ХАИ - как это было

Автобиографическая повесть (версия от 04/11/2025 г.)
Автор будет признателен за поддержку и отзывы тут: https://www.litres.ru/72715510/


АННОТАЦИЯ

Эта повесть — тёплое, живое и ироничное погружение в студенческую жизнь ХАИ конца советской эпохи. Здесь — настоящая дружба и первая любовь, нелепые пьянки и грандиозные «подвиги», общаги с их особым укладом и бесконечные истории, которые невозможно придумать — только пережить.

Автор пишет так, словно сидит с вами на кухне с кружкой чая или стаканом вина и рассказывает байки из юности: смешные, абсурдные, иногда трогательные, но всегда честные. Это хроника целого поколения, выросшего в атмосфере свободы, рискованных поступков и жажды настоящих эмоций.

В книге есть всё, что делает молодость незабываемой: драки и везение пьяниц, экспедиции за приключениями, стыдные, но смешные истории и маленькие чудеса, которые случаются только со студентами. Повесть читается легко и оставляет то самое ощущение — как будто снова двадцать, и впереди вся жизнь.


ПРЕДИСЛОВИЕ ОТ АВТОРА

Эта книга — не хроника и не мемуары. Я не ставил перед собой задачу точно восстановить события, даты и подробности тех лет. Всё написанное — это скорее попытка поймать и удержать ускользающее: ту атмосферу безумной молодости, когда мир казался бесконечным, а жизнь — яркой, как солнце над аэродромом.

Я писал не о фактах, а о чувствах. О запахе аудиторий и весеннего ветра, о вкусах студенческих вечеров, о смехе, глупостях и мечтах. О тех, кто шёл рядом — друзьях, сокурсниках, преподавателях, девушках, случайных знакомых. Все они, со временем растворившиеся в жизни, остались во мне как частица общей юности, навсегда связанной с именем — ХАИ.

Многое, конечно, подзабылось, многое переплелось с фантазией, что-то домыслено, приукрашено или искажено временем. Но я хотел лишь одного — чтобы, читая, вы почувствовали тот самый дух: вольный, озорной, вдохновенный, немного сумасшедший, искренний до последней жилки.

Если я что-то рассказал не так, перепутал — не взыщите. Пусть это будет доброй улыбкой, а не укором. Прошло более тридцати лет, но, закрывая глаза, я всё ещё вижу те лица, те вечера, то беззаботное ощущение будущего, которое казалось вечным.

С благодарностью, ностальгией и любовью —
ко всем, с кем делил свою юность и мечты,

Дмитрий Кожеванов



Глава 1. Начало пути

Июль 1988 года. Я – спортивный стройный парень, глаза голубые с хитрой смешинкой, причёска с пробором и юношеские усы – сдал выпускные экзамены, и под аплодисменты родителей, учителей и уже бывших учеников нашей родной школы получил аттестат о среднем образовании. Решение, что делать дальше в жизни, уже давно было принято. Ещё два года назад, когда я заканчивал восьмой класс, и мне было 15 лет, моя мама – эффектная, стройная, энергичная блондинка с короткой стрижкой «по-рижски» – меня спросила:
– Дима, а что ты думаешь делать после восьмого класса? Что тебе хочется, что нравится?
Я пожал плечами, задумчиво нахмурился,
– Мне нравится авиация! Собирать модели самолётов, изучать их характеристики, читать истории знаменитых конструкторов. Обожаю возиться с конструктором, что-то придумывать, собирать новые конструкции. Люблю чинить часы, мопеды и автомобили… – я вскинулся, вспомнив ещё: – Очень люблю чертить!
Мама сидела рядом, с любовью глядя на меня, и не удержалась, протянула руку погладить меня по голове. Я недовольно и смущённо отвёл голову, не давшись, возмущённо проговорил:
– Ну, мама! Я же уже не маленький!
Она по-доброму засмеялась, обхватила меня руками, прижала к себе,
– Конечно не маленький. Ты у меня уже такой большой сын! А совсем недавно был такой маленький, такой хорошенький.
И таки добралась до моих волос, нежно их гладя. Я делал вид, что ужасно недоволен, старался вырваться, но при этом тихо и блаженно улыбался.
Мама ещё недолго меня погладила и отодвинулась, заглянув мне в глаза,
– Так что, сынок, хочешь поступить в институт, на инженера?
Я не очень уверенно кивнул,
– Да. Наверное, да, – «инженер» было чем-то огромным, недосягаемым. – Чтобы была и авиация, и конструирование, и черчение.
Она понимающе покивала,
– Хорошо, я поищу такой институт, узнаю.
И снова протянула руку, чтобы погладить меня по голове. В этот раз я с усилием заставил себя не двигаться, закрыл глаза и замер: «Чтобы сделать маме приятно, можно немного и потерпеть».
* * *
Через несколько недель мама, вернувшись с работы, зашла в мою комнату с каким-то листком плотной бумаги. Торжественно протянула его мне. Это была отпечатанная голубыми чернилами листовка для абитуриентов Харьковского авиационного института. Я впервые попробовал новое слово на вкус: а-би-ту-ри-ент. Внимательно прочитал текст с двух сторон, под пристальным взглядом мамы.
Из него следовало, что в ХАИ – так сокращённо назывался институт – существует пять факультетов:

1 - самолётостроительный,
2 - моторостроительный,
3 - систем управления,
4 - летательных аппаратов и
5 - САПР (системы автоматизированного проектирования).

Наше внимание сразу привлёк четвёртый факультет. «Летательные аппараты» – это ракеты. Ракеты – престиж, космос, Байконур, ядерный щит Родины…
Всё, решено! После 10-го класса поступаю в ХАИ, на 4-й факультет!

* * *
Прошло два года. Мы с папой и мамой сидели за обеденным столом на ярко освещённой июльским солнцем кухне и держали семейный совет о том, как я поеду подавать документы в Харьковский авиационный институт. Дверь на балкон была открыта, нас обдувал приятный сквознячок. На плите остывала большая кастрюля с вишнёвым компотом, распространяя сладкий аромат.
Мама первой взяла слово, взволнованная и решительная:
– Сынок, я поеду с тобой. Мы всё узнаем. Посмотрим, где живут студенты, как питаются. Познакомимся с деканатом. Узнаем, что нужно для подготовки к экзаменам…
И тут ей на руку мягко, но властно, положил свою сильную ладонь папа — коренастый, мускулистый мужчина небольшого роста, с густыми тёмными волосами и щёточкой усов. Он был лётчиком военной авиации, майор, командир экипажа.
Нежно погладив руку мамы, сказал, качая головой,
– Не нужно, Ирина. Он всё сделает сам. Справится. Он у нас уже взрослый.
И достаёт из нагрудного кармана висящей на стуле рубашки большую зелёную купюру — 50 рублей. Протянул её мне, я автоматически взял и не мог поверить: такие огромные деньжищи! Пересчитал в голове, сколько на них можно купить: 227 мороженых в шоколаде по 22 копейки или 333 мороженых в вафельном стаканчике по 15! Ничего себе!
А мама… В ней кипела борьба. Сердце кричало: «нужно поехать, помочь, всё проверить, узнать!», а ум соглашался с папой: сыну пора самому пробивать дорогу. Она сжала челюсти, порываясь возразить, настоять на своём, но сдержалась. Согласилась. Взгляд стал грустным и обречённым. «Муж говорит правильно. Верно. Но как же страшно и тяжело отпускать любимого ребёнка в сложный и опасный мир!..»

На кухне установилось молчание, было слышно только чириканье уличных воробьёв и приглушённое бормотанье радио у соседей. Я рассматривал купюру, а родители внимательно наблюдали за мной. Я поднял голову и вопросительно посмотрел на отца. Он улыбнулся, и уверенно пояснил:
– Билет до Харькова стоит около десяти рублей. Так что денег хватит и на еду, и на гостиницу, если придётся задержаться, – сделал смешливое лицо, – Только на пиво сильно не налегай!
Мама возмущённо вскинулась, грозно посмотрела сначала на папу, потом на меня. Отец весело рассмеялся удавшейся шутке, погладил маму по спине и чмокнул в щёку. Она строго погрозила нам пальцем. Мы с отцом сделали невинные лица — будто и не понимаем, о чём речь, даже не думаем о таком. Но при этом украдкой переглядывались со смешинкой в глазах.


Глава 2. Любовный квадрат

Вечером, когда уже начались сумерки, мы прогуливались по нагретому за день асфальту, взявшись за руки с моей любимой девушкой. Её тоже звали Ира. Она была на год младше меня, закончила 9-й класс. Тоненькая, с мускулистыми стройными ногами, карими живыми глазами, каштановыми длинными прямыми волосами и чуть скруглённым носиком.

Наши отношения прошли сложный путь. Два года назад я как-то неожиданно познакомился с тремя девочками-подругами из нашего дома. Они всегда гуляли вместе: Света и Алла – мои ровесницы пятнадцати лет, и Ира – которой было четырнадцать. Я даже не помню, как это произошло. Ира давно привлекала моё внимание, с первого обращённого на неё во дворе взгляда. Покорила своей внешностью, манерой держаться, походкой, какой-то внутренней цельностью и естественностью. Как мне казалось издалека.

Вспомнил, как мы начали общаться! Это произошло летом. Мы с раннего утра до 10 вечера находились на улице, забегая домой только пообедать. Дети нашей длиннющей девятиэтажки постоянно были друг у друга на виду, встречались и пересекались по многу раз за день. Так вышло, что мы часто прогуливались с моим другом вокруг дома по часовой стрелке, а три подружки – «накручивали круги» нам навстречу. На каждом круге мы – то равнодушно проходили мимо, то строили друг другу глазки. Я частенько засматривался на Иру, а её подружки хихикали. А мой друг Алёша – высокий худой парень с тёмными вьющимися волосами – смущался и недовольно морщился от глупости девчонок.

В какой-то момент я понял, что мне надоело играть в гляделки и пора нам уже познакомиться.
При очередной встрече «на кругу» с девчачьей троицей, я резко перед ними остановился, приподнял руку, делая жест «стоп», и громко произнёс: «Стойте!»
Все опешили, в том числе и мой друг, удивлённо вытаращив на меня глаза. А я уверенно сказал,
– Девочки, а давайте гулять вместе. Всё равно по одной дорожке ходим. Вместе будет интересней.
Девчонки непонимающе начали переглядываться, не зная, как реагировать. Ситуация была совершенно нестандартная. Вот если бы мы их облили водой из брызгалок, или обидно начали дразнить – тогда было бы всё понятно. Но мы явно не собирались делать ничего подобного. И это пугало.
Я пристроился четвёртым к изумлённой троице, и махнул рукой вперёд,
– Идём?!
Алёша пристроился ко мне пятым, и мы пошли. К моему удивлению и радости. Правда, молча. Я придумал «гениальный ход», с чего начать беседу:
– Я Дима, – тыкнул себя пальцем в грудь, – это Алёша. А вас как зовут?
Девочки всё ещё были в некоем шоке, и сдавленно хором ответили,
– Алла.
– Ира.
– Света.
Я приветственно кивнул, и начал «экспресс-интервью»: кто в каком классе учится, чем занимается, в какие кружки ходит, что любит, что читает... Девочки незаметно ожили, начали рассказывать о себе, расспрашивать нас.

Всё происходящее мне казалось сном наяву. Несмотря на внешнюю уверенность и спокойствие, внутри я удивлялся своей спонтанной выходке, как и все остальные. Казалось, всё делает другой человек. Это он нагло «клеит» девчонок, действуя так, будто это естественно: дружить, сближаться, объединять компании девочек и мальчиков…
Когда через полчаса наши новые знакомые сказали, что им пора домой и ушли, Алёша наклонил вбок голову, и прямо, как принято у друзей, спросил:
– Дима, зачем они тебе понадобились?! Это же девчонки!
Так-то я был согласен с другом – девчонки и вправду бесполезны. В футбол и «квадраты» не играют. Рогатки и брызгалки делать не умеют. По деревьям за вишней и черешней не лазят. Про оружие и машины ничего не знают. Даже во вкладыши не играют! Никакой пользы. Но Ира мне очень нравилась. Какое-то странное, непонятное влечение казалось очень важным. Что-то томилось внутри и не давало оторвать от неё глаз.
– Мне нравится Ира. Очень хочется познакомиться с ней поближе. Куда-то сходить погулять. Может, сходить в кино…
Алёша удивлённо выпучился,
– Зачем?! Ты что, влюбился? – и глупо захихикал, сам поражаясь тому, что ляпнул.
Я пожал плечами и в сомнении поджал губы,
– Не знаю. Вряд ли. Я ничего в этом не понимаю. Просто хочется.
Друг понимающе покивал.
– Ладно. Только я в этом участвовать не буду. Мне с ними как-то неприятно. Непонятно. Они о чём-то говорят, хихикают, шушукаются, смотрят… А мне от этого не по себе. Аж мурашки бегают, волосы дыбом на руках, – и в доказательство приподнял руку, чтобы мне было лучше видно.
Я понимающе и сочувственно улыбнулся,
– Хорошо, Алёша, я тогда сам. Ну что, по домам?
– По домам!

Как-то быстро и незаметно мы с девчонками очень сдружились. Много общались, часто встречались. Их всегда трое, и я. Даже начали бегать по утрам, заниматься спортом вместе. Бегали мы, конечно, мало — в основном болтали на спортивной площадке, смеялись и дурачились.

Однажды я набрался смелости, и, отведя Иру в сторонку, пригласил её в кино. Её одну, без подруг. Я ожидал, что она будет возражать и нужно будет объяснять. Но я ошибался. Она улыбнулась и сразу согласилась.

Не знаю, что обо мне думали и говорили между собой мои новые подруги, даже не задумывался об этом, если честно. Мне было просто с ними здорово, комфортно, весело, интересно. Мы всегда находили  интересную тему для разговора, куда пойти погулять, что поделать. И я как-то не задумывался о последствиях, если буду приглашать Иру гулять со мной одну.

В кино мы сходили замечательно. На дневной сеанс. Когда мы проходили в зал, я впервые взял Иру за руку, якобы, чтобы провести её на место. От этого невинного прикосновения моё сердце готово было поставить мировой рекорд по частоте сокращений, и, казалось, стучало на весь зал. Её ладонь была прохладной, нежной и податливой. А от волос шёл волнительный запах свежести и чего-то манящего. Потом долго гуляли по парку, усеянному мокрой жёлтой листвой. Ели мороженое. Было довольно холодно и сыро, но мы этого не замечали, захваченные волнением первого прикосновения к душе друг друга. В результате, к огромному моему огорчению, Ира на следующий день заболела. Её мама по телефону сказала, что острая ангина, температура, и она даже не может разговаривать. Я посочувствовал, и попросил передать Ире, что желаю ей выздоровления, и пусть она позвонит, когда ей станет лучше.

Как оказалось, жизнь с болезнью подруги совсем не остановилась. Мы продолжали вместе гулять со Светой и Аллой. И как-то раз, совершенно неожиданно, без причины, Алла попросила проводить её домой. Мы заговорились на тёмной лестничной площадке перед её дверью. А потом Алла спросила,
– Может, попьём чаю? Родители до позднего вечера будут на работе. Есть печенье, пряники. Суп, и котлеты.
Я без всякой мысли согласился. Потому что кушать действительно хотелось. И в том, чтобы пообедать или поужинать у друзей, в те времена не было ничего необычного. В порядке вещей.
Алла меня очень вкусно покормила, гордо похваставшись, что котлеты делала сама. Я высоко оценил её кулинарное искусство. А потом провела меня в большую комнату, где мы уселись на диван и вначале просто болтали, а потом как-то само собой получилось, что Алла оказалась у меня в объятиях, и мы несмело и неумело поцеловались.

Постепенно мы с Аллой стали часто гулять вдвоём: обнимались в подъезде, целовались, ходили за руку. И, почему-то, это меня не смущало. Было еле слышное ощущение, что что-то происходит не так. Что всё пошло куда-то не туда. Но Ира мне так и не перезвонила. Я ей пытался звонить несколько раз, но каждый раз попадал на её маму или старшую сестру, которые мне с непонятной строгостью говорили: «Ира ещё болеет и к телефону подойти не может».
Я тогда подумал, что это из-за того, что Ира простудилась из-за меня. Ведь это я её накормил мороженным в холодном и сыром парке. И родственники за это совсем мне не благодарны.
А Аллу я воспринимал поначалу просто как одну из трёх подруг. И не видел ничего зазорного с ней пообниматься и поцеловаться. Она тоже вкусно пахла. И как бы у нас была одна, общая, тёплая компания. Мне очень нравились все три девочки. Да и Ира пока всё равно болеет. Почему бы не погулять пока с Аллой. Временно.

Так и пролетела зима. Мы уже переоделись в лёгкие куртки и кофты.
Все нас с Аллой перестали даже дразнить, привыкли, что ходим везде вдвоём. Считали нас «сладкой парочкой». Познакомился с её родителями – суровым усатым отцом рабочего вида, и полноватой простой, мамой с причёской завитой бигудями.
И вот однажды моя мама, когда мы остались вдвоём на кухне, спросила:
– Дима, у вас с Аллой всё серьёзно?
Я растерялся, не ожидал такого вопроса, и не знал, что ответить. Серьёзно ли у нас? А мама меня убила наповал уже следующей информацией:
– Ты раньше же дружил с Ирой?
– Мы все вместе дружили. Ира, Алла и Света. Вчетвером.
Мама на меня как-то странно посмотрела, и непонятным тоном, то ли осуждающим, то ли жалеющим, продолжила:
– Мне сегодня соседка рассказала, оказывается Ирина, когда вы с ней расстались, страшно горевала. У неё была истерика, еле успокоили. Долго плакала, не вставала с постели. Родители боялись даже, чтобы она с собой ничего не сделала.
Грустно рассмеялась:
– Ну, ты даёшь, сынок — устроил целый гарем и трагедии, как в любовном романе.

Мама отвернулась, наливая мне суп из кастрюли в тарелку, а я сидел, в изумлении открыв рот и выпучив глаза.
Я расстался с Ириной?! Серьёзно?! Когда?! Она же болела, а потом сама не перезванивала мне, ни разу! Мы с ней вообще после того похода в кино даже не виделись, словом не перекинулись. Это же она как бы со мной не захотела общаться.

Я потряс головой,
– Ничего не понимаю, мама. Я с Ирой не расставался, это она, она со мной рассталась.
Мама как-то сожалеюще на меня посмотрела,
– Разберись, сынок, поспрашивай, выясни, что произошло на самом деле. Какая-то нехорошая история, чует моё сердце. Ты же у меня хороший, добрый, не верится, что ты мог так обойтись с девочкой. И тебе же Ира очень нравилась. Я помню, как ты собирался с ней в кино, какой пришёл домой радостный…
У меня горело лицо – от стыда и множества других эмоций. Я покивал,
– Конечно, я разберусь, выясню, мама.

Еле запихнул в себя обед, и побежал к телефону. Схватил свой блокнотик с номерами телефонов и начал крутить диск, обзванивая общих знакомых – кто что знает, кто что слышал. И оказалось, что я один ничего не знаю, и ни о чём не в курсе.
Эта история казалась мне чудовищной, я никак не мог в неё поверить. Но факты — вещь упрямая.
После того обеда у Аллы дома она написала записку и передала через почтовый ящик: «Ира, Дима теперь будет со мной. Мы обнимались и целовались у меня дома. Я его люблю и он меня тоже. Прости».




Сначала я решил устроить жёсткие разборки. Эта история была жуткой, некрасивой, гадкой, подлой — мучительной.
Но потом пришла мысль, что я сам участвовал в этом не с лучшей стороны. Не подумал, что Ира могла принять нашу прогулку так близко к сердцу. И даже не думал о том, что чувствуют ко мне другие девочки – Алла и Света. Они были для меня просто подругами. Замечательными — весёлыми, интересными и милыми — подругами. Я был уверен: и я для них просто друг. Я не подавал им никаких знаков, что они мне интересны как девушки. Ире — да, им — нет. Точно нет. Мы просто общались, я им старался во всём помогать, смешить, поддерживать. Как со всеми друзьями. Они же знали, что мне нравится Ира. Точно знали!
Оказалось, я был слеп и ничего не понимал – даже не пытался понять. Просто «плыл по течению», не пытаясь на что-то влиять, не делая никакого выбора. Так было удобно.

Я тяжело вздохнул, сидя в своей комнате, и машинально раскрашивал тонкой кисточкой давно собранную модель самолёта «Ил-2», до которой всё не доходили руки. Кропотливая тонкая работа помогала расслабиться, успокоиться и привести мысли в порядок.

Было ясно одно — с Аллой нужно расстаться и постараться вернуть дружбу с Ирой. Но после всего этого я даже не представлял, как это сделать: как расстаться и как вернуть.

На следующий день, после уроков и кружков в Доме пионеров, я, как обычно, пришёл к Алле. Она радостно меня встретила, обняла и чмокнула в щёку. Потом провела на кухню, чтобы напоить чаем и угостить печеньем. Я смотрел на неё и просто не понимал, как всё это сейчас начать. Алла всегда была со мной добра и заботлива — только тепло и внимание, ничего плохого. «Что же не так-то? Что тебе не нравится, Дима?!»
И вдруг я понял: рядом с Ирой сердце трепетало — всё наполнялось восторгом, радостью и волнением. А с Аллой мне было просто хорошо, как с другом — другом, с которым можно целоваться и обниматься, который приятно пахнет и вкусно готовит.
И накатила такая тоска: я понял, как сильно обидел и мучил Иру своими отношениями с Аллой. И пришёл жгучий стыд — он и придал мне решимости.

Я пристально посмотрел ей в глаза и вывалил всю правду — максимально жёстко, как только мог.
– Алла, я тебя не люблю. И я не твой. Мне было хорошо с тобой. Но люблю я Иру.
Она замерла, глядя на меня распахнутыми глазами, которые начали быстро наполняться слезами. Было видно, что она поняла, что я теперь всё знаю. Она стыдливо опустила голову, но почти сразу её вскинула. И с каким-то вызовом и надрывом сказала:
– А я ни о чём не жалею, Дима! Я тебя люблю!
Её слова не вызвали во мне отклика — словно кто-то сказал: «Я люблю свою черепашку». Я почувствовал горечь, разочарование и сожаление. Наверное, эти чувства отразились у меня внешне, потому что Алла спрятала лицо в ладонях и горько заплакала.

Мне её стало искренне жалко — хотелось погладить, утешить, успокоить. Но я одёрнул себя: тогда наверняка всё снова возобновиться. А я решил что, хватит, больше мы не вместе.
Я просто встал, прошёл в прихожую, обулся и вышел, закрыв за собой дверь.

На следующий день, когда мы играли с друзьями во дворе в «квадраты», ко мне подошла младшая сестра Аллы и передала записку. Я развернул сложенную вчетверо половинку тетрадного листа и прочитал послание, написанное ровным, красивым девичьим почерком: «Дима, если мы не будем вместе, то я наемся таблеток и умру! Я тебя люблю!»

Когда до меня дошёл смысл написанного, я обалдел.
Сначала я фыркнул: «Да кто ж в такое поверит? Из-за этой ерунды умирать?»
Потом закралась мысль: «Наверное, это уловка, чтобы надавить на жалость!»
Но уже через минуту я с волнением подумал: «А если, всё-таки, правда? Вдруг она решит и вправду налопаться таблеток? Надо сходить и проверить, и если что – переубедить!»

Закончив партию, я сказал парням, что отлучусь ненадолго, надо кое-что сделать. И пошёл к Алле. Зашёл в её подъёзд, на лифте поднялся на 5-й этаж, привычно позвонил в её дверь. Сколько раз я уже так приходил – и не сосчитать.
Она была дома, открыла дверь. Я пристально её осмотрел: грустная, немного смущённая, но совершенно не похожа на человека, который собрался сводить счёты с жизнью. Мысленно улыбнулся: «Хорошо. Значит, просто обманывала. Бояться нечего».

Через несколько дней пришла ещё одна записка от Аллы — и она одновременно обрадовала и озадачила: «Дима, я поняла, что у нас больше ничего не будет. Я знаю, что ты любишь Иру, и я ей всё рассказала. Что это я всё сделала и придумала, что ты любишь её, а не меня. Будьте счастливы». И в конце нарисованное сердечко.

Я чуть не присвистнул, и долго стоял глупо улыбаясь.

Как оказалось, радовался я зря. Ира совсем перестала гулять во дворе, появляясь лишь по делам или по пути в школу. Училась она не в нашей школе, поэтому там мы пересекаться тоже не могли. А при всех случайных встречах, когда выходила на балкон на своём третьем этаже, прямо напротив асфальтовой площадки, где мы играли в «квадраты», делала вид, что меня не знает. Я иногда встречал её маму и сестру на улице, всегда здоровался, и всегда в ответ получал сдержанный, даже холодный, молчаливый кивок.

Наладить контакт не удавалось — так продолжалось долго. Но я упорно, и неизменно тепло здоровался с Ирой и её родными. И через пару месяцев свершилось чудо: Ира не прошла мимо меня, как мимо невидимого приведения, а вдруг кивнула в ответ на моё приветствие. А потом начала говорить «Привет» – просто как знакомому, без обиды. После этого я радовался, будто мне подарили огромный вкусный пряник.

Когда уже наступило лето, я увидел, что Ира снова начала гулять во дворе, но уже только со Светой. К тому времени мы уже собирались по вечерам большой компанией на лавочках. Мальчики и девочки, все с нашего двора. И я, встретив случайно Свету на улице, закинул ей предложение:
– Приходите с Ирой вечером на лавочки. Там весело, прикольно. Посидим вместе.
Света на меня изучающе внимательно посмотрела, и кивнула.
– Но только ничего себе не представляй Дима, мы на тебя и на Аллу ещё очень обижены.
Я внутри возликовал, но внешне сохранил серьёзность и беспристрастность,
– Да я всё понимаю, это ничего не значит. Просто приходите, компания большая, вам будут рады.
А компания была действительно немаленькая – в нашем доме жили целых 14 человек нашего возраста.

Как раз тогда я немного научился играть на гитаре — дядя из Ленинграда показал мне аккорды. И я стал таскать папину гитару на наши вечерние посиделки. А Ира вообще училась в музыкальной школе по классу гитары. И её, конечно, тоже уговорили вынести гитару и показать, что она умеет. Так мы на этом деле и начали сближаться – переписывая друг у друга слова песен, показывая аккорды. Больше, конечно, она меня учила. И голос у неё был намного лучше моего.

Незаметно наступили последние дни августа – самая щемящая пора, когда каникулы, остатки свободы чувствуются особенно остро и радостно. С наступлением темноты становилось уже немного прохладно, и мы сбивались плотной кучкой на длинной скамейке, грея друг друга. Моя «банда», зная, что я испытываю к Ире тёплые чувства, и у нас всё очень непросто, всегда помогала нам оказаться рядом. И настал день, когда я почувствовал, что можно сделать важный шаг – обнять Иру, чтобы лучше согреть, и вообще. Ну не убьёт же она меня, если ей не понравится.
Я решился — обнял её за талию и замер. Ира сделала вид, что ничего не произошло. А у меня внутри всё прыгало и пело — я был счастлив, как никогда.

Глава 3. Первая поездка в Харьков

Мы шли с Ирой, держась за руки, и я ей рассказывал о планах на поступление в ХАИ:
– Завтра пойду в кассы покупать билеты на поезд. Батя мне выделил целых 50 рублей! –
моя подруга округлила в удивлении глаза, и восхищённо покачала головой. – Так что на всё хватит. Ты завтра будешь утром свободна, часиков в 10?
– Буду.
– Тогда в 10 встречаемся во дворе!
Ира кивнула. Она была какая-то молчаливая и загадочная, как окутанная туманом глубоких размышлений. Я почувствовал, что она начинает грустить.
– Ты не волнуйся, я быстро вернусь. Делов-то – отдать документы. За день точно справлюсь.
Девушка кивнула, соглашаясь, но осталась такой же «туманной».

Сейчас я понимаю, что она думала о нашем будущем. А для меня тогдашнего впереди было ещё море времени! До начала учёбы в институте оставалось ещё целых семь недель! Это казалось огромным запасом. И всё это время мы могли провести вместе, на каникулах, без школы и кружков.

Когда наше «детское время» вышло, я проводил Иру до дверей её квартиры на третьем этаже. Мы нежно поцеловались в тёмном, как всегда подъезде. Немного постояли, обнявшись. Потом она решительно отодвинулась,
– Пора! А то мне попадёт, и завтра не отпустят так поздно.
Я покивал,
– Конечно. Иди.
Едва различимый силуэт возле двери пошуршал ключами, замок щёлкнул, и распахнулся яркий прямоугольный «портал», ослепив меня на мгновение светом. Из сияния выглянула мама подруги, мы друг другу кивнули, и «портал» закрылся, оставив меня одного в кромешной темноте. Я немного постоял, пока глаза начали хоть что-то различать. В окна на лестнице просачивался свет уличных фонарей и доносились громкие серенады сверчков. Касаясь кончиками пальцев стены, я не спеша начал спускаться по ступеням.

Утром мы вышли из своих первого и второго подъездов одновременно. Радостно помахали друг другу, и, встретившись, взялись за руки, как в детском садике. Обниматься днём при всех, а тем более целоваться – было стыдно и неприлично.

Я впервые в жизни покупал билет на поезд. И впервые оказался в этих кассах на площади. Ира – тоже. Всё было в новинку, непонятным.
Найдя свободное окошко кассы, я попросил плацкартный билет на завтра в Харьков, и на послезавтра из Харькова. Решил, что если придётся задержаться, я его просто поменяю на другое число. Чтобы не рисковать. Мама предупредила, что летом бывает нехватка билетов, особенно в сторону моря.
Мне повезло, билеты были. Расплатившись большой зелёной купюрой и получив два бумажных прямоугольника и кучу денег на сдачу, я отдал один билет проверять Ире, а второй рассматривал сам. Не сразу, переспрашивая и подсказывая друг другу, мы разобрались со всем, что было напечатано в билете и убедились, что всё правильно. Два билета мне обошлись в 12 рублей 40 копеек. Сдача – 37 рублей 60 копеек. Плюс, у меня ещё осталось три рубля от подаренных денег на день рождения, всего – 40 рублей. Да я богач!!!

Я предвкушающе улыбнулся и посмотрел на подругу,
– По мороженному?!
Она радостно кивнула,
– Да!

Идя в сторону дома, мы с наслаждением слизывали таящую на жарком солнце холодную сладко-молочную прелесть. Я вслух размышлял,
– Я буду тебе писать, обо всём, что у меня будет происходить. Каждый день. Буду звонить. Так что, скучать не будем. На каникулах я буду приезжать домой, и мы снова будем вместе, – Ира кивала, улыбаясь.
У неё вокруг рта появилась белая полоска растаявшего мороженного. Это было очень мило и забавно.
Я на неё смешливо-требовательно посмотрел,
– Ты же мне тоже будешь писать?!
– Конечно! – и она на мгновение прижалась ко мне, положив голову мне на плечо.

И вдруг я сказал:
– Ира, а вот если бы я не уезжал учиться, и мы были постарше, ты бы вышла за меня замуж?
Она на секунду задумалась, улыбнулась каким-то своим потаённым мыслям и кивнула,
– Да. Вышла бы, – немного помолчала, явно собираясь что-то ещё сказать, но промолчала, снова загадочно улыбнувшись.
Я воспринял её согласие как должное. Почему-то ни капельки в этом не сомневался. И спросил больше для «галочки», чтобы услышать очевидное.

Придя домой, я застал дома маму. Она вела танцевальные кружки в Доме пионеров и сейчас у неё тоже были «каникулы». Радостно похвастался, что купил на завтра билет – на 14 часов, прибытие в Харьков в 7:40 утра. А ещё сразу взял обратный, на послезавтра. Она засуетилась, начала расспрашивать, какую я возьму сумку, какие вещи? Я, улыбаясь, её успокоил. Сумку возьму спортивную, с которой ходил на лёгкую атлетику. Из вещей возьму тапки, носки, трусы и футболку. На всякий случай. Ну и зубную щётку с полотенцем.

Мама собирала нам обед, а я сидел за кухонным столом, вдыхал аромат гречки с котлетами и делился своим планом поездки. Я выучил всё – названия остановок метро, где делать пересадку, номер троллейбуса, где выйти, адрес института. В те времена не было ни интернета, ни мобильных телефонов, надеяться можно было только на свою память. Много еды с собой решили не брать, ехать недолго, нужно будет только поужинать в поезде. Бутерброд с сыром, два варёных яйца и помидора – будет в самый раз.

