Слово о полку Павлове

                Слово о полку Павлове
                Синопсис к киносценарию

Сценарий основан на повести Сергея Гордиенко “Майор Проскурин. Слово о полку Павлове.” http://proza.ru/2024/02/22/1613
Повесть, в свою очередь, основана на исторических исследованиях, архивных материалах и мемуарах участников событий. Основные события происходят на территории России с 1918 по 1920 гг. во время гражданской войны и заканчиваются серединой 1930-х годов в Парагвае, куда эмигрируют главные герои.

Повествование ведётся в 3-х сюжетных линиях:
1. Главный герой Павел Булыгин, царский капитан и монархист, пытается спасти семью Николая Второго от расстрела большевиками, для чего он едет в Киев, Москву, Вятку, Пермь и Екатеринбург, а также пытается привлечь различные контрреволюционные организации и тайные офицерские организации. Но в конце, остаётся один, без какой-либо поддержки, решает просить помощи у иностранных послов в Москве, но узнаёт о расстреле царской семьи. Тогда едет в Крым, чтобы охранять мать и родственников Николая Второго, затем на Дальний Восток, чтобы провести расследование, далее эмигрирует в Германию, Францию, Эфиопию и Парагвай, где умирает в возрасте 40 лет.

2. Второй главный герой – друг Булыгина Валерий Проскурин, штабс-капитан военной контрразведки, тоже монархист и тоже предпринимает попытку спасти царскую семью от расстрела. Он временно оставляет службу в Добровольческой армии, едет в Москву встретиться с бывшей свитой Романовых, политиками и подпоручиком Соловьёвым, женатым на дочери Григория Распутина, а также известным своими экстрасенсорными способностями. Для спасения царской семьи Соловьёв якобы организовал тайное общество из 300 офицеров. В Тобольске, где содержится арестованная большевиками царская семья, Проскурин пытается организовать боевую группу для освобождения Романовых и ищет поддержку у Соловьёва и его тайной офицерской организации. Но в последний момент их обоих неожиданно арестовывают большевики и также неожиданно отпускают перед самой отправкой царской семьи в Екатеринбург на расстрел. Проскурин вынужден один тайно следовать за многочисленным вооружённым конвоем большевиков, надеясь по дороге отбить царскую семью. У него это не получается и заканчивается время, отпущенное ему командиром в Добровольческой армии. Он вынужден вернуться в Новочеркасск для выполнения другого важного задания в гражданской войне.

3. Третья сюжетная линия выражена письмами жены Павла Булыгина Агаты, которые она пишет Проскурину после смерти Булыгина в Парагвае. В письмах она рассказывает о молодых годах Булыгина в России, истории их знакомства, любви, об эмиграции в Германию, Францию, Эфиопию и Парагвай. Первое письмо Агаты Булыгиной начинает этот сценарий, а последнее заканчивает.




                Слово о полку Павлове
                Киносценарий

Персонажи:

Павел Булыгин, капитан, адъютант полковника Кобылинского, писатель, поэт
Агата Булыгина (Шишко), жена Павла Булыгина
Валерий Проскурин (по легенде - Истомин Станислав Демидович), штабс-капитан военной контрразведки Петроградского военного округа, майор армии Парагвая
Владимир Башмаков, инженер
Кобылинский, полковник, начальник Царскосельского гарнизона и охраны Императора
Денщик Булыгина, старый кавалерист (кадр 4)
Часовой (кадр 4)
Санитар (кадр 4)
Денщик подполковника Ряснянского (кадр 8)
Четверо дезертиров с фронта (кадр 8)
Станционный фонарщик (кадр 10)
Солдат огромного роста с карабином (кадр 10)
Граф Келлер, генерал от кавалерии
Слуга Келлера (кадр 10)
Повар Келлера (кадр 10)
Судомойка Келлера (кадр 10)   
Вестовой Келлера (кадр 10)   
Николай Евгеньевич Марков, бывший депутат Думы и коллежский советник
 Седов, бывший штабс-ротмистр Крымского конного полка
Анна Александровна Вырубова, княгиня, бывшая фрейлина Её Величества
Борис Николаевич Соловьёв, бывший подпоручик, муж Матрёны Распутиной
Женщина с ребёнком (кадр 16)
Солдат с длинным вихром (кадр 16)
Косматый солдат (кадр 17)
Демобилизованный артист из Иркутска (кадр 19)
Молодой татарин-ямщик (кадр 21)
Жена молодого татарина-ямщика (кадр 22)
Крестьянин с окладистой бородой (кадр 22)
Жена крестьянина с окладистой бородой (кадр 22)
Артём, прапрадед молодого татарина-ямщика (кадр 23)
Швейцар (кадр 26)
Старьёвщик (кадр 27)
Алексей Васильев, священник (кадр 27)
Кирпичников, слуга царской семьи
Бруар, француз, помощник Соловьёва
Николай Второй, император
Александра Фёдоровна, императрица, жена Николая Второго
Дети Романовы: Ольга, Мария, Татьяна, Анастасия, Алексей
Мальчишка-красноармеец (кадр 32)
Огромный красноармеец (кадр 32)
Матрёна Григорьевна Распутина, дочь Григория Распутина, жена подпоручика Соловьёва
Священник в тобольской тюрьме (кадр 40)
Кормашев, председатель совнархоза (кадр 41)
Извозчик (кадр 43)
Станционный (кадр 47)
Ряснянский, подполковник, начальник разведки Добровольческой армии
Долгоруков, князь (кадр 47)
Боткин, лейб-медик (кадр 47)
Чемодуров, камердинер (кадр 47)
Седнев, лакей (кадр 47)
Демидова служанка (кадр 47)
Шульгин, бывший депутат Думы, монархист
Помощник военного комиссара (кадр 54)
Поручик (кадр 54)
Офицер-кавалерист (кадр 55)
Тюремный надзиратель (кадр 55)
Торгаш (кадр 55)
Корнет (кадр 55)
Начальник пермской тюрьмы (кадр 56)
Два конвоира-красноармейца (кадр 57)
Пожилой хозяин избы (кадр 58)
Хозяин избы, старик (кадр 59)
Алексей (кадр 65)
Жена Алексея, бывшая горничная матери Булыгина (кадр 65)
Мария Фёдоровна, мать Николая Второго (кадр 68)
Драгомиров, генерал (кадр 68)
Российский консул в Гонконге (кадр 68)
Боткин, полковник (кадр 69)
Колчак, адмирал


