Гроза над Петербургом

Тридцатого мая 1858 года Петербург замер в напряжённом ожидании. Воздух над Невой, густой и тяжёлый, словно вобравший в себя дыхание сотен тысяч людей, трепетал от предчувствия великого события. Мне, шестнадцатилетнему Василию, ученику инженера-осветителя, посчастливилось оказаться в первых рядах среди зрителей у Исаакиевского собора – в самом сердце грядущего чуда.

На оцепленной площади, в 30 метрах от собора, колыхалось живое, разноцветное море. Горожане в праздничных нарядах, купцы в поддёвках, офицеры в парадных мундирах – все взирали на собор с благоговейным трепетом. Но главное внимание было приковано к плацу, где застыли в безупречном строю гвардейцы Преображенского полка. Перед ними, окружённая блестящей свитой, стояла императорская карета – огромный, лакированный золочёный экипаж, запряжённый шестёркой вороных лошадей. На её дверцах красовался герб Империи, а на козлах восседали невозмутимые кучера в парадных киверах. Дверца открылась, и на специально сооружённый помост поднялся сам Государь Император Александр Николаевич в тёмно-зелёном мундире лейб-гвардии Преображенского полка. Рядом с ним находились Императрица Мария Александровна и совсем ещё юные Великие Князья. Лицо Государя было спокойно и внимательно, но в глазах читался живой интерес.

– Видишь, Василий, – прошептал мой наставник, Карл Фёдорович, сжимая моё плечо. – Сегодня не просто освящение. Сегодня собор обретёт голос и силу. Ведь само слово «Собор» – от слова «собирать». Вот мы и собираем грозовое электричество, освящаем город и храм. Потому нас, инженеров, люди и называют освещенниками – мы несём свет! И орден просветителей до сих пор налаживает свет и электрические поля по всему миру!

Он указал на величественное здание, и я вновь, уже в сотый раз, поразился его мощи.
– Смотри: четыре малых купола по углам, словно стражи, и главный, центральный, золотой великан в двадцать пять метров! Это не просто позолота, парень, это гигантская приёмная чаша для небесного огня.

Его палец вычерчивал в воздухе невидимые пути.
– Видишь эти двадцать четыре медных прутка, толстых, как твоё запястье, что спускаются с купола? А от малых – ещё по восемь. И все они ведут к колоннаде. Всего колонн семьдесят две: двадцать четыре маленьких и сорок восемь исполинских! Каждая обвита снаружи голой медной проволокой, чтобы дивился народ, а внутри – скрыт цельный медный стержень. Каждая колонна – это могучий соленоид!

За час до церемонии мне выпала честь спуститься в сердце системы – в технический зал подвала. Спускаясь по каменной лестнице, мы попали в иной мир. Воздух здесь был густой, обжигающе горячий, пропахший озоном и раскалённым металлом. В центре зала возвышалась циклопическая чугунная ёмкость теплового аккумулятора, от которой исходил знойный жар.

– Карл Фёдорович, – осмелился я спросить, – но ведь чугун не выдержит такой температуры расплава?
– Умно заметил, Василий! – одобрительно кивнул наставник. – Изнутри ёмкость выложена двойным слоем – сначала огнеупорным кирпичом, а затем керамической облицовкой. Чугунная оболочка служит лишь прочным каркасом.

Инженер-тепловик, стоявший на посту, пояснил, что внутри, в керамических каналах, булькает раскалённый до красна расплав солей – смесь селитры и поташа, способная вобрать в себя жар тысяч молний, чтобы затем часами, как неторопливый великан, отдавать его паровым машинам.

Но главное чудо подвала ждало у дальней стены. Ряды блестящих цилиндрических устройств.
– Видишь? – с гордостью сказал Карл Фёдорович. – Это самое ценное наше детище. Вместо медных сфер, что выгорали за один раз, – электроды из вольфрама! Тугоплавкие, стойкие. А чтобы дуга их не жгла, внутри – магнитное поле, что сдувает её, словно пушинку. Теперь они служат годами!