Когда мы поели, убрали со стола, и я вымыл посуду, мама начала меня пугать «ужасами нашего городка». Рассказывала про воров в поездах, что нужно всегда следить за своей сумкой и вещами. А если куда-то отходишь, то прятать их под сиденье, на верхнюю полку, под матрац, на крайний случай – под подушку. Главное, чтобы не было видно, чтобы не искушать людей забрать «бесхозную» вещь. Меня это покоробило. Я считал, что брать чужое – немыслимо. И настолько не доверять окружающим людям – это ненормально.
Мама ласково рассмеялась, потянулась рукой погладить меня по голове, я привычно увернулся. Потом привычно смирился и замер, дав себя погладить.
– Сынок, люди бывают разные. Большинство хорошие и добрые, но в дороге попадаются всякие. Что лучше – быть «на распашку» и остаться без вещей в дороге? Разрушить планы, не попасть в институт… Или наступить ради дела на свою гордость? Да, проявить мелочность, недоверие – но зато выполнить свою задачу, никого не искушать, не рисковать без необходимости…

Мне было от этих слов очень неприятно. Мама учит меня не доверять людям! Я морщился, как от лимона, и хмурился. Всё моё естество протестовало против принятия такого поведения и взгляда на мир.

Мама решила зайти по-другому:
– Димуля, посмотри на это с другой стороны. Вот представь, что в поезде окажется человек, который колеблется, слабохарактерный. Он не уверен, брать или не брать чужое. И ещё ни разу ничего не украл. А тут видит, никого нет, а на столе лежат дорогие красивые часы. И он не выдержит, возьмёт. Ведь рядом никого нет, никто не узнает. Что в итоге? Благодаря искушению, которое кто-то создал, в мире появится новый вор. А тот, кто это искушение сделал, останется без часов. Ситуация со всех сторон плохая. Понимаешь?
Я нехотя кивнул. С такой логикой не согласиться было невозможно. Получается, я должен всё прятать не потому, что не доверяю людям, а для того, чтобы случайно не толкнуть их на преступление. Это совсем другое дело! Это я понимаю. Это правильно!
Я ещё раз понимающе покивал.
Мама, довольная, что я понял, снова погладила меня по голове. Я в глубокой задумчивости даже забыл увернуться.

Провожала меня на поезд целая делегация. Ира и друзья мальчишки. Мамы не было. Она тоже порывалась, но папа её убедил, что не нужно. У меня есть друзья, вот пусть они своей компанией и провожают. Не нужно им мешать.

Расставание было очень трогательным. Друзья собрались напротив окна моего места. Для всех это было явно внове – провожать кого-то без взрослых, самим. Чувствовалась лёгкая скованность и неумелость. Но юношеский задор и дурачливость разряжали обстановку.
Когда поезд тронулся, ребята шли рядом, постепенно ускоряясь. А потом остановились, смотрели мне в след, и махали рукой. И я им махал в окно. Мне было немного страшно. Я впервые куда-то ехал один, сам на поезде. И, в то же время,  было интересно и волнительно – что там ждёт меня впереди?!

Дорога до Харькова прошла буднично, без событий и происшествий. Я старательно прятал свои вещи от чужих глаз, всю дорогу читал книгу, лёжа на верхней полке. Выходил с удовольствием гулять на остановках. С интересом разглядывал вокзалы и новые города в окно вагона.

Харьков меня удивил своей широтой улиц и проспектов, настоящим лесом посреди города, метро, новым и современным. А в остальном – всё очень похоже. И даже троллейбусы точно такие.

Сам институт меня поразил размерами. Я себе его представлял как большое здание. Или несколько зданий. Выйдя из троллейбуса, спросил у прохожего:
– Как пройти в ХАИ?
А он отвечает:
– Ты уже на его территории. Это его общежития, – и показывает вокруг рукой на целый квартал основательных кирпичных пятиэтажек, – А тебе куда конкретно нужно?
– Четвёртый факультет.
– Аааа! Ну, тогда иди по проспекту в ту сторону, – машет, показывая. – Минут через 15-20 ходьбы дойдёшь до проходной ХАИ, там спросишь факультет, покажут.
Я поблагодарил человека и пошёл. Шёл, шёл, шёл. Вначале были кирпичные дома, потом начался сплошной бетонный забор. А проходной всё не было и не было. «Вот это территория! Вот это институт!» – в изумлении подумал я, вытирая пот со лба. Июльское солнце начало припекать.

Когда я нашёл 4-й факультет, оказалось, что приём документов происходит в главном корпусе. Благо, по всей огромной территории института были поставлены таблички со стрелками «Приёмная комиссия». Я шёл и любовался стоящими между учебными корпусами самолётами, вертолётами, истребителями. Сердце моё ликовало – я чувствовал всей душой, что попал в родной мир – мир авиации. Огромный мир авиации!

По табличкам дошёл до главного корпуса, нашёл приёмную комиссию, быстро сдал документы. Больше всего времени заняло написание автобиографии. У нормальных обычных выпускников всё очень лаконично: Папа, Мама, родился там-то, жил там-то, учился в школе. Всё.
А мы помотались с папой по стране изрядно. За свою ещё небольшую жизнь я поменял четыре города проживания и четыре школы. Преисполнившись ответственностью, я добросовестно всё вспоминал и записывал – адреса, пароли, явки. В итоге моя автобиография получилась как у пожившего мужика – на целый лист мелким подчерком.

Когда всё закончилось с документами, я посмотрел на часы – 10:30 утра. А поезд домой уходит в 15:30. Взяв час на дорогу до вокзала, я путём недолгих вычислений определил, что у меня есть четыре часа погулять по институту и всё тут осмотреть.

Выйдя из главного корпуса, напоминавшего Смольный по своей архитектуре, я увидел столбик со множеством стрелок-указателей: корпуса факультетов, лаборатории, кафедры, мастерские… Я снова поразился – как у института много зданий! Нашёл табличку «Самолётостроительный факультет». Ага, идём туда! Он был совсем недалеко. Потянув за ручку тяжёленную высокую дверь, я зашёл в фойе и подумал, что попал в рай. Рай авиатора. В огромном зале стояли настоящие крылья легендарных самолётов в разрезе, со снятой обшивкой, фюзеляжи, стойки шасси. Под потолком висели планеры, старинные истребители. И всё сопровождалось поясняющими плакатами, схемами устройства, табличками с характеристиками.

В этом фойе я потерялся во времени на полтора часа. Из нирваны созерцания артефактов самолётостроения меня вырвал желудок — гневно забурчав, он напомнил, что пришло время обедать. Я вспомнил, что видел табличку в фойе главного корпуса: «Столовая, 2-й этаж», и довольно погладив карман, полный денег, решительно пошёл знакомиться с местной едой.
Столовая оказалась огромной, на 20 столов, если не больше. И занято было всего пара столиков. Я сразу догадался – каникулы! Студенты разъехались по домам.
Подойдя к длинной стойке раздачи, я взял поднос, положил его на «рельсы» и «поехал» загружать транспорт съестными припасами. Компот с сухофруктами – берём! Томатный сок – берём! Стакан сметаны – тоже берём! В итоге я так неслабо уставил поднос едой. Разогнался. Но всё оказалось вполне вкусным. Не мамины, конечно, шедевры, но есть можно. Здоровый аппетит справился со всем содержимым подноса очень быстро.

После столовой, повеселевший и полный сил, я решил посетить 2-й факультет двигателестроения. Вот когда я попал туда, я понял – что есть в жизни места, откуда не хочется уходить. Никогда! Всё фойе и коридоры второго этажа были уставлены настоящими двигателями в разрезе! Разными! Начиная от самых древних, маленьких поршневых, заканчивая современными реактивными и турбовинтовыми «монстрами». В каждом двигателе можно было рассмотреть устройство, заглянуть внутрь через разрезы. Почитать историю его создания, все характеристики… Я готов был петь и подпрыгивать от восторга. Я попал именно туда, где должен быть!

Я так увлёкся, что чуть не пропустил время. К сожалению, осмотреть весь институт уже не получалось – экспозиция двигателей поглотила моё время без остатка.
Быстрым шагом возвращаясь на проходную по главной аллее института, я проходил мимо корпусов, огромных деревьев, клумб с цветами, самолётов, и улыбался. Я скоро буду тут учиться! Ура!

В свой город я добрался без приключений. На вокзале меня ждал сюрприз – у выхода из вагона меня встречала Ира. И даже с красной гвоздикой в руке. Сначала я удивился, а потом вспомнил: мы же вместе проверяли билеты, и там было указано время прибытия.
Я её крепко обнял, смущённую и счастливую. И даже быстро поцеловал в губы, от чего она залилась краской. Мы немного терялись, потому что никогда не встречали любимых на вокзале, и не знали, как это нужно делать. Было немного неловко, и странно. Но это быстро прошло. Я взял Иру за руку, и повёл на остановку автобуса, по пути с восторгом рассказывая, что я видел, и даже трогал «вот этими руками!»

Глава 4. Начало учёбы. Или не так: Здравствуй, колхоз!

В конце июля я снова поехал в Харьков, на неделю. Меня поселили в комнату общежития №8 с ещё тремя абитуриентами – душевными весёлыми парнями. Среди них был баскетболист – высоченный, спокойный, как удав, Андрей. Позже мы учились вместе в одной группе и даже жили в одной комнате. Мы быстро познакомились, навели чистоту в запущенной, давно не жилой комнате. Обстановка была вполне достаточной для жизни: четыре кровати, четыре тумбочки, платяной шкаф, большой коричневый лакированный стол и четыре стула. На стенах – узорные светло-зелёные обои, а с потолка свисал белый шар абажура.

Питались мы в большом студенческом кафе, которое находилось на первом этаже соседнего здания. Называлось оно «Молодость», а студенты его звали между собой «Прощай молодость». Кормили там … не очень. Я был здоровым спортивным парнем и только здесь впервые познакомился с таким коварным явлением природы, как изжога. Методом проб и ошибок я подобрал себе набор блюд, в которые было труднее всего «засунуть» что-то неправильное. Яйца, сметана, куски мяса, варёная картошка, крупы, макароны. Никаких котлет, зраз, пельменей, вареников, а особенно тефтелей – лучше было не брать – изжога наступала жёстко, неотвратимо и надолго.

Написал «сметана», и засомневался. Ох, однажды она меня подставила на экзамене! Была зимняя сессия уже второго курса, и я утром забежал в буфет нашей общаги позавтракать. Взял яичницу глазунью, стакан сметаны и булочку. Здоровая и сытная еда. Пришёл на экзамен по «деталям машин» в прекрасном настроении – сытый, хорошо подготовленный, был уверен, что сдам минимум на «хорошо». Мы наугад взяли со стола преподавателя в беспорядке разложенные экзаменационные билеты с заданиями. И только начали писать ответы, меня жутко прихватил живот. Как забулькал, как надавил на «клапан»! Думал, если не выдержу – конец! Сила вырвавшегося давления пробьёт и одежду и стул.

Тяну руку, прошу выйти в туалет. Преподаватель очень недоверчиво и скептически на меня смотрит, и, подняв брови, заявляет:
– Хорошо, молодой человек, но тогда больше тройки вы не получите.
А я терплю из последних сил, мне уже всё равно. Выскакиваю под смешки одногруппников из аудитории… Слава богам – успел.
Испытав огромное облегчение, возвращаюсь, сажусь на своё место, пишу. И через 10 минут всё начинается снова. Ребята уже откровенно ржут, препод – по-настоящему злится. Но против природы и законов физики не попрёшь. Мне очень стыдно и безумно смешно. Хочется плакать и хохотать одновременно.
В итоге, я отлично написал все ответы, даже раньше отпущенного времени, но получил трояк. За подозрение в списывании.
Вот так вот – пить несвежую сметану, разбавленную водой из крана…

А вступительные экзамены прошли нормально. Не шикарно, потому что в задачах по математике было много такого, чего мы в школе никогда не делали и не рассматривали. Но кое-как разобрался. Сочинение написал на 4, физику устно сдал на 5, математику письменно – на 3. Для зачисления на учёбу баллов хватило.
Дождавшись решения приёмной комиссии, я получил временный студенческий билет и вожделенную справку, напечатанную фирменными голубыми чернилами в типографии на белом плотном листе: «Решением приёмной комиссии абитуриент Кожеванов Д. В. (вписано ручкой) зачислен на I курс 4-го факультета  …»

Больше всех этой справке обрадовалась наша классная руководительница, любимая Галина Валентиновна, учительница английского. Оказывается, для нашей школы было важно, что её выпускник поступил в престижный ВУЗ. А ХАИ тогда входил в пятёрку лучших технических вузов СССР! Наша миниатюрная, энергичная, со стрижкой каре, классная руководительница бережно взяла в руки справку, внимательно прочитала, и попросила её оставить, чтобы зафиксировать в школе. Я пожал плечами: «Конечно».

Три недели после вступительных экзаменов пролетели незаметно, и вот мы уже стоим 1-го сентября на торжественной линейке на стадионе ХАИ. Ректор института задвинул торжественную речь, поздравил всех с началом учёбы, поприветствовал первокурсников со вступлением в большую семью ХАИ. А она была и вправду большой, даже огромной! На дневном и вечернем отделениях училось свыше девяти тысяч студентов!

После линейки всем первокурсникам раздали новенькие серые толстые «книжечки» с золотым тиснением «Студенческий билет». И сообщили, что послезавтра мы едем в колхоз, на месяц.

Ехали мы туда на электричке, огромной весёлой толпой. Я привёз с собой из дома гитару, и вокруг нашей скамейки в вагоне образовалась шумная молодёжная тусовка. Девочки строили глазки, улыбались. Вокруг всё дрожало от взаимного притяжения, как марево от сильного жара.
Конечно, я не собирался изменять Ире, хватит, урок получен. Но всё равно, внимание девушек было очень приятно и волнительно.

Когда мы прибыли на маленькую железнодорожную станцию, нашу весёлую компанию из ста двадцати студентов погрузили в кузова грузовиков и отвезли в довольно цивилизованное село городского типа. В центре села имелась огромная заасфальтированная площадь напротив здания сельского клуба. Именно на этой площади у нас позже чуть ни случилось «ледовое побоище» с местными парнями. Как водится, какие-то местные ребята что-то не поделили с кем-то из наших студентов, и понеслось. «Слово за слово, прибором по столу…» После наступления темноты со всех окрестных сёл начали собираться ярые парубки. На мотоциклах, мопедах, велосипедах, и пешком – со всех сторон на площадь перед клубом стекались жаждущие хлеба и мордобоя молодые хлопцы.

По странному стечению обстоятельств именно моя 413-я группа (наверное, как самая активная и дурная) оказалась в центре построения «толпа на толпу». У местных ребят откуда-то взялся натуральный боевой мутант – парень огромного роста и габаритов (мои глаза были на уровне его груди, а его рука была толще моей ноги), с лицом и взглядом полностью лишённым эмоций и интеллекта. Стою, смотрю на ЭТО и судорожно думаю: «Что же с ним делать-то?! Мы договорились с местными, что будем «разговаривать» без оружия, чисто на кулачках. Но без увесистой дубины или лома ЭТО никак не пронять. А он, если попадёт, убьёт – сто процентов!» С грустью понимаю: придётся бить этого скотомутанта сразу по «шарикам». Некрасиво, неспортивно, не по-мужски… Но жить-то хочется!

Когда напряжение между нашими построениями (бесформенными толпами) достигло предела, и мы уже приготовились кинуться в горячий «мужской разговор», на площадь въехали с сиреной и мигалками два милицейских «бобика». Вышедшие оттуда местные милиционеры как-то быстро успокоили и разогнали всю нашу «тусу». Как мы потом поняли, местные ребята не особо-то и хотели с нами драться, им просто было интересно посмотреть на новый народ из города, создать «движ» и как-то развлечься в большом коллективе. Мы потом с ними подружились, оказались отличные ребята. И самогон у них оказался очень забористый.

В общем, нас поселили во вполне пристойное одноэтажное общежитие, выкрашенное полностью – и снаружи, и изнутри – свежей белой побелкой. Ужин в отдельно-стоящей столовой, порадовал качеством и размером котлет с пюрешкой и тазиком овощного салата. Там же закреплённые за нами преподователи-кураторы познакомили молодой коллектив с местными бригадирами, которые будут непосредственно руководить нашей работой в полях. Всего было четыре бригадира: три типичных мужика-колхозника, и скандального вида невысокая худая тётка лет 40, в чёрном ватнике, с короткими вьющимися светлыми волосами и недовольно поджатыми губами на обветренном загорелом лице. Тётка досталась нам.

Оказалось, что колхоз «Красный кут» специализируется на садоводстве. В основном – слива и яблоки. Первыми нас ждали сливовые сады. Утром после завтрака мы грузились в кузова ЗИЛов на скамьи из толстых досок, и начинался аттракцион «держите меня семеро». На сельских дорогах так нещадно трясло и подбрасывало, что на место работы мы приезжали взбодрившимися, размявшимися и очень весёлыми. Как говорится – «три в одном».

С нашей тёткой-бригадиршей у нас как-то сразу не задалось. Обычные для толпы юных оболтусов смешки, подколки, ужимки и приколы бригадирша воспринимала сугубо на свой счёт. Реагировала остро и совершенно неадекватно. С первого дня ввела штрафы за ……. всё. Постоянно грозилась отчислением из института и ужасными карами от руководителей всех уровней и принадлежности. Мы старались загладить, сгладить, не будить лихо, ибо понимали, что пока ещё салабоны, студенты только на бумаге.

Впервые приехав в огромный сливовый сад – небольшие аккуратные деревья тянулись ровными рядами в бесконечность – под руководством злющей тётки мы получили деревянные стремянки, специальные корзины с лямками на плечо, короткий инструктаж «рвать с ветки, класть в корзину, высыпать в ящики вон там», и начали работать. Быстро приспособились, нащупали приёмы и методы сбора (мы же готовились стать инженерами ракетной техники, не просто так, погулять вышли), и с радостью заметили, что дневная норма довольно быстро выполняется. Горка заполненных сливами ящиков росла «не по дням, а по часам».

Собираем мы, собираем, все стоят на стремянках, скрытые кронами деревьев. И как-то стало скучно, нерадостно. Тут я вижу проходящего под моим деревом одногруппника, тащащего полную корзину со сливами к пустым ящикам. Ну как тут можно не кинуть в него сливой?! Невозможно удержаться. Подумано – сделано. И синий стремительный фрукт метко летит в удаляющуюся спину. Понятное дело, что скучно было не только мне. Одногруппник, имея при себе целую корзину «патронов», тут же азартно начал обстрел моей позиции на дереве.

Буквально за секунды наш сад превратился в поле жаркой битвы. Сливы с шелестом прорезали кроны деревьев со всех сторон. Все «стреляли» по всем – весело, азартно, ругаясь и смеясь. И вдруг — непредвиденное: прямо перед моим лицом, как в замедленном кино, слива мееедленно раздвигает листья и попадает точно в левый глаз. Вспыхнули искры, потекли слёзы. Я, закрыв ладонью левый глаз, наклоняюсь и громко ругаюсь. И тут снизу, от того парня, который первый получил выстрел в спину, мне прилетает слива в правый глаз!!! Я в шоке, ничего не вижу. Чуть ни свалился с той стремянки, еле удержался одной рукой за ветку. Как-то проморгался, вытер слёзы. Только начал высматривать цель, в кого бы отомстить и зарядить сливой, как говорится, «отмстить неразумным хазарам» – и мне снова прилетает в левый глаз!..

Матерясь и истерично смеясь, на ощупь спускаюсь со стремянки, падаю на траву под деревом и, держась за живот, не могу остановиться от громкого смеха. Ребята, видя такое дело, обеспокоено собираются вокруг. Я сквозь смех и слёзы кое-как рассказываю, как три раза подряд в меня попадали сливы прямо в глаза, сопровождая каждую деталь бурными жестами и гримасами — и вокруг взрывается массовая истерика хохота.

Естественно, на громовой ржач прибегает наша лютая бригадирша Она ничего не понимает, изумлённо таращится на нас, а нам от её вида становится ещё смешнее — ребята уже не держатся на ногах, падают в траву, зажимая животы руками. Бригадирша в чёрной телогрейке злобно плюёт на землю и в сердцах топает ногой, размахивая кулачками. От чего у нас начинается новый приступ смеха до слёз.

Вообще, жизнь в колхозе была весёлой, вполне комфортной, сытной и интересной. У меня выявилась только одна трудность, или, скорее, особенность – я привык к чёткому режиму, и в 11 ночи вырубался, как тот котёнок на видео. «Делайте со мной что хотите».
Сначала ребята не верили в такое. Специально рядом шумели, звенели бутылками, пели песни – я сладко спал. Потом они начали садиться на мою кровать, чтобы играть в карты, при этом ведя себя азартно, неспокойно и громко. Мой сон и это не могло побороть. Через несколько дней безуспешных попыток, мои одногруппники-придурки смастерили небольшой взрывпакет из спичек, и взорвали его прямо возле моей кровати. А утром они смотрели на меня как на внеземного пришельца: «Димыч, мы все оглохли, а ты только пробормотал что-то сквозь сон, перевернулся на другой бок — и дальше спать! Это вообще как?!»
И перестали после этого пытаться меня разбудить. Потому что бесполезно.

Произошёл у нас и почти криминальный, совершенно невероятный случай. Через две недели на сливах, нас перевели на сбор яблок. Фрукты были шикарные – сладкие, сочные, большие, румяные! Нашим «кулибиным» (ну ведь будущие инженеры), тут же пришёл в голову инновационный способ добычи яблочного сока: они ставили под стальной «лоб» прицепа банку, и со всей дури кидали в это лоб яблоки, которые при ударе разлетались и стекали вниз пенящейся душистой жидкостью. Сок получался очень вкусным. Но бригадирша, когда это увидела, чуть ни разбила банку с помощью издаваемых ультразвуковых визгов. Оказывается, мы собирали элитные яблоки для распределения в спец-магазины для начальства. Мы много услышали про яблоки и про наши умственные способности. Про яблоки – хорошее, про способности – не очень. Женщину с большим трудом смог успокоить наш преподаватель, и отговорить её писать жалобу Берии, чтобы нас всех тут же расстреляли.

Только всё успокоилось, бригадирша и куратор ушли, мы начали работать, как наш одногруппник по кличке Биба кусает сорванное с ветки яблоко, морщится от оскомины, и со всей силы кидает яблоко высоко-высоко в небо. И продолжает дальше уже складывать яблоки в корзину.
Проходит несколько секунд, где-то вдалеке слышится приглушённый расстоянием женский вскрик, и вскоре к нам прибегает взбешённая до крайности бригадирша, с волосами, перемазанными сладким соком и остатками яблока.
И как мы не клялись, не божились, чуть на коленях ни стояли – мы так и не смогли доказать, что это произошло совершенно случайно. Бибу тогда чуть не отчислили.

Это был один из невероятных, невозможных случаев в моей жизни, свидетелем которого я был лично. Были потом и другие.

Как и обещал своей Ире, я каждый день писал ей вечером письма и кидал их утром в почтовый ящик, висящий прямо у выхода из общежития. Мне мама перед отъёздом дала пачку конвертов 100 штук, купила на почте – чтобы писал, много и часто, Ире и ей. Ребята поначалу над этим прикалывались, а потом прониклись, тоже начали писать письма домой и любимым. Не каждый день, конечно, но часто.

Глава 5. Начало учёбы и жизнь в общаге.

Вернувшись из колхоза в родные пенаты — в 8-е общежитие ХАИ, — мы узнали, что нашу прежнюю комнату уже отдали другим, а нас переселили в новую. Комендант выдал нам ключи с цифрой 539. Новая комната оказалась огромной — почти квадратной, только перекошенной, площадью больше 30 кв. метров. Очень обрадовал балкон, протянувшийся по всей длине комнаты, и даже заворачивающий за угол. Мы все на него выскочили, обозревая с пятого этажа микрорайон, кусок леса, проспект с остановкой, на которой я вышел, когда впервые сюда приехал. А внизу под балконом, за поворотом, оказалось кафе "Молодость".

Наша новая комната была рассчитана на 6 человек. И благодаря своим размерам, балкону, расположению в удалённом тихом закутке общежития, быстро стала центром жизни нашей 413 учебной группы. У нас постоянно тусовались одногруппники-харьковчане: делали уроки, обедали, отдыхали, играли в карты. Игры в преферанс и деберц (или клабор) быстро превращались в настоящие чемпионаты на выбывание. Собирали массу зрителей, болельщиков и советчиков. Каждая удачная игра вызывала у выигравших бурю восторга, а у проигравших – безутешное горе с хватанием за голову и стонами отчаяния. Глядя на нас можно было решить, что мы играем на многомиллионное папино наследство, ну или на последнюю корову, как минимум.

В колхозе у нас выстроилась чёткая демократическая иерархия: все решения принимались совместным обсуждением, но верховодили, говорили последнее слово умудрённые опытом матёрые 21…22-летние старики. Они уже отслужили два года в армии и отучились год на подготовительном отделении института. Поэтому хорошо знали, как устроена институтская жизнь, многих преподавателей и важных людей вроде коменданта общежития.

Они же учили нас важным премудростям: что пить, как пить и в каком порядке; как правильно списывать, как общаться с деканатом, где какие в студ. городке дискотеки, из каких институтов Харькова лучше всего девушки... В общем, являлись для нас бесценными источниками информации, наставниками и учителями по жизни с непререкаемым авторитетом.

Благодаря им наша группа и наша комната быстро стали известными и популярными.

В конце восьмидесятых годов прошлого века в СССР вовсю шла борьба с алкоголизмом. Вырубались виноградники, выявлялись и прорабатывались на собраниях несознательные пьющие элементы. В ХАИ вообще был установлен запрет на распитие спиртных напитков – пьяного студента вполне могли отчислить из института по линии комсомола. Но всё это мы узнали потом, после первого нашего "залёта".

Начиналось всё почти невинно: после приезда из колхоза и первого дня учёбы наши старики сказали: «Это нужно отметить!» Все скинулись на роскошный студенческий стол: жаренная картошка, колбаса "Докторская", печенье, квашенная капуста, овощные салаты, сыр, и даже – розовое полусладкое вино! Почти вся наша группа расселась вокруг двух раздвинутых обеденных столов на импровизированных скамейках. Было тесно, но очень весело. Ещё не окрепшие организмы быстро подверглись веселящему влиянию полусладкого розового. Включили магнитофон, понятно, что на всю громкость. Начались танцы, игра в карты, продолжение пьянки, хохот. И тут распахивается входная дверь, и заходят три грозных старшекурсника и комендант общежития.

Мы беспомощно переглядываемся – кто-то забыл закрыть дверь за собой. Вошедшие – ошарашено смотрят то на застолье, то друг на друга, не веря своим глазам.

«Картина маслом!» Только начавшие учёбу салабоны, духи бесплотные, вчерашняя обитура – никто и ничто – устроили бордель с карточными играми и спиртным! С особой циничностью: шумно, нагло, никого не боясь!
Потом взгляды непрошенных гостей различают за столом наших «стариков», и поражаются ещё сильнее:
– Миша?!
– Серёжа?!
– Виталя?! А вы что тут делаете?!
Наш официальный староста Миша по кличке Комбат, и его кореш Миша из Вознесенска (без клички), оба невысокие, жилистые, худощавые, в джинсах, поднимаются, и с широкой улыбкой, приветственно раскинув руки, идут здороваться. Поручкавшись со всеми «проверяющими», объясняют ситуацию:
– Вот, учим молодёжь жизни, воспитываем. Это наши орлы, наша 413-я группа, – и покровительственно обводят нас, замерших как перепуганные мышки, указующей рукой.
– Сейчас мы вам всё объясним!
Миши подходят к столу, собирают все стоящие на нём бутылки,
– Это наше! А молодёжи уже хватит. Пойдём, ребята, посидим, заодно уничтожим вот это. Выльем! – и по голосу было ясно: выльют они исключительно в стаканы.
Комбат поворачивается к нам, делает страшное лицо,
– Чтобы сидели тихо и нигде не отсвечивали! Ясно?!
Мы дружно киваем. Делегация в сопровождении Миш, Виталика и бутылок не торопясь, степенно, выходит, прикрыв за собой дверь.

Кто-то из наших тут же подскакивает, и торопливо поворачивает замок.
Мы некоторое время сидим молча, переглядываясь. У всех возникло ощущение, что их потрогала «за здесь» огромная опасность. Потрогала, и отпустила.
Кто-то включил тихонько магнитофон.
Потом кто-то поставил на стол новые бутылки, принесённые с балкона, где они стояли в прохладе. Открыли, разлили, тихонько чёкнулись и выпили. «За спасение!»
Потом кто-то рассказал анекдот, который всех очень рассмешил. Музыку сделали погромче. Выпили ещё. Снова начались танцы. Потом началась, вначале тихонько, карточная игра.

Когда через час снова распахнулась дверь – опять какая-то зараза забыла её закрыть, выходя в туалет, на пороге стояли наши обалдевшие старики. Музыку тут же выключили и установилась мёртвая тишина. Комбат возмущённо и одновременно восхищённо воскликнул:
– Да вы, похоже, совсем бессмертные!
Мы несмело заулыбались. А комбат подошёл нетвёрдой походкой к столу взял пучок квашенной капусты и смачно захрустел.
– В общем, так, братва! Теперь вы, ну и мы – залётные! Эти ребята, что приходили, – Комбат показал за спину большим пальцем, – это комсорг общежития, комсорг факультета, член комитета комсомола и комендант общаги. Хотели вас всех исключить, в полном составе.
Мы побледнели, и с ужасом в глазах переглянулись. Старики довольно заржали,
– Расслабьтесь! Мы договорились заменить исключение на хозяйственные работы. Нужно что-то разгрузить – вы мухой летите вниз разгружать. Нужно убрать снег – вы уже стоите на улице с лопатами. И так далее. Короче, мы теперь типа штрафбата. Начальство закрывает глаза на наши…
Комбат постарался подобрать подходящее слово, ему подсказал второй Миша счастливым пьяным голосом:
– Элементы сладкой жизни!
– Точно! Спасибо, Миша. А мы за это прикрываем начальство своими трудолюбивыми безотказными телами. К вам, девушки, это не относится, – Комбат шутовски кивнул нашим одногруппницам, – вы обеспечиваете наш тыл! Готовите еду, накрываете на стол.
Снова вмешался второй Миша,
– И открываете бутылки!
Старики заржали, Комбат согласно кивнул,
– Не без этого!
Осмотрел нас всех, улыбнулся,
– Ладно, мы ушли. Веселитесь дальше, но тихо! До завтра!

* * *

Потом началась бешенная учёба. В прямом смысле бешенная! В школе у меня была своя методика: домашние задания я выполнял сразу после учёбы. Пришёл, пообедал, и за уроки. На свежую память всё делалось легко и быстро, плюс хорошо закреплялся материал, пройденный днём. И уже в 3-4 часа дня я был свободен, как птица.

В институте так не получалось категорически! С 8:30 утра шли очень насыщенные лекции и практические занятия. После трёх месяцев каникул, потом месяца колхоза руки совсем отвыкли писать. А писать и рисовать схемы с той скоростью, как это делал преподаватель на доске – было за гранью человеческих возможностей. После четырёх пар мы приползали домой где-то в 15:30, одуревшие и вымотанные. Мозг просто выключался, и мы падали поспать на часик-другой. Потом начинали заниматься, ужин, задания, задания, задачи, чертежи… Час ночи, два – а уроки всё не доделаны!

Это был натуральный ад. Какие-то крысиные бега. Запредельные учебные объёмы и нагрузки. Мы сетовали, и думали, что это какой-то просчёт педагогов, деканата, учебной части. Как мы были наивны!
Только на втором курсе, когда от нашей первоначальной группы из 30 первокурсников осталось лишь 15 человек, нам объяснили:

В ХАИ конкурс был небольшой: принимали почти всех желающих. А группы набирали ЗАВЕДОМО больше, чем нужно, в два раза. И на первом курсе давали огромные учебные объёмы, которые полностью выполнить было невероятно трудно. Только прилагая огромные усилия, недосыпая, обладая волей, дисциплиной и способностью переваривать тонны информации – можно было пережить первый курс. Это были действительно «крысиные бега»! Жёсткий и жестокий отбор. Не разовый, как у всех вузов, а в течение полутора лет. У деканата была цель – до конца второго курса все учебные группы должны стать меньше в два раза. Поэтому экзамены были жесточайшие, перед преподавателями тоже стояла задача: отсеять половину студентов.

Очень забавно и удивительно было общаться с нашими ребятами, которые «сошли с дистанции» по неуспеваемости. Оказалось, что их с огромным желанием принимали в любой другой ВУЗ, засчитывая все сданные экзамены и зачёты. Но самое интересное было другое: как ребята рассказывали про свою новую учёбу. «Мужики, представляете, я теперь круглый отличник! Получаю повышенную стипендию. По сравнению с ХАИ – полная халява. Уроков в два раза меньше, вообще не напрягаюсь, и при этом меня считают самым умным студентом в группе. Я как в сказку попал!»
Мы в ответ только ошарашено и неверяще, с ноткой зависти, качали головами.

Вот такая оказалась цена учёбы в престижном ВУЗе.

А в остальном нас баловали. Мы видели, как живут студенты в других институтах. Общаги у них, мебель, ремонты – были «не айс». А у нас на четвёртом факультете, в общаге и учебном корпусе, всё было новым, крепким, надёжным, относительно красивым. И стипендия была большой – 55 рублей в месяц! Вместо обычной 40. Повышенная – так вообще до 75. Это при «голой» зарплате инженера без премии и надбавок 120 рублей.