Персонажи писем Агаты Булыгиной:

Язон Константинович Туманов, князь (кадр 7)
Вольдочка Шишко-Богушем, первый муж Агаты Булыгиной, большевик (кадр 7)
Таля Гедройц, невеста Павла Булыгина (кадр 7)
Женя, кузина Агаты Булыгиной (кадр 7)
Гриша Тренин (кадр 13)
Куприн, писатель (кадр 13)
Зайцев, писатель (кадр 13)
Поздняков, слепой поэт (кадр 13)
Хайле Селассие, император Эфиопии (кадр 31)
Два слуги Хайле Селассие (кадр 31)
Бывший кадет морского корпуса, официант на террасе у магазина Ионова (кадр 43)
Трофимов, казачий офицер, поставщик кофе (кадр 43)
Платов, полковник (кадр 43)
Петерсон, морской инженер (кадр 43)
Вельяшев, бывший изюмский гусар штабс-ротмистр (кадр 43)
Жена Вельяшева (кадр 43)
Наумченко, полковник (кадр 43)
Омельченко (кадр 43)
Бенклевский, лейтенант (кадр 43)
Фермор, капитан жёлтых кирасир, граф (кадр 43)
Георгий Турчанинов, офицер из армии Врангеля (кадр 43)
Фёдор Коновалов, полковник (кадр 43)
Пётр Федосеев, полковник (кадр 43)
генерал Дроздовский, начальник топографического департамента (кадр 43)
Офицеры Крузенштерн и Дитрих (кадр 43)
Сенявин, штаб-ротмистр (кадр 43)
Татищев, князь (кадр 43)
Заудиту, императрица Эфиопии (кадр 43)
Иван Сергеевич Хвостов, князь (кадр 43)
Наталья Владимировна Татищева, графиня, жена Ивана Сергеевича Хвостова (кадр 43)
Анна, Марина, Екатерина, дочери Хвостова и Татищевой (кадр 43)
Евгений Всеволодович Сенигов, художник (кадр 46)
Ханафи и Хаджи Магометовы, дагестанские купцы (кадр 46)
Грамматчиков, русский врач в Парагвае (кадр 73)


КАДР 1

ИНТ. НАТ. АСУНСЬОН, ПАРАГВАЙ, 1936. ЖЕНЩИНА ОКОЛО 40 ЛЕТ (АГАТА БУЛЫГИНА) ПИШЕТ ПИСЬМО. ГОЛОС ЭТОЙ ЖЕНЩИНЫ ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕЁ И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

