Классика войны за веру

    Есть такие люди, которые обладают тенденцией видеть кругом неправоту исключительно других. Свою в упор не видят. Выглядеть это дело может по-разному, например, так.
    Допустим, живёт в некоем обществе человек, который исповедует какую-то местную веру, и негодует по поводу того, что его единоверцев в другом обществе сжигают на кострах. При этом в его собственном обществе иноверцев точно так же так же сжигают, но он каким-то образом этого умудряется не видеть. Видит только проблемы по ту сторону, и всё время негодует по этому поводу.
    Почему же он не видит того, что происходит рядом; видит только то, что происходит у чужих? А дело оказывается в том, что он верит, что данная вера является правильной, а чужая неправильной. И кто исповедует правильную веру, попадёт в рай, а кто неправую, отправится в ад. И вот в связи с этим у него получается, что «это другое», и что когда здесь сжигают, это делается из благих намерений (чтобы души заблудшие спасать), а там из противоположных.
    Здесь, понимаешь ли, выхода не остаётся – здесь всем говорят «перестаньте исповедывать неправую веру!», а кто-то не слушает, вот и приходится идти на крайние меры. «А что ещё остаётся? – спрашивает местный блюститель «праведности», – позволять им свои и чужие души в ад тащить? Этого нельзя позволять! Люди не могут такого позволить, потому, что они хотят, как для всех будет лучше. Вот вы не исповедайте неправую веру, и не надо будет никого сжигать, потому, что мы на самом деле не такие злые. А вот там другое – там людям не дают исповедывать правильную веру. И поэтому это совсем другое! И никакие сравнения недопустимы, а кто посмеет сравнивать – того надо тоже на костёр!»
    С такой позиции он кидает противнику свой ультиматум «Немедленно прекратите нарушать права правильно верующих людей!» А противник (ну надо же), не слушает, и ещё чего-то дерзкое отвечает. И тогда он предупреждает («по-хорошему», конечно же), что, если они не хотят по-хорошему, то будет по-плохому. А противник (ну надо же) ведёт себя так, как будто ну совсем не хочет «по-хорошему». И тогда этот идёт в поход защищать права людей на жизнь и вероисповедание, и делает всё то, чтобы «защитить правую веру».
    Почему противник должен прекратить своё у себя на территории, а этот аналогичное у себя на территории не должен, такой деятель никогда не спрашивает. Того, что противник к нему не пришёл свою волю творить, а этот к нему пришёл, он тоже не видит. И естественно, он не видит того, что противник отвечает именно так, как он бы сам ответил в аналогичной ситуации. Он видит только одно: вот он враг, который сжигает бедных беззащитных «правильно верующих», и вот он сам, положительный герой, который сначала по-хорошему попросил не делать этого, а когда его упорно отказались слушать, вынужден делать то, перед чем «не оставили выхода».
    Далее идёт эскалация конфликта, заключающаяся в том, что, получив соответствующий отпор, он начинает бить сильнее, а получая сильнее в ответ, бьёт ещё сильнее. И когда разгар войны доходит до ударов изо всех сил, весь этот ход он видит, как сплошной поток вражеской неправоты одна наглее другой.   
    Никакой ответственности за то, что начал эскалацию, он за собой не видит. Он видит другое: вот были бедные-несчастные там верующие – он пошёл их защищать (что в этом плохого?) Он предлагал по-хорошему, но противник сам по-хорошему не захотел (кто виноват?) Он противника легонько стукнул, чтобы спасти бедных-несчастных от его ударов (и поделом ему), а тот (ну надо же), стал его бить (его-то за что???) Он противнику, конечно же, за это отдельно дал, но противник, вместо того, чтобы понять, что это всего лишь уравнивание счёта, спешит открывать новый счёт – бить ещё сильнее (вообще охренел!) Ну и дак далее, сквозь всю эскалацию конфликта – сплошной счёт вражеской неправоты.
    Возникает вопрос: а с чего такой деятель взял, что именно у него вера правая? У него есть доказательства? А доказательств, оказывается, нет; есть только вера в то, что вера правая. И требования не проверять, а верить. Тогда вопрос: а почему тогда другие не имеют права вести себя аналогично? Почему одним должно быть можно, а другим нельзя? И что будет, если каждый будет себе позволять такие вещи? А таких вопросов такие деятели вообще не видят в упор. Они видят только одно: «У нас вера правая, и точка, а кто не хочет этого понимать, тот грешен. Ну а кто грешен, говорить с ним не о чем, и его надо не слушать, а отправлять на костёр!»
    Это вполне типично потому, что если они увидят неудобные вопросы, то придётся признать, что им нечего на них ответить. А тогда им придётся пересмотреть свою уверенность в правоте. А у них установка своей неправоты не видеть. Поэтому в сторону таких вопросов они никогда поворачиваются.
    И вот когда наступает время идти в поход против чужой веры (идти с одной целью: грабить, захватывать, и порабощать), то этой цели они в упор не видят. Они видят самоотверженность, и желание свою кровь проливать за спасение чужих душ. Вот если бы на них точно так же напал враг, и нужно было обосновать, в чём он не прав, тогда они бы сообразили, что нельзя творить такие вещи на основании веры без доказательств. А так нет – будут видеть только свою святость и праведность.
    Откуда берётся такой тип? Причин много; например, в том, что это удобно. Дело в том, что если ты видишь только чужую неправоту, то для себя ты всегда прав. Значит, исправляться должен не ты, а всегда другой. А ты можешь требовать своего, ждать, что тебе должны уступить. И когда ты прав, ты прёшь с максимальной уверенностью. У тебя хорошо получается на противника разозлиться, и как можно сильнее наносить удары. А это полезно для побед, а чем больше побед, тем лучше тебе живётся.