У нас был отличный стадион, бассейн, спортивные залы для борьбы, баскетбольные и волейбольные площадки. Оборудованные по высшему разряду лаборатории, испытательные стенды, море «живых» экспонатов и образцов техники. Свой небольшой учебный аэродром с боевыми самолётами «МиГ-23» и аэродромной инфраструктурой – для подготовки офицеров запаса на военной кафедре!

Нам рассказывали, что на обучение одного студента ХАИ в совокупности тратилась в год сумма, эквивалентная стоимости б/у автомобиля «Жигули» – 3000 рублей. «Жигули» в год!
Родина не жалела средств на подготовку авиаторов и инженеров-ракетчиков. Но и с нас требовала за это по-полной.

Был у нас и любимый предмет, на котором не требовалось выворачивать мозги и показывать чудеса скорости написания конспектов – «Введение в специальность». Занятия проходили в большой аудитории, заставленной настоящими ракетными двигателями в разрезе. Такой богатейший музей космонавтики. И преподаватель невероятно интересно рассказывал о трудностях и прорывах при создании двигателей, сравнения и факты, технологические тонкости и «волшебство» советских инженеров.

Ярко запомнился факт с тех занятий: двигатель для нашей ракеты был настолько продуман, прост и технологичен, что его цена составляла 20 тыс. рублей – стоимость одного гусеничного трактора. А у американцев двигатель того же класса обходился в полтора миллиона долларов. Это внушало огромное уважение и гордость. Сделать сложно и дорого может каждый, а просто и красиво – это искусство!

Глава 6. День рождения

За напряжённой учёбой незаметно подкрался ноябрь, и вместе с ним подошла дата моего 18-го дня рождения. Совершеннолетие! Дата очень важная и торжественная. Мои родные задарили меня денежными подарками. В те времена отправить кому-то средства можно было только через почту. Отправитель приходил, заполнял бланк из двух одинаковых половинок. Верхняя – отправлялась получателю, а нижняя оставалась на почте.

Всё, что приходило в общежитие, почтальон складывал на специальную стойку у вахтёра, прямо при входе. Получение почты всегда было волнительным событием: заходя в общежитие, мы видели стопку новых писем, и начинали радостно в ней шурудиться, выискивая послания себе или знакомым. Поработать местным почтальоном, доставив письма всем в комнату, было в порядке вещей. И вот мне парни приносят несколько поздравительных открыток и сразу два перевода по 25 рублей – от папы и мамы. А на следующий день ещё один – от наших друзей семьи, тоже на 25 руб.

Представьте: мой бюджет на день рождения составил целых 75 рублей! Гигантские деньги!
В те времена килограмм хорошей колбасы стоил – 3,5 р.; пачка «блатных» сигарет – 50 коп.; обед в столовой – 25…40 копеек.; кожаные ботинки – 15…30 рублей.
И я решил разгуляться по-полной. Мы сделали два похода на рынок, за один раз утащить всё были не в состоянии. Для особого колорита, мы с ещё одним Мишей по кличке «Одесса» (потому что он был из Одессы), купили свежей кефали. Чтобы было как в песне: «Шаланды полные кефали в Одессу Костя приводил». А напоследок, я вспомнил, что в нашей группе есть четверо курящих ребят. И решил шикануть – купил для них четыре пачки дорогих болгарских сигарет «Ту-134». Чтобы курили на дне рожденья козырно и душисто (пачка ядрёных сигарет без фильтра, которые обычно курили студенты, стоила тогда 10 коп.).

Проведение дня рождения назначили на воскресенье, чтобы было много времени всё приготовить и подготовить. С утра наша комната превратилась в филиал кухни. Ребята начистили целые вёдра картошки, нарезали горы мяса и овощей. А на кухне другая «смена» трудилась у плиты, словно сталевары, проливая литры пота. Я предусмотрел и это – мы с утра сходили в пивную и запаслись тремя 10-литровыми пластиковыми канистрами свежей пенной жидкости, утоляющей жажду. Поэтому «сталевары» на кухне были довольны, и не страдали от сухости внутри. Впрочем, как и резчики овощей. Восстановить водно-солевой баланс организма при тяжёлой работе было святым делом, и к канистрам с пивом не зарастала народная тропа.

Кефаль я решил превратить во вкусные заежки к пиву. Блюдо, конечно, не очень благородное, но очень вкусное. По сути – ломтики рыбы «фри» в муке со специями, солёные и хрустящие.
Так же, самолично нажарил отбивнушек из роскошной ароматной вырезки свинины. Мне, как шеф-повару всё подготовили, нарезали по указанным размерам, отбили так, как положено. Мне осталось выполнить только финальный, самый важный штрих – обмакнуть во взбитые яйца с мукой и специями и пожарить.
Пообедали мы «чем Бог послал»: картошечкой, солёными огурцами, и сняли пробу с отбивных. Получилось волшебно.

На вечер собралась большая тёплая компания. Началось с того, что я вручил подарки курящим: три пачки «Ту-134». А четвёртый наш курящий товарищ срочно уехал домой по какому-то важному семейному делу. Пришлось четвёртую пачку пока положить перед собой на стол. Мало ли, ещё кто-то придёт, подарю ему.

Когда все расселись, Миша Комбат встал, показал всем рукой, чтобы ждали, «сейчас всё будет!» и прошёл к двери. На пару секунд вышел, и вернулся с новенькой, блестящей гитарой в руках. Комбат тоже играл, и я за него порадовался, что купил себе такой красивый инструмент. Когда покушаем, все на ней обязательно поиграем. И попоём песни. А мою гитару – подарок мамы на 16-летие – случайно сломали в колхозе. Всмятку. Так что я был «безлошадным», и радовался каждой возможности подёргать струны.

Комбат неожиданно подошёл ко мне, а все ребята в этот момент хитро и загадочно заулыбались. Протягивает шикарный инструмент мне, и начинает говорить поздравительную речь. На словах «мы все скинулись на общий подарок», до меня вдруг дошло, что это моя будущая гитара. Не до конца веря в происходящее, я поднялся со стула и бережно, обеими руками, принял подарок. Я так расчувствовался, что невольно навернулись слёзы. С какой-то щемящей радостью осмотрел ребят, обнял и прижал инструмент к груди. Они довольно улыбались – подарок имениннику понравился. А внутри у меня бушевал вихрь благодарности, восторга и сладкого предвкушения.
– Спасибо, ребята! Честно, не ожидал такого. Это какой-то королевский, волшебный подарок! – я любя погладил гитару.
– На здоровье!
– Пользуйся!
– С днём рож-день-я! С днём рож-день-я!
И мне тут же вручили кружку с пивом. Мы весело и шумно «чокнулись», и праздник завертелся в полную силу.

Через пару часов, все сидели за столом сытые, довольные, изрядно пьяные и по очереди, кто умел, брали мою новую гитару и играли. А мы подпевали. Я сидел до предела довольный и расслабленный, словно поймал неземную «нирвану» радости, блаженства, покоя и удовлетворения. Со счастливым лицом качался на стуле, откидываясь назад в такт мелодиям. И как-то мой взгляд всё чаще и чаще начал падать на пачку сигарет «Ту-134», лежащую передо мной на столе. И вдруг пришла мысль: «А ведь это мои сигареты! Я могу делать с ними что захочу – и никто мне слова не скажет. А почему я не могу попробовать покурить свои собственные сигареты?! Имею право!»

Взял пачку, распечатал, достал сигарету. Понюхал. Запах табака был прекрасен. Зажал сигарету губами и потянулся за спичками. Неумело прикурил, попыхал, как паровоз, выпуская во все стороны клубы ароматного дыма. А потом вдохнул дым, и чуть ни навернулся назад вместе со стулом – закружилась голова. Моему нетрезвому сознанию эффект понравился. Народ вокруг хихикал, что я тоже начну курить, теперь не брошу. А я отмахивался, что это просто так, одноразовое баловство. Ну не могу же я не попробовать то, что сам купил – жадность не даст пройти мимо.

Но ребята оказались правы. Я начал покуривать, когда у нас были вечеринки со спиртным. Потом иногда по вечерам просто так. А потом всё, втянулся и стал заядлым курильщиком на долгие 20 лет. Какая ирония жизни: закурил в восемнадцать из-за жадности, а бросил в тридцать восемь — тоже благодаря ей. Я убедил себя, что сигаретные воротилы строят себе виллы и покупают яхты за счёт моего здоровья. Здоровья, которое я трачу, чтобы они зарабатывали. Мне стало так обидно, что я первое время, после того, как бросил курить, показывал мысленные факи бигбордам с рекламой сигарет: «Вот вам, а не мои денежки и здоровье!», и страшно радовался, что стал от них свободным.

Я пытался бросить и раньше, и даже не курил несколько месяцев, но всё равно возвращался. Когда приходилось ждать и волноваться, или просто сидеть без дела на работе — это было для меня самым тяжёлым испытанием. А сигареты позволяли чем-то заняться – провести «ритуал» табакокурения.

Потом, на старших курсах, чего мы только ни курили. Увлекались и трубками — в них шло всё подряд: от элитного трубочного табака, подаренного на праздник, до вылущенного из сигаретных «бычков» содержимого. То вокруг разливался благородный аромат, то тянуло удушливым дымом, словно от сгоревших старых носков. В тот период мы дарили друг другу на день рождения трубки, регулярно разбирали их и чистили специальными щёточками. Иначе они быстро забивались горькой смолой, и курить становилось противно. Это превращалось в настоящий медитативный ритуал.

Курили и сигары. С ними приходилось быть осторожными: мы так и не приняли странную концепцию курить их без затяжек. Это казалось противоестественным, нелепым и расточительным. Поэтому курили сигары, как обычную «Ватру» без фильтра — только очень толстую и многоразовую, кашляя и слезясь от каждой неосторожной затяжки. Мы по нескольку раз тушили их и раскуривали снова, храня недокуренные сигарные «бычки» в алюминиевых капсулах с винтовыми крышками. Вид у нас был, конечно, невероятно комичный: «бедные студенты» выходят на крыльцо учебного корпуса и важно раскуривают толстенные сигары, пуская клубы дыма, как воротилы из кино про капиталистов. И при этом тоже обсуждали важные финансовые вопросы – у кого можно «стрельнуть» в долг три рубля до стипендии?

Одно время увлекались и папиросами. Белая картонная гильза торчала из зубов, а крошки табака неизменно попадали в рот. Стоило заговориться — папироса тут же тухла, и приходилось снова чиркать спичкой. Но в этом была и своя польза: папиросы не сгорали зря, как сигареты. Сигарета часто превращалась в столбик пепла, пока хозяин увлечённо спорил на интересную тему, или тасовал колоду карт.

Настоящим испытанием оказалась партия кубинских сигарет «Ligeros» — чудовищной крепости и сладковато-приторного вкуса (из-за бумаги, сделанной из сахарного тростника), от которых все шарахались, как от огня. А мы курили их полгода, лишь бы куда-то деть. У этих сигарет нашёлся и неожиданный плюс: довольно быстро все запоминали, какую дрянь мы курим, и переставали «стрелять». В студенческой среде хватало халявщиков, которые сами сигареты не покупали, зато с удовольствием курили японские «Чу Жи Е». Некоторые наши «харьковчане» пошли дальше: в левый карман клали «Ligeros» — для халявщиков, а в правый — свои любимые. Гениально и просто!

Глава 7. Чем бы студент ни тешился, лишь бы…

За окном ночь. А у нас, в комнате первокурсников, бурная жизнь. Кто-то делает уроки, кто-то смотрит телевизор, читает книгу, играет на компьютере... И как волны в тишине вспыхивают короткие беседы: то между двумя соседями, то вдруг захватывают всех, и комната наполняется оживлённым гвалтом.

– Вот интересно, а что будет, если с 5-го этажа уронить рояль?! – эту глубокую мысль мечтательно высказал Андрюха Дубров по кличке «Длинный», спортсмен баскетболист – наверное, разбудит весь район!
– Точно! А представляешь, если кто-то внизу окажется?!
– Да в лепёшку раздавит!
– А с асфальтом что будет? Наверное, раскрошится весь!
– Нее, асфальт крепкий, ничего ему не будет.
– Рояль полтонны весит. Пробьет дорогу, как миленькую!
– Не пробьёт!
– Нужен эксперимент!
– И где мы сейчас рояль возьмём?!
– Какой рояль, нафиг, лучше тебя вниз головой скинем – точно покрытие проломает.
– Есть другой метод. Давайте скинем с балкона гирю.
– Это мыыысль! А где мы гирю возьмем в 2 часа ночи?
– Вот это уже не вопрос. У нас же старшекурсники качки. Сейчас по комнатам пробежимся, одолжим гирьку!
– Или они одолжат твою голову – оторвут спросонья.
– Не писай в компот, там повар ноги моет!
– Ну, тогда пошли!

И мы с Мишей Одессой бодро зашагали по гулким пустым коридорам общаги ; в поисках гири. Можно сказать, что нам повезло с первой попытки. И даже просто повезло: минут пять мы стучали в дверь главного качка общежития, парня-богатыря, про которого подходят все описания Ильи Муромца, кроме бороды и возраста.

В ночной тишине коридора с эхом проворачивается замок, из возникшей темной щели появляется лохматая щурящаяся от света физиономия. Совсем недобрая. Но удивлённая нашим нахальством, и поэтому заинтересованная: «что могло такое случиться, чтобы "щеглы" осмелились «дедушку» будить?!»
– Игорь, у тебя гиря есть? – спрашиваю заискивающе улыбаясь.
– Какая гиря!? – глазки нашего качка из сонных щёлок превратились в изумлённые кругляши.
– Килограмма 24, а лучше 32.
– Вы чего, совсем переучились?!! – богатырь недобро блеснул глазами из под нахмуренных бровей.
– Нет пока. Нам надо гирю с балкона скинуть. Посмотреть что будет. Вместо рояля.

По лицу старшекурсника одно за другим пробежали выражения недоумения, недоверия, подозрительности... И вдруг он весело, но тихо рассмеялся, привалился к дверной раме, согнулся, обхватив живот руками и затрясся в истерике.
– Не, ребята, ваша группа точно больная на голову! Заходите, вон она, в углу стоит, 24 кг! Только если она сломается – новую мне купите! И обязательно расскажете потом, как все прошло.
– Конечно, Игорь! Спасибо тебе огромное!

Мы схватили гирю и радостно потрусили к себе в комнату, неся вдвоём увесистую железяку.

Одногруппники встретили нас бурей восторгов. Засыпали вопросами:
– Как вам удалось добыть такое чудо НОЧЬЮ?! Подкуп, кража, взлом?
– Повезло, – отвечаем довольные.

Итак, эксперимент! У нашей комнаты имеется огромный балкон, тянется вдоль стены метров на 6. Поэтому все зрители свободно заняли места под ночным звёздным небом и, замерев, наблюдают, как мы с Мишей переносим гирю за перила.
Три, два, один, старт! И мы отпускаем чугунную рукоять. Гиря как будто удивилась, на мгновение зависла, и, лениво разгоняясь, устремилась в темноту. А тишину летней ночи разорвал наш восторженный крик.

Внизу приглушенно тукнуло. "Есть контакт! Бежим вниз смотреть воронку!". И наше дикое стадо «гамадрилов» ломанулось через всё общежитие к выходу. Старенькая вахтерша проснулась, и встретила нас решительным недовольством:
– Чего вы шумите?! Куда собрались?! Там заперто! После 23-х не положено!
– Пожалуйста, выпустите нас на секундочку! Мы гирю с балкона уронили.
– Какую гирю? – вахтерша потеряла боевой пыл и растеряно нас разглядывала, пытаясь понять: в чём подвох.
– Ну, мы занимались-занимались, мозги устали, и мы решили немного покачаться на балконе. Вот гиря и упала. Случайно. А вдруг она кого-то убила?!
– Господи! Да не дай Бог! Скорее идём, скорее, да где же эти ключи?!
Под причитания бабушки мы, серьёзные и решительные, вышли на улицу и побежали к месту испытаний.
– Всё в порядке, никого не задело! – кричим вахтерше.
– Ой, ну слава Богу! Слава Богу!

Обступаем со всех сторон лежащую на боку гирю, отблескивающую черными круглыми боками. Андрей включает фонарик, и освещает испытательный полигон. Нашим жадным взорам предстает небольшое сферическое углубление в асфальте, точно повторяющее форму гири. Глубиной сантиметров пять. Молчим. По очереди трогаем гладкие стенки "воронки".
– Дааа. Асфальт очень крепкий.
– И гиря крепкая! Смотрите – только немножечко краска поцарапалась.
– Получается, что рояль бы ничего не расколол...
– Точно! Асфальт рулит!

Под внимательным взглядом бабушки-вахтерши возвращаемся в общагу.
– Ну что там, сыночки, ничего не сломалось?
Показываем ей целую гирю,
– Да, всё в порядке, бабушка! В асфальте лишь ямка маленькая. Вот такая. – и показываем пальцами рост дюймовочки.
– Подишь ты, какая дорога крепкая! – бабка тоже оказалась не лишена исследовательского духа, – Ну, дай Бог, дай Бог! Идите спать скорее, от греха подальше. И больше на балконе не занимайтесь, не выпущу!
– Спокойной ночи, бабушка!

* * *

Миша «Одесса» был не только одесситом, но и заядлым авиа и ракето-моделистом. И в этом мы нашли друг друга. Я с детства фанател по изготовлению всяческих взрывпакетов, стрелялок и фырчалок. А Миша имел золотые руки, знал как, и умел делать корпуса ракет.
Передо мной была поставлена задача: в кустарных условиях комнаты общежития разработать и наладить производство малого ракетного двигателя.

Что у нас было под рукой?
Клей ПВА и канцелярский клей.
Фольга от шоколада и сигарет.
Старые газеты.
Нитки.
Селитра.

А больше ничего и не надо! Первое, что мы сделали: развели в миске с горячей водой  селитру (кстати, у нас в общаге всегда была горячая вода в кранах), и макали в неё нарезанную газету. А потом сушили её на нашей длиннющей батарее. Когда бумага высохла, испытали «огневое зелье» на балконе – селитровая бумага жарко и быстро сгорала, выделяя массу дыма и тепла.

Ура! Ракетное топливо готово!

Следующая задача – корпус двигателя. Он должен решать две задачи:
1. Чтобы его не разорвало изнутри давление горящего топлива.
2. Чтобы он не пропускал тепло через свои стенки, потому что корпус ракеты планировалось клеить из альбомных листов бумаги.
3. Чтобы он сам не расплавился.

Сама по себе фольга для этих целей не годилась. Она хорошо проводила тепло, а алюминий, из которого она была сделана, легко плавился от жара горящей селитровой бумаги. Мы попробовали сделать несколько таких двигателей, но все они почти сразу прогорали, в самых неожиданных местах, выпуская сбоку или спереди ещё один факел пламени. Тупик.

И тут мне в голову пришла мысль: тепло очень плохо проходит через слоёные материалы. Преподаватель на занятиях по введению в специальность рассказывал, что напыление на стенки камеры сгорания тонкого слоя хрома позволило снизить поток тепла в корпус двигателя в четыре раза. А что, если чередовать между собой слои фольги и бумаги?! Бумага будет работать как теплоизоляция, а блестящая фольга – как отражатель. И сделать такой слоёный пирог было совсем несложно. Просто взять фольгу, сверху положить простую газету, и обернуть в несколько слоёв «горючую шашку» из селитровой бумаги. С каждым оборотом будет появляться новый слой бумаги и слой фольги.

С радостным азартом я изготовил опытный двигатель. Мы с Мишей закрепили его на балконе и созвали «приёмную комиссию». На балконе собрались все, кто был в этот момент в нашей комнате.
Я достал из кармана коробок спичек и торжественно подал себе команду:
– Зажигание!
Поднёс горящую спичку к фитилю, он тут же вспыхнул оранжевым пламенем, и начал быстро укорачиваться. Миша выкрикнул,
– Есть зажигание!
Из сопла начала выходить струйка дыма. Кто-то из ребят тут же отметил голосом командующего полётами в центре управления:
– Продувка!
– Струйка газа сменилась на тугую струю пламени с искрами, и раздалось громкое злое шипение.
– Есть тяга! Есть отрыв!
Несколько секунд мой маленький двигатель держал яростный напор, а потом разом всё стихло, и из сопла потянулся лишь слабый дымок.

Парни из «приёмной комиссии» радостно загалдели и захлопали в ладоши. Испытание было признано успешным!

Но нужно было провести ещё дефектоскопию – аккуратно разобрать корпус, и посмотреть, что с ним произошло изнутри. Я взял ещё тёплый столбик фольги в руки, а Миша осторожно разрезал лезвием нитки, которыми он был туго обвязан. Потом я аккуратно начал разматывать слой за слоем, и мы убедились, что бумага на наружных слоях даже не пожелтела – значит, температура была совсем небольшой. И значит бумажный корпус не пострадает. Разматывая дальше, слой за слоем, мы видели, как бумага сначала желтеет, потом коричневеет, а потом рассыпается чёрным пеплом.
В общем, всё было так, как и задумывалось.

Двигатель у нас теперь был, и Миша радостный, что всё получилось, принялся мастерить корпус ракеты из альбомных листов, намазанных клеем, туго наматывая на «оправку» из ручки швабры. Срок готовности был намечен на завтра: «Высохнет как раз, как придём с пар».

С занятий мы шли в общагу с радостным предвкушением: через пару часов состоится первый старт нашей экспериментальной ракеты!
Миша доделывал корпус, приклеивая к плотной белой бумажной трубке стабилизаторы. И вдруг кому-то пришла светлая мысль, что у ракеты должен быть экипаж космонавтов-испытателей. А кто у нас лучше всего подходит на эту роль? Чтобы был сильным, выносливым и живучим? Конечно, тараканы!

И парни азартно рассыпались по коридору ловить в пустые спичечные коробки наших будущих космонавтов. Перспективными местами были признаны общая кухня (где стояли две газовые плиты и две мойки) и хлебницы в комнатах соседей.

Миша радостно провозгласил, что всё готово, осталось установить двигатель, усадить в кабину экипаж и закрыть головной обтекатель. Я с гордостью протянул Мише своё новое изделие, выполненное по новой технологии – размером с половину кубинской сигары, может чуть толще.
Двигатель встал как родной на своё место. Позвали охотников за головами и они принесли улов – пять упитанных, в хорошей физической форме тараканов. Они бодро выбежали из коробков в тёмную трубку ракеты и занялись предстартовой подготовкой. Мы позаботились об экипаже, положив внутрь запас продовольствия – несколько  крошек хлеба.
Миша плотно вставил конус носового обтекателя в трубку. Под взглядами множества зрителей мы торжественно установили ракету на стартовый стол, созданный коллективом будущих инженеров на подоконнике со стороны балкона. Он имел наклонённую в сторону улицы направляющую, в которую вставлялась ракета, чтобы во время разгона она никуда случайно не отклонилась и не врезалась.

И вот, настал волнительный момент: всё было готово к старту. Коллектив разработчиков и приёмная комиссия волновались. Это был первый запуск – могло случиться что угодно. Врачи проверили состояние экипажа – постучав по корпусу ракеты и прислушавшись, дали заключение, что экипаж здоров и полон сил, бегает по салону – к вылету готов!

Начался обратный отсчёт. Причём, считали все, радостным и возбуждённым хором:
– Девять, восемь, …. три, два, один.
– Зажигание!
Миша чётко, с первой спички, зажёг фитиль. Двигатель начал набирать мощность.
– Старт!
И ракета, как пуля, под злобное громкое шипение, сорвалась с направляющей и взмыла вверх на огромной скорости, оставляя тонкий дымный след. Вскоре она стала неразличимо маленькой и пропала в вышине.
Народ ликовал: первый же старт завершился полной победой инженерной школы 413 группы! Нашей ракетной программе быть!

С грустью отметили героизм экипажа испытателей, которые отдали свои жизни ради победы науки и техники, ради прогресса. Мы даже выпили не чокаясь портвейна, корча скорбные лица. Кто-то даже пустил слезу.

Глава 8. Экзамены, удача и шпаргалки

Подход к экзаменам у преподавателей ХАИ был …. скажем так, специфический. Профессор кафедры физики Падалко – высокий сухой пожилой дядька с иронично-едким выражением лица – любил повторять:
– Ответ на все вопросы в билете – это только допуск к началу настоящего экзамена!

Методика была проста и коварна. Например, за семестр было изучено шесть тем. Препод, после того, как ты ответил по билету, начинал задавать «доп. вопросы» – по одному из каждой темы, вразброс. И внимательно следил за твоей реакцией. Если слышал в голосе неуверенность, тут же начинал «ковырять» вопросами именно этот раздел. В итоге, если ты не знал хоть одну тему – двойка была гарантирована. Не ответил на три доп. вопроса по теме – на пересдачу, будьте любезны.

В ХАИ преподаватели были вообще очень жёсткие и принципиальные. Как нам говорили, на каждое преподавательское место был конкурс из четырёх человек. Повышенная зарплата, прекрасное оборудование учебных аудиторий, престиж – делали преподавателей ХАИ элитой среди коллег. Поэтому за свои места педагоги держались крепко. Никаких взяток, никаких послаблений студентам. За все годы учёбы я видел лишь один случай: преподавателю по математике через близкую родственницу передали бутылку коньяка, чтобы он поставил тройку и не заваливал студента, потому что он тяжело простыл и не мог нормально готовиться к экзамену. Тройку за взятку! И это был уникальный случай.

Понятно, что на экзаменах преподаватели строго следили, чтобы никто не списывал. Уличение в использовании «шпор» автоматически отсылало студента на пересдачу, сразу.
Три пересдачи или двойки за сессию – автоматический вылет из института.
Каждую сессию у нас было 10-12 зачётов и экзаменов. Так что шансов вылететь было предостаточно.

Был зафиксирован  в студенческом эпосе один уникальный случай, случай-легенда, когда страшный и ужасный профессор Падалко не поставил двойку за списывание. Однажды он заметил у студента «шпору» типа «гармошка». Она состояла из длинной бумажной ленты, которая многократно складывалась «гармошкой», чтобы помещаться в ладонь. И на ленте писались ответы, формулы и схемы, мелким почерком.
Профессор собирался, как обычно, выгнать «залётчика», но его заинтересовала толщина «гармошки».
– А ну-ка, давай проверим, насколько ты серьёзно готовился к экзамену. Если твоя шпора дотянется от моего стола до стены, – препод показал пальцем до какой, – поставлю тройку!
Перепуганный студент неуверенно кивнул, протянул профессору конец своей шпаргалки, и начал отступать к дальней стене, распуская своё изделие. Дошёл до стены, обернул шпаргалку вокруг стула, и ещё прошёл три метра в обратную сторону.
Падалко пришёл в восторг и три раза хлопнул в ладоши,
– За такое старание не жалко поставить и четвёрку!
Взял зачётную книжку студента, и поставил в графу «Оценка» – «Хорошо». Расписался и отдал обалдевшему, не верящему в своё счастье парню.

Это был единичный случай. Но о нём знали абсолютно все студенты, в красках передавая легенду первокурсникам.

Я тоже несколько раз пользовался шпаргалками, причём даже придумал два новых способа «обмана системы».
Первый был совсем циничный. Когда этот способ был раскрыт – какой-то глупый студент «спалился» – был жуткий скандал. После него преподаватели стали проверять все справочники, которые приносили на экзамен студенты.
Способ был до безумия простым и наглым. Во время подготовки к экзамену по истории КПСС, мой задумчивый взор упал на две книжки, лежащие передо мной на столе. Мне всегда было трудно запоминать имена и фамилии, а тут были сплошные они. Я подумал: «Если на экзамен можно брать с собой материалы XXVII съезда КПСС, то почему бы ни поменять на этих книгах обложки?!»
Сказано – сделано! Я аккуратно отделил материалы съезда и учебник по истории КПСС от своих обложек, и тупо поменял местами, аккуратно приклеив клеем ПВА. Получилось идеально: внешне не отличить!

Придя на экзамен с красной книгой «Материалы съезда», я с умным видом «выписывал» из неё цитаты, а на самом деле нагло передирал учебник под носом у препода. Всё прошло как по маслу.

Моей ошибкой было то, что я дал попользоваться моим творением товарищу из другой группы, а он – своему товарищу. Книга пошла гулять по рукам, и кто-то то ли «спалился», то ли «стуканули». И после этого «лафа» закончилась.

Второй способ был не менее циничным. Я брал два двойных листа, и на одном писал краткую «выжимку» конспекта – формулы, основные тезисы, правила, цифры… Этот лист я вкладывал в чистый, заходил на экзамен, брал билет и начинал готовиться. Если я что-то не мог вспомнить, или нужно было уточнить, я переворачивал внутренний лист, типа я просматриваю свои записи, и дело в шляпе.
Главный фокус был в том – как избавиться от шпаргалки. Преподаватели остро следили за нашими руками, убирать их со стола было равносильно признанию в списывании. Да и незаметно убрать большой двойной лист, сидя напротив экзаменатора – нереально. Но ведь у преподавателя есть и свой стол! Вот в него, когда садился рядом отвечать по билету, я незаметно и засовывал свою шпаргалку. Конечно, это требовало хладнокровия и ловкости рук. Но я потренировался, отработав «присед с засовыванием» до автоматизма. В любом деле главное – тщательная подготовка. Так нас учили педагоги.

* * *

Немаловажное место, конечно, занимала удача, которая приходила иногда на помощь в совсем безвыходных ситуациях.

На второй, летней сессии первого курса я схлопотал двойку по векторной алгебре. Как-то вот у меня не сложились «отношения» с матрицами. Не мог их почувствовать и ощутить, увидеть логику. Нужно было тупо зазубривать, а с этим у меня всегда были проблемы. Не понимая логики, не видя «процесса», я терял суть и часто ошибался.

В июле я приехал в Харьков на пересдачу. Понятно, что все ребята были на каникулах, и я в нашей комнате оказался совершенно один. Вечером засиделся за повторением конспекта допоздна, поставил будильник на 8 утра и лёг спать. Экзамен был назначен на 9.
Просыпаюсь, сладко потягиваюсь, смотрю на будильник – 4 утра. Странно, комната залита солнечными лучами, с улицы раздаётся гомон птиц, шум машин... В четыре утра так не бывает. Дотягиваюсь до своих наручных часов – почти 10 утра!!! Меня словно обдало жаром. Я как ошпаренный вскочил с кровати, заскочил в помывочную, наскоро умылся, нацепил одежду и помчался в наш учебный корпус.

Взбежал по лестнице на третий этаж, нашёл нужную аудиторию. Захожу – стоит полная тишина, аудитория заполнена сосредоточено пишущими ответы «двоечниками». Слышно только редкое шуршание бумаги и скрипы мебели. Преподаватель удивлённо на меня смотрит. Я – смущённо – на него. Немного запыхавшимся голосом говорю:
– Студент Кожеванов, прибыл на пересдачу. Простите за опоздание – будильник встал, не зазвонил.
Препод скашивает глаза на часы, лежащие перед ним на столе. Скептически качает головой,
– У тебя 20 минут до окончания письменного экзамена, Кожеванов.
Я обречённо, но решительно киваю, отдаю зачётную книжку и выбираю билет. Осматриваю аудиторию – есть только одно свободное место – напротив стола экзаменотора. Сажусь, начинаю писать ответ на первый вопрос. Всего их пять. Для получения тройки необходимо правильно написать три. Но я не успеваю. Преподаватель пристукивает ладонью по столу,
– Всё, время вышло, сдаём ответы!
Народ в аудитории мнётся, судорожно пересматривает свои записи. Никто первым выходить на экзамен не хочет.
И тут препод выдаёт бонус:
– Кто идет первым, тому оценка на бал выше!
Я секунду обдумываю услышанное, и понимаю: это мой единственный шанс! Тут же привстаю, наклоняюсь вперёд, и припечатываю свой лист с ответами на стол экзаменатора. Собираюсь выйти из-за парты, чтобы сесть, как положено, рядом с ним, но преподаватель, снисходительно улыбаясь, показывает рукой: не нужно, сиди.
С лёгкой улыбкой водит по моему экзаменационному листу кончиком ручки. Потом поднимает на меня глаза, и уже откровенно улыбаясь, говорит:
– Ну что, Кожеванов, на два вопроса ты ответил, это твёрдая двойка. Плюс, обещанный бал за смелость. И того: «удовлетворительно». Пишет в моей зачётке оценку, протягивает,
– Свободен, счастливчик!

Надо ли говорить, как я обрадовался. Сдал экзамен за полчаса! Проспав, без шанса его сдать! Спускался вниз походкой «парящего на крыльях счастья». Вышел на улицу, закрыл глаза и вдохнул полной грудью душистый, почти лесной воздух. Посмотрел на часы: «Тюю, так я ещё прекрасно успеваю на поезд домой!»