Дорогой Валерий! 
Обращаюсь к Вам по имени, хотя мы не знакомы, ибо отчества не знаю, а с фамилией разобраться не могу. Павлуша называл Вас капитаном Проскуриным, но здесь в Асунсьоне Вы известны как капитан Русо Бланко и майор Истомин. К сожалению, не посчастливилось познакомиться, поскольку Вы покинули Парагвай до того, как Павлуша привёз меня сюда. 
Спешу сообщить прискорбную для меня и, знаю для Вас тоже, весть: 17 февраля сего года на террасе нашего дома Павлуша скончался от кровоизлияния в мозг. Господь забрал, отмерив лишь 40 лет. На письменном столе осталось фото: он, Володя Башмаков и Вы. Помню, грустно смотрел, сдержанно улыбался и писал воспоминания о родном имении в Михайловском, гражданской войне в России, где пересеклись ваши судьбы, о годах иммиграции в Европе и наших лучших днях в Эфиопии. Говорил, перед отъездом в Рио-де-Жанейро Вы начали писать книгу о войне в Чако. Может, когда-нибудь напишите и о Павлуше, ибо желаю всем своим любящим, страдающим сердцем, чтобы помнили о нём близкие, друзья и знакомые, здесь в Южной Америке, там в Европе и Эфиопии, а кто не знал, пусть услышит о русском дворянине, отважном офицере, талантливом поэте и писателе, моём Павлуше. Посему позволю себе поделиться воспоминаниями и болью.
Последние месяцы он жил мечтой получить гонорар за издание в Англии книги о расстреле Императорской семьи, расплатиться с долгами и вернуться в Эфиопию, так как здесь остался непонятым нашими офицерами и неоценённым староверами, для которых столько сделал и всей душой желал сделать более. Книгу благополучно издали, но увы, после его кончины. А я продала свои акварели, вернула долги и оплатила издание сборника его стихов и эссе. Высылаю Вам экземпляр. Храните светлую память.


КАДР 2

ИНТ. НАТ. ГОЛОС ПРОСКУРИНА ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕГО И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

Павел… Булыгин… Судьба свела нас в самый драматический момент истории Отечества. Я служил в контрразведке Петроградского военного округа, вёл расследование по связям большевиков с германской разведкой. Но 2-го марта получили шифротелеграмму об отречении Императора за себя и сына в пользу брата. Однако Михаил Александрович престол не принял. Империей стали править “временные” из кадетов, трудовиков, прогрессистов и центристов. В октябре их свергли большевики, а в ноябре прошли выборы в Учредительное собрание и Отечество оказалось в руках убивших тысячи чиновников эсэров, устроивших переворот на деньги германского генштаба большевиков и их “сиамских близнецов” меньшевиков, а ещё сионистов и националистов с окраин, мечтавших об отделении и собственном величии. Я пребывал в отчаянии. Как мог Император отречься от Отечества, когда победа над Германией и Австро-Венгрией уже парила над фуражками наших генералов?! “Всё кончено!” – убийственными щелчками, будто единственная пуля в барабане, крутилась мысль в голове. Не выдержав, я отправился в Царское Село. Зачем? Сам не понимал. 


КАДР 3

ИНТ. НАТ. АСУНСЬОН, ПАРАГВАЙ, 1936. ЖЕНЩИНА ОКОЛО 40 ЛЕТ (АГАТА БУЛЫГИНА) ПИШЕТ ПИСЬМО. ГОЛОС ЭТОЙ ЖЕНЩИНЫ ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕЁ И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

Поздравляю с рождением сына! Пусть Господь благословит его жизненный путь, поможет остаться русским душой и сердцем и даст возможность увидеть нашу многострадальную Родину, освобождённую по Воле Его от безбожников и цареубийц. 
У нас с Павлушей, к сожалению, не было детей. А ему так хотелось сына! Даже имя выбрал – Петя. Говорил, пока шла Великая война в Европе и гражданская в России, пока скитался в иммиграции, совершенно не задумывался о семье, все мысли были о спасении Отечества и Императора. Уехал совсем молодым, в 24 года, изгнанный во Владивосток. 
Вчера в городской библиотеке взяла атлас и весь вечер вглядывалась в Павлушины места. В Михайловском он вырос, во Владимире учился в гимназии, в Москве в училище, в Петербурге служил в лейб-гвардии, в Гороховце земским чиновником, а в Вязниках мировым судьёй. Начал писать, повторив путь отца. Пётр Павлович, знакомый мне исключительно по семейному фотоальбому в фиолетовой замше, тоже дослужился до чина статского советника, а выйдя в отставку, работал в журнале “Русское богатство”, где напечатали первые Павлушины стихи, потом в газете “Неделя”, а в “Новом слове” опубликовали рассказ “Волки” и повести “К новой жизни” и “Северцев”. В “Русском богатстве” вышел его роман “Расплата”, а повесть “В полях и лесах” напечатали отдельной книгой. Пишу столь подробно, ибо есть надежда, что кто-либо из наших иммигрантов мог привезти хотя бы один единственный экземпляр. Куплю за любые деньги, даже если придётся нарисовать и продать миллион акварелей. Может тогда от сердца отступит отчаяние, что до сих пор ничего не прочла из его прозы. Всё осталось там в муромских лесах, уездных газетах и провинциальных журналах.
 