Карл Фёдорович указал на блестящие катушки, опоясывавшие кварцевые колбы разрядников. – При пробое через них пропускается встречный ток, создающий сильное поле магнетизма.
– Но куда же оно сдувает дугу? – не унимался я.
– Внутри колбы нет воздуха, поэтому дугу нельзя «сдуть» как свечку, – терпеливо объяснил наставник. – Но плазма дуги – это проводник, на который действует магнетизм. Наше поле направлено так, что вытягивает дугу в тонкий тор, не давая ей сконцентрироваться на электродах. Вместо точечного удара в тысячи градусов мы получаем распределённый нагрев по всей длине дуги. Это снижает разрушение вольфрама в десятки раз!

Я заметил людей в необычных одеяниях – плотных кожаных костюмах без единой металлической застёжки. Но у них были золотые нарукавники, на груди, спине и плечах золотые пластины, расположенные ромбом, - тоже из чистого золота, и само одеяние пронизывали золотые нити образующие узоры. Наряд венчала высокая округлая позолоченная шапка соединённая сзади и по бокам с костюмом.

– Учитель, это для красоты?
– Нет, это их главная защита! – Карл Фёдорович указал пальцем на проволоку, протянутую от костюма освещенника... – Золото – лучший проводник. Эти пластины соединены между собой и через этот тонкий позолоченный трос – он показал на тонкий провод, идущий от его пояса к медной пластине в полу – с заземлением. Если рядом возникнет паразитная дуга, ток пойдёт по этому пути наименьшего сопротивления, огибая тело. А кожа защитит от теплового излучения.

Их строгие, сосредоточенные лица говорили о важности момента.

Мой взгляд привлёк мощный кованый вал, который, словно живой, вздрагивал и проворачивался. Он уходил из машинного зала в соседнее помещение. Вал был прямым продолжением одной из динамо-машин, и от его неумолимого вращения исходила какая-то особая, тревожная вибрация.

– Карл Фёдорович, а это что? – ткнул я пальцем в проём в стене, откуда доносился ровный, сухой гул, похожий на стрекот невиданного стального кузнечика, и пахло озоном, как после близкого разряда.

Учитель замедлил шаг, его умные, уставшие глаза блеснули под густыми бровями.
– А это, Василий, кормилец наш и зазывала. Без него всё это – просто медная груда. – Он говорил негромко, но каждое слово было отчеканено, как монета. – Электростатический генератор. Внутри него, братец ты мой, никакой магнетизм не работает, одна лента да зубцы. Всё дело в них.

Он подошёл к слюдяному окошку в стене того помещения, и я заглянул внутрь. В полумраке виднелся огромный цилиндр из тёмного, отполированного эбонита.

– Гляди умом, – сказал Карл Фёдорович, его палец с заскорузлым суставом выводил в воздухе невидимую схему. – Вал от динамо крутит нижний барабан. На нём – лента, знаешь, как у подъёмника в порту, только не для угля, а для заряда. Шёлковая, пропитанная, чтоб не пробило. И бежит она наверх, под самый купол.

– А заряд-то откуда берётся? – не удержался я.

– А от трения, парень, от самого простого трения, – усмехнулся он. – Внизу, у барабана, стоит медный гребень с зубьями-иголками. Лента об него трётся, и как щёткой, с неё сдираются отрицательные заряды. Сама лента становится положительной, а отрицательные заряды уходят в землю.

Я кивнул, стараясь ухватить суть.
– А наверху её ждёт другой такой же гребень, только он с куполом соединён, – продолжал учитель. – Он эти заряды с ленты снимает да на внутреннюю сторону нашего золотого великана передаёт. Каждый оборот – капля. Тысяча оборотов – стакан. Миллионы – целое озеро заряда накапливаем.