* * *

Был со мной и обратный случай.
В институте я делил предметы на две большие категории: нужные и ненужные. К первым относились точные науки, материаловедение и другие инженерные премудрости. А к ненужным я относил всякие философии, истории, английский язык, экономику… Как потом показала жизнь, я на этот счёт жестоко ошибался. Именно «ненужные» предметы пригодились бы мне больше всех. Пришлось потом самому постигать их основы и глубину: что экономики, что английского, что истории с философией. И очень часто я потом с себя иронично хихикал на этот счёт.

В общем, у нас должен был состояться экзамен по экономике. Так как предмет был «ненужным», то на его лекции я не ходил. Ходил только на практику. Ну и переписал конспект у одногруппника. В принципе к экзамену был готов.

Мы сидим на партах, болтая ногами, ждём экзаменатора, что-то обсуждаем. Тут открывается дверь и заглядывает очень молодая хорошенькая женщина. Скорее – девушка. И спрашивает,
– Это аудитория 316 ?
Я уверенно с напором отвечаю, часто сталкиваясь с тем, что разные группы путают аудитории:
– У нас тут назначен экзамен, это уже занятая аудитория, – с тем смыслом и интонацией, что проваливайте, вам тут ловить нечего.
Девушка тут же исчезла, закрыв за собой дверь. Но через несколько секунд снова появилась на пороге,
– Постойте, но ведь у меня тут тоже экзамен. По экономике. Вы 443 группа?!
И тут до меня начало доходить. Кажется, я дал маху…

Молодая преподавательница явно затаила на меня обиду. И за то, что не ходил на её лекции, и за то, что выгнал её из аудитории. Поэтому поставила мне трояк и назидательно в конце сказала, подняв миниатюрный пальчик:
– Своих преподавателей нужно знать в лицо!

* * *

Иногда подводила допотопная техника. В те времена программы для персональных компьютеров часто хранили на обычных магнитофонных кассетах. Можно было и на больших таких дискетах, но купить их было проблематично и дорого. Все персональные компьютеры «Искра» в нашем институте «кушали» оба этих носителя.

На практических занятиях по сопромату мы активно учились делать расчёты на прочность используя вычислительную технику. По методичкам писали программы, которые выдавали «эпюры нагрузок» – показывали, как распределяются силы, действующие на балку.
Я любил программирование, любил сопромат – это были очень «правильные», нужные и интересные предметы.
Свои программы мы писали в аудитории вычислительной техники, записывали их на кассеты, а на зачётах вставляли их в компьютер педагога, и она смотрела результат работы наших творений.
И вот, наступил день сдачи зачёта, я захожу в кабинет к маленькой сухонькой бабушке по фамилии Зайцева. Но характер у неё был совершенно не заячий. Стальной, решительный, жёсткий, властный. Студентов она держала не просто в ежовых, а в стальных ежовых рукавицах. Мы её жутко боялись и уважали. Она вела практику по сопромату, и так нас за семестр дрессировала, что сдача экзамена по теории потом казалась проще пареной репы.

Я достаю из дипломата свою кассету, вставляю в её компьютер, начинается считывание программы, и на середине происходит ошибка. Перематываю кассету, запускаю считывание – снова ошибка! И третий раз. Доцент Зайцева грозно хмурится и безапелляционно говорит:
– Незачёт!
– Анна Николаевна, это кассета что-то барахлит. Всё работало! Вот, у меня даже распечатки программы есть! – судорожно достаю из дипломата листы.
Она смотрит на меня совсем сердито,
– Незачёт! Вам что, молодой человек, нужно три раза повторять?!
Я, почти плача от обиды и бессилия, складываю руки на груди в мольбе,
– Давайте ещё раз попробуем, пожалуйста. Давайте головку магнитофона протрём?
Стальная бабушка на секунду задумывается, кивает и показывает рукой на полку. Я вижу там бутылочку со спиртом и вату. Быстро произвожу привычные манипуляции по протиранию головки магнитофона от налипшей грязи с кассет. Дую на неё, чтобы испарился спирт, и с надеждой и трепетом вставляю свою кассету.
Когда программа успешно загрузилась и заработала, я думал, что упаду в обморок от облегчения.

Глава 9. Второй отдел

Второй отдел (именно так, с большой буквы и пониженным голосом) следил у нас в институте за соблюдением секретности. Чтобы не завелся в наших рядах изменник Родины, завербованный иностранной разведкой. Но больше, конечно, чтобы студенты привыкали к секретности. Так сказать, с младых ногтей — на уровне рефлекса — приучали нас её соблюдать. Для этого создавалась атмосфера сохранения тайны во всём, что касалось нашей будущей специальности. Мы записывали лекции по ракетным двигателям в специальные секретные тетради – прошитые, с пронумерованными страницами (чтобы не вырвали и не утаили листы), и опечатанные сзади бумажкой с печатью, наклеенной поверх прошивной нити.

Представительница второго отдела в секретной комнате, где хранились наши конспекты и чертежи, объясняла и показывала, как правильно сшивать и опечатывать документы, как проверять целостность защиты. Какие бывают уловки врагов, чтобы мы были к ним готовы.
После лекций особо секретные тетради сдавались секретчику группы – нашему товарищу по комнате Станиславу. А назначили его потому, что в тот момент его с нами не оказалось, и кто-то, в шутку, выкрикнул его фамилию, когда спрашивали «Кто хочет быть секретчиком?» Да, мы были не ангелы, всего лишь студенты.
Станислав собирал конспекты в чемодан, утапливал нитки от двух его половин в специальное углубление с пластилином, и запечатывал личной латунной печатью с личным номером.

Подготовка к экзаменам по секретным предметам велась только вместе, всей группой. Нам открывали запечатанную пластилиновой печатью с нитками секретную аудиторию. Она отличалась от обычной тем, что окна были плотно завешены тяжёлыми шторами (чтобы враги ничего не подсмотрели и не подслушали). Стас получал в секретной комнате под роспись секретный чемодан, и в секретной аудитории его вскрывал, раздавая нам наши секретные конспекты. Два часа мы учили конспект, потом сдавали Стасу в чемодан, до следующего раза.

С чертежами было тоже всё очень заморочено. Мы приходили в секретную комнату, предъявляли студенческий билет, и под роспись в журнале получали наши ватманские листы. Каждый имел свой уникальный номер-шифр, отмечаемый в журнале. С этими листами мы шли в секретную проектную аудиторию с кульманами и завешенными непроницаемыми шторами окнами. Чертили свои курсовые и дипломные проекты, а потом сдавали чертежи назад в секретку.

Некоторые студенты считали, что чертить в аудитории неудобно: ни чаёк с бутербродом попить, ни музыку включить, ни полежать, если устал. И брали чертежи в общагу, там работали, а к закрытию секретки приносили их сдавать.
Секретчицы знали эту тягу студентов, и сразу проверяли температуру ватманских листов рукой. И если они были холодными, то студенту устраивалась очень неприятная, показательная, жёсткая выволочка, с непустой угрозой в следующий раз получить исключение из института. Как правило, одной такой встряски хватало надолго — и самому провинившемуся, и всем его друзьям.

Всё, связанное со вторым отделом, было очень серьёзно. Достаточно было подозрения в неблагонадёжности, чтобы студента навсегда отлучили от всего секретного на просторах СССР. А это означало – никакой работы или учёбы, связанной с авиацией, космонавтикой, приборами и многим-многим другим. Навсегда.

Поэтому, вызов во второй отдел меня серьёзно встревожил. Почему меня одного вызвали? Что я натворил? Ракеты самодельные с балкона запускали – было. Но ведь это не разглашение тайны, так, баловство. Может из-за родственников? В России дядя и двоюродный брат моряки, за границу плавают. Тетрадь с секретными лекциями на месте, проверил... Блин, как-то всё это стрёмно!

Захожу в главный корпус, второй отдел на первом этаже. Останавливаюсь перед дверью. Глубокий вдох, как перед прыжком с пирса, и тяну ручку на себя. В предбаннике никого, справа дверь открыта, и в кабинете сидит на стуле около письменного стола наш зам. декана Шудько. И улыбается. Я вежливо:
– Здравствуйте... – а сам вообще не понимаю, почему он тут?
– Проходи, Кожеванов, присаживайся. – сажусь напротив и молчу растеряно.
– Удивлён?
– Да. – киваю два раза.
– Будет у нас сейчас очень серьёзный разговор, Дима – хмурит брови Шудько – от которого очень многое в твоей дальнейшей жизни будет зависеть. Прежде чем отвечать, очень-очень хорошо подумай.

Мы изучили твоё личное дело, и видим, что у тебя хорошая семья, папа пограничник, и всё в предыдущей жизни было правильно. Тебе можно доверять. Ты, конечно, знаешь, что такое Комитет Государственной Безопасности, КГБ. – я опять два раза киваю – Мы контролируем очень многое. Наша цель – обеспечить безопасность Страны! Безопасность всех советских людей! А чтобы эту задачу выполнять, необходимо обладать информацией. Что бы вовремя предупредить любую возможность, даже намёк на мысль об измене, мы получаем правдивую, своевременную информацию от надёжных людей. Это очень важная работа.

Предупредить преступление или проступок гораздо важнее, гораздо правильнее, чем потом умело разбираться с его последствиями. И мы даём тебе возможность присоединиться к этой важной, и почетной работе. Конечно же, мы помогаем своим сотрудникам. И всячески их поддерживаем. Престижная работа, продвижение по службе, квартира, премии – это даже не обсуждается. Будет всё!

Я слушал и краснел. С первых фраз понял – ЧТО мне предлагают. Молнией пронеслись рассказы моего бати про «стукачей». Как мне было гадко даже слушать, не то, что сидеть за одним столом с человеком, улыбающимся тебе, заводящим задушевные разговоры, а потом строчащим на тебя доносы... Осознание реальной опасности, КАТАСТРОФЫ, накрывало меня, как плотное горячее одеяло. Я понимал, что может сделать второй отдел. Как может обрушить мою жизнь, карьеру отца, мамы, будущее сестры и брата. Ошеломляющий страх сковал тело, руки мертвой хваткой схватили колени, я мог только кивать.

– Так вот, – непринуждённо продолжал Шудько – для начала необходимо просто наблюдать за своими одногруппниками. Слушать что говорят, чем живут, с кем общаются, что читают... И раз в месяц сдавать отчет. Задача несложная, но очень ответственная. И её выполнение откроет перед тобой самые грандиозные перспективы! – зам. декана поднял вверх указательный палец – Подумай пару минут и скажи, что ты по этому поводу думаешь.

Шудько легко встал со стула, медленно подошел к открытому окну и закурил. Я не шевелился, уставился в пол и напряженно думал. Иногда ощущая на себе ободряющий взгляд.

«Что делать? Что делать? – крутилось в голове – если я откажусь, семью могут постичь огромные неприятности. Если соглашусь – как я смогу жить? Смотреть в глаза друзьям, собратьям, и доносить на них?! Это невозможно! Чем я буду после этого? Как смогу жить? Это… лучше умереть! Невозможно! Нет!»

Всё внутри восставало против работы «стукачом». Выворачивало, скручивало и обдавало жаром.

Зам декана докурил. Затушил в пепельнице на подоконнике окурок. Сел рядом, и улыбнулся. Мол, «ну чего ты?! Жизнь прекрасна!».
– Ну, Дима, решил? Будешь помогать защищать Родину?
У меня во рту сухо, так, что язык прилипал к нёбу и зубам. Попытался говорить, а вышел какой-то хрип. Прокашлялся.
– Я тщательно всё обдумал. Спасибо за оказанное доверие. Но я не смогу. Я не смогу жить с людьми, на которых буду писать отчеты. Я не смогу. Это невозможно.

Сказал это — и уронил голову на грудь, готовый услышать любую, самую ужасную весть. Я сделал свой ВЫБОР — окончательный и бесповоротный. И испытал огромное облегчение, как будто мучительно поднял, а потом бросил тяжелейшую штангу.

– Ну, нет, так нет. Хорошо. Свободен, Кожеванов.
Я не услышал в голосе зам. декана ни угрозы, ни сожаления, ни горечи. Как будто он мне предложил яблоко, а я сказал, что сыт.
– До свидания, Александр Иванович.
– О нашем разговоре никому не рассказывать! Ни-ко-му!!! Это в твоих же интересах.

Я шёл в общежитие оглушённый и подавленный, не видя ничего вокруг. В голове крутились сценарии — один ужаснее другого. Я готовил себя к любым поворотам — вплоть до тюрьмы, вплоть до смерти.
Добрался до кровати, и провалился в спасительный сон.

На следующий день я ждал объявления о своём отчислении из института. Удивительно, но прошла первая пара, потом лабораторная, вторая пара, и никто меня не вызывал в деканат. Никто не смотрел особым взглядом, как на человека, с которым всё кончено…
«Понятно! Документы готовятся. Это занимает время…», догадался я.

Но прошёл второй день, и третий. А через неделю мне нужно было зайти в деканат по делу. К нашему зам. декана Шудько. И он встретил меня, как будто ничего не было. Не было предложения, не было моего мучительного отказа… И я предположил, что наказывать меня не будут. Пока.

Но, до самого окончания института, я всё равно ждал, что эта история где-то, когда-то «вылезет мне боком»…

Глава 10. Нежелательные обитатели

В прошлом веке дома кишели жизнью не только человеческой. Тараканы, клопы, мыши и блохи встречались почти повсеместно – эффективных, как сейчас говорят, перманентных средств для борьбы с вредителями и паразитами у населения не было. Не обошло это явление и наши общаги. Причём, всем перечисленным набором.

Легче всего оказалось справиться с блохами. Как оказалось – они категорически не переносят табачного дыма. Достаточно было окурить наши деревянные полы при закрытой комнате, и всё, блохи пропадали надолго.

С клопами у нас была целая битва! Первое, что мы сделали – переклеили обои. Обнаружилось, что эти гадские мелкие кровососы устраивали гнёзда чуть ли не в каждой обойной дырочке! Обои до нас кто-то клеил не очень умело, оставляя пустоты на неровностях стен – в них клопы и устраивали свои «норы». Вскоре пришла зима, с очень хорошими холодами. Кто-то вспомнил, что в старину, чтобы избавиться от паразитов, в стужу дома оставляли на несколько дней, уходя к соседям, чтобы все вредные «жильцы» повымерзали. Мы поступили так же: договорились о временном расселении в комнаты к друзьям, и вытащили всю мебель, матрасы, где могли жить клопы, на наш большой балкон – охладить теплолюбивых поселенцев до -20 С.
Помогло! О клопах мы забыли.

А вот тараканы оказались неизбежным злом. Мы пытались применять купленные на базаре «карандаши от тараканов», всякие порошки, липучки, но нашим тараканам всё это было до лампочки. В итоге мы к ним просто привыкли.

Шестилапые насекомые любили тёплые места, а ими являлись в нашей комнате электронные устройства: стационарный стоечный магнитофон, самодельный крутой усилитель и отличный проигрыватель грампластинок со всеми «наворотами»: стробоскоп для точной регулировки скорости, микролифт плавно опускающий лапу с иголкой на пластинку, и возвращающий лапу на место, когда пластинка закончилась.
Эти дорогие, любимые нами вещи пришлись по вкусу и тараканам. И мы с ними жёстко конкурировали, даже воевали на этой почве.

Время от времени в магнитофоне переставали крутиться кассеты. При разборке оказывалось, что очередного таракана затянуло под резиновый пассик, и намотало на колёсико, измазав содержимым вредителя тонкий механизм. Или просто его заклинив. Так же таракашки устраивали замыкания, наступив лапами на контакты – погибали и пропускали дальше через себя ток в качестве непредусмотренного разработчиками сопротивления.
В итоге нам часто приходилось разбирать аппаратуру и вычищать оттуда целые тараканьи «гнёзда».

Были и комичные случаи. Так, сваренный в супе таракан никого из нас не пугал, вызывая лишь шуточки, вроде «О! Мясо!» Всё было логично – насекомые являются прекрасным источником аминокислот, белков и витаминов, просто мы к ним не привыкли. А вот в Азии их жрут и не морщатся, только причмокивают от удовольствия.

До слёз смешно было наблюдать реакцию приглашённых в гости девчонок, когда кому-то из ребят в рот попадал таракан, пробравшийся в коробку с заварным кофе. Студент аккуратно вытаскивал его изо рта и радостно объявлял: «О, тараканчик!» Кидал его в мусорное ведро, и дальше, как ни в чём ни бывало, продолжал пить благородный напиток.

С мышами мы боролись в стиле котов – просто отлавливали. Я выдумал целую методику — с огрызком карандаша, большой эмалированной миской, толстой ниткой и куском фанеры. Ещё нужен был какой-нибудь студент. Чаще всего им был я сам.

Рабочая схема следующая:
Ночью, когда всё умолкало, напротив дивана на пол вверх дном устанавливалась миска.
Один её край приподнимался и опирался на огрызок карандаша.
Под миску нужно было положить кусочек свежего хлеба, шкурку от колбасы или кусочек сыра.
На диван укладывался студент с книжкой и её читал, держа в руке толстую нитку, привязанную к карандашу.
Стоило краем глаза заметить зверька, юркнувшего под миску, как дёргалась нитка — и «крышка» мышеловки захлопывалась.
Под миску просовывалась фанерка, поднималась, и через открываемую щёлку мышь вытряхивалась в трёхлитровую банку для «улова».

За пару часов ловилось от трёх до шести мышей. Так как я где-то на втором курсе стал заядлым полуночником, обожая читать по ночам книжки, поголовье мышей прореживалось очень хорошо и регулярно.

Особое место занимала утилизация пойманных мышей. Отпускать их было нельзя, потому что они снова начнут всё грызть, портить продукты и, совместно с тараканами, выводить из строя нашу радиотехнику. По какой-то странной прихоти мыши обожали провода с тефлоновой изоляцией, и они несколько раз залезали в наш суперский самодельный усилитель (который сделали Миша «Одесса» и Стас) и сгрызали эти самые провода.

Понятно, что мышек никто мучить не хотел, и требовались быстрые способы убийства вредителей. Каждый предлагал что-то своё, и мы устраивали целые «испытания», вызывавшие бурный интерес у всей нашей «банды». Я предложил два способа – смертельные инъекции, как поступали с преступниками в США и Европе, и способ, о котором я прочитал в книгах про сражения в Атлантике во времена Второй мировой войны. Когда люди попадали в холодную воду, они очень быстро остывали, сердце не выдерживало, и они засыпали вечным сном. Снега на балконе было полно всю зиму, поэтому воссоздать воды холодной Атлантики не было никаких проблем.

Было предложение создать «электрический стул» для мышей, по мотивом всё тех же американских тюрем. Но подумав, мы решили сделать на его основе электрическую ловушку для хвостатых вредителей. В центре пластины из текстолита устанавливался штырёк с наживкой, а вокруг делались дорожки, на которые через одну подавался плюс и минус от конденсатора. Логика была проста: мышь, подбираясь к наживке, по-любому коснётся разными лапами разных полюсов, и через её тело пройдёт разряд. Наступит моментальная гуманная смерть.

Идея была отличной, но по какой-то причине она не заработала. То ли мышам не нравился текстолит, то ли, что мне кажется наиболее вероятным, они чувствовали напряжение электрического поля и оно их отпугивало. Хитрые маленькие твари!

Ну и, конечно, мы купили несколько классических пружинных мышеловок. Они прекрасно справлялись со своим делом, но вынимать оттуда перебитых пополам мышек было не очень приятно. Но был и плюс – они уже были мёртвыми.

О! Вспомнил о ещё одних несносных созданиях: комары! С ними у нас получился ужасный и забавный эпизод. На третьем курсе мы собрались поехать всей группой на маёвку за город. Вокруг Харькова находится множество лесов, речек, прекрасных диких мест для рыбалки и отдыха. Наши харьковчане знали несколько замечательных локаций, где можно было расположиться на природе, пожарить шашлыки, половить рыбку.
Решили ехать с ночёвкой, на два дня. В прокате взяли палатки и спальные мешки. Добыли казаны, удочки, снасти. Я вызвался наточить топор. Его привёз кто-то из харьковчан, но он был тупой до крайности, годный только переламывать ветки силой инерции.
Вооружившись напильником, оселком и ремнём с пастой ГОИ, я превратил широкое лезвие топора из звонкой стали в настоящий станок для бритья. Он так чисто брил волоски на предплечье, оставляя лысинку на руке, что приводил в восторг всех одногруппников. Все и так знали, что я маньяк ножей, но теперь убедились, что у меня совсем запущенная форма тяги ко всему острому.

Топор нас, кстати, очень выручил! Благодаря нереальной остроте работать им было очень легко и удобно. Оказалось, что лодка, которую мы взяли напрокат в лодочной станции на реке, была рассчитана на наличие подвесного мотора, который выступал как киль. А без него лодка была совсем неустойчивой на курсе и стремилась развернуться поперёк хода или даже задом. Пока мы дошли на вёслах до подходящего места для маёвки, чуть с ума не сошли. Намучились. Мы с Мишей, как «морские волки», сразу поняли, в чём проблема, и я решил сделать руль, как на яликах. Мы нашли корягу, и благодаря свойствам острейшего лезвия быстро вырубили прекрасный руль. Он цеплялся большим торчащим суком за корму лодки, а рукоятка сверху позволяла рулевому замечательно направлять маломерное судно по намеченному курсу. После этой доработки лодка никуда не виляла, шла быстро и точно.

А ещё мы свалили обнаруженный рядом с нашей стоянкой засохший дуб в полтора обхвата — всего за 43 минуты (мы специально засекали по часам). Нас было много, а топор один. И мы применили тактику максимального усилия – каждый рубил изо всех сил, сколько хватала дыхания. Как только запыхивался, тут же отдавал топор следующему. И так по кругу. В итоге у нас получился сразу огромный запас сухих дров. Плюс большое бревно, на котором удобно было сидеть.

Вообще, всё было прекрасно: замечательное место с плавным спуском к реке, всюду сочная яркая молодая зелень, голубое безоблачное небо, тёплое солнышко, восхитительный лесной воздух, пение птиц. И шашлыки прекрасно замариновались, получились очень вкусными, сочными и румяными.

Была и встреча с необыкновенными созданиями – двумя лошадями породы «тяжеловоз». Они спокойно стояли рядом с тропой вдоль реки, и с аппетитом ели свежую сочную траву. Один конь был коричневый, а второй – кремовой масти. Они были невероятно огромными! Пугающе огромными. Тяжеловозы перешагивали с ноги на ногу, при этом их огромные мышцы перекатывались под кожей. Копыта были невероятно широкими и мощными. Вообще всё в этих животных было воплощением силы и мощи.
Мы остановились, оглядывая округу, в надежде увидеть хозяев, чтобы они отозвали этих живых громадин от тропинки. Но никого не было. Кони не обращали на нас никакого внимания. Обхода не было – слева река, справа – забор какого-то хозяйства, и мы рискнули просочиться. И хотя эти гиганты вообще никак на нас не отреагировали, проходить мимо них было реально страшно. От них веяло такой силой и мощью, рядом с ними я казался таким мелким, таким немощным… Незабываемые острые ощущения.

В нашей маёвке оказалось и очень неприятное обстоятельство – только-только проснувшиеся комары: лютые, бесстрашные, массовые!

Мы взяли с собой репеллент, как-никак ехали в лес, но он помогал слабо. Сходить в туалет было настоящим испытанием. Комары, видя голенькие тёплые беззащитные участки тела, налетали со всех сторон жадно, ничего не боясь, буквально впиваясь в плоть с разгона, как мелкие дротики.
Вечером, когда стемнело, комары вообще озверели! Не помогал ни дым костра, ни вонючая жидкость.

Вот кому было всё равно, это нашему Мише «Одессе». Мы мучились всю ночь, укутывались с головой, прятали руки. А он напился вечером до полной отключки и очнулся только утром, когда мы уже нагрели воду для чая. Проснувшись в палатке, он услышал наши разговоры, как мы жаловались на комаров, как они нас жестоко терроризировали. Мишино лицо от укусов стало похоже на кривую бугристую картофелину, один глаз почти заплыл. И вот это лицо, на котором не было живого места, вылезая на четвереньках, нетрезвым счастливым голосом заявило:
– А меня комары вообще не кусали! Прекрасно спал, как убитый.

Мы хохотали, как ненормальные. И этот случай потом вошёл в эпос нашей группы, став одной из устных «жемчужин», любимых шуток про нашу жизнь.

После этой маёвки у меня на много лет появился нервный тик и перевозбуждение от вида и звука жужжания комаров – натерпелись мы тогда изрядно. И я не мог успокоиться, пока не убивал зудящую рядом заразу.

Кстати, второй раз испытали комариный ад на летней практике в городе Павлоград. Весь город утопал в комарах из-за множества речушек, озёр и болот. Мы обычно перед сном закрывали наглухо окна в комнате рабочего общежития, куда нас поселили, и занимались массовым истреблением кровососов, вслух считая, сколько набили. Был рекорд перед одной из ночей – сто три комара! Представляете, какой там был ад?!
Но, конечно, на маёвке у реки было гораздо страшнее.

Глава 11. Проба товара и Новый год

Сегодня Новый год – наш самый феерический и большой праздник.

Готовиться к нему мы начали загодя, ещё в начале декабря. Первым и самым важным этапом подготовки стала закупка спиртного. С этим сейчас туго (1992-й год), а под новый год спрос ещё сильно вырастет. Решили брать много, чтобы было чем торговать. Ведь нас только и держала на плаву, при наступившем обвале всего и вся, подпольная продажа сигарет и водки. Такой, так сказать, комнатный бизнес.

Через знакомого узнали, что в село под Харьковом привезли партию новой водки "Богдан Хмельницкий". На следующий день, вооружившись баулами, мы вчетвером запрыгнули в электричку и отправились на охоту за Зелёным змием.
Сведения, добытые товарищем, полностью подтвердились – в классическом сельском магазине "Сiльпо" действительно находился изрядный запас "Богдана Хмельницкого". И даже без очереди!

– А где ажиотаж? – удивлённо спрашиваем дородную тётку в белом халате, – Почему нет очереди за водкой?! Отравленная?!
– Так вона ж дорохА! Хто её будэ куплять? Вон у бабы Клавы горилка в два разА дешевлИше!
– Ай, как славно! – плотоядно потираем ручки, чувствуя запах наживы, – Нам два ящичка заверните, пожалуйста!..

Рассовав бутылки по баулам, весело топаем на станцию. Снежок под ногами хрустит, искрится на солнышке. В сумках в такт шагам весело булькает. Хорошо!

Приехали домой, в общагу. Разделись, уложили добычу в ящики для бутылок и засунули "товар" под кровать – ждать своих покупателей. Быстренько распределили обязанности в приготовлении обеда, и дружно принялись за стряпню. Когда всё приготовили, и собрали на стол, Миша высказал трезвую мысль:

– Господа, а как мы можем продавать новый продукт, не испытав его на себе? А вдруг она не вкусная?! Это же негуманно! Советский инженер не должен увиливать и ставить опыты на гражданских!
– Миша, ты ге-ний!!!

В комнате началось бурное обсуждение: каким тестам нужно подвергнуть "Богдана Хмельницкого", чтобы удостовериться в его качестве. Достали из под кровати две бутылки. Почему две? Чтобы сравнить между собой. Этикетки приклеены на заводе, об этом говорили ровные тонкие полосочки клея с обратной стороны этикетки. Вручную такое сделать невозможно. Проведя рукой по донышку, убедились, что оно испачкано сталью. То есть, бутылка двигалась по конвейеру. Закручивающаяся пробочка плотно и ровно обжата на горлышке. В общем, всё показывало на заводское изготовление...

Открыли и разлили по чуть-чуть в стаканы. Осторожно понюхали. Пахнет нормально, с небольшой кислинкой. Попробовали на язык. Водка оказалась немного сладковатой, с оттенком лимона, сделана на очень мягкой воде. Высочайшее качество!

– Ну, коллеги, выпьем же за торжество разума и справедливости! И пусть эта водка принесёт только радость и веселье!..

И пожелание сбылось! Веселье ворвалось в нашу общагу феерическим ураганом. Такое ощущение, что наши соседи только и ждали повода, чтобы провести генеральную репетицию Нового года. Проверить свои запасы, продукты и здоровье на крепость. Загулял ВЕСЬ наш этаж и не только! Весёлая кутерьма прекращалась только по утрам, когда мы мужественно выгоняли себя в институт учиться. Вот где проявлялась Сила Воли! Вот где мы показали себя несгибаемыми рыцарями Знаний! Мужественно сидели на лекциях, роняя головы на руки, засыпая с открытыми глазами, с авторучками, замершими на середине слова... Не смотря ни на что, мы не сдавались! Мы тянулись к знаниям и, главное – к хорошей ведомости посещаемости.

Приходя после занятий, на скорую руку что-то съедали, и падали замертво в койки. А к вечеру приходил кто-то из друзей, или сами вдруг затевали, и ужин снова превращался в вихрь перемешанных событий, «движений», тостов, гостей, дискотек. Праздник продолжался...

Закончился он тогда, когда моя рука, пошарив под кроватью, обнаружила, что водка куда-то делась! Какой начался переполох! Спи... украли! Утащили! Но потом решили проверить, благо это было сделать легко. По давней традиции вся пустая стеклотара выносилась на балкон, чтобы весной, когда сойдет снег, сдать бутылки и устроить на вырученные деньги "праздник весны".
Так, ищем бутылки с голубой этикеткой и портретом знаменитого гетмана. Раз, два, три, ... десять, ... двадцать.

Блииин!!! Выходит, что мы половину водки продали, а половину "попробовали"!? Вот это бизнес! Чисто по нашему! С учётом того, что мы делали двойную «накрутку», получилось, что мы сработали ровно в ноль.
– Ну, хорошо хоть так! Съездим ещё раз. Надеюсь, баба Клава не подкачает, и сделает много горилки, чтобы селяне не зарились на нашу водку, – высказал общую мысль Миша.

Так оно и оказалось. За неделю до Нового года мы снова поехали до заветного села, и повторили "операцию". Продавщица нам очень обрадовалась, что избавили магазин от неходового товара. А мы искренне пожелали долгих лет жизни и огромного человеческого счастья местной бабе Клаве!

За всеми этими перипетиями к встрече Нового года почти всё было готово заранее. Закуплены основные продукты, многострадальная водка мирно ждала своего часа под кроватью. Настроение становилось праздничным и воздушным. Помня прошлый эффект от дегустации спиртных напитков, все держали сухой закон и берегли здоровье на праздник.

Ожидание Нового года прекрасно! Украшаются ёлки, разрисовываются окна. Гирлянды, плакаты, игрушки... Все улыбаются и смеются. Просто так, от полноты жизни. От праздника, который уже поселился внутри.

И вот, наступило 31-е декабря. Здорово, что нас много. В дружной студенческой семье можно воплотить любые задумки. Хватит на всё задора, силы, удали и желания. А задумали мы немало!

Я вызвался сделать огромный казан с жаркое – моим фирменным блюдом. Услышав это, ребята в мгновение ока начистили тазик картошки. Чтобы я не успел передумать. Ну а мясо целиком на мне. Это искусство! Необыкновенно приятно держать в руках 5 килограммов свежайшей розовой, душистой, дрожащей как холодец, телятинки. Чувствуешь себя охотником, разделывающим пойманную добычу. И, сглатывая слюну, ловлю себя на желании вцепиться зубами в нежную плоть. Наверное, пробиваются "ростки цивилизации".

На самом деле, в моём "фирменном блюде" нет ничего особенно хитрого. Сначала точу нож. Упорно и кропотливо, чтобы стал как бритва. Это ещё и медитация, наверное, чтобы поймать нужный настрой. Хороший нож должен оставлять лысинку на предплечье, когда проводишь лезвием поперёк волосинок. Получившимся самурайским клинком легко, одним движением отрезаю три килограмма мяса для отбивных. И со смачным шлепком кидаю в миску. Остальное идёт на жаркое. В казане на подсолнечном масле выгоняю из мяса сок, и немножко обжариваю маленькие шипящие кусочки. Как сталевар защищаюсь крышкой от вылетающих жгучих капель, когда перемешиваю. Приплясываю и кричу "Ссссс!!!" – меткая капля раскалённого масла попала на руку.

Мелко режу килограмм лука. На кухне все плачут. Стараются поскорее убежать. С моего подбородка капают слёзы, но я держусь. Через какое-то время наступает облегчение, вдруг перестаёт щипать глаза. Зрение проясняется. И можно уже шутить над заходящими в кухню:

– Леночка, помешай, пожалуйста, мяско, у меня руки грязные. Ой, чего ты плачешь?! Коровку жалко? А ты не плачь, это не коровка. Это собачка из соседнего двора. А вон тот кусочек видишь? Это кошечка коменданта общежития. На кухню зашла, заррраза, мясо моё хотела утащить! – и со зверским лицом показываю ножом как я поступил с кошечкой.