КАДР 4

НАТ. ПЕТРОГРАД. НАЧАЛО 1917-ГО. ДЕНЬ.

ГОЛОС ПРОСКУРИНА ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕГО И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

Революционный солдатский комитет запасного батальона лейб-гвардии Петроградского полка единогласно постановил выгнать со службы капитана Булыгина. Вердикт: монархист, контрреволюционер. Но полковник Кобылинский, назначенный начальником Царскосельского гарнизона и охраны Императора, предложил должность адъютанта.

КОБЫЛИНСКИЙ (БУЛЫГИНУ, КОНФИДЕНЦИАЛЬНО):

Я тоже монархист и пытаюсь спасти Семью. Но действовать надо осмотрительно. Если догадаются, расстрела не миновать. 

ГОЛОС ПРОСКУРИНА ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕГО И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

После ранения и контузии Кобылинский заметно храмал и страдал мигренями, был признан негодным к строевой службе, но обязанности начальника охраны выполнял по долгу чести и совести офицера, верного присяге, Царю и Отечеству, полностью посвятив себя Императорской Семье. 
В ожидании приказа об отправке в Тобольск Семью поселили в Екатерининском дворце Царского Села. Булыгину досталась комната в левом крыле, где ранее квартировался командир конвоя Его Величества граф Граббе. Денщик Булыгина, старый кавалерист, более похожий на механика, знал его давно и презирал за монархизм. Никогда не обращался “Ваше благородие”, называл “штабс-капитаном”, хотя по званию Булыгин был выше, честь отдавал, двумя пальцами сдвигая фуражку на затылок. Однако Булыгин терпел, следуя совету Кобылинского. Но однажды утром решил проверить охрану и приказал привести лошадь из конюшни. Денщик вывел чистокровную белую кобылу. Булыгин вспомнил, что видел её на Императорском параде.

БУЛЫГИН (ПОДОЗРИТЕЛЬНО):
   
Чья?

ДЕНЩИК (ВИРТУОЗНО ПЕРЕКИДЫВАЕТ САМОКРУТКУ В ПРАВУЮ ЧАСТЬ РТА, ПЛЮЁТ ЧЕРЕЗ БЕЗЗУБУЮ ЛЕВУЮ ЧАСТЬ РТА, ПРЕЗРИТЕЛЬНО):

Николашкина. Садись, штабс-капитан!

БУЛЫГИН (ОСТОРОЖНО):

Не могу – ранение в ногу.

ДЕНЩИК (ПРЕЗРИТЕЛЬНО):

Так, кобылка-то смирная, для голубых кровей выбранная.

БУЛЫГИН (ОСТОРОЖНО):

Не могу.

ДЕНЩИК (ПРЕЗРИТЕЛЬНО И НАМЕРЕННО ГРОМКО СПЛЁВЫВАЕТ):

Ну, штабс-капитан… приведу другую.

ДЕНЩИК ПРИВОДИТ ДРУГУЮ ЛОШАДЬ. БУЛЫГИН С ЛЁГКОСТЬЮ САДИТСЯ НА НЕЁ И С УХМЫЛКОЙ СМОТРИТ НА ДЕНЩИКА. ТОТ НЕДОВОЛЕН.

У ЖЕЛЕЗНОЙ РЕШЁТКИ ЗАБОРА ТОЛПА ОСВИСТЫВАЕТ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ ВТОРОГО, ГУЛЯЮЩЕГО В ДВОРЦОВОМ ПАРКЕ СО СТАРШЕЙ ДОЧЕРЬЮ ОЛЬГОЙ. БУЛЫГИН ИСПЫТЫВАЕТ ПРИСТУП ГНЕВА, ЧЕРЕЗ ВОРОТА НА ЛОШАДИ ВЫЕЗЖАЕТ К ТОЛПЕ И ЖЕСТОКО БЬЁТ КНУТОМ. ЕГО ОКРУЖАЕТ ТОЛПА. НА ПОМОЩЬ К НЕМУ ПРИХОДИТ ЧАСОВОЙ, КОТОРЫЙ ПРИКЛАДОМ РАЗГОНЯЕТ ТОЛПУ. ПРОСКУРИН В СТОРОНЕ НАБЛЮДАЕТ ЗА СЦЕНОЙ. ТРОЕ ИЗ ТОЛПЫ УХВАТИЛИСЬ ЗА ШИНЕЛЬ БУЛЫГИНА И ВОТ-ВОТ СТЯНУТ ЕГО С ЛОШАДИ. ЧАСОВОГО ТОЛПА ВДАВИЛА В РЕШЁТКУ. ПРОСКУРИН ВЫХВАТЫВАЕТ ИЗ КОБУРЫ РЕВОЛЬВЕР, СТРЕЛЯЕТ ВВЕРХ И РАЗГОНЯЕТ ТОЛПУ. 