– Так это он и есть... тот самый насос, что накачивает купол, чтобы вызвать огни Святого Эльма? – прошептал я.

– Он самый, – кивнул Карл Фёдорович, – Мы этим генератором натягиваем тетиву, понимаешь? Делаем так, что куполу становится тесно в его заряде, он хочет его стряхнуть, отдать. Воздух вокруг трещит и светится от напряжённости – вот тебе и огни. Мы не буяним, мы – настойчиво стучим в небесную дверь. И рано или поздно, тучам это надоедает, и они отвечают нам своим громовым посланием. Мы не ловим молнию, Василий. Мы её вежливо, но настойчиво зовём в гости.

– А заряд-то на куполе, учитель, какой должен быть? Положительный, или отрицательный? – не удержался я.

Карл Фёдорович одобрительно хмыкнул, вытирая платком замасленные пальцы.
– Вопрос, Василий, правильный. И ответ на него дала сама природа. – Он прищурился, глядя на вращающийся вал. – Положительный.

– Но как же так ведь нам говорили, что земля это минус! – вспомнил я азбуку электротехники – Значит, если на куполе плюс, и в небе плюс, то откуда молния?

– Умно рассудил, да не до конца, – покачал головой наставник. – В девяти случаях из десяти, нижняя часть грозовой тучи заряжена как раз отрицательно. Как огромная, чёрная, наэлектризованная шерсть. А земля под ней, и наш купол вместе с ней, – становится положительной. Мы этим генератором не просто повторяем природу, мы её усиливаем - создаём такую...

В этот момент к нам подошёл один из освещенников, его позолоченный костюм мягко поблёскивал в тусклом свете подвала. Он молча указал перчаткой на большой прибор на стене, где толстая стрелка из матового стекла, дёргаясь, медленно, но неуклонно ползла по зеркальной шкале, усеянной чёрными цифрами.

– Карл Фёдорович, – голос освещенника был глух из-за плотного головного убора, – стрелка пошла вверх. Поле нарастает. Скоро всё начнётся. Вам пора наружу, к зрителям.

Учитель кивнул, его взгляд на секунду задержался на дрожащей стрелке, фиксирующей колоссальное напряжение на куполе.

Мы спешно поднялись по каменным ступеням и почти бегом проследовали к зрителям за оцепление...

Церемония началась. Под переливы колоколов и стройное пение хора митрополит вознёс молитву. И вдруг наступила тишина, более громкая, чем любой гром. Небо почернело, налетела свинцовая туча. С острия главного шпиля, увенчанного золочёным шаром с иглами, вспыхнули и затанцевали ослепительные Огни Святого Эльма – призрачные сине-фиолетовые языки, лизавшие медные шины.

И тогда это случилось.

С небес, пронзая тучу, ударил ослепительно-яркий бич молнии. Он не просто ударил – он влился в шпиль, который уже ждал его, протянув навстречу свои огненные кисти. Я видел, как императрица инстинктивно прикрыла рукой лицо младшего князя, а сам Государь, не шелохнувшись, впился взглядом в купол, его пальцы сжали подлокотники. Толпа на площади ахнула единым, сдавленным стоном, и сотни голов в едином порыве откинулись назад.

И в этот миг в моей голове развернулась вся картина. Я мысленно увидел, как ослепительная энергия растекается по золотой обшивке купола, как её жадно вбирают в себя двадцать четыре медных прутка и несут вниз, к колоннаде. Вот ток, разделённый на 48 равных струй, врывается в медные спирали, опоясавшие гранитные колонны, и в стержни, скрытые в их сердцевине, рождая вокруг каждой невидимое, но могучее магнитное поле. Вот он достигает подвала, где ряды вольфрамовых разрядников с громким хлопком принимают его на себя, и основная сила, превращённая в тепло, устремляется в багровеющий от жара расплав солей. А уже оттуда, через час, пар побежит к машинам, и динамо-машины родят то самое рабочее поле, что напоит энергией весь город, а также зарядят купол собора, чтобы притянуть следующую молнию.

