Голые грядки осени и прополка воспоминаний

Прополка грядок похожа на подстрижку у парикмахера, и когда убираешь отслужившую ботву, это точно стрижка наголо. С пенсионером Клюевым это было лишь однажды в трехлетнем возрасте. Так-то в те времена подобное практиковали все родители, но у Клюева родители были просвещенными и гуманными. Решиться на жестокую экзекуцию вынудила ситуация - в детском саду, куда водили малыша, завелись вши. Вернее, у одного мальчика нашли одну, но санитарная строгость была на высоте, и все детки в одночасье стали похожи на пасхальные яички. Особенно страдали девочки, потеряв материальную основу для косичек и бантиков. Однако стоит только представить себе психическое развитие ребенка, который только к четырем начинает различать сон и явь, узнает о смерти и понимает, что больно бывает и другим, как остается лишь вообразить, что для ребенка потеря волос на голове равнозначна потере головы. Короче, все дети в детском саду были массово обескуражены, будто обезглавленные.

Очищая осенние грядки от ботвы и оголяя их серые лысины, Клюев испытывал к земле эмпатию, словно чувствовал боль оголения сам, и потому он старался быть деликатным к почве. Сидя рядом с грядкой на рабочей скамеечке, он тщательно вырывал корнедеркой всепроникающие корни одуванчиков, соскребал мелкую поросль сорняков ручной тяпкой и рыхлил грабельками ссохшуюся от трудов землю - ведь если плодородную землю не очищать от оставшихся корней сорняков, они снова прорастут весной, и жаль, что так нельзя сделать с собственной памятью, прорастающей сорняками потерь, обид и пакостей, сотворенных тебе или тобой.

Иногда Клюев откладывал инструменты и разминал комки земли в мелкую крошку, приглаживая ладонью. Если попадались камешки, он удалял крупные, но оставлял мелкие, признавая их частью почвы. Если же попадались осколки стекла, то они удалялись безоговорочно, как безусловно посторонние на грядках. При этом на фоне обязательных философских размышлений, которые всегда сопровождают ручной труд, вторым планом каждый осколок стекла проходил своеобразную селекцию, фиксируя выводы о том, чем эта стекляшка была до осколка. Вот это - осколок пивной бутылки, а вот это - водочной, это осколок оконного стекла, а этот… Изредка попадались осколки, заставлявшие отвлечься от философии, не давая скорой догадки о происхождении осколка стекла.

Вот и на этот раз Клюеву попался под руку необычный осколок. Вероятно, это было чем-то вроде крышечки маленькой круглой шкатулки, о чем можно было догадаться по шарику на оставшихся двух третях круга. Может, сахарница, а может, солонка или табакерка - вид у стекла был древний. Клюев протер осколок крышки пальцем и увидел надпись, вернее - часть слова: “...arallel”. Разумеется, разум подставил недостающую “p”, сложив слово полностью. Что за параллель? Может быть, перед словом были цифры, и тогда это могло бы означать какую-то параллель на карте или глобусе, и это как-то было связано с местом дислокации, но может, это как-то связано с морскими путешествиями? В задумчивости он произнес: “Параллель!”.

Клюев уже собирался бросить осколок в ведерко с другими осколками, как вдруг обнаружил, что ведра нет, как нет его огородных инструментов, а сам он сидит не на своей рабочей скамеечке, а на камне, и вокруг вовсе не его огород, и не видно его белого дома с красной крышей. Кругом, сколько хватает глаз, степь, покрытая осенней желтеющей и засыхающей травой. Что такое? Что за параллель? Клюев снова произнес вслух это слово.

Брошенный осколок крышечки от неведомой шкатулочки долетел по своей траектории и упал, звякнув, среди других стеклянных осколков. Белый дом с красной крышей помахал Клюеву занавеской, вылетевшей из открытого окна. Он дома! Снова дома! Клюев улыбнулся минутному наваждению, накрывшему его - видимо, давление подскочило и вызывало недолгую галлюцинацию, спровоцированную мозгом от нахлынувшей крови, опасной инсультом. Умные часы на руке встрепенулись, оповещая хозяина, что показатель пульса превысил сотню. Клюев решил, что на сегодня огородных трудов уже достаточно, а план по расчистке грядок он довыполнит завтра, да и вечереет уже.