БУЛЫГИН (ПРОТЯГИВАЕТ РУКУ ПРОСКУРИНУ, ТЯЖЕЛО ДЫШИТ, ПРОСКУРИН ОТМЕЧАЕТ, ЧТО БУЛЫГИН ПОЧТИ 2-МЕТРОВОГО РОСТА):

Благодарю! Капитан Булыгин, адъютант коменданта. С кем имею честь?

ПРОСКУРИН:

Штабс-капитан Проскурин. (ВОСХИЩЁННО) С таким ростом и храбростью замените целый полк!

БУЛЫГИН (СМЕЯСЬ):

Полк?! Ха-ха! Передам полковнику, что гарнизон можно распустить. Получили к нам назначение?

ПРОСКУРИН:

Нет, служу в Петрограде. Прибыл по личной инициативе справиться о судьбе Семьи.

БУЛЫГИН (ВОСХИЩЁННО):

Тронут до глубины души! Немного осталось таких, как мы. Всё больше проклинают да требуют расправы.

САНИТАР (ПОДБЕГАЕТ, НЕУКЛЮЖЕ ДЕРЖИТ РУКУ У КОЗЫРЬКА, ЗАДЫХАЕТСЯ ОТ ВОЛНЕНИЯ):

Ваше благородие!.. Ваше благородие!.. Благодарю!

БУЛЫГИН (УДИВЛЁННО):

За что?

САНИТАР (ОТ ВОЛНЕНИЯ РАСКАЧИВАЕТСЯ ВСЕМ ТЕЛОМ):

Я служил в личной охране Его Императорского Величества. Сначала принял Вас за переметнувшегося к революционерам лощёного лейб-гвардейца, а посему презирал. Простите! Предлагаю дружбу, если позволите. (ПРОСКУРИНУ) И Вам.

ПРОСКУРИН:

С удовольствием принимаю.

ЧАСОВОЙ (РАДОСТНО):

Я тоже! Господа, нас уже четверо!

БУЛЫГИН (ТОРЖЕСТВЕННО):

Шестеро. Начальник гарнизона тоже остаётся верным Императору.

ПРОСКУРИН (РАДОСТНО):

Так наберём целый полк! Командовать будете Вы, Павел, как старший по званию!


КАДР 5


НАТ. ПЕТРОГРАД. НАЧАЛО 1917-ГО. НЕДЕЛЕЙ ПОЗЖЕ. ДЕНЬ. ПРИСУТСТВУЮТ БУЛЫГИН, ПРОСКУРИН.

БУЛЫГИН (РАЗОЧАРОВАННО):

Говорил с Кобылинским... Его Величество отказались от побега, будут “достойно ожидать своей участи по милости Божьей”.

ПРОСКУРИН (ВОЗМУЩЁННО):

А дети?! Императрица?!

БУЛЫГИН (РАЗОЧАРОВАННО):

С ним.

ПРОСКУРИН (ВОЗМУЩЁННО):

Глупо, господа! Глупо!

БУЛЫГИН (СЕРЬЁЗНО):

Санитар сообщил, что гарнизон решил расправиться со мной. 

ПРОСКУРИН (РЕШИТЕЛЬНО, ГРОМКО):

Бежать! Я помогу.


КАДР 6

НАТ. ПЕТРОГРАД. НАЧАЛО 1917-ГО. НА РАССВЕТЕ.
БУЛЫГИН И ПРОСКУРИН ТАЙКОМ НА ЛОШАДЯХ СКАЧУТ НА ВОКЗАЛ. ОТХОДИТ ПОЕЗД. ОНИ НА ЛОШАДЯХ ДОГОНЯЮТ ЕГО. БУЛЫГИН ПРЫГАЕТ С ЛОШАДИ НА СТУПЕНЬКИ ПОСЛЕДНЕГО ВАГОНА, ПОДНИМАЕТ ФУРАЖКУ НА ПРОЩАНИЕ. ПРОСКУРИН СКАЧЕТ РЯДОМ, ОДНОЙ РУКОЙ ДЕРЖИТ ПОВОДЬЯ СВОЕЙ ЛОШАДИ, ДРУГОЙ РУКОЙ ПОВОДЬЯ ЛОШАДИ БУЛЫГИНА. ПЫТАЕТСЯ ТО ПРАВОЙ, ТО ЛЕВОЙ РУКОЙ ПРИПОДНЯТЬ СВОЮ ФУРАЖКУ В ЗНАК ПРОЩАНИЯ, НО НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ И ВЫГЛЯДИТ ПО-ДЕТСКИ.

