Жизнь без авось. Рассказ 3. Михаил и субботник

Михаил и субботник  

Михаил жил в маленьком немецком городке уже пятнадцать лет. На заре девяностых, тридцатилетний инженер, дерзкий и полные надежд, он паковал чемоданы, будучи абсолютно уверенным, что навсегда оставляет позади весь этот «коллективный бред» — собрания, обязательные демонстрации и, о боги, ненавистные субботники. Тогда его единственной мечтой были абсолютная личная свобода и беспрепятственный технический прогресс.

А вот сейчас, в свои сорок пять, сидя на безупречно чистом балконе и потягивая горький, как ностальгия, кофе, он понял страшное: ему чего-то не хватает. И это «чего-то» было как раз тем самым, от чего он бежал.

— Не хватает огонька, Миша, — говорил он сам себе, — не хватает цореса (1)! Вот живёшь ты как в стерильной пробирке. Идеально. Скучно!

В парке, раскинувшемся напротив его дома, царила идеальная, но какая-то безжизненная чистота. Каждая травинка знала своё место. Каждый опавший лист, казалось, имел Termin (2) на удаление, назначенный за неделю. И это бесило. Это было слишком правильно, слишком отполировано.

— Что, Миша, с тоской взираешь? — спросила, выходя на балкон, жена Тамара, поправляя ярко-красный халат.

— Да вот, думаю, Тамара. Ты помнишь, как мы в «Заре» работали? Нас по весне выгоняли на общественные работы, и мы всей толпой, человек триста, чистили заводскую территорию. С гармошкой, с прибаутками.

Тамара фыркнула:

— Помню. Ты тогда метлой так активно махал, что чуть не подмёл председателя профкома. И потом неделю ныл, что спина болит.

— То была показуха, а это — душа просит! — Михаил стукнул кулаком по пластиковому столику. — Парк-то наш! Ну, наш, в смысле, общий... А вон там, под липой, целое кладбище окурков, и куст, по-моему, уже полгода подпереть никто не может. Это же безобразие! Это не Ordnung (3)!

И тут в его голове зажёгся свет. Яркий, как прожектор на советской демонстрации.

— Субботник! — прошептал он.

Решено. Субботник. Старый добрый... И плевать на их европейский Termin и на их Ordnung.

Собрать «бригаду» оказалось делом нехитрым. Русскоязычная община в их районе была небольшой, но очень сплочённой, в основном — выходцы из бывшего СССР, люди активные и немного взрывоопасные.

Первым делом Миша позвонил Игорю, бывшему военному. Игорь подрабатывал установкой спутниковых тарелок и всегда имел в запасе пару-тройку крепких слов и брезентовых перчаток.

— Игорь, слушай мою команду. Завтра, в десять ноль-ноль. Субботник! Парк, липа, куст! Нужны лопаты и боевой настрой.

— Лопаты? — Игорь на другом конце провода замялся. — Миша, это же не картошка. Ты уверен, что здесь можно копать? Тут же каждый метр земли застрахован, инвентаризован и, наверное, приватизирован.

— Игорь, это мусор! Мусор, я говорю! Его надо убрать! Мы же не траншеи копаем, а культуру наводим!

Игорь сдался. Он любил Мишу за его наивный, почти детский задор.

Затем подтянулись две женщины: Людмила и Галина. Людмила, сохранившая привычку советской юности, стремилась делать всё быстро и до конца. Галина, бухгалтер, говорила, что пришла «просто воздухом подышать», но предусмотрительно захватила три пластиковых мешка. Она объяснила:

— Я же знаю, как это у вас, мужиков, бывает — мешков вечно не хватает.

На следующее утро, ровно в десять, пятеро русскоязычных активистов, вооружённых двумя лопатами (одна была садовая, другая — снегоуборочная, но что уж было), тремя метлами и подозрительно большим количеством мешков, вторглись в святая святых — местный городской парк.

Это было зрелище, достойное кисти художника–абсурдиста. В то время как вокруг чинно прогуливались немцы с собачками, неспешно плыли велосипедисты, а дворник в оранжевом жилете потягивал кофе, Мишина бригада ворвалась в кусты.

Михаил, облачённый в старый, но боевой тренировочный костюм, работал с вдохновением. Он метлой, которую купил в польском магазине, разгонял сухую листву и мелкий мусор. Игорь с лопатой решительно поддевал старые корни и комья земли под той самой «проблемной липой». Людмила, словно боец ССЗБ (социалистического соревнования за высокую производительность), собирала окурки с такой скоростью, что её пластиковые перчатки буквально дымились.

— Вот, вот как надо! — кричал Михаил. — Сразу видно, что работа кипит! Не то что эти ваши... — он махнул метлой в сторону чинно шедшей пары пенсионеров. — Шлемазлы (4) они! Ходят и не видят, что здесь полная разруха!

Пенсионеры, о которых Миша так неосмотрительно выразился, были четой Кляйн. Госпожа Кляйн была известна в квартале своей дотошностью. Она могла по запаху определить, когда сосед из Испании готовит что-то с луком. А в ЖЭК она звонила, если сорняк в тротуарной плитке вырастал выше трёх миллиметров.

Они остановились. Они не могли поверить своим глазам.

— Герман, — прошептала фрау (5) Кляйн, её голос дрожал от праведного гнева. — Ты это видишь? Они копают. В нашем парке! Без предупреждения! И с красной лопатой!

Герман, бывший почтовый работник, поправил очки.