Лук засыпаю в мясо, и сразу всыпаю всю соль, которая нужна для блюда. Это делает лук необычным. Солёненьким таким. Именно эта часть блюда приводит некоторых кушающих в особый восторг. Обжариваю лук, всё время помешивая, до слегка золотистого цвета. Потом засыпаю потертую на крупной тёрке морковку. Немного обжариваю. И закидываю несколько ложек томатной пасты. Постоянно перемешивая, жду изменения запаха. Махая над казаном ладонью, как заправский парфюмер. Переломный момент наступает вдруг: только что пахло сырыми томатами, и — рраз! — уже готовыми. В этот момент казан нужно немедленно снять с огня, иначе всё пропадёт, и появится запах томатов горелых.

Ну а дальше совсем просто – засыпаю порезанную небольшими кусочками картошечку, промытые листики лаврушки (если не промыть – будет горчить), перец горошек, и любовно перемешиваю с мясной массой. Заливаю горячей водой из чайника, чтобы торчали только верхние картошинки. Вода обязательно нужна горячая, иначе большой казан будет закипать час или больше. Потом несколько раз мешаю булькающую массу, чтобы появлялась как бы подливка, в которой всё плавает. Вообще, перемешивание – самый важный момент. Когда настроение радостное и задорное, напеваешь себе под нос песенки, блюду передаётся какая-то энергия. И люди это сразу отмечают. Даже если блюдо слегка недосолено или пережарено, едоки всё равно будут в восторге.

Жаркое получилось идеальным. Ребята пробовали, закатывали глаза, мычали, цокали языками, и тянулись ложками снова. А я улыбался, счастливый и гордый. 10 литров доброй еды, и гора отбивнушек, к празднику готовы!

Близился вечер. Общими усилиями главный стол нашей 413-й группы покрывался тарелками с закусками и салатами всё плотнее и плотнее. Все уже немного устали, проголодались. А запахи в воздухе витали необыкновенно аппетитные. И вот, в 10 вечера всё сготовилось. Всё расставилось, зажглось, разложилось и включилось. Ёлка радостно горела гирляндами, а глаза – предвкушением. Наши немногочисленные девчонки убежали переодеваться. Обратный отсчёт начался.

Мы тоже поторопились приодеться. Порешали, кто и где будет сидеть, в каком порядке пойдут конкурсы... Девушки вернулись обворожительные! Красиво накрашенные, при параде и туфлях на высоком каблуке. Просто феи! Под фейерверк наших комплиментов, немного смущённые и довольные, протиснулись на свои места. Кавалеры ухаживают за дамами – наливают бокалы, а дамы ухаживают за кавалерами – наполняют тарелки вкусными деликатесами.

Когда вижу обильный стол, во мне всегда просыпается красноречие. Встаю, беру стакан с «пятью каплями», вскидываю руку и с интонацией диктора Левитана «толкаю» тост:

– Дамы и господа! – всматриваюсь в сверкающие от огоньков ёлки радостные глаза друзей, – Разрешите от имени и по поручению нашей славной 413-й группы открыть празднование Нового года! Но сначала мы должны проводить Старый год. И сказать ему спасибо за то, что он нам подарил: новые знания, новую любовь, много-много весёлых и приятных минут. За новые испытания, которые мы с честью преодолели, стали крепче! За Старый год!
– Ура!!! Ура-а-а!!! Ура-а-а-а-а!!!

Звон бокалов, смех, все должны перечокаться со всеми, дотянуться, а стол-то большой… Мы очень голодные, и жадно накидываемся на еду. Звучит только музыка, диньканье посуды, и хрустящие на зубах овощи. Боже, как вкусно!!! Как необыкновенно приятно набить рот оливье, шпротами, отбивной, помидоркой, сыром, солёным огурчиком, ветчиной, квашеной капустой, и снова оливье! Хочется счастливо урчать и кушать-кушать-кушать!..

Скоро первый голод утолён и наступает очередь второго тоста. Встаёт наш одногруппник Боцман (это и кличка и фамилия):
– Друзья! Хочу поднять этот тост за всех нас! За то, что мы вместе! Учимся и дружим, поддерживаем и смешим, подсказываем и помогаем во всём. За этот вкусный новогодний стол, который мы собрали вместе! За нашу дружную 413-ю группу! Ура!
– Ты прирождённый оратор! – все улыбаются, – За нас!!!
Снова звон стаканов, кружек и чашек. Все тянутся друг к другу, на пределе равновесия. Со смехом поддерживая падающего соседа.

Ещё после нескольких тостов пришло время встречи Нового года. Затаив дыхание смотрим на экран телевизора. Секундная стрелка отщёлкивает последние секунды. И вот оно! Ур-а-а-а-а! С Новым годом! С новым счастьем!!! Выхватываем хлопушки и с бабаханьем обсыпаем друг друга конфетти. Шампанское с упавшими в него разноцветными бумажными кружочками выпивается до дна! У всех улыбки, горящие счастьем глаза, обнимаемся, желаем друг другу всех благ и счастья. Радостная, невероятно добрая и праздничная кутерьма.

Девчонки захотели танцевать. Конечно! Все уже и так вышли из-за стола. Мгновенно включили задорную музыку. И в свете гирлянд, как в сказочной пещере, в такт музыке пошли гулять волны бесшабашных студенческих тел.

Глава 12. Жаркое кончилось, остался только жених

Самая большая опасность в праздники, конечно, избыток алкоголя. И то настроение, при котором алкоголь пьётся с лёгкостью нектара. Вот только что перед тобой был человек: разговаривал, смеялся, ходил… И вдруг раз – и осталась лишь оболочка, мирно спящая с налитым стаканом в руке. А разум уже где-то воспарил по своим делам. Мы вообще со смехом замечали за каждым из нас разные особенности этого перехода. С каждым случались переборы.

Одни – сразу, целеустремлённо, без предупреждений-прощаний, уходили за шторку и падали тушками на кровать. Кто-то – постепенно, рывками, в безуспешных попытках восстановить сидячее положение, достигал головой стола, и блаженно замирал. Кто-то становился безудержно добрым и весёлым, а кто-то жаждал действий и развлечений. Но самый смешной случай выявился у нашего одногрупника, который под действием излишков алкоголя разговаривал во сне.

Обнаружилось это случайно. Как-то, во время празднования дня космонавтики, Миша неожиданно заснул, сидя на стуле. И мы решили перетащить тело на диван, чтобы оно не наделало шуму, если упадёт. Люди же спят кругом. Подняли за руки, и вдруг Миша таким загробным голосом без интонаций, с закрытыми глазами, изрекает:
– Не на-до.
– Миша, ты же упадёшь!
– Не у-па-ду, – при этом Мишины ноги безвольно волочились за телом по полу.
Ей Богу не знаю, как мы его не уронили! Кое-как бросили на диван, и бились в припадке смеха минут пять. Падали на колени, держались друг за друга, плакали, стучались об диван головой… Это было нереально смешно. Просто невозможно смешно.

Когда мы кое-как успокоились, я, вытирая слёзы, спросил:
– Миша, ты что, всё слышишь?
– Да-а-а.

И мы снова на коленях, сотрясаемся от дикого хохота, бьёмся в конвульсиях смеха и не можем остановиться.
Смешным надо делиться — и мы тут же зовём всех друзей, кто ещё не спит. Время два часа ночи, но желающих посмотреть аттракцион алкоголя-вещания набилась полная комната.
Заговорщицки всех оглядываю. Наклоняюсь над расслабленным телом, и с интонацией радиста во время напряжённого боя спрашиваю:
– Миша, Миша, ты меня слышишь?!
– Да-а-а, – протяжно и умиротворённо вещает тело.

Народ удивлённо смотрит. Ещё не осознал происходящее. И я продолжаю:
– Миша, ты хочешь ещё водки?
– Не-е-е-т.
Тут до ребят доходит и начинается коллективный припадок смеха в огромном масштабе. Слышно было на всю общагу и всю округу. Потому что через несколько минут сбежалась ещё куча народа, узнать что происходит? Почему веселье?

Как опытный артист цирка с дрессированным существом, я помахал рукой, требуя тишины. Дождавшись, сажусь возле дивана на корточки и продолжаю:
– Миша, Миша, ты на связи?
– Да-а-а, – ребята начали хихикать.
– Миша, ты меня любишь?
– Да-а-а, – народ уже давится, еле сдерживается.
– А Андрюху любишь?
– Да-а-а.
– Так ты же тогда голубой!!!
– Не-е-е-т.

Всё, тушите свет, сливайте воду. Истерика накрыла нас как волна. Мы смотрели друг на друга и снова падали в пучину смеха. Слёзы текли, животы сводило. Но мы не могли остановиться…

Чтобы в этот Новый год не наступать на старые алкогольные грабли, мы подготовили конкурсы. «Кто быстрее выпьет кружку компота», «Кто быстрее снимет прищепки с подруги», «Кто первый выловит всех рыбок?», «Кто первый попадёт монеткой в бутылку?»…

Больше всех понравился конкурс с прищепками. На «сцену» вызвали добровольцев, 4 девушки и 4 парня. Парням завязали глаза, а на каждую девушку к одежде и волосам прицепили по 5 маленьких прищепок. И задача парней – на ощупь найти и снять все прищепки. Какой был полёт советов! Рассказывали всё, и как устроена девушка; и куда лучше засовывать-высовывать, что лучше трогать, чтобы всё получилось у девушек; и что делать девушкам, чтобы всё получилось у парней… Довольные остались все!

А потом нам с Андрюхой (у нас в группе было три Андрея и три Миши, здесь был Андрей Грибняк) захотелось прогуляться на улицу. Освежиться. Кое-как одевшись, и трепетно обнявшись, мы пошагали по длинному коридору общежития. По пути радостно поздравляли встречных с Новым годом и во весь голос распевали сакраментальное «В лесу родилась ёлочка». Хотелось чего-то большого и чистого. И мы сошлись на том, что это, скорее всего, девушки. А найти их сейчас лучше всего на дискотеке! Железная логика.

На улице было хорошо и морозно! С балконов доносился смех, вспыхивали бенгальские огни, с разных сторон гулко разносились поздравления с эхом. На душе было необыкновенно празднично.

Идём в ближайшее общежитие на дискотеку. Но там сразу не понравилось. Музыка извергалась из гигантских колонок, содрогая всё тело. Слишком шумно. До боли в ушах. Ни поговорить, ни познакомиться с девушкой. Выпили по томатному соку, и, как водолазы, жестами показали друг другу, что пора уходить.

По дороге на другую дискотеку мы два раза весело упали друг на друга. Как кегли в боулинге – сначала поскальзывается на льду один, и в падении сбивает с ног другого. И вдруг видим двух милых девушек, идущих навстречу. В морозном воздухе изумительно повеяло нежными духами.

– Девушки, не ходите туда! Там очень громко, и совсем неинтересно! Идём с нами! Будет весело и много вкусной еды! Я, кстати, приготовил вот этими руками, – показываю и гордо сотрясаю "трудовыми" ладонями с растопыренными пальцами – необыкновенное, изумительное, самое лучшее в Галактике жаркое!

– Извините моего друга за бестактность. С Новым Годом! – и мы с Андрюхой церемонно кланяемся. Девчонки хихикают, – Андрей, – представляется мой друг.
– Дима! – и мы ещё раз кланяемся, ещё ниже. Девушки заливаются смехом, прикрывая рот рукавичкой.
– Раз вы нас знаете уже не первую секунду, и, не побоюсь этого слова, просто обворожили, предлагаю официальную часть считать закрытой. И приступать к совместному празднованию Нового года в теплом, украшенном, наполненном прекрасными людьми и едой помещении!

– Мы не можем, – огорченно говорит одна из девушек.
– Уже договорились с подружками, идём к ним, – говорит вторая.
– Ааааа! Так это не проблема! Подружки подождут!
С этими словами мы с Андрюхой берём девушек за талию, и нежно, но безапелляционно разворачиваем к нашей общаге, а я заговорщицки сообщаю,
 – Скажете потом, что встретили двух невероятных парней, – тут я перехожу на кавказский акцент, – спортсменов, комсомольцев, и просто кра-са-ви-цев. – ввинчиваю вверх указательный палец, – Вы просто не смогли устоять. Подруги вас тут же простят. И даже позавидуют! Скажут: «Вах! Какие везучие!»
И пока красавицы заливаются смехом, мы уже движемся в обнимку в нужном направлении.

Наша огромная комната встретила нас чувственной рок балладой группы Скорпионс, танцующими в полумраке парами и запахами застолья. Перво-наперво налили шампанского,  и выпили с девушками на брудершафт. Одна – Марина, вторая – Оксана. Девушки вдруг вспомнили про жаркое, которое я делал "вот этими руками", и потребовали его попробовать. Гордо вскинув голову, я сказал "Слушаюсь и повинуюсь!", и пошёл искать казан. Нашёл на балконе. Только он был пустой. Наши Кадавры – желудочно неудовлетворённые модели человека – подчистую всё выели! Паразиты! Ну что за народ?! Пришлось "отмазываться":

– По техническим причинам дегустация жаркое отменяется. Оказывается, к нам в комнату приходил очень уставший, замёрзший, замученный Дедушка Мороз со Снегурочкой на плече. Надо было спасать старика. Накормить, напоить. "Кушай всё, что видишь на столе, Мороз Иванович!", говорят мои друзья. А дедушка увидел казан в углу на полу, спрашивает: "А что там?". "Невкусно там, Дедушка, ерунда совсем", морщатся студенты, показывая, какая там гадость. Но дедушку не проведёшь. Он так хитро прищурился, как Ленин в Октябре, и говорит: "А несите сюда, попробую!". Ну, и так попробовал, что ничего не осталось!

И мы вчетвером налегли на оливье с отбивнушками. После мороза аппетит был отменный.

Утолив голод, пригласили девушек на медленный танец. Мне досталась Оксана. Вернее, я ей достался. Мы благородно решили, что пусть девушки сами выберут –  с кем из нас танцевать. Пахло от Ксюши изумительно. Гибкое, мягкое, тёплое тело кружило голову. Рассказываем друг другу о себе, смеёмся, а баллады группы «Скорпионс» поддерживают романтику.

К нам нетвердой походкой приближается одногрупник, и, улыбаясь пьяненькой улыбкой, просит даму на танец. На что я отвечаю, что Оксана занята высокоинтеллектуальной беседой, а ему, если надо, пусть идёт на улицу, и добывает себе девушку сам. Их там много. «Халявщик Лёня Голубков тут нашёлся!» Товарищ, виновато улыбаясь, уходит. Оксана неудержимо хохочет.
– Чего ты так сурово? Подумаешь, потанцевали бы разок.
– Знаю я этот «разок»! Вот так дашь, а потом шнурки по всей общаге ищешь!
Спутница опять звонко смеётся. А я изрекаю вековую мудрость:
– Своя девАшка ближе к телу!

Время летит незаметно. И тут мой взор падает на праздничный стол, за которым одиноко сидит наш Егор, и с мечтательной улыбкой разглядывает танцующих. На самом деле его зовут Игорь, но Егор звучало интереснее. Игорь очень хороший друг, настоящий товарищ, но очень боялся женского пола. Мы много раз на дискотеках пытались уговорить его пригласить кого-нибудь потанцевать, но Игорь всегда смущался и наотрез отказывался.

– Слушай, Ксюха, нужно спасти одного товарища! Вон видишь, за столом сидит парень? Это Игорь. Замечательный человек! Человечище! Добрый, умный, сильный, спокойный, весёлый. Наш друг! – я снова ввинчиваю вверх палец и вскидываю брови, – Но женщин боится, как огня. Смущается страшно. Видишь, как ему одиноко? Сделай ему новогодний подарок. Пригласи потанцевать. Не представляешь, как он будет счастлив! Только, если будет отнекиваться, говорить что не умеет, ты не обращай внимания. Тащи танцевать и всё! Давай, иди к нему, – и нежно хлопаю по уходящей попке.

Шутка мне показалась просто чудесной. Довольно хихикая, позвал Андрюху смотреть что будет. В двух словах обрисовал интригу.

– Не, Егор в жизни не пойдёт! – махая рукой заявляет Андрей, – я с ним в одной комнате 3 года прожил. Никакие ухищрения не помогают. Бесполезно!
– Так то наши ухищрения. А я напустил на него ухищрения женские!..
В этот момент Оксана сделала первую попытку пригласить Игоря. Неудачно. Наш орёл жутко смутился, покраснел, и судорожно мотал головой, говоря какие-то отговорки.
– Вот видишь, – ржёт Андрей, – ничего не выйдет! Ещё не родилась такая женщина, которая собьёт нашего сокола!

Но Ксюху разобрал охотничий азарт. Судя по всему, отказ её только раззадорил, и она начала наседать на Игоря с разных сторон, уговаривая, соблазняя, трогая, гладя. На Игоря страшно было смотреть. Он выглядел как крабик, забившийся в раковину, которого настойчиво тянет наружу красивая, но опасная рыбка. И силы для сопротивления постепенно таяли. Мы не слышали, что говорила Оксана, но в один прекрасный момент, она в очередной раз потянула Игоря за руку, и он поддался, встал, и побрел за девушкой на буксире, как на казнь. Ксюша, победно улыбаясь, вывела Егора на танцпол, подошла к нему вплотную, положила одну руку Игоря себе на талию, а вторую взяла в ладошку. И свершилось чудо, после небольшой заминки, и коротких инструкций, Игорь и Оксана задвигались в такт музыке. Поначалу неуверенно, но наш друг быстро схватывал, и их танец становился  всё лучше и лучше.

Мы с Андреем смотрели на это как зачарованные. Вот оно – новогоднее волшебство! Произошло то, на что уже никто не надеялся. Мы решили выпить за это. И пошли с кружками в руках к Егору с Ксюхой. Смеясь, высказались – какие они молодцы, и как мы ими гордимся! Так держать, и в добрый путь!

А через час мы отметили, что «сладкая парочка» уже не выпускает друг друга из объятий.

– Во, Егора пробрало! Смотри! Они уже целуются! – смеясь, показывает пальцем Андрюха.
– Да-а-а, в тихом омуте черти водятся. Прикинь, так они друг от друга до утра не отцепятся! Вот так и делай людям добро… Только добыл красавицу – и на тебе! Па-да-рыл!

А через какое-то время они собрались пожениться. И на мальчишнике я прилюдно каялся, что из-за моей неумной шутки мы теряем боевого друга. Вместо закончившегося жаркое мы торжественно отдаём в руки замечательной девушке жениха – Егора-Игоря.

Глава 13. Пьяные байки

С употреблением алкоголя связано огромное количество комичных, дурацких, к счастью, ни одного трагического, случаев.

Все, наверное, слышали про необычайную живучесть и везучесть пьяных людей. Мы были этому реальными свидетелями.
Первый случай произошёл с «дедушкой» из параллельной группы. Мы гульбанили с девчонками из двенадцатого общежития ХАИ. Это было современное высотное здание, довольно далеко от нашей общаги. Праздник жизни происходил на седьмом этаже. И вот, когда наш комбат вышел на общий балкон, сопряжённый с кухней, покурить, его увидел пьяный кореш, выходец с Кавказа, обрадовавшись, разогнался, чтобы обнять любимого друга, и раскинув руки почти бежал пьяной походкой, немного виляя на курсе. Миша «Комбат» обернулся на радостные возгласы, и отошёл немного в сторону, чтобы разогнавшийся товарищ с ним не столкнулся. И товарищ, не встретив на своём пути препятствия, вот так, как бежал, раскинув руки, перевалился по инерции за перила балкона в темноту ночи.

Комбат сам был изрядно навеселе и лишь ошалелым пьяным взглядом проводил тело, исчезнувшее в темноте. Ни вскрика, ни удара, только звуки музыки из открытых окон.
Миша потом рассказывал, что сначала ничего не понял – что это было?! А потом страшно перепугался, когда осознал, что случилось. Стоял и мучительно пытался придумать, решить, что делать, объятый полным ступором.
И тут его кто-то сзади обнял, и заплетающимся но радостным голосом закричал:
– Комбааат! Ты меня уважаешь?! Идём выпьем чачи! Это мой брат делал. Отличная чача получилась, скажи!
Миша повернулся, и увидел жутко исцарапанную, но очень довольную и благостную рожу этого самого товарища, который две минуты назад улетел с балкона седьмого этажа. Первая попытка обнять друга сорвалась, и он, словно ничего такого не произошло, прибежал снизу её повторить.

Сказать, что «Комбат» обалдел, это ничего не сказать. Он радостно обнял «Бэтмана» и они сладкой парочкой пошли в комнату, где шло гуляние. Там Миша поведал народу о только что случившемся чуде, которое повергло всех в полное изумление. Решили проверить, как вообще такое могло произойти?! Вся толпа спустилась вниз, мы прошли под балкон, и прозрели от увиденного. Посередине палисадника, огороженного низкой стальной оградкой, стоял одинокий помятый куст. Он был довольно высоким, и смог плавно замедлить падение тела, лишь исцарапав кожу и порвав рубашку. Этот отчаянный придурок ухитрился в ночной темноте приземлиться точно в куст! Метр туда или сюда, и был бы труп. Но пьяным чертовски везёт!

Второй безумный случай произошёл уже в нашей общаге. Тоже со «стариком». Он где-то на дискотеке потерял ключ от комнаты. А его товарищей по комнате не было, уехали на выходные по домам. Что делать?! Пьяный мозг тут же придумал план: комната расположена на третьем этаже, значит нужно взять что-то типа верёвки и спуститься из верхней комнаты на четвёртом. Сказано – сделано! Верёвки ни у кого не оказалось. Но зато, кто-то вспомнил, что в противопожарном шкафу на каждом этаже есть пожарный шланг. Отличная идея! Он толстый, за него удобно цепляться. Взяли из красного шкафа на стене шланг, привязали к чугунной батарее отопления на четвёртом этаже, второй конец выкинул «за борт», и пьяный «каскадёр» полез в окно.

И тут случилось то, что никто не ожидал. Пожарный шланг, сплетённый из хлопковой нити, за годы превратился в труху. И как только «скалолаз» на нём повис – порвался. Зрители успели только в ужасе вскрикнуть. Выглядываем в окно, ожидая увидеть самое ужасное, а там наш товарищ ворочается в куче свежего песка, которое привезли для ремонта общаги. Выбрался из кучи, отряхнулся, и пошёл подниматься к нам. А мы ломанулись вниз к нему – убедиться, что с пьяным дураком всё в порядке.
Осмотрели, общупали, отряхнули со спины. Ничего! Ни царапины, ни кровоподтёка. Только запылился.
Мы удивлённо и восторженно качали головами – вот это повезло!

А что делает наш «каскадёр»? Он понял, что шланг плохой, сматывает его, и кладёт назад в пожарный шкаф. А потом идёт за другим шлангом, в другой конец коридора. Мы переглянулись: «Дурака ничто не учит», но бросать товарища в беде – не наш обычай. Мы размотали в коридоре принесённый новый шланг, взялись по трое с двух концов и начали изо всех сил, по команде, его дёргать. Выдержал!
Снова привязали шланг к батарее, и наш пьяный товарищ, без капли сомнений и страха снова полез в окно. На этот раз всё прошло удачно, и «каскадёр» вернул себе жилище, победно выйдя из своей комнаты, открыв замок изнутри. Пьяная удача в паре с упорством снова взяли верх над здравым смыслом и обстоятельствами.

* * *

Со мной переизбыток алкоголя творил особую «шутку». Как правило, пьяное веселье шло своим чередом, и иногда наступал момент, когда я выпивал последнюю, лишнюю рюмку. После этого всё решал случай и момент. Было два минуса: первый – во мне просыпались какие-то титанические силы. Если, например, было неудобно открыть шкаф, я просто брал дверцу двумя руками, не напрягаясь дёргал, и ставил её рядом к стеночке, мирно копаясь потом в своих вещах. При попытке закрыть дверь взмахом ноги случайно смахивал ручку двери, срезая её как бритвой. А потом возмущался, и глупо улыбался, пытаясь открыть дверь за несуществующую ручку. Или подбрасывал в воздух стол, не удержав равновесие во время вставания со стула. В общем, на утро мне было очень стыдно перед своими товарищами.

А второй минус – для меня наступал Новый год. Не важно, что это был за день: восьмое марта или чей-то день рождения – я чувствовал новогодний восторг. И ходил счастливый, поздравляя всех встречных: «С новым гооодом!!!»
И вот, со мной Это случилось на очередное 23 февраля. Ребята поняли, что для сохранения в целости комнаты меня срочно нужно отправить в дальнюю экспедицию на дискотеку. Со мной в поход собрался Андрюха Грибняк. Мне помогли одеться (пальцы не хотели застёгивать пуговицы) и с облегчением выпроводили из комнаты проветриться.

Естественно, я поздравлял всех встречных с Новым годом, и что забавно, мне все со смехом отвечали взаимностью, что меня приводило в радостное умиление. «Какие же прекрасные люди вокруг!» – возникала в голове пьяная мысль.
До дискотеки в 10-м общежитии было довольно далеко. И мы шли между рядами пятиэтажных общежитий и домов в свете уличных фонарей, поскрипывая снегом, в прекрасном настроении. Рассказывали друг другу какие-то истории.
И тут на перекрёстке междомовых дорог увидели парня и девушку, которые отчаянно ругались между собой. Я тут же решил, что ругаться в Новый год нехорошо – это же такой добрый праздник. Нужно помирить ребят! С тёплой улыбкой пьяного Лукашина подошёл к ним, обхватил за шеи и притянул по-отечески к себе:
– С новым гооодом!
Парень громко выругался, отпихнул меня, а моего улыбающегося друга, который сунулся к ним, со всей дури ударил по лицу. Нас это так удивило. Мы недоумённо посмотрели друг на друга, и я увидел, что у Андрюхи из брови потекла кровь. Девушка громко и испугано закричала, а я подошёл к обочине и набрал чистого снега, который заботливо приложил к лицу друга, чтобы унять бегущую кровь. Он тепло меня поблагодарил, и прижал снег к ране. В этой заботе друг о друге не возникло ни агрессии, ни злости. Только недоумение: «Ну, зачем бить в лицо человека?! Больно же!»

А девчонка продолжала кричать: «Ребята, не трогайте его, пожалуйста, у него просто проблемы, он сгоряча, он не хотел!»
Мы с Анрюхой посмотрели друг на друга, улыбнулись, пожали плечами, типа «А мы и не собирались никого трогать». Развернулись и пошли себе дальше на дискотеку. Я заботливо заглядывал в лицо другу и спрашивал, как он себя чувствует, не сильно болит?

Но тут парень начал кричать нам в спину гадости. Что мы струсили, забоялись, вот и идите, придурки. И чтобы он нас тут больше не видел, иначе ноги переломает. Мы останавливаемся, так же по-доброму смотрим с Анррюхой друг на друга, пожимаем плечами, улыбнувшись, как бы говоря «Ну, что тут поделать? Рас хочет получить люлей товарищ, значит, придётся навешать, поучить культуре».
И двинулись к обидчику. Дорога была скользкая, и мы с Андреем поочерёдно падали, размахивая руками в драке. Но в один момент Андрюха удачно схватил дебошира, заломил ему руку, а я как раз поднялся на ноги после очередного падения. Подскочил к ним, и азартно начал лупить обидчика по лицу. Но быстро выдохся, остановился, склонил голову, вскинулся и по-доброму так (со слов Андрея, сам я помню мало):
– Я больше не могу. Пошли?!
Андрей соглашается, кивая, отпускает сквернослова и толчком ноги отправляет его в сугроб. При этом тоже падая на скользкой дороге.
Я помогаю ему встать, приношу ещё чистого снега на рану, и мы, обнявшись, и горланя на всю округу песню «В лесу родилась ёлочка», уходим «в закат».

Как рассказывал потом Андрей, на дискотеке у меня вдруг испортилось настроение, и я с криками о том, что вот попадаются такие плохие люди, бьют не за что друзей, решил с кем-нибудь подраться. С этой целью несколько раз прошёл по диагонали дискотечный зал, грубо расталкивая и распихивая ребят. Потом нам рассказывали знакомые, что зрелище было то ещё: расхристанный, с безумным злым стеклянным взглядом исподлобья Димыч расталкивает танцующую толпу, а за ним идёт мрачный, окровавленный здоровяк Андрей…
Был момент, когда Андрей подумал: «всё, приплыли» – я пихнул в спину огромного парня, от чего сам чуть не упал. Парень повернулся, и ласково поддержал меня за руку, отойдя в сторону, давая пройти.
После этого я, пытаясь перекричать музыку, орал, что все тут трусы, почему никто не хочет со мной драться?! Сплюнул с разочарованием на пол — и мы ушли.

Наутро я проснулся, ничего не помня. Посмотрел на свои руки – они были опухшими и побаливали. На теле чувствовалось тоже несколько болезненных мест, явно от падений и ушибов. Подвигал лицевыми мышцами – ничего не болит, вроде целое. Это хорошо!
Но что вчера было? Почему опухли руки и синяки на теле?

Когда я поднялся с кровати и жадно попил из чайника водички, увидел хитрые и смешливые взгляды своих товарищей. И начал подозревать, что вчера что-то произошло. Сходил в туалет, умылся, и сел за стол, потягивая из банки «лечебный» рассол, оставшийся со вчерашнего праздничного стола. Все симптомы бодуна ярко присутствовали в моём организме.

И тут мне начали рассказывать, что я вчера творил. Еле спасли от меня Лену, которая попыталась меня успокоить после того, как я перевернул стол. Она меня погладила по спине, прижалась, и во мне проснулся первобытный самец. И только совместными усилиями удалось урегулировать ситуацию, вырвав невинную жертву из лап «дикого животного».
И ещё нарассказывали всякого другого. Ожидая, что мне будет стыдно, удивились моей спокойной реакции. А я заявил: «Я ничего не помню, значит, и стыдиться нечего!»
Л – значит логика!

Позже к нам в комнату зашёл Андрюха, и под всеобщий хохот в красках рассказал о нашем походе на дискотеку.

Но история на этом не закончилась. Когда мы протрезвели, нам захотелось таки узнать – а что это был за парень, с которым мы столкнулись на «Новый год»? И попросили всех знакомых посмотреть среди студентов парня со свежепобитым лицом. И поиски дали результат! Через день вечером к нам в комнату влетает Андрюха и возбуждённо зовёт: «Димыч, идём скорее! Нам нашли того кренделя, которого мы лупцевали! Идём, посмотрим, пока не ушёл! Он стоит на лестнице с кем-то болтает».
Я подрываюсь, и мы идём, типа в туалет, мимо. Я смотрю на лестничный марш и вижу высоченного спортивного парня, и точно, на лице следы побоев. Андрей со смешком тихо говорит, склоняясь к моему уху:
– Это ты его так разукрасил. Между прочим, он, оказывается, спортсмен, каратист! Как мы его уработали – ума не приложу!
Я только качаю головой в изумлении, а потом смеюсь:
– Два пьяных дурака!
И мы ржём на весь коридор вместе.

Глава 14. Обычаи и приметы

Нашим главным студенческим «божеством» была Шара. Это неосязаемое существо могло творить любые чудеса – помочь сдать несдаваемое и получить неполучаемое.

По обычаю, перед сложными экзаменами нужно было выйти в полночь на балкон и громко крикнуть: «Шара, приди!» Жители квартала напротив давно привыкли к этому и уже не возмущались. Понимали, что бесполезно. Или не хотели злить Шару. Ведь все знают, что она круглая, и может укатиться прочь.
Статистика ничего не говорила за действенность этого метода, но наверняка оно помогало – мы же как-то институт закончили!..

* * *

Большой толпой сидим в фойе нашего родного учебного корпуса 4-го факультета, ждём очень неприятного зачёта. По слухам, его сдавали с первого раза немногие, а мы ещё и не сказать, чтобы были очень готовы. Входит наш зам. декана — высокий, стройный мужчина средних лет в чёрном костюме, явно чем-то обеспокоенный. И сразу обращается к студентам:
– Ребята, помогите загрузить старое оборудование и мебель в машину, нужно срочно её отпустить.
Народ мнётся, никому не хочется потеть и пачкаться. И тут наша «банда» вечных штрафников-залётчиков попадается зам. декана на глаза.
– А! Это вы. Хорошо, что тут оказались. Давайте, вперёд, отрабатывать ваши залёты. Идём, покажу, что нужно грузить.
Мы обречённо переглянулись и направились к заднему выходу корпуса. Видим в просторном помещении множество каких-то ржавых остовов электрических шкафов, старые столы, парты. Всё, конечно, пыльное и грязное, но что делать. Засучили рукава, разделились на команды: несунов-поднимателей и рассовывателей хлама по кузову. Закипела работа.
Управились за полчаса. Вспотели, запылились. Когда грузовик уехал, к нам вышел довольный зам. декана.
– Молодцы ребята! Быстро машину отпустили. А кого вы внизу ждали?
– Да у нас зачёт сейчас идёт, ждали Сергея Семёновича.
– А! Сейчас всё уладим. Идём.
Зам. декана стремительной походкой поднимается по широкой лестнице на третий этаж, моментально находит аудиторию, где идёт приёмка зачёта. Мы заходим все вместе.
– Сергей Семёнович, здравствуй! Вот эти ребята очень помогли факультету. Бросились, так сказать, на амбразуру и растащили весь хлам, что стоял на первом этаже. Нужно их поощрить. Сможешь?
Преподаватель оценивающе нас оглядел: запылённых, с мокрыми от пота волосами, грязными разводами на лицах. Одобрительно покивал,
– А чего ж не поощрить, нужное дело сделали. Давайте свои зачётки.
И под завистливые взгляды наших однокурсников – «вот же шаровики везучие!» – ставит нам зачёты.