БУЛЫГИН (ПРОСКУРИНУ, ГРОМКО):

Благодарю, штабс-капитан! Даст Бог, свидимся! 

ПОЕЗД НАБИРАЕТ ХОД. ПРОСКУРИН ОТСТАЁТ. ПОЕЗД ВСЁ ДАЛЬШЕ. НА ФОНЕ ЕДВА НАЧИНАЮЩЕГОСЯ РАССВЕТА ВСЁ ВЫГЛЯДИТ СЕРЫМ, ТОЛЬКО ДЫМ ПАРОВОЗА БЕЛЫЙ. РАЗДАЁТСЯ ПРОНЗИТЕЛЬНЫЙ ГУДОК ПАРОВОЗА. ОН ИСЧЕЗАЕТ ЗА ПОВОРОТОМ. ПРОСКУРИН, ЗАБЫВШИСЬ, ЕЩЁ СКАЧЕТ ЗА ПОЕЗДОМ, ПОТОМ ОСТАНАВЛИВАЕТ ЛОШАДЕЙ, БЕСПОМОЩНО И РАСТЕРЯННО СМОТРИТ ВДАЛЬ.

ГОЛОС ПРОСКУРИНА ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕГО И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

Наше знакомство прервалось столь же неожиданно, сколь и началось. Мне казалось, с Павлом убывает целый полк верных Императору гвардейцев. Отчего-то я почувствовал себя совершенно потерянным, предчувствуюя долгое расставание, но судьба распорядилась по-другому: в Новочеркасске генерал Алексеев формировал Добровольческую армию и я прибыл туда в декабре, а Павел записался в пехотный полк и ушёл в Ледяной поход, был ранен в ногу и контужен. Я же по приказу Алексеева остался в городе. Начальник разведки подполковник Ряснянский готовил меня к внедрению в штаб красных в Царицыне. Но операция откладывалась до мая и, помня о судьбе Императора и нашем желании создать целый полк для спасения Царственных Особ, я попросился в Тобольск, куда революционеры увезли Семью. Однако Ряснянский взял с меня слово офицера вернуться в начале мая. Безумный поступок безусого корнета с моей стороны! Ведь всё, что я знал – Император там, но ни отряда, ни организации у меня не было. Обнадёживали только разговоры в офицерской среде, что группы монархистов тоже пытаются освободить Императора.
   

КАДР 7

ИНТ. НАТ. АСУНСЬОН, ПАРАГВАЙ, 1936. ЖЕНЩИНА ОКОЛО 40 ЛЕТ (АГАТА БУЛЫГИНА) ПИШЕТ ПИСЬМО. ГОЛОС ЭТОЙ ЖЕНЩИНЫ ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕЁ И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):
   
Спешу написать ещё одно письмо и выложить на бумагу хотя бы часть душевной боли, ибо жизнь без Павлуши превратилась в невыносимую трагедию и бесконечное одиночество на окраине столь нелюбимого, нищего, как и весь Парагвай, Асунсьона. Нет более вечеров на нашей террасе. Приглашают Тумановы, но у них собирается весёлая и неприятная мне публика. Под председательством самого князя проходят пышные заседания представительства Императорского Дома. Скрипит патефон, каблуки отбивают пьяные танцы, гости надменно стряхивают пепел, пенится шампанское и произносятся патриотические тосты. Их жизнь течёт полноводно и грязно, как река Парагвай, а моя замерла после Павлушиной смерти. Язон Константинович, оказывается, тоже писатель. Публикует в Европе повести и рассказы. Не читала, но думаю, пишет отнюдь недурно, ибо речь у него настоящего русского дворянина, тосты продолжительные, яркие, запоминающиеся. Наша публика восхищённо пересказывает. Жаль, что о Павлуше не вспоминают.
Мы познакомились ещё в детстве. Мои родители дружили с родственниками Булыгиных - семьёй Лембке. Но любовь наша вспыхнула намного позже, в Петербурге, где я часто гостила у брата. Там познакомилась с Вольдочкой Шишко-Богушем, а с ним был Павлуша, высокий, в длинной шинели, с невестой Талей Гедройц. Но я совершенно не обращала на него внимания и в 1918-м вышла замуж за Вольдочку. Вскоре он стал большевиком и мы расстались. Вернулась к маме в предместья Риги, устроилась в контору путешествий, куда меня взяли исключительно благодаря знанию шести языков, а Таля в 1916-м скончалась от туберкулёза. Павлуша переживал и отвергал всех женщин. Но однажды выпросил у моей кузины Жени мою фотографическую карточку на балу в гимназии. Женя увлекалась рязанским фольклором и одолжила костюм на праздник. А в 1926-м я прочитала сборник стихов, чудесных, искренних, посвященный вдовствующей Императрице Марии Федоровне. Спросила у Жени, не наш ли это Павел Булыгин. Захотелось встретиться, но он уже четыре года жил в Эфиопии. Я выпросила адрес и написала. Он ответил открыткой с кратким “спасибо” и попросил книги. Но последующие письма стали насыщенными и чувственными, как его стихи. Однажды написал, что приснился сон, будто ласковая женская рука гладит по голове. Почувствовал безмерное счастье и понял, что не оставит его никогда. Между нами вспыхнула настоящая любовь. Он – в Эфиопии, я – в Риге! Представляете! А мою “рязанскую карточку” хранил до самой кончины. Говорил, что я “очаровательна с толстой косой и тухлыми глазами”.    
  Встретились в Риге в 1928-м. Я убралась, принесла дрова, расставила книги и на такси поехала на вокзал. Шёл снег, белым-бело. Вдруг испугалась, что романтическая переписка разобьётся унылым разочарованием, и увидев поезд, спряталась за колонну. Все вышли, перрон опустел, а его нет! Только не это! Уж лучше разочарование! Но вдруг высокий, статный, худой и грустный мужчина в широком пальто легко сбежал по ступенькам вагона, а я сердцем почувствовала - он! Забыв об испуге, выбежала из-за колонны и взяла под руку. И снова сердце пронзил страх - вдруг не он! Но Павлуша прижал мою ладонь к щеке и нежно произнёс:      