— Это не просто копают, Эрика. Они, кажется, пытаются изменить ландшафт. Взгляни на этого мужчину, который размахивает деревянным древком. Это же явное покушение на общественный покой и, возможно, на местную флору и фауну.

Они наблюдали, как Игорь с грохотом вытащил из земли какой-то кусок ржавой арматуры.

— Всё! — воскликнула фрау Кляйн, доставая мобильный телефон. — Это уже не просто мусор. Это «попытка несанкционированного изменения ландшафта» группой лиц с лопатами! Это дело полиции, Герман. Только полиция может восстановить Ordnung!

Звонок был быстрым и эмоциональным. Фрау Кляйн, которая обычно говорила тихо и вкрадчиво, сейчас тараторила на высоких нотах, описывая полицейскому, как «агрессивно настроенная группа восточных граждан пытается похоронить нечто большое под липовым деревом».

Минут через двадцать, когда субботник подходил к своей самой продуктивной фазе (Галина уже обнаружила старую, но целую садовую лейку, а Игорь, казалось, вошёл в транс, выкорчёвывая корни), послышался звук сирены. Негромкий, но очень убедительный.

Два патрульных, молодой и очень серьёзный, и постарше, с усталым взглядом, медленно подошли к месту происшествия.

Михаил, который в этот момент, как оперный дирижёр, размахивал метлой, очищая дорожку, обернулся. Он был в поту, на его лице сияла улыбка человека, вернувшегося к своему истинному призванию.

— Добрый день, офицер! — Миша радостно помахал метлой. — Мы тут наводим...

— Стоп! — Молодой полицейский резко поднял руку. — Положите орудие на землю и отойдите на три шага.

Михаил недоумённо уставился на свою метлу.

— Какое орудие? Это же метла! Хозяйственный инвентарь!

— Господин, — вмешался старший офицер, — нам поступил звонок о том, что вы и ваши товарищи совершаете несанкционированные земляные работы и используете потенциально опасные предметы в общественном месте. Вы размахивали древком в агрессивной манере.

— Ой вей! (8) — воскликнул Михаил, чувствуя, как внутри него поднимается волна праведного гнева, смешанного с абсурдом. — Это же просто традиция! Мы просто делаем вашу работу лучше! У нас это называется субботник! Все вместе! Для пользы общества!

Игорь, вытирая лоб грязной рукой, добавил на ломаном немецком:

— Wir machen sauber! Alles gut! (6)

У полицейского в голове был чёткий регламент. Он смотрел на эту картину: грязные, но счастливые люди, куча выкорчеванных сорняков, сияющая новенькая клумба. А в стороне, из-за кустов, нервно кивал господин Кляйн.

— Понимаете, господин, — начал он, — в Германии общественные работы производятся только после получения Genehmigung (7) и в соответствии с утверждённым Planung (9). Вы не имеете права на «самоуправную чистку» земли, принадлежащей муниципалитету. Использование потенциально опасного орудия (метлы) в общественном месте, тем более с размахиванием, строго запрещено.

Он выписал Михаилу штраф. Небольшой, но унизительный. За «нарушение порядка и несанкционированные работы».

Миша стоял, опустив голову, сжимая в руках свой теперь уже официально «потенциально опасный» инвентарь. Всё, за что он боролся, — дух коллективизма, порыв души, Ordnung, наведённый собственными руками, — оказалось нарушением параграфа. Вот такие цорес.

Однако субботник не был забыт. Русские соседи, узнав о штрафе и о том, что Миша пытался объяснить немцам, что такое «работать на благо общества по велению сердца», воспылали гордостью.

— Мишка! Ты герой! — объявила Галина, когда они вернулись во двор. — Тебе штраф, а нам — честь! Ты — последний романтик!

— Да, ты пострадал за идеалы! — поддержал Игорь. — Пострадал за наш дух!

И в тот же вечер субботник получил своё логическое продолжение — импровизированный праздник. На том же самом балконе, где утром Михаил пил свой грустный кофе, теперь стоял стол, ломившийся от всего, что успели приготовить Людмила и Тамара. Была жареная картошка, солёные огурцы, которые Тамара мариновала ещё по «тому» рецепту.  Бутылка коньяка, её Игорь хранил «на чёрный день».

Парк напротив был идеально чист, насколько позволяли штрафные санкции, а Миша, сидя во главе стола, с гордостью рассматривал квитанцию о штрафе.

— Вот, — сказал он, поднимая рюмку. — За наш цорес! За Ordnung! Но за наш Ordnung! За то, чтобы мы помнили: не всё надо делать по Termin. Иногда надо просто взять и сделать, потому что душа просит.

Он был не шлемазл, он был героем, пострадавшим за идею. И глядя на смеющихся и довольных соседей, он понял, что его ностальгия наконец-то отступила. Он снова почувствовал себя в коллективе. А что штраф? Штраф — это просто цена за хорошую, честную общественную активность.

Примечания:

(1) Tsores / цорес (идиш). Хлопоты, неприятности, беды.

(2) Termin (нем.). Срок, назначенное время, встреча.

(3) Ordnung (нем.). Порядок.

(4) Schlemazl / шлемазлы (идиш). Неудачники, невезучие люди.

(5) Frau / фрау (нем.). Госпожа, обращение к женщине.

(6) Wir machen sauber! Alles gut! (нем.). Мы делаем чисто! Всё хорошо!

(7) Genehmigung (нем.). Разрешение.

(8) Oy vey / ой вей! (идиш). Ох, горе! Увы! (выражение печали или разочарования).

(9) Planung (нем.). Планирование, план.