Он сложил инструменты в ящик в рабочей скамейке, подхватил его и ведро с осколками стекла и двинулся к сараю, чтобы убрать все это до следующей трудовой смены. В сарае он поставил за порогом скамейку и ведро и собирался уже выйти и запереть сарай, как что-то заставило его снова отыскать в ведре осколок крышки. Клюев подошел к окну сарая, чтобы на свету еще раз осмотреть осколок. Со скептической улыбкой, но все же с неясной природы осторожностью он снова прочитал вслух надпись на крышке: “Параллель!”. Разумеется, на этот раз ничего не изменилось, он все также стоял у окна сарая со стеклянным осколком в руке. Вот только шум, какой-то шум за окном.

Клюев подался к окну, чтобы рассмотреть через запыленное стекло, что там такое, а там… Море! Каменистая береговая линия и несильный прибой. Справа невдалеке деревянная лодка, полувытащенная на берег. Он обернулся и осмотрел сарай. По стенам развешены рыбацкие сети, канаты, пара весел стоит у дверей, в углу сбитая из досок лежанка, покрытая лоскутным одеялом. Возле нее табурет с глиняной кружкой на нем. Под потолком керосиновая лампа с мерцающим пламенем фитилька. У входа в сарай железная печка-бочка с бьющимся в щелях дверки пламенем. На печке железный чайник, выдувающий из носика струю пара - кипит.

Клюев подошел к печи, снял с нее чайник. Не зная, куда бы его поставить, направился к табуретке. Заглянул в кружку, обнаружил там остатки чайной заварки и залил их кипятком, а затем поставил чайник рядом с кружкой. Сел на топчан и предпринял попытку как-то обуздать понимание происходящего. Может, это и есть то, как протекает инсульт? Галлюцинации! Прислушался к сердцу - колотится! С чего-то протянул руку к кружке с дымящимся напитком и безрассудно отхлебнул горячего питья. На душе потеплело, и он снова подумал, что хорошо бы вот так, выпить какое-нибудь волшебное снадобье и навсегда избавиться от груза памяти, отягчающем душу, и снова вереницей замелькали те самые воспоминания. Клюев отхлебнул из кружки еще раз, веки его отяжелели, он прилег на топчан прямо поверх старого одеяла и заснул под шум морского прибоя.

Ему снился сон, что он летает по миру под приступы перемен давления, пересаживаясь из самолета в самолет, сдавая при этом в багаж чемоданы и сумки тяжелых воспоминаний, но всякий раз в аэропорту назначения багаж его теряется, и его не могут найти. Эта история с одной стороны, забавляла Клюева - ведь теряются ненужные вещи, но с другой стороны, этих потерь было почему-то жаль. Когда Клюев потерял свой последний багаж, он проснулся.

Просыпаясь он почувствовал холодную свежесть, подумав что в печке прогорели дрова. Однако проснулся он вовсе не в рыбацком сарае, а на грядке своего огорода, прогревшейся за день, а теперь остывающей. Осеннее солнце теплого сентября садилось за горизонт. Смущаясь произошедшего с ним, Клюев поднялся с грядки, пошатнулся от прилива крови к голове, отряхнулся и зашагал к дому, не обратив внимания, на необычный узор, оставшийся на рыхлой земле от сладок его одежды, а там вполне отчетливо можно было бы прочитать слово “Parallel”, возможно, напоминающее вдогонку, что путешествия в параллельных мирах избавили путешественника от ненужных воспоминаний, а может, это просто эффект от легкого инсульта, третий приступ которого уложил Клюева на грядку. И в самом деле на душе была умиротворенная пустота и легкость, сродни той, что, вероятно, испытывает после финальной прополки натрудившаяся за лето и обросшая сорняками голая грядка осени.

Сергей Александрович Русаков.
29 сентября 2024 года.
поселок Мосрентген, Новая Москва.