БУЛЫГИН:

Солнышко моё, Агатынька.   

ГОЛОС АГАТЫ БУЛЫГИНОЙ ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕЁ И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

По длинной лестнице мы спустились на площадь, сели в такси. Рассматривали друг друга и вдруг стук в окно! Оказалось, сели не в такси.
Павлуша быстро подружился с мамой. На скамейке, вытянув ноги в огромных башмаках, набивал трубку и читал ей стихи.


КАДР 8

ИНТ. НАТ. ЗАСНЕЖЕННОЕ ПОЛЕ. БЕЗЛУННАЯ НОЧЬ. ГОЛОС ПРОСКУРИНА ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕГО И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

Денщик Ряснянского, солдат старых правил, принёс мне грязную шинель - последний элемент моего революционного маскарада. Объявил, что мой отъезд назначен на завтра в ночь и по-отечески одобрил немытость и щетину. Я завязал вещевой мешок с исподним, сунул в сапожный чехол бутыль самогона, в боковой карман махорку и спички, а во внутренний настоящий полковой бланк с печатью:

                Удостоверение
Дано вольноопределяющемуся 449 Харьковского пехотного полка Истомину Станиславу Демидовичу, уволенному в отпуск в Петербург сроком на 21 день по семейным обстоятельствам, что подписью и приложением казённой печати удостоверяется. 

По дезертирско-революционной моде я выпустил из-под заячьей шапки ухарский клок волос и пешком через поле с денщиком отправился к станции, мерцавшей рыжеватыми огнями почти за горизонтом. Шли тяжело, снег по пояс, плотный. Вдруг промёрзшая земля уплыла из-под ног и мы влетели в заросли густого камыша. Я едва успел прикрыть лицо, как рукав с рукавицей разрезало пополам, а перед глазами мелькнуло пламя. Перелетел через чьё-то тело и едва не упал в костёр.   

ПЕРВЫЙ ДЕЗЕРТИР С ФРОНТА (ГРОМКО):

Человек! Говорю ж, человек летит, а ты – лось сопатый!

ВТОРОЙ ДЕЗЕРТИР С ФРОНТА (ЕХИДНО):

Откель, товарищи? С Луны что ль напрямки в оврах нашенский?

ДЕНЩИК ПОДПОЛКОВНИКА РЯСНЯНСКОГО (СООБРАЗИВ, ЧТО ПЕРЕД НИМ ДЕЗЕРТИРЫ С ФРОНТА, РАЗВЯЗАННО):

В деревню жрать ходили. С хронта лапотимся. На станциях ужо кипятком не разживёсси. На хронте страждали и тут без удобствиев!

ТРЕТИЙ ДЕЗЕРТИР С ФРОНТА (ЖАЛОБНО):

Мы тож хронтовыя. Повоявали да кончать надоть. Землицу получим. Большевики сказыват таперича вся наша.

ЧЕТВЁРТЫЙ ДЕЗЕРТИР С ФРОНТА (ПИСКЛЯВО):

Ахфицер с хронта не пущал. Так мы ему штык в пузо! Попил кровушки солдатенской. В расход яво! А адъютантика к дереву пригвоздочили. Не хотел, собака, погонов сымать, тык мы яво ентими погонами по мордам!

ДЕНЩИК ПОДПОЛКОВНИКА РЯСНЯНСКОГО (ЩУРЯСЬ):

Гляжу, самогон у вас, товарисчы. Угоститя, аль как?