* * *

Иногда обычаи создаются совершенно случайно. Так получилось на торжественной линейке после окончания четвёртого курса. По счастливому стечению обстоятельств недалеко от проходной номер два располагалась пивная. И парочка наших ребят успела перед линейкой туда забежать и залить 10 л пива в пластиковую канистру.
Пока ждали начала линейки, сложилась очень интересная ситуация – в одном месте пространства соединились: мы, канистра полная свежего пива и свободное время.
Для полной гармонии не хватало стаканов, потому что пить из канистры было очень неудобно и негигиенично.

И тут я вижу нашего Боцмана, спускающегося по лестнице с дипломатом и чёрным пластиковым тубусом для чертежей. У меня сразу возникает идея.
– Боцик, а ну-ка, дай посмотрю на крышку твоего тубуса.
Товарищ ничего пока не понимая отвинчивает крышку, которая представляет из себя толстый пластиковый стакан, высотой сантиметров 30. Смущала только дырочка на дне «стакана», прикрытая белой пластиковой заглушкой.
Вроде бы, герметично! Я поднимаю крышку тубуса и радостно кричу,
– Мужики, есть тара! Только нужно помыть от пыли.
Тут же рядом находится санузел. Я тщательно споласкиваю «посуду», набрав воды, проверяю, что донышко не течёт, и радостно возвращаюсь.
Ребята с довольными улыбками уже готовы испытывать «прибор». Набулькали из канистры около литра, я попробовал – нормально! Пить вполне можно. И крышка пошла по кругу. Со стороны всё выглядело забавно и невинно — будто ребята просто поднимают тубус и заглядывают внутрь, что-то там разыскивая.

Нам это очень понравилось, и мы решили, что можем продолжить «заглядывать» и на линейке. Никто даже не догадается. Так и вышло: мы, стоя в задних рядах на «отшибе» то и дело по очереди приобщались к содержимому крышки.
Когда линейка закончилась, и студенты разбрелись по небольшой площади перед памятником Н. Е. Жуковскому, к нам подошёл зам декана, и, улыбаясь, поинтересовался:
– Ребята, а вы чего в тубус заглядываете? Что там такое?
Мы по-доброму аккуратно посмеялись, и я не выдержал, решил подшутить,
– А хотите, тоже загляните, вам понравится, – и даю знак дать тубус зам. декана.
Он, ничего не понимая, берёт его двумя руками, и заглядывает внутрь. Потом наклоняется, принюхивается, и расплывается в широкой улыбке, смеётся,
– Ну, ребята! Ну, вы даёте! Свежее?
Мы дружно, радостно, киваем. Зам. декана с явным сожалением отдаёт тубус назад, снова смеётся, качая восхищённо головой, и уходит. Уверен, он сейчас вспомнил свои студенческие годы.

Так у нас и повелось, отмечать события на территории института из крышки тубуса.

Когда защищали диплом, произошёл казус. Мы, по традиции, встречали всех защитившихся в аудитории подготовки с крышкой тубуса, наполненной пивом. Так получилось, что мы с Андрюхой защищали диплом последними в нашей группе – 18 февраля 1994 года. Вернувшись в аудиторию, счастливые и окрылённые, что защита прошла хорошо, мы приняли из рук одногруппников «чарку» и хорошо отпили «за успешную защиту!»
И что-то пиво оказалось такое забористое! Когда допили канистру всем так «вставило», что мы возвращались по главной аллее института весьма «навеселе». На этой волне мы даже «покатались» на истребителе МиГ-17 – он стоял на низком постаменте, и если несколько человек нажимали на хвост, то нос истребителя задирался. А на нос кто-нибудь садился и громко орал, потому что было реально страшно подлетать на несколько метров вверх, а потом падать вниз, держась только за кабину.

Через какое-то время мы узнали, что пить из тубуса и кататься на МиГ-17 стало традицией не только у нас – мы случайно создали новый обычай.

* * *

Шара иногда приобретала совсем гротескные формы. Так произошло на зимней сессии третьего курса. По закону подлости нам выпал экзамен по теоретической механике на второе января. Надо ли говорить, что подготовились мы к этому весьма непростому предмету совсем не здорово. Ещё и напились первого числа, как поросята – начали утром невинно опохмеляться пивом, и как-то оно незаметно переросло в бурную, очень весёлую пьянку. Ну, первое января – святое же дело!

С трудом вытащив себя из кроватей утром второго января, мы, дыша перегаром и мучаясь похмельем, поплелись на экзамен. Кто-то высказал умную мысль, что у преподавателя тоже может быть сушняк, поэтому давайте ему купим пару бутылок «Боржоми». Сказано – сделано. Зашли по дороге в магазин, купили преподу и себе водички.

Зайдя в большую аудиторию, сразу поставили на преподавательский стол три бутылки. Зашёл наш лектор, вид у него был страдальческий. Сразу было видно, что у него жутко болит голова. И нашего перегара он точно совсем не чувствует. Когда он дошёл до своего стола и увидел бутылки с «Боржоми», у него чуть ни скатилась от счастья слеза. Расчувствовался от нашей заботы. Тут же открыл бутылку и жадно присосался.
Потом довольно выдохнул, и благодарно нам кивнул. Разложил на столе билеты и позвал подходить по очереди за своими заданиями. Мы подходили, сдавали зачётки, выбирали билеты и шли на свои места готовиться.

Преподаватель вёл себя очень непривычно. Откинувшись на стуле, блаженно приложил ко лбу бутылку воды, закрыл глаза и замер. Парни переглянулись, и несмело достали шпаргалки. Препод – ноль внимания, сидел, «уйдя в свой мир». Мы обнаглели до крайности: достали учебники и конспекты, передирая оттуда ответы и методы решения задач. Преподу всё было «по барабану».

В общем, сдали мы теоретическую механику на пятёрки и четвёрки. Было только две тройки, но там сами ребята виноваты – не смогли правильно решить задачи. А у нас считалось, что умение делать расчёты гораздо важнее запоминания ответов на билеты.

Вернулись мы в общагу счастливые и окрылённые. Наперебой рассказывали ребятам из других групп, что теоретическая механика – это полная шара! Можно списывать как угодно, препод вообще не обращает на это внимания! Хоть с учебника, хоть с плаката метрового. «Вы, конечно, на всякий случай подготовьтесь, но можете не напрягаться».

На следующий день нас ждал шок. А ребят, у которых был экзамен – полный разгром. Шара кончилась! Как и бодун у преподавателя. А вместе с его уходом появилась въедливость, внимательность и принципиальность. Ребят просто порвали на немецкий крест. Почти все получили «удовлетворительно», только пара «хорошо» и куча «на пересдачу».
Это было полное фиаско!

* * *

Праздник «Тысячи и одной ночи» звучит как восточная сказка, но только не в ХАИ. У нас это было днём превращения «молодого» в настоящего студента ХАИ. Тысяча и одна ночь, проведённая в институте. Три самых сложных курса. Три года выживания, становления и закалки. Этот праздник выпадал на конец мая, и очень почитался всеми. Даже некоторые преподаватели говорили юным студентам второго курса: «Какие вы студенты, вы ещё «молодые». Вот после третьего курса уже будете из себя что-то представлять».

Посвящение в «настоящие студенты ХАИ» требовало два обязательных действа.
В трёхлитровой банке смешивались две бутылки водки, две бутылки коньяка и две бутылки пива. И вся группа отпивала из банки по очереди, пока не выпивали всё.
А после этого все должны были подняться на особенный высокий песчаный утёс на реке Северский Донец.

У нас, как всегда, что-то пошло по-дурацки, ко всеобщему смеху.
Когда мы распивали «коктейль посвящения», наш Биба, будучи уже нетрезвым, получил банку в руки и начал жадно из неё «ковтать», явно перепутав с пивом. И, естественно, коктейль его быстро «срубил» – через минуту Биба опал на траву, как осенний лист. Мягко и красиво.

А когда забирались на песчаный утёс, от нас по какой-то причине приотстал Андрюха Грибняк. То ли отошёл отлить в кусты, толи ещё что-то, но он остался один, и решил, что на утёс нужно взбираться напрямик, по круче, в качестве прохождения испытания. И в то время, пока мы шли в обход по тропинке, плавно поднимаясь, нетрезвый Андрюха, рыча и матерясь, хватаясь за корни и траву, срывался в песчаные осыпи и снова упирался, упрямо карабкаясь вверх. Добрались на утёс мы практически одновременно, и с удивлением уставились на взмыленного, всего в песке и пыли, раскрасневшегося Андрюху.
– А чего ты не пошёл с нами по тропинке?!
Он тоже посмотрел на нас в полном изумлении,
– А что, так можно было?!

* * *

Ну и самым апофеозом студенческой жизни, так сказать, её итогом, был обычай катания на тазиках.
Студентов-дипломников было много, поэтому защита дипломов шла две недели. И каждый вечер всех защитившихся дипломников обязаны были прокатить по коридору на тазиках «молодые». После этого считалось, что всё, учёба по-настоящему закончилась.

Делалось это так:
В комнату к первокурсникам заваливалась толпа пьяных дипломников с водкой, стаканами и закуской. Потому что коней вначале положено было напоить и накормить, чтобы у них были силы. Не нужно говорить, что возражения «коней» о том, что «завтра занятия», «нужно рано вставать», «ещё не сделаны уроки», «я не пью» – пьяных дипломников ни капельки не впечатляли. «Кони» всё равно пили, и закусывали.

Потом двух первокурсников привязывали лямками к эмалированному тазу, в него усаживался защитившийся дипломник. Ему на голову надевался мотоциклетный шлем (мы чтили технику безопасности) и под радостное улюлюканье толпы «тройка» мчалась по кафелю длинного-длинного коридора общежития. Разворачивалась в конце и мчалась назад. Заезд считался очень хорошим, когда таз раскалялся от трения и поджаривал дипломнику задницу. Значит, кони постарались!
Потом «коней» сменяли на свежих, и в таз усаживался следующий дипломник.

Было очень весело, иногда слишком много попившие кони срывались вбок, и спускались с дипломником в тазу по лестнице. Иногда выбивались из сил, и мы им помогали, подхватывая под руки. Как мы быстро выяснили – первокурсники не могли выдерживать наш темп употребления напитков, и быстро теряли силы, стараясь где-то прилечь.
Через неделю первокурсники из соседних комнат уже стонали: «Боже, ну когда уже вы все защититесь?! Мы скоро сопьёмся!» На что мы отреагировали гуманно – стали менять «коней» каждый день на новых. Благо, первокурсников было намного больше дипломников.

* * *

Когда все дипломники защитились, нас собрали в большой аудитории для лекций, за преподавательским столом сидел декан и его замы, которые вели нас по очереди от младших курсов к старшим. Поднялся наш зам. декана, взял лист с напечатанным текстом и начал громко, сурово, чеканя слова, зачитывать:
«Приказом декана четвёртого факультета из института отчислены следующие студенты: ….», и начал перечислять наши фамилии.
Аудитория тревожно и недоумённо «загудела». У всех в головах пронеслись наши последние безумства, связанные с празднованием защиты дипломов. Натворили действительно немало, но чтобы отчислять, вот так, в конце?! Все переглядывались в полном шоке.
И тут зам. декана закончил зачитывать приказ фразой: «В связи с успешным окончанием курса обучения».

На секунду все замолкли, осмысливая услышанное, а потом зал взорвался радостным гвалтом, поздравлениями и криками «Ура!».

После этого поднялся декан. Мы его все очень уважали, и тут же наступила тишина. Он прокашлялся и, отечески улыбаясь, выдал речь:
« …. мы понимаем, что только некоторые из вас останутся в авиации и космонавтике. Большинство разлетятся по разным областям народного хозяйства. И это замечательно, потому что мы научили вас главному – научили учиться! Научили искать и впитывать знания самостоятельно, интенсивно, в любой области знаний. Научили находить нестандартные решения и не бояться самых неразрешимых задач. Поэтому выпускники ХАИ с лёгкостью находят себя в любой отрасли, в любой профессии, и всегда достигают профессиональных высот .…»

Когда декан закончил, мы с благодарностью горячо ему аплодировали.

* * *

Вспомнилась ещё одна милая и весёлая традиция. На праздновании дня нашего 4-го факультета, кроме торжественной линейки и концерта студенческой самодеятельности, проводились конкурсы, призами в которых служили «Индульгенции»! Свёрнутый в трубочку документ гласил:

«Факультет летательных аппаратов Харьковского авиационного института им. Н. Е. Жуковского

И Н Д У Л Ь Г Е Н Ц И Я

Деканат 4-го факультета предоставляет подателю сего повышение экзаменационной оценки по предмету СОПРОТИВЛЕНИЕ МАТЕРИАЛОВ на один балл.

Декан 4-го факультета ХАИ (подпись, печать факультета)».

И таких «индульгенций» разыгрывалось по одной на каждый предмет. По сути, этот документ спасал студента от двойки, потому что два плюс один – будет три.
Были относительно простые предметы, на которые «индульгенции» не особо ценились, а были такие сложные, что за них разворачивались упорнейшие сражения среди конкурсантов. Студенты выкладывались изо всех сил, чтобы получить гарантированную защиту от отправки на пересдачу.

Преподаватели свято чтили эти «пергаменты», с улыбкой их принимая. И счастливчик всегда получал повышение балла.

Глава 15. Учебные лаборатории

Важнейшей частью нашего обучения были практические занятия и лабораторные работы, на которых теория, прочитанная на лекциях, воплощалась в реальность, проявлялась в осязаемых явлениях и результатах экспериментов.

Лаборатории ХАИ были оснащены по-настоящему роскошно — с размахом, с запасом, чтобы было всё и ещё немножечко сверху.
Для того, чтобы перечислить и описать их все, наверное, понадобится ещё одна книга. Расскажу только о самых впечатливших.

Как это ни странно прозвучит, лаборатория, которая принесла нам больше всего развлечений, восторгов, творческих поисков и экспериментов – это лаборатория сварки. Да-да, «банальной» сварки. Все сразу вспомнят человека в чёрной маске, и держаком в руке, яркими искрами освещающего округу. Но это всего лишь один вид сварки, самый простой и распространённый. А в лаборатории ХАИ можно было самостоятельно попробовать множество других способов соединить две металлические детали.

Не знаю точно, специально нас оставляли надолго одних в лаборатории, или это происходило случайно, но мы могли сами, с горящими от любопытства и интереса глазами запускать и использовать все сварочные агрегаты. Мне очень кажется, что это делалось специально — нам доверяли, верили в нашу разумность и здравомыслие. Одновременно, подстёгивалось творчество и исследовательский дух. И это правда – то, что мы поняли и попробовали сами в ходе самостоятельных экспериментов, закреплялось в голове ярко и навсегда.

Первое, что привлекло наше внимание – станок точечной сварки. Он состоял из двух медных электродов, которые после нажатия педали крепко сжимали две металлические пластины, и пропускали большой ток, расплавляющий место контакта пластин. Получалась точка крепчайшего соединения.
Как будто случайно, рядом на верстаке лежали небольшие обрезки — стальные, медные, алюминиевые, из нержавейки. Когда «играться» с ними надоело, и мы уже вполне освоили точечную сварку, лихо «на глаз» подбирая мощность и время подачи тока (если подать мало – соединение получалось непрочным, если тока давали много – возникал прогар), мы взялись за бытовые предметы.

Сначала украсили однокопеечными монетами стальную расчёску одногруппника. Все себе наделали сувениров – сваренные между собой монеты. Украшали мелочью свои ключи от квартиры…

Второй по яркости впечатлений была разрывная машина, на которой проверялось качество и прочность сварных швов. Наблюдать, как медленно и неотвратимо растёт нагрузка на зажатый между захватами образец, было всегда интересно и волнительно. Стрелка динамометра показывает всё новые и новые десятки килограмм усилия, а потом вдруг образец начинает истончаться, как будто это не крепчайшая сталь, а пластилин. И вдруг бам! Разрыв, с грохотом! И медленно разъезжающиеся оторванные половинки. Если разрыв происходил по «телу» образца – это означало, что сварочный шов сделан правильно. А если рвался шов – значит, неправильно подобраны параметры сварки, нужно что-то менять.

Очень притягивала к себе и плазменная сварка. Специальный короткий «пистолет», в который подавался через шланг нейтральный газ аргон и очень высокое напряжение, создавал тонкий конус голубой плазмы длиной 3…5 см. Такой себе маленький голубой джедайский меч с температурой Солнца. Он проплавлял металл совсем как в первом эпизоде фильма «Звёздные войны», когда джедаи пытались проникнуть на мостик корабля Торговой федерации на орбите планеты Набу.

Невероятно впечатлил станок автоматической сварки под флюсом, с помощью которого мы на лабораторной работе, уже, конечно, под руководством преподавателя, сварили между собой два куска толстенной стали, толщиной в сантиметр. Когда мы очистили образец от расплавленного порошка флюса, увидели идеальный, ровный-ровный, блестящий несокрушимый сварной шов. Из образца поперёк шва выпилили полосу, и закрепили её на разрывной машине. Шов выдержал испытание с честью — образец с грохотом разорвался рядом с ним.

* * *

В институте были три аэродинамические трубы: большая и малая дозвуковые, и огромная редкость во всём мире – сверхзвуковая аэродинамическая труба! Она была сделана так, что через боковые бронированные окна были видны ударные волны, расходящиеся от модели, помещённой в сверхзвуковой поток.
Воздух до двух скоростей звука – 680 м/с, или 2500 км/ч – не способен разогнать никакой вентилятор. Поэтому, его накачивали мощные насосы высокого давления в огромные сверхпрочные ёмкости. Оттуда он потом подавался в испытательную камеру, разгоняясь до огромной скорости.
Была и другая техническая трудность: при сильном сжатии во время накачки ёмкостей, воздух нагревался до высоких температур, поэтому его охлаждали в гигантской градирне потоками испаряющейся воды.
Расходы энергии на лабораторные работы были огромными. Для проведения эксперимента со сверхзвуком, длящегося считанные минуты, огромные ёмкости «забивались» воздухом полдня.

И мы своими глазами видели уплотнения воздуха, расходящиеся от кромки модели крыла. Замеряли угол расположения ударной волны, и делали расчёты, каким должен быть угол при замеренной скорости потока и температуре. Сравнивали наши расчёты с замерами – теория была верна!

Всегда с улыбкой вспоминаю нашу практическую работу на четвёртом курсе в лаборатории с действующим ракетным двигателем. Жидкостные ракетные двигатели (ЖРД) потребляют огромное количество топлива и окислителя. При этом они выдают безумную мощность. Для сравнения, двигатели ракеты с Гагарином выдавали мощность как у большой АЭС с несколькими энергоблоками.
Наш лабораторный двигатель не был исключением. При «небольшой» тяге «всего» в три тонны, он потреблял (внимание!) – 2,4 л чистого этилового спирта в секунду, в качестве топлива. А в качестве окислителя использовался сжатый воздух.

Когда мы узнали ЧТО и сколько будет сжигаться во время эксперимента в ракетном двигателе, у нас наступил ступор, сменившийся стенаниями и горем. Преподаватель с весёлой улыбкой смотрел на наши пантомимы с хватанием за головы, вырыванием волос, заламыванием рук и отчаянных выражений лиц. Слушал наши заверения, что мы полностью доверяем словам преподавателя, пускай он нам всё расскажет, мы со всем согласны. А нам пусть за это выделят часть сэкономленного «топлива». Нам хватит даже половины, даже четверти!

Насладившись нашим представлением, преподаватель хладнокровно нажал на кнопку «Запуск». Раздалось яростное шипение, перешедшее после хлопка зажигания в могучий грохот, от которого подрагивал даже пол. Мы находились в приборном помещении, отделённом от ракетного двигателя толстой стеной и мощным бронированным стеклом. Но даже они не могли остановить грохот голубого пламени, вырывающегося из сопла.

Мы стояли заворожённые, впитывая проявление титанической мощи, созданной руками человека. Это был маленький двигатель, всего три тонны тягой, а представляете, что творит двигатель с тягой сто тонн!

Когда шум стих, кто-то из наших обречённо сказал:
– Двенадцать секунд!
– Почти тридцать литров спирта! – в ужасе подхватил другой.
– Семьдесят бутылок водки! – трагично воскликнул третий.

Возникла минута молчания. Мы «переваривали» трагедию, грустно глядя в пол. А преподаватель снова с нас откровенно «угорал».

* * *

Отдельного внимания требует военная кафедра ХАИ. Это было государство в государстве. Со своим отдельным учебным корпусом, рядом с которым стоял боевой вертолёт Ми-24, и со своим учебным «аэродромом» без взлётной полосы, созданный в точности, как положено для авиационного истребительного полка.

Наша военная специальность называлась «Эксплуатация и ремонт авиационного вооружения», поэтому в наших учебных аудиториях стены были уставлены авиационными пушками, ракетами, и плакатами с их характеристиками.

Советские инженеры разработали мощные, надёжные, и при этом невероятно лёгкие пушки. Наше основное учебное орудие называлось ГШ-23, и устанавливалось на огромном количестве самолётов. Это было настоящее чудо техники. Двух ствольная пушка выпускала 3000 снарядов в минуту и имела при этом массу всего 50 кг! Для сравнения, западные аналоги весили в два и более раз тяжелее. А на самолёте каждый килограмм веса имеет значение.

Пушка была настолько нетяжёлая, что мы, когда преподаватель оставлял нас одних на практических занятиях по разборке-сборке пушки, изображали из себя терминаторов, беря ГШ-23 на руки, и шагая с ними по аудитории. Со своими двумя стволами, оснащёнными дульным тормозом, пушка выглядела очень грозно и впечатляюще в наших руках. Как огромная двухстволка для охоты на трансформеров.

Учебный аэродром был уникальным оазисом авиации, отгороженным от жилых высоток высоким бетонным забором. На аэродромных стоянках находились шесть истребителей «МиГ-23», имелся учебный «склад боеприпасов», склад ГСМ, каптёрки, штаб. Всё как положено. По приходу на военные занятия, которые длились весь учебный день, нас переодевали в чёрные комбинезоны техников, чёрные бушлаты и выдавали шапки-ушанки. Было тепло и довольно удобно возиться с техникой, не боясь испачкаться.

Самым непростым занятием было подвешивать на балочные держатели под крылом авиационные бомбы. Они, заразы, были тяжёлыми, самая маленькая – 100 кг. А крыло располагалось довольно низко, на уровне груди, и приходилось подлазить с бомбой на плече на полусогнутых ногах.
Всё остальное было вполне обычной учёбой. Изучали приборы и органы управления в кабине истребителя. Методики настройки и пристрелки. Запуск и выключение электрооборудования.
Так же снимали, обслуживали и чистили наши любимые пушки «ГШ-23», снаряжали с помощью специального монструозного агрегата на ручной тяге ленты с учебными снарядами. Причём, разные снаряды должны были располагаться в правильном порядке: три осколочно-фугасных, один бронейбойно-трассирующе-зажигательный, снова три фугасных…

Ребята из 2-го факультета двигателестроения часто запускали двигатели на соседних самолётах. Было очень антуражно, в полной мере чувствовалась атмосфера аэродрома: запах сгоревшего керосина, вой и свист реактивных турбин.

Были и неожиданности. Однажды мы, умаявшись подвешивать и снимать бомбы и ракеты, валялись под самолётом, отдыхая – наш майор объявил «перекур». Развалились кто где на утоптанном снегу. Одежда теплая, разгорячённое тело охлаждается. Хорошо. Валяемся, травим байки. Вдруг в самолёте тихо «заныл» преобразователь электроэнергии – это такое устройство, которое преобразует аэродромное питание из кабеля на различные напряжения, используемые самолётными системами.
Ну, заработал и заработал. Значит, кто-то сидит в кабине и тренируется, повторяет включение-отключение систем самолёта для зачёта.

И тут с глухим туком между нами падает с держателя бомба. Несколько секунд длится немая сцена, а потом мы все выскакиваем из-под самолёта – посмотреть на «шутника» в кабине, который чуть кого-то из нас не прибил тяжёлой болванкой. В кабине сидит одногруппник с перепуганным выражением лица «понять и простить».
Для нас это стало хорошим уроком: бомбу-то мы подвесили, а предохранительную чеку, блокирующую держатель, не вставили! Было лень, всё равно скоро нужно было снимать.
Недаром нам постоянно повторяли преподаватели: «Правила техники безопасности написаны кровью!» Мы это ярко прочувствовали на себе. Слава богам, никто не пострадал, только испугались.

* * *

Лично мне ещё очень нравилось в лаборатории материаловедения. Она была не самой дорогой по оснащению, но там мы на лабораторных работах творили с металлом всякие разные «издевательства» и смотрели потом разными приборами – как меняются его свойства. У меня всегда была тяга к железу, всегда завораживала работа кузнецов, и всё, что связано с закалкой и обработкой металла.
А увидеть всё воочию — через микроскоп рассмотреть структуру металла, испытать его на прочность и твёрдость — было до крайности интересно.

Что мы только ни делали с лабораторными кусками металла – стальными цилиндрами высотой сантиметра четыре. Много раз грели и остужали, наблюдая изменения твёрдости, прочности и структуры металла в микроскоп. Испытывали различные способы закалки – в воде, в масле, на воздухе с помощью вентилятора. Сравнивали, что показывают теоретические таблицы и что получается с металлом на самом деле. И всё делали своими руками. Было очень увлекательно.
В итоге материаловедение был единственным экзаменом, на который я шел, просто полистав конспект. Знания были, что называется, выгравированы «на подкорке», полный комплект. «Отлично» было получено легко и непринуждённо.

Глава 16. Дипломный проект

Нашему выпуску снова «повезло»: научный совет 4-го факультета решил, что темы дипломных проектов, которые получали предыдущие выпускники, слишком скучные и простые. Поэтому придумали опробовать — на нас — проекты посложнее. И мы получили самые сложные варианты – твёрдотопливные двигатели с изменяемой тягой по величине и направлению.

В ракетных двигателях, работающих на жидком топливе менять тягу относительно несложно – просто подавай меньше или больше топлива. А как быть с пороховой шашкой? Как заставить её гореть сильнее или слабее по желанию? Ответ прост — никак.

Но, учёные до нас придумали хитрую схему: на основной двигатель крепится ещё один, в котором «пороховая шашка» горит с температурой намного меньше основной. И через жаростойкое устройство с регулировкой «дует» в основную камеру сгорания. Начинает «дуть» сильнее – тяга двигателя увеличивается, подаётся меньше её газов – тяга падает. А те газы, которые не попадают в камеру сгорания, выводятся наружу.

Вся эта «кухня» безумно всё усложняет. Сам по себе твёрдотопливный двигатель, имея примитивнейшую идею, с ростом габаритов и мощности превращается в клубок противоречивых требований. В головоломную смесь технологических ухищрений и настоящего «волшебства». Почему же так сложно? Всё упирается в охлаждение. Жидкостные двигатели охлаждаются тем топливом, которое в них поступает. Топливо, омыв по специальным каналам стенки двигателя, вбирает в себя тепло, и дальше сгорает в камере сгорания, вылетая наружу через сопло. А как охладить пороховой двигатель, когда газы внутри раскалены до трёх тысяч градусов?

Для этого придумали специальные материалы, которые постепенно выгорая, утончаются, за счёт испарения своих компонентов отводя тепло. Это и особые резины, и термостойкие пластики, и композиты вроде угле- и боропластика. В общем, большой пороховой двигатель – это та ещё головоломка. Малейший просчёт в теплоизоляции — и раскалённые газы прожгут корпус, вырвутся наружу, устроив знатный «бада-бум».

А ещё же нужно, чтобы пороховая шашка горела с одинаковой силой всё время работы двигателя. Та ещё задачка. Подобрать правильную форму – обычно с продольным каналом в форме звезды – позволяли компьютерные расчёты на большом компьютере. Мы приносили и «скармливали» ему геометрию наших пороховых шашек, параметры пороха, условия горения, и программа выдавала распечатку с теоретическими параметрами двигателя через каждую секунду работы. Методом проб подбиралась такая конфигурация, чтобы тяга основного двигателя оставалась максимально постоянной.

О, я же забыл написать тему своего дипломного проекта!
«Разработать эскизный проект твёрдотопливного ракетного двигателя второй ступени межконтинентальной баллистической ракеты. Тяга – 20 тонн, время работы – 90 секунд.
Регулировка тяги по направлению и величине ±15%».

Встреча с моим руководителем дипломной работы не обрадовала:
«Подобных проектов у нас в институте ещё не делали, так что опереться на чью-то работу не получится. Разработка с ноля. Зато есть плюс – можете применять в своём проекте любые, даже самые дорогие материалы. Ну и, это же очень интересно!».
Я покивал, в душе охреневая. Потому что прототипов нет, в литературе ничего нет, посоветоваться тоже не с кем. Даже не представлял, как начать.

И тут руководитель неожиданно меня обрадовал, достал из стола англоязычный журнал по ракетной технике, и показал статью, где опубликовали результаты экспериментов японцев с изменением тяги пороховых двигателей методом вдувания в камеру сгорания газов. Оказалось, что в пределах ±20% тяги пороховому двигателю практически неважно, что в него вдувается, какой температуры и состава газ, важен только его объём. Вдули газа на 5% расхода основного двигателя – тяга выросла тоже на 5%, и так далее.

Я воспрял духом. Получается, что мне нужно разработать в принципе обычный основной двигатель, и повозиться придётся только с «навесным оборудованием», меняющим тягу.

Вообще, когда началась дипломная работа, мы попали в интересное состояние: закончилась преддипломная практика, проходившая на ракетном заводе, и больше у нас над головой никто не стоял. Времени – пять с половиной месяцев. На учёбу ходить не нужно. По всем прикидкам, диплом можно было сделать за пару месяцев. И это многим дипломникам вскружило голову. У них началась расслабленная жизнь под лозунгом «Времени вагон, начну диплом завтра».

Так-то объём работы был совсем немаленький. Кроме огромного количества расчётов, необходимо предоставить на защиту проекта не менее 12 листов ватмана с чертежами и схемами, плюс пояснительная записка объёмом не менее 100 страниц. И всё вручную – что чертежи, что записка. «Но можно не спешить, времени много».

На этом чуть ни сгорел Андрюха Грибняк. Наступил январь, а у него ещё не было сделано вообще ничего. Как он рассказывал: возвращается после бурной ночи с обильной выпивкой и прекрасной страстной девушкой к себе в комнату. Весь утомлённый и благостный, в предвкушении долгожданного сна. И тут его встречает в коридоре знакомый:
– Андрюха, а ты заешь, что сегодня на кафедре будет заседание по итогам выполнения дипломных проектов и тебя хотят отчислить!
– Как отчислить, за что?
– Потому что у тебя до сих пор ноль процентов выполнения диплома!
Андрей забегает в свою комнату, кое-как приводит себя в порядок и мчит на факультет. Вспомнил, как кто-то из старших дипломников рассказывал: «Если у тебя есть чертёж с одной осевой линией, то по правилам, это засчитывается как 10% дипломной работы».
Андрюха с дикими глазами залетает в нашу секретную комнату, где мы чертили дипломный проект,
– Ватман! У кого-то есть чистый лист ватмана в долг?
Кто-то из харьковчан пожимает плечами, и достаёт из тубуса большой белый лист,
– Только верни поскорее, мне скоро понадобится.
– Не вопрос! Дай я тебя поцелую!
– Да иди ты в жопу! Фу, как от тебя несёт перегаром!
Андрюха счастливый убегает в секретку, а выручивший его одногруппник показательно брезгливо оттирает щёку, типа от слюней.
Секретчица ставит специальный штамп учёта документов на лист ватмана, заносит его в книгу и Андрей мчится к нам назад.
Прикалывает лист ватмана на свободную чертёжную доску,
– Мужики, спасайте! Меня хотят отчислить, – все вскидываются и становятся очень серьёзными, – сейчас идёт заседание кафедры, где решается вопрос. Нужно срочно нарисовать на ватмане рамку и осевую линию посередине. Пожалуйста, сделайте, а я побежал на кафедру. С меня пиво!
Мы пожимаем плечами,
– Почему бы ни помочь хорошему человеку.
Наш товарищ снова убегает, а мы толпимся у кульмана, толкаясь локтями и чертим всем гуртом один лист. Рамка со штампом чертежа довольно сложная штука. Плюс, её ещё нужно правильно заполнить надписями. Но рука у нас уже хорошо набита за пять лет безостановочного черчения, поэтому всё сделали очень быстро. После чего вернулись к своим работам.

