конную прогулку.
- Боюсь несоответствовать требованиям момента.
- Хотите сразу в постель залечь?
- Не тороплю. Возможно, и там случится со мной фиаско. Надо бы побольше пообщаться до постели. Так сказать, притереться душами.
- Я про постель глупость сморозила. Простите.
- Да нет. Люди мы взрослые, современные. Я всё это нормально воспринимаю. Но лучше б побольше за чашечкой чая посидеть - поговорить. Так мне будет удобнее раскрыть двери души своей.
- Договорились, давайте встретимся сегодня вечером. Где вам будет удобнее чай пить, у меня или у вас?
- Не сочтите за нахальство, но предпочтительнее у вас. Если вам это будет не затруднительно.
- Мне-то не затруднительно. Смотрите. Я живу в центре города, в очень большой квартире. Собственно, квартира занимает весь этаж. Не заробеете в такой обстановке?
- Заробею. Ну, что ж, тогда приглашаю к себе. Всё же лучше пить чай без фарфора и серебра, если речь идёт о душе.
- Я такого же мнения. А то маман расстарается. К чаю выставит ликеры, коньяк, паюсную икру. Не даст спокойно посидеть. Если говорить честно, родители приглядывают за мной. Боятся, что свяжусь с наркоманами или уголовниками или того хуже, с так называемой демократической оппозицией. Так-то вот «хорошо» они обо мне думают.
- Их можно понять. Но вы родителей успокойте. Ни к первым, ни ко вторым, ни к третьим я касательства не имею.
- Тогда до встречи вечером. Сегодня часиков в шесть позвоните мне, и мы обо всём договоримся.
Она побежала в метро, а я ещё какое-то время сидел в кафе и думал о том, как всё удачно складывается.
И надо ж было такому случиться, что как только я выехал из переулка, на меня налетел самосвал. Провидение меня спасло, а от «Волги» практически ничего не осталось. Я рвал волосы на голове. Дело в том, что Люба написала номер своего телефона на листке блокнота, и я положил его в бардачок автомобиля. Мне не так машину было жалко, как этот листок с её координатами. Пообещал же вечером позвонить ей и не позвоню, не встретимся. И где её теперь искать в большом городе? А она решит, что я болтун и плохой человек.
Вечером, словно что-то почувствовав, позвонил дед. «Зайди, лекарства кончились и есть к тебе серьёзный разговор».
Я без лишних слов достал из шкафа подаренный мне дедом свободный пиджачок с пришитыми внутренними карманами и отправился в Елисеевский магазин к заведующему винно-водочным отделом. Мать, вернувшаяся с дачи, глядя на мой наряд, кричала: «Ты одет, как огородное пугало! Зачем ты надел на себя этот старомодный, никому не нужный пиджак? Была бы я твоей девушкой, постеснялась бы идти рядом». Её слова я молча выслушал, мне было не впервой. Так же не впервой было заведующему винно-водочным отделом распихивать, а точнее вставлять в пришитые карманы плоские бутылки с армянским коньяком.
Через какое-то время в этом наряде я уже сидел за огромным семейным столом у дедушки с бабушкой и пил чай с бисквитами. У них всегда уютно, тепло. Собаки крутятся у стола, попрошайничают. Глаза у собак ласковые, умные, прямо-таки человеческие. Думаю: «Так бы сидеть тут за чаем каждый вечер. Смотреть в окно на маковки старой церквушки, слушать размеренную речь бабушки, то и дело перебиваемую нескладной, нервной околесицей дяди Пети. Говорящего всегда с горячностью, с убеждением, о каких бы пустяках не шла речь. Или внимать словам патриарха семьи, деда Вани. Говорящего обо всём так, словно участь человечества в этот момент решается. Вон, на  необъятных размеров старинном диване, стоящем у стены, сидит двоюродная сестра Анька. Шепчется о чём-то со своим молодым человеком. Вокруг них клубится любовный туман. Всё же большая семья - это роскошь, мечта. Она не для таких шебутных повес, как я».
Я пил чай и украдкой поглядывал на деда. Ожидая удобного случая передать ему «лекарства».
- И всё же у вас, у современной молодёжи, нет ни капли такта и сентиментальности, - сказал вдруг дед, незаметно подмигивая мне. - Молодой человек не поцелует девушке руку, не прочтёт стихи.
- А действительно. Пусть Анечкин молодой человек нам стихи почитает, - попросила гостя бабушка.
Молодой человек встал с дивана, поправил заломившийся воротничок, минуту подумал, чем бы порадовать и, вспомнив о предпочтениях дедушки, с выражением заговорил.
- Вадим Шершеневич. «Уединение».
Когда в зловещий час сомнения
Я опьянён земной тоской,
Свой челн к стране Уединения
Я правлю твёрдою рукой.
-Что - что? - закричал дед Иван, нарушая благостную тишину, - Не позволю! Я порнографии в своём доме не потерплю!
- Успокойся, - пробовала урезонить его бабушка, - где ты в этих стихах углядел порнографию?
- А это что? Свой член в уединении он правит твёрдою рукой! - закричал старик, вставая с места. - Это что, не порнография?
Все присутствующие, включая испугавшегося было чтеца, разом засмеялись. Дед, обидевшись на смех и непонимание, придерживая плед, отправился из столовой в свой кабинет, шаркая тапочками. Выходя, оглянулся, желая что-то сказать, но бабушка его опередила.
- Иди-иди, чай с бисквитами я тебе в кабинет принесу.