Мгновенная, слепящая вспышка – и тут же по медным пруткам, словно кровь по венам исполина, побежали струи ослепительного голубоватого света. Собор не содрогнулся – он вздохнул, издал низкий, нарастающий гул, идущий из самых его каменных недр. Воздух зарядился статическим электричеством, заставляя волосы на голове шевелиться.

– Принята! Энергия пошла! – крикнул кто-то из инженеров, и по галерее прокатился сдержанный, но восторженный ропот.

А на площади восторг уже не сдерживали. Люди кричали «ура!», махали шапками, платками. Чудо свершилось у них на глазах.

Спустя час, когда система вышла на рабочий режим, мы с Карлом Фёдоровичем шли по затихающим улицам. Наш путь лежал в богатый дом на Невском, недавно приобретённый приезжим купцом. Нам предстояло удостовериться, что его жилище правильно подключено к системе.

Хозяин-купец, весь сияя, подвел нас к массивному медному самовару, стоявшему на особой чугунной подставке.

– Новёхонький, прямо из Тулы! - похвастался купец. И вдруг в ужасе отшатнулся, Глядите-ка, господа инженеры! – воскликнул он, округлив глаза от изумления, когда по бокам самовара, без единой щепки огня, поднялись первые струйки пара. – Батюшки! Да, да без углей-то как он греется? Это же чистой воды волшебство! Вот диво-то дивное!

– Никакое не волшебство, сударь, – с достоинством ответил я, чувствуя гордость за наше дело. – Это сила переменного магнитного поля. Оно рождает в металле вихревые токи, которые и производят нагрев. Чистейший электрический магнетизм!

Взгляд мой скользнул по комнате, где в изящных абажурах и в массивных подвесках под потолком мерцали десятки матовых стеклянных шаров. Внутри них переливалось нежное фиолетово-голубое сияние, отбрасывая на стены таинственные блики.

– А это, – пояснил я восхищённому купцу, – стеклянные колбы, наполненные благородным газом – аргоном. Наше поле заставляет его светиться изнутри, без огня и нити накала. Вечный, безопасный свет!

– А однажды, – вступил в разговор Карл Фёдорович, и в его голосе зазвучала особая гордость, – меня призвали в Зимний дворец. И видел я там, в царских покоях, огромную металлическую лохань, целую купель! И омывались в ней водою, что нагревалась сама собой, от тех же вихревых токов. Без дыма, без сажи. Сила мысли, воплощённая в металле!

Вечером, стоя у Адмиралтейства, мы наблюдали, как сумерки мягко ложатся на город. Один за другим в окнах домов, выстроившихся вдоль трёх лучей-проспектов, зажигались ровные, немерцающие огни наших ламп.

– Секрет не в одном соборе, Василий, – задумчиво произнёс Карл Фёдорович. – Секрет в строгом планировании нашего города. Взгляни на эти здания – видишь, как на их фасадах поблёскивают медные пластины? Это не просто украшение. Каждое здание на каждой улице сконструировано именно по этому принципу – стать частью гигантского резонатора. Фасады образуют идеальные волноводы, а медные элементы направляют энергию. Поэтому магнитное поле и уходит так далеко, резонируя, как струна, от здания к зданию, от квартала к кварталу!

Я смотрел на загорающиеся в сумерках ровные огни наших ламп, на струйки пара, поднимавшиеся над крышами, где никогда не будет копоти от печных труб. Это был не просто триумф инженерной мысли. Это было таинство. Мы не покорили небо. Мы протянули ему руку, и небо в ответ одарило нас частицей своей исполинской мощи, чтобы свет и тепло – эти земные воплощения божественной благодати – никогда не покидали наши дома.

P.S. Технологии описанные в рассказе не нарушают современных законов физики и могли бы быть воплощены в жизни (или были когда-то воплощены).