В это время взмыленный Андрюха заходит на нашу кафедру. Преподаватели с удивлением смотрят на него, узнают.
– О! Грибняк! Явился. А мы тебя уже отчислили, всё. У тебя до сих пор стоит в ведомости ноль процентов выполнения диплома.
– Произошла ошибка! У меня уже сделано 10%.
Все недоверчиво поворачиваются к руководителю проекта.
– Не может быть! Я ещё вчера пытался его найти, никто студента Грибняка на факультете не видел с сентября, – преподаватель недоверчиво и немного раздражённо смотрит на нашего одногруппника, – И что, действительно можете что-то нам предъявить по выполнению?
– Да, конечно! Чертёж вон, висит в секретке на кульмане. Можете посмотреть.
– Отче же не посмотреть. Пойдёмте, товарищи, посмотрим, что наваял товарищ Грибняк за три месяца, – поднимаясь со своего места, говорит зав. кафедрой.
Пять преподавателей спускаются по лестнице на этаж, и за Андрюхой проходят в секретную проектную аудиторию. Видят «картину маслом»: студенты кропотливо чертят за своими кульманами, а на письменном столе в углу аккуратно разложена газета, на ней стоит пластиковая канистра с пивом, стаканы, порезанная вяленая рыба. Жутко накурено, хоть топор вешай. В общем, нормальная рабочая обстановка.
Преподаватели окинули взглядом наш «натюрморт», ничуть не удивились и прошли к доске студента Грибняка. Присмотрелись, даже наклонились ближе, изучая одинокую осевую линию посередине ватманского листа. Переглянулись, и уставились на Анрюху,
– И это всё?!
– Да, – одногруппник делает «рожу кирпичом», – по правилам это засчитывается как 10% дипломного проекта.
Преподы растеряно переглядываются. Один из них поправляет очки и задумчиво подтверждает,
– Вообще-то так и есть, действительно, по правилам это, – машет рукой в сторону чертежа, – засчитывается как 10%.
Зав. кафедрой неодобрительно крякает,
– Ладно, Грибняк, пусть будет так. Считаем, что 10% у тебя есть, – повышает голос, распаляясь, – а должно быть уже минимум 50! Если через две недели не покажешь своему руководителю 25% выполнения – отчислим тебя уже без вариантов. Ты всё понял?!
Андрюха серьёзно с полным энтузиазмом и рвением часто кивает,
– Всё сделаю.
Делегация преподавателей ещё раз обводит взглядом нас и наш «натюрморт» с пивом — и молча выходит.
Анрюха, облегчённо выдыхая, падает на стул и с восторгом качает головой,
– Фууух пронесло! Спасибо, мужики, спасли!

* * *

В свой проект я в буквальном смысле слова окунулся с головой. Задача была настолько сложной и необычной, что вызывала невероятный интерес и желание сотворить нечто неординарное, совершенное, крутое.
Мне удалось посмотреть у знакомого в соседней группе проект предыдущих лет, который для него нашли в секретном архиве. Двигатель с изменяемой силой тяги, но без управления направлением. Как сказал знакомый – это был чуть ли не типичный, проект, который раньше делали все. Менялись только размеры и мощность. Он мне сразу не понравился. Всё выглядело тяжеловесно, грубо, примитивно-прямолинейно. На основной двигатель спереди приделывалась огромная болванка вспомогательного двигателя и тяжеленный узел регулировки давления. Этот проект не напоминал ракетную технику. Больше походил на проект железнодорожного вагона с огромными витыми пружинами.

Раскритиковав проект предшественников, я сел за расчёты регулятора давления, и натурально офигел. Из-за того, что давление в камере сгорания было огромным, порядка 300 атмосфер, для удержания этой мощи требовалось приложить соответствующее усилие. И у меня тоже получилась огромная нелепая пружина весом 100 кг. В точности, как на вагоне.
Нет, мне это категорически не нравилось. Такого не должно быть в ракете, это некрасиво!
И я мучился несколько дней, что же сделать, чтобы уменьшить пружину. И тут по телевизору — в какой-то передаче — вижу девочку, бросающую резиновый мячик: тот подскакивает, сжимается, отскакивает. Как пружина! Воздух же тоже пружинит! И я придумываю заменить «вагонную» витую пружину на плоскую стальную «гармошку», похожую по размерам на маленькую стопку оладьев. Внутрь «гармошки» подаётся газ, и он, в зависимости от давления, может создать любое усилие!
Как я радовался этому решению! Вместо стокилограммовой махины у меня получился клапан весом всего три килограмма. Три, Карл!

Ещё я придумал вместо нашлёпки на основной двигатель в виде «кастрюли», сделать переднюю часть корпуса конусной, и пороховые шашки вспомогательного контура расположить над этим конусом по кольцу, закрыв вторым корпусом. В результате вся конструкция стала выглядеть как единый цилиндр, красиво, гармонично. Радовала мой взгляд.

За две недели до защиты дипломных проектов была назначена предзащита. Из ракетной академии приглашался военный инженер, и мы показывали ему свой проект, обосновывая принятые решения, рассказывая о достоинствах.
Мою предзащиту принимал полковник от авиации, в синей форме, с планками наград на кителе.
Я гордо разложил на столе свой главный чертёж, состоящий из четырёх склеенных ватманских листов, и молча ждал, пока полковник вникнет в конструкцию.

Вдруг он посуровел, напрягся, и очень строгим голосом спросил, показывая на мои клапана «гармошки»:
– Где ты это увидел?!
Я обалдел от такой реакции, и искренне удивляясь, ответил:
– Нигде, придумал, – и пожимаю плечами.
Полковник явно не верил, в его взгляде мелькнули недобрые нотки подозрения, поэтому я с чувством продолжаю,
– У меня по расчетам получалась огромная тяжеленная пружина. Она вообще не вписывалась в конструкцию, выглядела ужасно. И я ломал голову, чем её заменить. И вдруг увидел детский резиновый мячик, который отскакивает от пола. Его сжимаешь, и он как пружина. А если заменить резину на металл? Это же и получится маленькая, но сверхмощная пружина, сила которой зависит только от давления газа внутри. Это решение снизило вес узла со ста килограмм до трёх.

По мере моего рассказа полковник начал расслабляться. Он поверил, всё было логично. Изумлённо покачав головой, он усмехнулся,
– Ты повторил одну из наших недавних разработок — совершенно секретную. Это называется «тарельчатая пружина с пневмокомпенсацией». Теперь понимаешь, что увидеть её на твоём чертеже было очень неожиданно и очень подозрительно.
Я в шоке, осознав случившееся, покивал.
– У тебя очень необычный, очень продуманный проект. Ничего подобного не видел. Все решения очень оригинальные и перспективные.
Я расплылся в польщённой улыбке.
– Приглашаю тебя поступить в нашу ракетную академию.
Ошарашенно глянув на полковника, я задумался. Снова учиться. Если честно, я ужасно соскучился по дому. И надоело мотаться туда-сюда. И жить в общаге, если честно, сильно подустал. Хотя, надо разузнать условия. Посмотрев полковнику прямо в глаза, спросил,
– Какие у вас перспективы с квартирой?
Полковник немного смутился, потом ответил таким же прямым взглядом,
– Если честно – никаких. Общежитие.
Я грустно покивал.
– Спасибо за предложение. Это очень почётно и круто. Я подумаю.

Глава 17. Первые каникулы

Первые наши каникулы начались после сдачи зимней сессии в середине января. Приехав домой, я был невероятно рад встрече с родными, вкуснейшей домашней еде и долгожданному отдыху после трёх изматывающих недель сдачи сессии — словно с плеч свалился огромный груз. Конечно, как только приехал, я позвонил своей девушке Ире, чтобы радостно сообщить о своём прибытии. Трубку взяла её мама, и сообщила, что Ира поехала на подготовительные занятия в пединститут, и закончатся они в шесть вечера. Голос у мамы Иры был странным, но я не придал этому значения — за время попыток вернуть отношения я уже привык и не к такому.

Времени до шести было ещё полно, и я решил зайти к другу, который жил на третьем этаже. Дверь открыл Алёша и ужасно обрадовался. Мы прошли на кухню, уселись за стол, и друг налил нам по кружке чая, а потом достал пряники в глазури и в воздухе разлился незабываемый мятный аромат. Прихлёбывая чай, мы с упоением делились всем, что произошло у нас за последние полгода. Я не забывал поглядывать на часы, чтобы успеть встретить Иру. План у меня был чёткий: по пути покупаю красивую розу, после тёплой и нежной встречи веду Иру в кафешку ужинать. А потом — домой, с обязательными обнимашками и целовашками в подъезде.

Перед главным корпусом педагогического института было пустынно, ни души. Уличные фонари едва пробивали темноту ранней морозной ночи. Я неспешно прохаживался под редкими падающими снежинками, снег под ногами громко скрипел в полной тишине, отдаваясь эхом от зданий. Обстановка очень напоминала прелюдию из фильма ужасов —  перед появлением опасного уличного маньяка. Не хватало только мигания ламп и искр в проводах.

Прошло примерно полчаса, и вдруг высокие двери с лёгким скрипом отворились, и на широкое крыльцо начали выпархивать юные девушки, весело что-то обсуждая, радостные и лёгкие от того, что занятия закончились. Наконец-то вышла и моя красавица, одетая в светло-серую длинную дутую куртку, вязаную шапку с помпоном, и красные кожаные полусапожки; в окружении двух незнакомок. Ира заметила меня только тогда, когда я вышел перед ними, и в полном удивлении остановилась.

Не такой реакции я ожидал. Вместо радости от сюрприза – в её взгляде я различил оттенки испуга, растерянности и незнания как поступить. Я широко улыбнулся, подошёл, вручил розу, приобнял и поцеловал в щёку. Незнакомые девочки ошарашенно уставились на нас. Ира, немного смущённо их попросила:
– Вы идите, встретимся в четверг на занятиях. За мной пришли.
Девочки окинули нас изучающим взглядом, попрощались и ушли.

Между нами зависло неловкое молчание. У меня почему-то охрип голос, и я прочистил горло.
– Привет ещё раз! – я снова обнял Иру, но она не спешила поднимать голову для поцелуя,  глядя мне за плечо.
– Привет, Дима. Приехал на каникулы? – её голос, был таким, каким обычно заполняют длинную паузу, и она всё ещё смотрела куда-то вбок.
– Да! Вот, сдали, наконец-то сессию! Запарились страшно. Но одолели и превозмогли.
В моём голосе прорезались нотки наигранного веселья, а в душе пробежал холодок. Всё происходящее буквально кричало, что что-то не так. То ли Ира чем-то очень расстроена… Но это вряд ли – когда она выходила, была весёлой и довольной. Или... – тут я совсем похолодел – её чувства ко мне прошли.
Но в тут же вспыхнула надежда, что это просто от того, что мы отвыкли друг от друга. Немного совместно проведённого времени, душевного общения, и всё вернётся на круги своя. Снова появится тепло и лёгкость, радостный взгляд, доверие и нежность.

В кафе Ира идти отказалась, сославшись на то, что ещё не сделала уроки, поэтому мы поехали домой в почти пустом троллейбусе, окна которого заволокло морозными узорами. Я рассказывал свои последние новости, а Ира смотрела через протаявшие пятна в окне на сияющие витрины, и изредка нюхала подаренную розу.

Когда мы пришли к Ире домой, её мама, по старой памяти, пригласила меня на ужин. Всё-таки полтора года перед институтом я очень часто и по многу бывал у них дома. И помогал по хозяйству, и даже вместе с её отцом чинили семейные «Жигули». По сути, я уже был как бы членом семьи.
Ужин был замечательным: нежнейшая пюрешка, котлета, салат из квашеной капусты, огурцов и лука с подсолнечным маслом. После мороза в тёплой кухне тело постепенно оттаивало и расслаблялось, от чего по коже прокатывались приятные волны дрожи. Папа с мамой расспрашивали меня про институт, удивлялись и восторгались моим рассказам. А Ира всё молчала, словно была где-то далеко.
И тут в прихожей зазвонил телефон. Ира аж засветилась радостью, и опрометью выскочила из-за стола. Было слышно, как она сняла трубку — и тут же радостное, почти ликующее:
– Ало! Миша!
– ….
– Да! Когда ты приедешь, я тебя очень жду.

Родители Иры стали заметно смущёнными, мама отводила глаза. Я посмотрел в глаза её отцу, и он чисто по-мужски пожал плечами, как бы говоря, «Такие дела. Что тут поделаешь. Женщины…»
После чего мама тихо призналась, наклоняясь вперёд,
– У них всё серьёзно. Миша учится на моряка в нашей мореходке. Но выпускают их пока ещё редко. Познакомились три месяца назад, и вот…
Я, закаменев лицом, покивал. Бросило в жар. Наверное, лицо у меня стало таким красным, хоть прикуривай. Отец на меня сочувственно посматривал, ковыряясь вилкой в тарелке, пока Ира очень эмоционально общалась по телефону. Потом отчего-то расплакалась и убежала к себе в комнату, закрыв дверь.
Доев, не смотря ни на что, – я же полгода прожил на студенческих харчах, и оставить такую вкуснятину на тарелке просто не мог – вымученно поулыбался, поблагодарил за вкусный ужин. Прошёл в прихожую, привычным движением включил свет, и немного дёргано оделся – тело от адреналина в крови плохо слушалось. Неловко попрощался с наблюдающими сочувственно за мной из-за стола родителями Иры, и вышел, защёлкнув за собой замок.

Вышел из подъезда и долго стоял на крыльце, глядя, как в свете фонаря кружатся снежинки. В голове было пусто и звонко. Через какое-то время заворочались мысли. По идее, всё к этому и шло. Наши жизни пошли кардинально разными путями. Бурная, местами буйная, свобода — с приключениями, пьянками и кучей новых друзей. И тихая, домашняя, «серая» жизнь школьницы-отличницы, которая ещё и никуда не выходила первое время без меня. Всё слишком сильно поменялось. И мы были слишком далеко, и слишком долго друг без друга.

Я понял, что домой мне совершенно не хочется – нужно побыть одному, подумать, свыкнуться с новым положением, прийти в себя. Морозный воздух и снежинки приятно холодили разгорячённое от эмоций лицо. Свежий пушистый снег успокаивающе мерно хрустел под ногами.
Надо признаться себе честно, за институтской кутерьмой Ирина ушла на второй, а то и третий план. Поначалу я писал ей письма каждый день, часто звонил по межгороду. Но чем дальше, тем письма писал всё реже, постепенно перейдя на раз в неделю, по выходным. Звонить вообще перестал. То не было времени, то сил, то – давай уж честно – желания. Надо признаться, что у меня у самого чувства к Ирине остыли и притупились. Свыкся, что её нет рядом. Свыкся, что её не будет рядом ещё очень-очень долго.

Наверняка она это тоже чувствовала и понимала. И ей тоже было одиноко. Обидно, конечно, но больше не из-за того, что Ира теперь с другим, а из-за того, что не сказала. Три месяца я думал, что она ещё моя девушка. Неприятно быть ослом. Но что поделаешь — как говорил, пожимая плечами, отец Иры: «Женщины!..»

* * *

После того, как я неожиданно стал свободным как ветер, мы славно покутили с друзьями и одноклассниками. Постепенно, за несколько дней, я обошёл всех. У меня была даже небольшая интрижка – познакомился с очаровательной ладной девушкой в автобусе, стояли рядом на поворотной площадке «гармошки», и заговорили. Я её пригласил в кино. Сходили, чудесно провели время. Но дальше поцелуев не зашло. Потом у меня было чьё-то день рождения, очередная птянка-гулянка, и как-то мы расстыковались. В те времена встретиться с человеком без удачного стечения обстоятельств было почти невозможно. У девушки не было дома даже городского телефона. Оставался только почтовый ящик. Но это уже слишком заморочено.

* * *

На летние каникулы после первого курса я приехал с полным непониманием, чем заняться. Все развлечения детства – игра в «квадраты», футбол, ножики-стрелялки и тому подобное как-то совсем потеряли привлекательность. По вечерам на лавочке, как в прошлое лето, уже никто не собирался — всё изменилось. Многие наши разъехались на каникулы кто куда, и вообще как-то перестали «дружить» и встречаться, как раньше. Только здоровались при встречах, как старые, но уже далёкие знакомые.

Буквально через пару дней после моего приезда домой мы всей семьёй – мама, брат, сестра и я, только без папы, который был на службе – пошли на наш пляж «Дельфин». В те времена это был уникальный пляж по нескольким причинам. Во-первых, там были совершенно бесплатные огромные качели, как в парках развлечений. Можно было кататься сколько угодно. Во-вторых, там был необычайный сказочный лифт, чтобы подниматься с пляжа на уровень города. Чтобы попасть к лифту, нужно было пройти через длинный-длинный тоннель, стены которого были украшены мозаикой на темы наших сказок. «Золотая рыбка», «Лягушка со стрелой и молодец», «Тридцать три богатыря», «Кощей», «Русалка», «Кот учёный» и многое другое. В туннеле было очень холодно и сыро от конденсата, и пахло как в метро. И даже входные стеклянные двери были как в метро, с особыми полукруглыми ручками на торцах.
А ещё, на этот пляж ходили только местные – либо одесситы, либо отдыхающие из двух санаториев над пляжем. Такой, домашний уютный, обустроенный пляж для своих.

В общем, мы с удовольствием покупались, накатались на качелях, взмывая выше неба. Валяемся на покрывале, играем в карты, в «дурака», с удовольствием поедая абрикосы.
Вдруг из громкоговорителей по всему пляжу разносится объявление:
«Внимание! Для работы матросом-спасателем на спасательную станцию пляжа «Дельфин» приглашаются спортивные мужчины в возрасте от 18 лет».
А мама возьми и спроси,
– Сынок, а у тебя нет желания поработать спасателем? Я просто вижу, что ты дома скучаешь, сходи, узнай, может будет интересно?

Мне подумалось: а действительно, чего делать на каникулах? Никаких задумок и планов нет, почему бы ни поработать на пляже? Тут же поднялся с песка и пошёл на спасательную станцию. У сотрудников спросил, где набирают спасателей, они показали большой кабинет, скорее общий зал, где за письменным столом восседал крепкий усатый седой дядька. Я представился. Он пристально посмотрел — и в глазах мелькнуло узнавание.
– Ну, точно! Одно лицо с Володькой Кожевановым! Ты же его сын?
Я удивлёно кивнул,
– Да, его.
Усач счастливо рассмеялся,
– Ну, надо же, вот судьба! Передавай отцу привет от Семёныча, он поймёт.

Приняли в штат спасателей меня быстро. Провели подробный инструктаж, испытания на умение плавать и нырять: в море на глубине 3 м в воду бросали метровое бревно с перекладиной и стальным утяжелителем внизу. Мы находились на другой лодке и отворачивались, чтобы не видеть, куда конкретно бросали "утопающего". Нам показывали потом рукой лишь приблизительный район поиска, и давалось три минуты найти, поднять на поверхность и подать людям в лодке "пострадавшего", чтобы они его затащили на борт.

Уже на второй день я приступил к работе. Конечно же, обгорел с непривычки на солнце. Но потом быстро втянулся. Это была лучшая работа в моей жизни! Работа-отдых, работа-служение, работа-развлечение, работа-подвиг. В нашем распоряжении было две лодки на вёслах и большой мощный катер. Каждый день в 9 утра мы спускали лодки и катер на воду из эллингов на берегу, развешивали вдоль пляжа спасательные круги и бдели за морем. Заниматься можно было чем угодно. Читать, загорать в шезлонге, играть в шахматы с отдыхающими, тренироваться. Но каждую минуту необходимо было окидывать акваторию пляжа взглядом, всё ли в порядке на воде. Первую неделю работы было трудновато. Отдыхающие на пляже не соблюдали правила поведения на воде вообще, в принципе. Ну а я что, мне дали чёткие инструкции. Я расписался в журнале учёта, что ознакомлен и буду выполнять. Я ощутил полную ответственность за их жизни — и начал жёстко всех гонять. Первые дни я почти не вылезал из лодки, то и дело ловя "заплывщиков за буйки"; водные велосипеды, заплывшие к людям; детей на надувных кругах в глубокой воде; малышню, прыгающую с пирса где торчит арматура в воде. Пляж большой, из трёх частей, разделённых пирсами, людей – многие сотни.

На меня ходили жаловаться к начальнику спасательной станции. Кричали, что я долбо...б ненормальный, который не даёт людям нормально отдыхать. Что я бесчувственный болван, у которого в голове только инструкции. А я что, я так и говорил нарушителям, когда догонял их на лодке: «Или вы возвращаетесь в зону купания, или я вас бью по голове веслом, а потом спасаю. Как положено по инструкции!»

В общем, народ на пляже смирился, и дисциплина на воде неумолимо наступила. Народ даже втянулся и начал помогать эту дисциплину поддерживать. «Следите за своим ребёнком, чтобы он на глубину в надувном круге не поплыл! А то снова прибежит ЭТОТ и будет из вас тянуть кИшки». Заплывщики-спортсмены инструкциипослушно начали плавать не от берега в море, а вдоль буйков, со стороны пляжа. А водные велосипедисты строго следили, чтобы не дай бог не попасть в зону купания. «А то прибежит ЭТОТ ! ...» 

Однажды сижу в тени ивы на бетонных ступенях к пляжу, читаю книгу, не забывая поглядывать на море. И вдруг обращаю внимание на двух девушек между волнорезом и мелкой водой, которые начали очень медленно и неуверенно плыть. Размышлять некогда, тут же бегу к лодке, сталкиваю её в воду, запрыгиваю, быстро подхожу к юным девушкам, и вижу, что они держатся на воде из последних сил. Уже посинели губы, глаза перепуганные и отчаянные. Вытащил их по очереди с кормы в лодку, везу на берег. А они замёрзли, трясутся, видно, что сил у них совсем не осталось. Жутко испугались, что утонут.

Как-то раз поднялся сильный ветер, и со стороны моря быстро набежали плотные тучи — стало почти темно. Вскоре разыгрался шторм — один-два балла. Волны высоченные, ветрище, ливень. Мы сидим на спасательной станции, расслабились, потому что народ весь с пляжа ушёл. И тут вижу, на самом краю пляжа что-то то появляется, то пропадает на волнах. Хватаю бинокль, а это мужик какой-то – как поплавок, то уходит под воду, то всплывает. Бегу к лодке, отталкиваюсь от берега, еле-еле преодолеваю прибой, а дальше надо плыть бортом к волнам. Вот это был аттракцион!!! Огромные волны наклоняют шлюпку так, что кажется выпадешь сейчас в воду через борт, сверху льёт ливень, грохочет гром. А что делать, надо спасать! Вытащил я кое-как мужика, доставать в лодку не стал, отбуксировал на берег за руки. У него, оказывается, ногу свело и он не мог плыть. Опускался на дно, отталкивался одной ногой и всплывал. Хватал воздух и снова опускался. Молодец мужик, не запаниковал, дождался помощи!

Были и ложные тревоги, когда весь пляж испуганно и напряжённо искал ребёнка в воде, а он, оказывается, просто ушёл на другую половину пляжа, никому не сказав. Вот его мама лупила! Нам даже было жалко.

А какой настоящий узбекский плов творил в огромном казане настоящий узбек! Шедевр кулинарии. Очень интересно было наблюдать за процессом. Как он степенно колол дрова, нарезал мясо, заливал разные масла: подсолнечное и кунжутное, бараний жир, колдовал со специями, рисом. Перемешивалось всё огромной деревянной ложкой, с любовью и тщанием. Было видно, что процесс готовки доставляет человеку огромное удовольствие. И когда плов поспевал, и над пляжем разносился невероятный аромат, тут же выстраивалась очередь едоков. Огромный казан этого божественного плова исчезал за полчаса.

Вообще, я очень доволен результатом своей работы на спасательной станции. Обычно за сезон на нашем пляже тонули от четырёх до восьми человек. В моё лето не утонул ни один! Так что можно сказать, что несколько жизней я спас. Ну и отдохнул прекрасно — заодно. И денег заработал!

Глава 18. Летняя работа, стройотряды и ремонты

Упоминание о спасательной станции всколыхнуло фейерверк тёплых воспоминаний, которыми хочется поделиться.

Матросов-спасателей на станции в том году был недобор, вместо положенных четырёх набралось только нас двое: я и такой же студент на каникулах из политехнического института – высокий, худой, но жилистый, белобрысый смешливый парень. Мы с ним сразу замечательно спелись. Но потом нас разделили по разным сменам, так что я оказался единственным молодым в коллективе матёрых мужиков за сорок. Главный водолаз был бывшим морским спецназовцем-диверсантом. Второй водолаз – расстриженным церковным батюшкой. Моторист – старый морской волк, осевший на берегу, «оттрубивший» на кораблях механиком двадцать лет. Начальник спасательной станции, Семёныч – бывший военный лётчик, майор в отставке. Одним словом, мужики были тёртые, суровые, крепкие духом и телом, быстрые на принятие решений и с огромным житейским опытом.

Поскольку я был у них один на всех, они меня учили уму-разуму по очереди. На спасательной станции много дел только утром и вечером. А днём, в основном, просто дежурство. Понятно, что на мне оказались все черновые работы. В том числе уборка помещений спасательной станции по вечерам с обязательным мытьём полов настоящей корабельной шваброй. Она состояла из толстого пучка верёвок, собранных на древке, как прутья на метле. Поначалу всё казалось странным. Меня отвели к гроту, из которого бурным потоком вытекали грунтовые воды, стекали в трубу и дальше уходили в море. Вот в этой воде я и мыл швабру. Вода была жутко холодная, градусов двенадцать. Ноги в ней сразу сводило, и ошпаривало стужей.

Под руководством старого, прокуренного, всего в морщинах, загорелого до цвета шоколада моториста я впервые полоскал эту лохматую швабру в гроте.
«Энергичнее шуруди, энергичнее! Ты же не свою девку за титьку держишь, а морской прибор. Так, так. А теперь вверх-вниз, чтобы об дно помять, песок из неё весь выгнать. Ещё, ещё. Всё, хватит, чистая».
И мы пошли назад. Впереди важно шагает механик, а я позади, отклонившись всем телом назад, удерживаю на весу швабру, с которой нескончаемой струёй льётся вода.

Все мне что-то рассказывали. Водолазы меня учили, как забивать воздухом баллоны акваланга, как дышать под водой через регулятор, для чего водолазу нужен нож, как правильно работать ластами и вообще двигаться под водой. Как искать утонувших, что делать, как оказывать помощь — есть ли шанс спасти или уже всё. Всяких тонкостей и нюансов было море. Хватало на многие и многие «лекции».

Механик учил меня, как вязать узлы, ухаживать за двигателем катера, как управляться с тельферами и лебёдками, как правильно работать вёслами, всякие морские тонкости. Травил кучу морских баек и рассказов. Повидал он за свою жизнь немало.

Ну и по жизни учили всякому. Больше всего мы подружились с водолазом, который бывший батюшка. Худой, жилистый, загорелый, с небольшой бородой и усами. Первый наш разговор был о том же, о чём когда-то говорила мама — не искушай людей. Началось наше знакомство не очень: я сижу в тенёчке, наблюдаю за морем, тут из громкоговорителей раздаётся на весь пляж: «Одиннадцатый, срочно прибыть на станцию!»
Одиннадцатый – это я. Вскакиваю и бегу. Поднимаюсь по лестнице на наш второй этаж «пляжной администрации». На первом этаже медпункт, директор пляжа, склад, душевые, а на втором – спасатели. Забегаю в главный зал: у микрофона сидит водолаз и недобро сверкает глазами.
– Идём, – поднимается со стула и кивком головы зовёт за собой.
Я в полном недоумении, что могло случиться? Перебираю в голове события дня и утра – да вроде всё как обычно, никаких происшествий. Заходим в нашу раздевалку – большое помещение с металлическими шкафчиками, скамьями и столом. Бывший батюшка изобличающе показывает пальцем на стол, где лежат несколько купюр, сложенных пополам, придавленные моими часами, чтобы не улетели от ветра.
– Знаешь, что это такое?
Я удивлённо смотрю на деньги, на батюшку, снова на деньги.
– Деньги и часы. Мои, – на всякий случай уточняю.
– Не-е-ет! – водолаз машет передо мной пальцем. – Это искушение!
Потом сбавляет тон, расслабляется, и уже миролюбиво говорит,
– Спрячь, и пойдём, поговорим.
Я убрал имущество на полку в шкафчик, даже накрыл кепкой. Выйдя из раздевалки, мы присели на скамейку. Вид на море был прекрасен. Обдувал ветерок, а над нами, обвивая натянутую проволоку, рос виноград, создавая зелёную узорчатую тень.


Очень быстро пляж превратился из моего рабочего места в моё жизненное пространство. Из-за недобора спасателей, мне предложили работать на две смены, без выходных. Пока не появится ещё человек. Так то мы работали день через день, с 9 утра до 9 вечера. Я подумал, что это даже лучше – дел у меня никаких, девушки нет, зато получу двойную зарплату. И начал работать каждый день, с раннего утра, до позднего вечера.

Форма одежды — плавки, и всё. И так целыми днями. Все наши мужики ходили на станции исключительно босиком. Я как-то не задавался вопросом – почему. Было удобно. Утром пришёл на станцию, разделся, скинул обувь, и всё – начинается свободная от вещей жизнь в режиме папуаса. Ничто не мешает, в любой момент можно прыгнуть в море. Не нужно «париться», что надеть и как оно выглядит. Ничто не пачкается, и не теряется. Отмыть руки, и живот, измазанные в моторном мазуте гораздо проще и быстрее, чем стирать одежду. Очень удобно.

Поначалу босиком всюду ходить было непривычно, и даже больно. Одно дело – пляжный песок, и совсем другое – бетонные пирсы, жёсткая сухая трава, весьма не гладкий асфальт. Первые дни я ходил осторожно, иногда ойкал от боли, но уже через неделю ноги привыкли. Через две – я уже бегал во время тревог по любым поверхностям, как сайгак, не испытывая никаких неудобств. Трогать ступни было забавно – кожа задубела, стала толстой и плотной, что та подмётка. Стало понятно, как наши предки жили без обуви. Очень замечательно жили.

Сама по себе жизнь на пляже была райской. Водолазы почти каждый день выходили в море с аквалангами, притаскивали связки рыбы, набитой с помощью подводного ружья. Рыбу жарили, варили уху. Я попробовал всё, что водилось у нашего побережья — даже морского ската-хвостокола. Ничего так рыбка, вкус и запах странные – собаки и коты его употреблять наотрез отказывались – а мне понравилось. Очень нежное жирное мясо.

Почти каждый день ко мне приезжал тогда ещё мелкий семилетний братик и приносил из дома обед. Потом мы с ним купались, катались на лодке, ловили рыбу. И это было настоящее удовольствие. Вообще, лодка была нашим козырным имуществом. К нам просились покататься девушки, женщины и парни. Никогда не было нужды в пирожках, мороженном, семечках, пиве. Лодки две, я – один. Вторая лодка частенько уходила в аренду за скромное вознаграждение натуральными продуктами, какие я желал в данный момент.

Так я и познакомился с двумя замечательными девушками, моими ровесницами, которые отдыхали в санатории над пляжем. Одна была стройная, светлая, очень красивая, с классическими чертами лица, резным ровным носиком. А вторая – крепенькая, ладная, весёлая и смешливая. Я их покатал на лодке, угостил подарочным пивом и семечками. Что ещё нужно юным созданиям для полного счастья на пляже. Они стали чудесно скрашивать мои дежурства. Показывали, как здорово и красиво умеют нырять рыбкой с пирса, а я показывал – как далеко и быстро умею нырять, хватая их за ноги, от чего они заливисто визжали на весь пляж. С ними прицепиком ещё часто бывала младшая светленькая сестричка 10 лет, которая жила в номере с родителями в другом крыле санатория. Худенькая и тихая, но с живыми любопытными голубыми глазами. Сейчас смеюсь – представляю, что она себе надумала, слушая мои рассказы о студенческих развлечениях и безумствах.

По вечерам после смены я поднимался к девчонкам в номер. Это было как вторая серия курортного отдыха, с курортным романом. Огромный балкон, вид на море с высоты, огни кораблей на ночном рейде, дорожки света по воде, живая музыка с летней площадки, пьянящая смесь запахов моря, лавра и цветов. Жара спала, ветерок приносит упоительную прохладу. Вино, фрукты, закуски, красивые ласковые и трепетные девушки с шёлковой от солнца и моря кожей… Пишу эти строки — и широченная улыбка не сходит с лица. У нас были какие-то сказочные, без какой-либо ответственности, без обязательств, или заморочек отношения. Мы просто дарили друг другу счастье, здесь и сейчас. Классический курортный роман – матрос-спасатель и две юные незнакомки.

К сожалению, счастье длилось недолго. Они уехали через неделю домой. И даже не сказали, из какого они города. А я не настаивал. Это был наш негласный уговор: всё — только здесь и сейчас. Ни прошлого, ни будущего. Мечтательно улыбаюсь и глубоко вздыхаю. Иногда есть в жизни место сказке.

* * *

А многие первокурсники ХАИ поехали в стройотряды. И привезли оттуда очень серьёзные суммы. Так у нас в комнате появился высококлассный проигрыватель и стоечный кассетный магнитофон. Их на заработанные деньги купил Андрей по кличке «Длинный» (в миру Дубров).