- Валерка пусть принесёт. Я тебя видеть не хочу.
Я отнёс деду в кабинет поднос с чаем и бисквитами. Дед запер за мной дверь и по-хозяйски достал из потайных карманов моего просторного пиджака четыре бутылки коньяка. Три из них он сразу спрятал, а одну раскрыл и сделал три больших глотка.
- А тебе нельзя, провалишь канал снабжения, - развеселившись, сказал он, - на деньги. Хватит? Не стесняйся, говори.
- Хватит. Когда понадобится, попрошу, не постесняюсь.  Ты, наверное, насчёт машины хочешь поговорить? - пошёл я в наступление.
- Да погоди ты, - осадил меня дед, - Тут дело такое. Я устроился с испытательным сроком в брачное агентство. Одним словом, работаю сводником. Агентство серьёзное, там у них и свой фотограф, и офис они снимают в центре Москвы, рядом с нашим домом. В-общем, меня такая работа устраивает.
- Ты, академик РАН, агент-сводник? - не дав деду договорить, засмеялся я.
- Не смейся, лучше помоги.
- Чем же я тебе могу помочь?
- Тут дело такое. Навязали мне одну мымру. По договору агентство должно предоставить ей три встречи с потенциальными женихами. Двух я кое-как нашёл, а вот с третьим затыка. Никто не хочет с ней встречаться, а она скандалит. Вот мне и сказали: «Предоставь ей третьего претендента. Найдёшь, значит, умеешь разруливать нестандартные ситуации и - считай зачислен в штат, с окладом и отпуском по прошествии шести месяцев. Не найдёшь - сам понимаешь». Тут я и вспомнил о внуке. Не всё тебе на моей «Волге» рулить, пришло время помочь деду разруливать ситуацию. Выручай. Встретишься с ней, пообщаешься. Ты ей ничем не обязан. Скажешь: «Вы, девушка хорошая, но мне не подходите». Но скажешь это не сразу при встрече, а чуть погодя. Погуляй с ней, в кафе загляни. На кофе и пирожные я тебе денег дам. Договорились? Ничего ведь сверхестественного не прошу. Со многими девицами ты встречался и расставался, - учёного учить, только портить. Правильно я говорю? - тон его стал приторно льстивым.
А я слушаю деда, а про себя думаю: «Хорошо, что ты про машину не знаешь. Раскричался бы сейчас, про бюро знакомств забыл. Если помогу ему, удобней будет сообщить об аварии, не так сильно ругаться будет».
- Хорошо, - после паузы, согласился я, - звони ей, назначай встречу.
- И обязательно напомни, что тебя агентство к ней послало.
- Делаю это только для тебя.
- «Волга» как? Не поцарапал?
- Ну, что ты, как можно. Езжу тихо, аккуратно, пылинки с неё сдуваю. Каждый день мою, воском натираю, салон пылесошу.
- Ну, хорошо. Иди, готовься к встрече со строгой девушкой.
Я, как ни в чём не бывало, вернулся в столовую. Для приличия ещё какое-то время посидел, перебросился парой слов с бабушкой и ушёл.
На следующий день пришёл на встречу с «мымрой». И представьте мою радость и удивление, что ею оказалась Люба. Я узнал её сразу, хотя она была без макияжа и одета, намеренно неряшливо. На голове дешёвый парик из искусственных волос, старый плащ с чужого плеча, на два размера больше, чулки винтом, вместо туфель мужские ботинки.
Мы бросились друг к дружке, словно год не виделись, обнялись. Она заплакала. Прохожий, глядя на нас, сказал своей спутнице:
- Должно быть, сделать аборт уговаривает.
Мы зашли в ближайшее кафе и уселись за столик.
Первой заговорила Люба и начала с обвинения:
- Я тебе поверила, дала телефон, весь вчерашний вечер ждала твоего звонка. А ты меня обманул, мною пренебрёг. Пришёл вот, знакомиться с другой.
Пришлось ей подробно рассказать и про аварию, в которой сгорел её телефон и про деда, попросившего его выручить, и про свои страдания. Помирились. Поплакали вместе от счастья. А потом я поинтересовался:
- Что за маскарад?
 Она подумала, говорить или нет, а потом всё выложила на чистоту.
- Я уж и не знаю, как извернуться, чтобы выйти замуж. Бедная я бедная. Готова уже была за первого встречного, воспользовалась услугами агентства. Да вот беда - никто не берёт. Попадались всё больше трусливые ухажёры. С последним встретилась. Урод и моральный, и физический, но мнит себя маркизом. Гадалка ему сказала, что в прошлой жизни был маркизом, он и поверил. Говорит:
- Я красивых побаиваюсь.
- А симпатичных? - спрашиваю.
- И симпатичных остерегаюсь. Мне бы страшненькую, забитую. С такой я не заробею.
- Уже хорошо, - говорю, - А я наоборот, страшных боюсь. Особенно если они считают себя красивыми и навязываются. Попробуй, отбейся от такого.
- Надеюсь это не камень в мой огород?
- Не камень, скала.
Поднялась и ушла. И вот решила себя изуродовать, чтобы претенденты смелее были.
Посмеялись. А вскоре и поженились. К профессии кинорежиссёра вернуться не удалось. Но я не в накладе. Женился на любимой девушке. Какой уж год живём душа в душу. Поверите или нет, но ждём уже седьмого ребёнка.
Я поздравил Валерия Михайловича с удачным супружеством, поблагодарил за рассказанные истории и покинул уютное такси.

3.11.2025 год