    Ещё, например, в том, что для того, чтобы таким не быть, нужно напрягаться мозгами, и думать в обоих направлениях: что, если ты прав, и что, если ты не прав. А зачем напрягаться, когда можно сократить вдвое себе усилия, и всегда думать только в направлении, что ты прав (а об остальном пусть противники думают)? А сэкономленные силы можно потратить на прокачку своей способности получше разлиться и посильнее бить. А это опять же выгода.
    А ещё, например, может статься так, что если в окружающей среде слишком много таких, которые только так и живут, то в ином режиме с ними выжить окажется слишком трудно. Они тебя задавят своей политикой, и пока ты будешь рассуждать, прав ты или не прав, они будут брать своё. И они будут пользоваться выгодным для них раскладом сил, и побеждать, и выстраивать свою философию, в которой только так жить и правильно, и что кто пробует иначе, тот ничего не понимает.
    Потребуется быть на какой-то порядок сильнее, чтобы позволять себе в таких условиях оставаться уравновешенным. А если таких сил нет, то тогда останется либо терпеть притеснения, либо стать таким же.
    Если ты станешь таким же, все неугодные вопросы отпадут. Видение будет только одно: ты прав, а оппонент нет, и бей его без сомнений. И вот он ты, идущий кровь свою проливать за «правое дело», и вот он твой оппонент, который не хочет идти. Потому, что он трус, он слабый, и он предатель веры. И вот иной такой воин веры рвёт рубаху на груди, и кричит, что он праведник, а оппонент грешник. И у оппонента он видит целую кучу грехов: он хочет спасти свою шкуру, он не хочет спасать души других людей, он не хочет спасать от костров братьев своих по вере, и т.д. А у себя не видит ничего.
    И когда враг на него не нападал, а этот напал, то это было возможно потому, что в тот момент в том обществе уравновешенности было чуть больше. И именно это его сдерживало, и таким же, как этот деятель, по ту сторону чуть более удачно противостояли такие, как его оппонент. Но когда он ударил, позиции их подкосило – теперь никто не хочет слушать их, а слушают тех, кто хочет точно так же идти и бить. И как только враг наберётся сил, он придёт творить то же самое, потому, что такие же, как этот (но только по ту сторону), спросят «А почему это вам было можно, а нам нет?», им не получится ответить «А потому, что никто не должен так себя вести!», потому, что этот уже своё сделал. И уже никто не послушает тех, кто так скажет; послушают тех, кто спросит, почему ему можно, а им нельзя. И присоединятся к ним в походе против него.
   И когда враг придёт, всё это будет благодаря ему, но такие деятели этого всего тоже не видят. Они видят только «провражеского агента», который настолько «слеп», что не видит врага, который то-сё-5-10…
    Проблема таких «праведников» в том, что праведники они только потому, что им не хватает сил увидеть, кто они на самом деле. Потому, что, если бы они видели всё, как есть, они бы поняли, что за ними ничего нет, кроме веры в свою праведность. И что все силы, которые они черпают для своих дел, они черпают во тьме. И что не будь поддержки со стороны этой тьмы, они бы почувствовали себя куда более беспомощными. Вот только, чтобы это увидеть, нужно взглянуть правде в глаза. А для этого нужны силы, которые им в таком режиме неоткуда черпать.
    А путь настоящей праведности ни для кого не закрыт. Хочешь быть праведным – будь. Дай людям жить без того, чтобы их сжигали за выбранную веру. Хочешь кого-то судить – суди, только доказывай свою правоту доказательствами, а не расправами. Дай другим обществам иметь такую веру, какую считают нужным, если сам хочешь иметь таковую. Не смей делать то, чего в отношении тебя не делают. А когда придёт враг, который начнёт, вот тогда и отстаивай своё. И позволяй себе только то, что нужно, чтобы отстоять своё, а не чтобы забрать чужое. А если и приходишь к кому-то на помощь, то изволь признавать, что в аналогичных случаях и у других есть право приходить к кому-то на помощь тоже.
    Если вокруг твоего общества будет больше врагов, которые ведут себя иначе, то среди них быть таким может оказаться сложнее, чем быть такими же, как они. Они будут давить со всех сторон, а ты находи в себе силы сопротивляться. Сил может потребоваться больше, чем для другой политики, но ты смей их найти. Ты же на праведника претендуешь – вот и изволь напрягаться столько, сколько для этого потребуется. А вот когда сделаешь, то тогда можешь говорить, что ты сильный и праведный.
      Если твоё общество не такое, борись за то, чтобы оно стало таким. Если твоих единомышленников будет мало, то это может оказаться сложнее, чем идти воевать в большом войске за «праведную веру». Это может потребовать больше сил, но ты сумей их найти. Ты можешь остаться совсем один, и это потребует ещё больше сил. Потому, что выступать одному против всех требует сил ещё больше, чем нужно, чтобы в большом войске против другого войска выступить. И смерть от костра на городской площади страшнее, чем от меча на поле боя. И толпа желающих тебя оплевать будет гораздо больше, чем у «праведника». Всё это потребует сил, которых «воину веры» для его дел и не требуется.
    Впрочем, «воинам веры» видится всё обычно наоборот. Никаких мотиваций, заставляющих человека держаться за такую позицию, они не видят. Они видят только одно: трусость, продажность, глупость, и всё прочее, что можно увидеть с их уровня. А потому и проблем не видят в том, чтобы на костёр отправлять тех, кто не хочет бросить держаться за своё, и принять их веру.
    Вот так и получается у них, что костры врага для инакомыслящих они видят издали, а у самих их сколько бы сколько бы людей они за убеждения не сжигали, они проблемы в этом не видят.