Стройотряды – были особым студенческим культом. Студенты в брезентовых куртках, обвешенные памятными значками городов и знаменитых строек, были в большом почёте. Пройдя вместе испытания, дальние дороги, тяжёлую совместную работу, становились соратниками и крепкими друзьями, часто на всю жизнь. А сколько молодых семей родилось именно в стройотрядах!

Мне в них съездить не довелось, но в местечковых стройках я поучаствовал. Ходили работать помощниками каменщиков на строительство частных домов. Платили шикарно – 5 рублей в день! Плюс, завтрак, обед и ужин. Но была одна опасность – жестокое пьянство. Я быстро понял, что такую работу не потяну. Точнее, не вытянет моя печень. Чтобы быть алкоголиком, нужно обладать недюжинным здоровьем.

А после четвёртого курса мы устроили стройотряд в нашем общежитии – подрядились выполнить косметический ремонт (шпатлёвка и покраска стен, лестниц и окон) в коридорах, кухнях и туалетах. Было очень весело. Нам выдали ручной агрегат – пульверизатор, чтобы красить потолок побелкой. Мы разбодяжили сразу полную бочку побелки — чтобы надолго хватило, — но перепутали и вместе с мелом засыпали мешок алебастровой шпатлёвки. После чего постоянно приходилось добавлять воды, потому что алебастр разбухал и состав становился слишком густым. Вначале мы перепугались, что испортили уйму материалов, а потом оказалось, что сделали ноу-хау – наш состав, напротив, никак не заканчивался, и сэкономил кучу мела. При этом, укрывистость побелки был отличнейшей – никакие старые пятна на потолке через неё не просвечивали.

Комендант был в восторге с нашей экономии, и всё допытывался, как у нас получилось сэкономить пять мешков мела, и при этом так отлично всё побелить?! Но мы загадочно молчали, не было желания рисковать, ибо всё мы сделали через одно место на букву «Ж». Нам просто повезло, что пульверизатор не забился и не сдох. Мы его несколько раз полностью разбирали и промывали. Выдержал. Вот что значит советская неубиваемая техника!

С ремонта общежития я приехал домой с бородой – не брился принципиально больше месяца, пока работали. Родные, увидев меня, и смеялись, и возмущались. Все как один встали на борьбу с моей бородой. Я быстро сдался, тем более, она начала сильно чесаться. Дома её сбрить было нереально, пришлось идти в парикмахерскую и заказывать бритьё лица машинкой «под ноль». Мастер предлагал побрить меня опасной бритвой, но я не рискнул. Незнакомый человек — и острейшая сталь у моего горла? Нет уж! К этому я был не готов.

Глава 19. Девушки и другие стороны жизни

Особой «кастой» студентов были «семейные». Тем, кто решал пожениться, институт оказывал всевозможное содействие. Разрешали играть свадьбы в студенческих столовых и кафе по минимальным ценам, сразу выделяли отдельную комнату в общежитии, делали послабления в учёбе и без лишних вопросов выдавали академотпуска.

Нам семейные старшекурсники казались настоящей «высшей кастой». Серьёзные, респектабельные, всегда сытые и ухоженные. В коридорах общежития бегали и играли дети, с удовольствием общаясь с другими студентами. Но на нашем третьем курсе все семейные соседи уехали, и на этаже остались одни парни.

С девушками в ХАИ было негусто. Считалось, что они поступают туда только чтобы выйти замуж. И, по правде говоря, так оно и выходило — до диплома добирались единицы. На выпуске нашего потока 4-го факультета было около 300 человек, из них всего две девушки. Хотя поступило намного больше.

Поэтому для нас было огромным событием и некоторым культурным шоком, когда на четвёртом курсе в соседние с нашими комнаты заселились юные хорошенькие первокурсницы. С ними было связано множество комичных и смешных историй.

Так получилось, что наша 539-я комната находилась рядом с женским туалетом. А мужской располагался в другом конце длинного-предлинного коридора. И так как на нашем этаже какое-то время вообще не было девчонок, женский туалет пустовал, мы, когда пили пиво, частенько им пользовались. Ну, глупо же ходить так далеко, если заведение вот оно, совсем рядом. Надо добавить, что общий туалет был устроен просто и незатейливо – входной тамбур с умывальником, а дальше помещение с четырьмя «очками», разделёнными низкими перегородками. Понятно, что никаких дверей, и приватностью даже не пахло.

Во время какой-то гулянки мы стоим в коридоре, курим, общаемся. Из соседней комнаты выходит миниатюрная первокурсница кукольной внешности – светлые вьющиеся волосы, алые губки, большие голубые глазки, пухлые девичьи щёчки – и заходит в туалет. Мы, конечно, поглазели на неё с удовольствием, поцокали языками — и вернулись к разговору.

Тут открывается дверь нашей комнаты, и оттуда, пошатываясь, как на палубе во время шторма, выходит наш харьковчанин Боцман, хорошо так набравшийся пивом. И, по старой привычке, заворачивает в женский туалет. Мы даже не успели среагировать. Из туалета доносится громкий девичий писк, а потом заботливый заплетающийся голос Боцмана: «Сидите, сидите, ничего страшного — я не стесняюсь».
Нас чуть ни порвало от смеха. Мы ему потом много раз вспоминали эту крылатую фразу.

С этим женским туалетом была связана и ещё одна история. Как-то так получилось, что летом, когда мы сдавали вступительные экзамены и ездили в колхоз, произошла какая-то длительная заминка с выносом мусора из баков на кухнях и в тамбурах туалетов. В итоге образовались настоящие мусорные завалы. Особенно в тамбуре женского туалета, так как он практически не использовался. Реально, скопилась целая гора мусора у стены, выше человеческого роста.

И вот, в один из ясных весенних дней, мы, юные первокурсники что-то праздновали, а может, просто бухали. Я чего-то быстро набрался «впечатлений» от портвейна «777» и завалился спать на свою кровать, моментально отрубившись. Тут сквозь глубокий сон доходит ощущение, что меня кто-то упорно трясёт за плечо. Совершив титаническое усилие, открываю один глаз. Надо мной стоит одногруппник, и выдаёт текст:
– Димыч, вставай! Биба нассал на прохожего, нужно срочно вынести мусор из туалета, иначе нам всем пипец!
Я понял, что с меня жёстко прикалываются. А потом понял, что жутко болит голова. И что я жутко хочу спать. И что шутка тупая и совсем не смешная. И что я хочу больно ударить шутника. Раздражённо и зло рычу:
– Боцик, я тебя сейчас побью. Отстань! Не видишь, я сплю. У меня голова болит. Не трогай меня, – и, повернувшись на другой бок, блаженно закрываю глаза.
– Да я не шучу! Биба с балкона поссал вниз, прямо на вход из кафе «Молодость», а оттуда выходил какой-то мужик. И Биба его обоссал. А мужик пошёл и нажаловался коменданту общежития. Короче, если мы до вечера не уберём весь мусор с этажей – вас выселят из общаги!

Я затуманенным мозгом попытался проанализировать ситуацию. В принципе всё логично. Именно Биба мог среди бела дня сделать такое. По пьяни ещё и не такое может учудить. И всё связанное с этим тоже выглядело логично. И трагично. Осознание наступающей беды придало сил, и я сел на кровати. Нащупал ногами кроссовки, кое-как обулся. Наша «бригада» уже была готова к выходу. Спустились вниз, в фойе общежития нас ждал комендант, совковые лопаты и баки для мусора. И даже рабочие рукавицы, с одним большим пальцем.

Мы разбились на пары, по количеству баков. Рабочий план был такой: из каждого «пункта накопления мусора» – две кухни и два туалета на пятом, четвёртом и третьем этажах – нужно было вынести мусор в большой контейнер на заднем дворе общежития. Задача казалась невыполнимой, потому что гора мусора в «нашем» женском туалете выглядела неподъёмным Эверестом. Но «глаза боятся, а руки делают». Наша нетрезвая, но весёлая компания, подгоняемая едкими окриками коменданта, «металась кабанчиком» с пятого этажа во двор, и обратно наверх, как игла швейной машинки. Когда мы закончили – в удивлении и шоке были все, в том числе и комендант. Похоже, он и сам не верил, что мы справимся, что это вообще возможно. Настолько кучи мусора были огромными и на них уже, похоже, все «забили».

Когда мы сдали в бытовку коменданта лопаты и баки, он восхищённо сказал:
– Ну вы и придурки! Но, надо заметить, можете не только хулиганить, но и ударно работать. Молодцы. Намоченного прохожего, – мы не сдержались и захихикали, попутно отдавая заслуженное Бибой наказание, легонько пихали его со всех сторон кулаками, – беру на себя, дело замну.

* * *

Зимой на втором курсе нас, как самых «одарённых», привлекли к уборке льда на прилегающих к общежитию дорогах. Выдали ломы, лопаты, рукавицы и наставления. Снова ударно поработали, семь потов сошло. Но в этот раз участников трудового подвига ожидал приз – бесплатный поход в видеозал!
До этого я в такие заведения ни разу не ходил. Нас «организованной толпой» завели в «красный» уголок или малый актовый зал, заполненный рядами кресел с откидными сидушками. У дальней стены на постаменте стоял большой цветной телевизор, и показывал мультик «Том и Джери». Мы быстро заняли свободные места и прикипели взглядами к экрану. Приключения кота и мыши захватили нас полностью, смеялись, как ненормальные.

А потом нам показали фильм про безумного Макса. Он тоже произвёл на нас неизгладимое впечатление. И после этого я стал самым заядлым «киноманом». Посещение видеосалона стоило довольно дорого – 50 копеек. Это хороший сытный обед в кафе, или три мороженных. Но оно того стоило! Иностранные фильмы «Терминатор», «Чужие», «Крепкий орешек», «Назад в будущее» и многие другие приводили в полный восторг и трепет. Оставляли после себя долгое глубокое «послевкусие», множество тем для размышлений и обсуждений. Меня так затянуло, что вечер без нового фильма становился для меня мучительно никчёмным. Парни с меня хихикали, что я стал похож на наркомана, готового за «дозу» в мозг отдать последние деньги.

* * *

Ещё одним невероятным развлечением стали компьютерные игры. Наш Миша «Одесса» привёз из дома собранный самолично настольный компьютер ZX Spectrum. Это «чудо враждебной техники» имело процессор Zilog Z80A на частоте 3.5 МГц, 48 КБ ОЗУ, графическое разрешение 256 x 192 пикселей с 8 цветами. И хранил программы на аудиокассетах.

Боже, какой это был ажиотаж! Один играл, а остальные с азартом болели, глядя, как самолётик на экране чёрно-белого телевизора уворачивается от ракет и сбивает врагов. Ещё была игра про битву роботов. Полёты на вертолёте. Всё это захватывало с головой и не давало оторваться от процесса.
У меня случился невероятный «заплыв-погружение» в игру про вертолёт «Апач». Когда её впервые загрузили, она всех покорила, и народ с жаром следил за прохождением миссий. Игра оказалась дьявольски сложной, но пройти её хотелось до одури. И я пошёл «в разнос»: 36 часов подряд, полторы суток, я отвлекался только на то, чтобы попить сладкого чая с хлебом и сходить в туалет. Делая вылет за вылетом, миссию за миссией, я продвигался к победе. И когда все враги были повержены, я, полуживой, но счастливый, наконец-то забрался под одеяло. Было около пяти утра, все в комнате спали. Я закрыл глаза, а сон никак не шёл. Перед глазами возникла картинка кабины вертолёта, и он заходил в атаку на группу танков. Меня тогда это так удивило – не смотря на огромное желание спать и усталость, я долго не мог уснуть. Полчаса, если не больше смотрел с закрытыми глазами «мультики» из игры, которые совсем «не заказывал».

* * *

У нас произошла удивительная «инверсия»: как-то так получилось, что все девушки, с которыми мы поступали и общались, на четвёртом курсе пропали с горизонта. И мы жаловались на судьбу, что вот, живём-существуем совсем без женского полу. Высшие силы где-то там, наверху, нас услышали, и «нагнали» нам столько девчонок – младшекурсниц-соседок, с других факультетов, из других ВУЗов – что мы начали сетовать: «Сколько можно?! Постоянно в комнате девчонки, покоя от них нет!»

Наша группа заслужила странную и, наверное, сомнительную славу совсем безбашенных, но очень весёлых пьяниц. До нас доходили слухи, что девушки пугают подруг рассказами о наших безумствах. «Не ходите к ним, у них там творится полный кошмар! Пьянки, приставания. Делают всякие гадости – заставили нас есть голову вяленого осетра прямо с глазами!»
Естественно, после такой рекламы, подруги сгорали от любопытства и жаждали приобщиться к безумствам.

В те времена у меня была необычная, ныне утраченная сверх-способность – в нетрезвом виде ловить вдохновение и выдавать слёту готовые стихи в рифму, и просто рифмовано говорить на любые темы. Вся печаль в том, что «перлы» никто не записывал, а я сразу забывал.
Однажды мы с Андрюхой пришли к девчонкам в 10-е общежитие на какой-то праздник. Всё было замечательно, вкусно, и душевно – мы как будто попали в цветник девичьей красоты. Мне очень понравилась фигура одной девушки по кличке Боб Марли. Особенно часть фигуры ниже спины. Уж не знаю, что перемкнуло в пьяном сознании, но я весь вечер пел ей дифирамбы. А под конец я поднял её, как куклу, поставил на стул, повернул спиной к зрителям, нежно провёл ладонью по той самой части фигуры — и прочитал стихи. Оду восхваления красотой и грацией. Все были в полном восторге. Но, к сожалению, никто ничего не запомнил.

Когда праздник начал клониться к закату, девочки уговаривали нас остаться, но у меня был пьяный принцип – спать только в своей кровати!

А появился он после того, как меня чуть ни женили. Была свадьба у друга, и мы там, как водится, отожгли на полную катушку. И, конечно же, так «набрались впечатлений», что утром ничего не помнили. Я просыпаюсь в неизвестном месте: комната с красивой мебелью, на стенах ковры, лепной потолок, роскошная люстра. И рядом спящая девушка. Я напряг память, и вспомнил, что видел её среди гостей. Не сказать, что она мне тогда понравилась. Но, наверное, водка подправила моё восприятие. Ощупал себя под одеялом – ничего нет. Дело ясное — что дело тёмное.

Сквозь головную боль и сушняк попытался сосредоточиться и хоть что-то вспомнить. Имя девушки? Пусто. Ни одной ассоциации. Жаль, придётся как-то выкручиваться. Как я тут оказался? Помню, что меня кто-то пригласил на медленный танец. Кто-то приятный на ощупь и вкусно пахнущий. Потом мы куда-то ходили гулять. Ага! Вспомнил! Целовались под новый медленный танец. Потом пили шампанское с молодыми. Дальше провал, темнота: «Данные стёрты с накопителя памяти».

Потом было неловкое (для меня) пробуждение девушки. Обижать её совершенно не хотелось. А я не знал ни кто она, ни где мы, и даже что делали – только догадывался по уликам. Ужас! Сейчас вспоминаю и нервно хихикаю. Оказаться голым перед незнакомым человеком женского пола, который смотрит на тебя влюблёнными глазами. И тоже голый. Голая. И совсем тебе не нравится как женщина. Но точно понятно, что ночью ещё как нравилась…

Самый апофеоз был дальше. После душа мы пошли завтракать. Это оказался частный дом, шикарный дом, зажиточный. Аппетита у меня не было, и я налегал на чай с лимоном, постепенно приходя в себя. Потом пришёл её папа – кавказской внешности, солидный, в шёлковом халате и тапочках на волосатых ногах. С интересом меня осмотрел, поздоровался. Тоже попил чая с бутербродами, и позвал меня на балкон покурить.
– Слушай, Дима, ты так понравился моей дочке, – я превратился весь во внимание, ожидая, что он сейчас назовёт имя, и я хоть узнаю, как зовут девушку, но папа продолжил другое.
Затянулся душистой импортной сигаретой, проникновенно посмотрел мне в глаза, и с лёгким кавказским акцентом выдал:
– Женись на ней, а! Я тебе чёрную «Волгу» подарю, дом вам построим, на хорошую должность устрою. Всё у вас будет!
Сказать что я охренел, — ничего не сказать. Жениться на девушке, которую знаю всего двадцать минут… Хотя нет, я же до сих пор даже не знаю её имени! Появилась шальная мысль: спросить, что ли, сейчас у папы? Нет, лучше не надо – ещё зарежет кинжалом от обиды. Горячая кровь…

У меня возникло острейшее ощущение, что я крепко влип. Дико запаниковал, но сделал умное лицо. Тоже затянулся, чтобы выиграть время на поиск варианта ответа. Первая задача – без скандала выйти из дома.
– Спасибо большое. Очень, очень интересное предложение, – папа довольно улыбнулся, - я сейчас не готов принимать столь важное и ответственное решение, – и посмотрел собеседнику в глаза, серьёзно кивая.
Он тоже серьёзно покивал, соглашаясь.
– Сегодня же второй день свадьбы, есть время всё обдумать.
– Договорились, дорогой! Думай. Гуляйте, веселитесь, дело молодое. А я буду вечером – много дел, надо уже ехать.
Похлопал по-отечески меня по плечу и вышел с балкона. А я остался, глянул вниз — ухоженный участок, аккуратные дорожки, тихая улица за забором. Соседние домики выглядели явно попроще.

Вот влип! Папа, похоже, какой-то начальник. И очень любит свою дочку, во всём потакает. И вправду всё у нас будет, если согласиться. Но это даже не рассматривается. Я что, конь, что меня покупают?! Дорого покупают, очень дорого. Но меня ждёт Байконур, ракеты, великие проекты. Не хочу тут оставаться, в маленьком сытом захолустье. Да и «Волга» мне без надобности, всё равно прав нет.

Мариам – я всё-таки услышал, как её зовут, когда мы вернулись на свадьбу – от меня не отходила. Была весёлая и счастливая. Я отыгрывал роль пьяного и весёлого потенциального жениха. А ближе к вечеру «признался», что не могу жить без неба, без любимой профессии, нужно закончить институт. Поэтому о женитьбе сейчас даже не думаю. «Первым делом, первым делом – самолеты, Ну, а девушки? А девушки – потом».
Пришлось рассказывать, какая Мариам обворожительная, и притягательная, и умная, и … вот только «красивая» не смог сказать. Потому что так соврать я не мог. Это бы выглядело уже стёбом с моей стороны. Всё у неё было – и богатый папа, и славный характер, но только не это. Уточню, на мой тогдашний вкус глупого юного студента, максималиста и идеалиста.

Выбравшись оттуда и лёжа на полке вагона под мерный стук колёс, я дал себе твёрдый зарок: спать по пьяни только в своей кровати.

Глава 20. Прощай, Альма-матер!

Мы с Адрюхой стоим в канцелярии института и с глупыми, но счастливыми улыбками пялимся на синие «корочки» — наши новенькие дипломы. В душе бурлят несовместимые чувства: дикая радость от того, что мы всё-таки смогли — преодолели миллион трудностей, сотни экзаменов и зачётов. И в то же время – огромная грусть, что всё это закончилось. Закончилась наша беззаботная, разгульная жизнь, где всё было ясно и предсказуемо: учебный план, сессии, оценки, снова учёба. Понятны цели и способы их достижения. А с этой минуты всё стало по-другому. Впереди ждала полная неизвестность.

Андрей вслух, со смехом, высказывает мысль:
– И вот ради этих картоночек мы потратили шесть лет своей жизни?!
– И не говори, – я в изумлении от осознания качаю головой, вытаращив глаза.
Конечно, старались мы не ради бумаги, а ради знаний, умений, навыка учиться, искать решения и двигаться вперёд. Но в то мгновение сравнение меня просто шокировало. Шесть лет ради вот этой картоночки в руках!.. Ну и значка инженера, конечно, который грелся в левой ладони. Огромная цена!

Последние дни в институте прошли в разгульном тумане. Обмывание дипломов и значка — его мы, по традиции, бросали в рюмку с водкой и доставали губами, когда выпивали содержимое. По офицерской традиции. Кстати, и офицерами мы тоже стали, лейтенантами запаса.
Потом были катания на тазиках по коридору. Несколько дней просто вялой уютной пьянки в какой-то прострации: все дела сделаны, новые ещё не начались. Одногруппники были как родные, и было понятно, что прощаемся мы, скорее всего, навсегда. Ну, или очень надолго.

Достал свой огромный, сшитый мамой баул, с которым приехал учиться. Достал из шкафов свои пожитки, сложил на столе свои книги. А книг оказалась целая гора. Накопилось. Понял, что большинство из них мне уже не понадобятся. Оставил себе только одну – как память – Справочник по сопротивлению материалов. А остальные сложил обратно в книжный шкаф – пригодятся следующим поколениям студентов.

Последняя ночь в общежитии. Последний обед в нашей 539-й комнате. Обход всех знакомых, чтобы попрощаться. На душе было и торжественно, и грустно, и тревожно, и печально, и радостно. Впереди ждала новая жизнь!


По приезду домой снова случился обход, но уже домашних друзей и родственников. Кто остался на месте. Многие уже «разлетелись» по миру.

* * *

Мой Батя хорошо знал главного инженера авиаремонтного завода и лишь спросил его: нужны ли им молодые специалисты? Оказалось, что — очень нужны! «Пусть приходит, примем как родного!»

Батя объяснил, как проехать и найти проходную. Оказалось, что она рядом с частью, где он служил, в которой я бывал много-много раз.

Зайдя через проходную на территорию завода, я сразу ощутил, что попал в родной мир. Тут и там попадались на глаза тележки с деталями от самолётов, в цехах стояли полуразобранные истребители «МиГ-21». Вокруг них работали люди в родных авиационных комбинезонах.

В приёмной меня действительно встретили как родного. Напоили чаем с бубликами, взяли и унесли для оформления документы. Пока мы разговаривали с главным инженером и вызванным начальником технического отдела, документы принесли назад. Дали подписать стопочку бумаг с подписками о неразглашении, заявлением о приёме на работу, и выдали новенькую серую «корочку» пропуска. Главный инженер и подполковник от авиации выглядели довольными. Оказалось, что к ним уже несколько лет не приходили молодые специалисты.

Когда с оформлением закончили, подполковник повёл меня в техотдел. Это было отдельное большое двухэтажное здание. Территория завода была прекрасно благоустроена. Вокруг — ровный чистый асфальт и бетон, клумбы с цветами, аккуратно подстриженные кусты, деревья и виноград, обвивающий веранды. Всё покрашено, ухожено, уютно и красиво. Родной запах от работы авиационных двигателей – запах сгоревшего керосина, запах аэродрома.

Техотдел состоял из большого зала и примыкающих к нему множества комнат. Мне тут же выделили письменный стол, стул, канцелярские принадлежности. Попросили рассказать о себе. За столами сидели человек десять. Все в годах. Я один был молодой. Рассказал, где учился, про свой дипломный проект. Не удержался, и похвастался, что в проекте случайно повторил секретную разработку ракетной академии.
Приняли меня радушно, тепло, почти по-отечески.

Подполковник тут же начал меня агитировать вступить в армию.
– Смотри, Дима, звание лейтенанта у тебя уже есть. Довольствие, форма, паёк, оклад плюс надбавки за должность и звание. Через пару лет будешь уже старлеем, а к тридцати – гарантированно получишь майора.
Я покивал с умным видом,
– Спасибо, Сергей Викторович. Заманчиво. Я подумаю.

Но думал я недолго. У военной службы есть масса преимуществ, но и пара огромных недостатков: если тебе говорят что-то делать, то ты просто должен это сделать, а уже потом обсуждать – нужно было это делать или нет, и так нужно было делать или по-другому. Второй недостаток — у военных суббота считалась рабочим днём. Если с дисциплиной и подчинением я вполне мог смириться, то с работой по выходным – категорически нет! Буйная душа молодого максималиста такое принять не могла никак.

Столовая завода мне очень понравилась. Светлая, с огромными окнами, множеством кадок с цветами и маленькими деревьями. Добротная свежая мебель, белоснежные скатерти на столах. Кормили вкусно, сытно, недорого.

Я постепенно знакомился с огромным хозяйством предприятия. Знакомился с людьми – рабочими, мастерами, начальниками цехов и производств. Было очень интересно. Ремонт самолётов – это невероятно сложный и многоплановый процесс. По сути, это тот же авиационный завод, только не такой массовый. А в чём-то даже сложнее, потому что поломки часто бывают уникальными, в отличие от поточного производства одинаковых новых самолётов.

Мне поначалу поручили разобраться с ремонтом топливного регулятора реактивного двигателя. Невероятно сложный агрегат, напичканный кучей клапанов, проточек, каналов, поршней, прокладок и трубочек. У меня было как бы две параллельные работы: по первой я чертил различные карты ремонта простых деталей по заказам старших коллег, по второй я вгрызался интеллектом в талмуды по ремонту топливного регулятора. Зубрил, вникал, ходил в цех, чтобы всё увидеть и пощупать руками вживую. Заодно знакомился и с другими частями двигателя истребителя «МиГ-21». Я же по образованию двигателист – значит и всё остальное тоже моё.
Закончил учёбу – началась новая учёба.

А после завода меня ждали другие дела. Пока я заканчивал учёбу в институте Бате выдали новую квартиру в новом доме. Приезжая на каникулы помогал всё обустраивать. Вешал, красил, вставлял замки. Новая квартира находилась в 20 минутах ходьбы от Ипподрома. И там меня ждало неожиданное знакомство. Моя младшая сестричка с детства увлекалась животными. Держала рыбок, хомячков, попугайчиков. Ну и, конечно, не могла не оказаться на ипподроме. Лошади были её страстью. Она перезнакомилась с местной тусовкой, и познакомила меня тоже.

Началось лето. Я приезжал с работы, переодевался, ужинал, и шёл на ипподром. К лошадкам, к запаху навоза и конского пота. Контраст после керосина, смазки и растворителей на работе был космический. Из индустриального царства алюминия и стали — в старую, добрую, пахнущую сеном конюшню. С огромными спортивными животинками. У каждого из которых был свой характер, повадки, наклонности и приколы. Кто-то любил футболить пустые вёдра по своему деннику. Кто-то кусал за волосы. К кому-то нельзя было поворачиваться спиной – тут же пытался укусить за что ухватит. Кто-то страшно не любил и боялся скрипучую тачку для развоза кормов. А кто-то балдел от запаха мужских потных подмышек. Рабочий мерин Кузя отказывался работать без пары глотков пива. Вот хоть убей его, хоть зарежь на сервелат, без пива отказывался сделать и шагу.
В общем, среди коней найти нормальное на голову существо было так же трудно, как и среди людей.

Компания конюхов и наездников была тоже своеобразной. Все настолько разные, что видеть их в одном месте, делающих одну работу было удивительно. Огромный статный парень, обладающий неимоверной силой, заталкивающий коней в повозки, как бульдозер. И рядом с ним мелкий худющий дядька, который при этом неутомимо тягал вёдра с водой и кормом, словно заводной.

Ясное дело, что в уходе за лошадьми было море тонкостей. И холодную воду им пить нельзя, и корм нужно определённым образом запаривать. Добавлять туда и семян льна с какими-то ещё для роста и шелковистости волос, и вот этого порошочка из этой коробки, и вот этого снадобья налить. Уж не говоря об индивидуальных особенностях питания. Тому нужно больше сена, тому больше свежего корма, тот любит морковку, а этого от неё слабит – много нельзя.

А ещё в этой весёлой компании конюхов была наездница Лена. Высокая стройная и очень мускулистая девушка. С очень спокойным и покладистым характером. Но иногда вспыльчивая, как порох. Как-то мы с ней сразу сошлись характерами. Или ещё чем, не знаю. Я был в восторге от её тела. Она была как бы не спортсменка, не делала специальных упражнений и тренировок. Просто целыми днями что-то таскала, чистила, убирала, шкрябала. Лошади требуют огромного количества времени и сил. Просто чтобы её правильно почистить – семь потов сходит. В общем, Лена тренировалась от естественной нагрузки. К этому добавлялась колоссальная нагрузка на плечи и бицепсы во время тренировок и заездов в люльке, когда приходилось постоянно натянутыми поводьями удерживать коня от перехода на галоп. По правилам забегов он обязательно должен был бежать рысью.

Поначалу, не веря своим глазам и рукам, я просил Лену напрячь бицепс. Это было очень красиво, волнительно. Восхитительно! Стальные рельефные мышцы, но при этом женственные, под гладкой, как шёлк, загорелой кожей. А какой у неё был на ощупь пресс, спина, и ниже. Вау!!! Какая-то изумительная смесь мягкости, мощи и грации. Всё становилось то нежным и податливым, то упругим и жёстким, как накачанный мячик.

После того, как лошади должны были отдыхать, мы всей компанией шли пешком по ночному городу, по набережной, благоухающей акацией, розами и лавром, на пляж. Над песком располагались ночные клубы, от которых расходилась по всей округе энергичная современная музыка, ди-джей громко «зажигал» толпу, всё освещалось вспышками и разноцветными огнями. Мы с размахом располагались у моря на пустых ночью пляжных шезлонгах. Сначала купались в тёплой тёмной воде, принизываемой лучами дискотеки. Потом пили вино, ели запасённые бутерброды, и танцевали на песке. Медленные композиции, которые иногда ставил ди-джей, ощущались особенно романтично и чувственно – на берегу ночного моря, под шелест волн и запах водорослей, на фоне огней пароходов. Я даже об этом тогда написал стихотворение:

Песок прохладный гладит ноги,
Движенья чуть утомлены,
Не видится другой дороги,
Кроме дорожки от Луны.

Звук дискотек неутомимый
На ночь навешивает ритм.
И сердца стук неудержимый,
Что предвещает сладкий флирт.

Прикосновенья к теплой коже,
Шум волн и танцы при Луне.
И нежный шепот ум тревожит...
Все как в давно забытом сне.

Было здорово. Но недолго. Через какое-то время мы разошлись. Это была точно не любовь. Просто дружеская привязанность, «сладкий флирт», который вскоре выдохся.

* * *

И с авиационного завода тоже пришлось уйти. По чисто меркантильным соображениям. Так выходило, что расходы на дорогу и обеды еле-еле перекрывались моей заводской зарплатой. Вы будете смеяться, она составляла по тогдашнему курсу 10 долларов (1994 год). А тут подвернулась по тем временам безумно выгодная работа. Совершенно не профильная, можно сказать дикая, но очень высоко оплачиваемая.

Опять же через сестричку, я много общался с собачниками. Ходил с ней на дрессировочную площадку, где собак учили командам, послушанию, и в том числе «задержанию опасных преступников», или охране своего хозяина. Был специальный человек, который приходил в специальном костюме дразнить собак, и они его самозабвенно кусали и трепали. И вот, в один из дней группа с собаками собралась, а фигурант (так называется человек, которого кусают собаки) не пришёл.

На меня посмотрели знакомые девушки, руководившие тренировками, переглянулись, и предложили:
– Дима, ты же вон какой спортивный, а подразни наших собачек, а? Мы тебе хорошо заплатим, у нас с собой есть вся защитная амуниция.
Я пожал плечами,
– Давайте попробуем.
В общем, на меня нацепили полный комплект – толстенная фуфайка, штаны, и поверх ещё специальный рукав, укреплённый внутри жёсткими вставками, и крепяшийся к туловищу, чтобы собака во время рывков не сорвала.

Попробовали. Получилось удивительно неплохо. Собаки были довольны – главное ведь их не напугать, а дать раскрыться, чтобы поверили в себя. В итоге, за два часа занятий я получил 20 долларов. На заводе 10 – за месяц. С собаками – 20 за два часа…

Я быстро стал профессионалом. Понял, что полный костюм меня сильно ограничивает, и оставил только защитный рукав на правую руку. И тоненький прут в левой, чтобы пугать и злить собачек лёгкими ударами. И ещё я имитировал жёсткие удары ногами, от которых у хозяев вырывались возгласы испуга. А я только улыбался – солдат ребёнка не обидит. Молодые собаки уходили задорные, азартные, весёлые. Всё порываясь меня ещё облаять и покусать. Чувствовали себя героями и крутыми защитниками.

Ещё я приезжал к людям домой, они типа уходили на работу, отдавали мне ключи, а я под видом вора «пробирался» в квартиру. Подкрадывался, шурудил и ковырялся в замке, как опасливый взломщик. И собака должна была после открытия замка героически наброситься и прогнать меня прочь. За эти тренировки богатые клиенты платили особенно хорошо.

А потом я как-то незаметно попал в собаководческий клуб. И как-то незаметно мне поручили вести две породы собак после прохождения курсов кинолога. А потом я перешёл в другой большой клуб аж сразу на должность зам. директора по племенной работе. Прошёл серьёзное обучение, участвовал в организации выставок, выпуске журналов и каталогов, стал судьёй-кинологом, ездил по всей стране на выставки...

Но это уже была другая история.
Может быть, когда-нибудь, я её расскажу.


Конец книги
04 ноября 2025 г.