ПЕРВЫЙ ДЕЗЕРТИР С ФРОНТА (С ХИТРОЙ УХМЫЛКОЙ):

Отолью, коль тару подставишь да жратвой поделиси. Зима – не лето, тут – не это!

ВДАЛЕКЕ В СТЕПИ СЛЫШИТСЯ ПРОТЯЖНЫЙ ГУДОК ПАРОВОЗА. ДЕНЩИК И ПРОСКУРИН СМОТРЯТ И СТОРОНУ ЗВУКА И ПРИПОДНИМАЮТ СВОИ ВЕЩМЕШКИ.

ВТОРОЙ ДЕЗЕРТИР С ФРОНТА (УСПОКАИВАЮЩЕ):

За паровоз не боись, подолгому тутки стоить.

ДЕНЩИК ПОДПОЛКОВНИКА РЯСНЯНСКОГО (НАРАСПЕВ):

Не-е, товарисч, побяжим мы-то. Жинки с ребятёнками, почитай, три годка ждуть.


КАДР 9

ИНТ. НАТ. ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНАЯ СТАНЦИЯ. ДЕНЩИК ПОДПОЛКОВНИКА РЯСНЯНСКОГО САЖАЕТ ПРОСКУРИНА В ТОВАРНЯК И УХОДИТ. В ВАГОНЕ НЕСКОЛЬКО ДЕМОБИЛИЗОВАННЫХ И ДЕЗЕРТИРОВ С ФРОНТА. ПРОСКУРИН ДУМАЕТ, ЧТО ЕМУ ПОВЕЗЛО, ТАК КАК ДРУГИЕ ВАГОНЫ ПОЛНЫ, НО ТУТ ЖЕ ПОНИМАЕТ ПОЧЕМУ ЭТОТ ВАГОН ПУСТ: ЧАСТЬ СТЕНЫ ВЫЛОМАНА, БУДЕТ СКВОЗНЯК И ХОЛОД. ПРОСКУРИН УСТРАИВАЕТСЯ В УГЛУ ВАГОНА. ПОЕЗД РЕЗКО ТРОГАЕТСЯ. ИЗ ВСЕХ ВАГОНОВ СЛЫШАТСЯ КРИКИ И СВИСТ:

Крути, Гаврила! Наворачивай, едрёна корень! Тащи до хаты!

В СОСЕДНЕМ ВАГОНЕ ПО ГАРМОНЬ МУЖСКОЙ ГОЛОС ПОЁТ ФАЛЬШИВЫМ ФАЛЬЦЕТОМ:

Ночка тёмная, Маруся,
Проводи меня, боюся!
Провожала жалко
До вокзала Алка,
Проводила йиво
И забыла кобыла!

ПРОСКУРИН КУТАЕТСЯ В ШИНЕЛЬ И ЗАСЫПАЕТ.


КАДР 10

ИНТ. НАТ. ПОЕЗД. РАНЕЕ УТРО. ПРОСКУРИН СПИТ В ПОЕЗДЕ. ПРОСЫПАЕТСЯ ОТ КРИКА:

Есть офицерьё тут?!

В ДВЕРИ ВАГОНА СТОИТ СТАНЦИОННЫЙ ФОНАРЩИК СОЛДАТ ОГРОМНОГО РОСТА, ОБВЕШАННЫЙ ПАТРОННЫМИ ЛЕНТАМИ, С КАРАБИНОМ НАПЕРЕВЕС.   

СОННЫЙ ГОЛОС В ВАГОНЕ:

Нетуть.

ЯЗВИТЕЛЬНЫЙ ГОЛОС В ВАГОНЕ:

В углу во сне мямлил “организация, Ваше Величество”… Шкура ахфицерская! В расход яво!

СОЛДАТ ВКЛЮЧАЕТ ФОНАРИК. ЯРКИЙ ЛУЧ ОСЛЕПЛЯЕТ ПРОСКУРИНА. ОН БЫСТРО ПЕРЕКАТЫВАЕТСЯ ИЗ УГЛА И ОДНОВРЕМЕННО ДОСТАЁТ РЕВОЛЬВЕР. СОЛДАТ СТРЕЛЯЕТ В УГОЛ, ГДЕ ОН ТОЛЬКО ЧТО СИДЕЛ. ПРОСКУРИН ИЗ РЕВОЛЬВЕРА СТРЕЛЯЕТ ТОЧНО В ЛОБ СОЛДАТУ. ЕГО ТЕЛО ПАДАЕТ НА ПЕРРОН. ПРОСКУРИН ПОДСКАКИВАЕТ К ДЕЗЕРТИРУ, ВЫДАВШЕМУ ЕГО.

ПРОСКУРИН (ВДАВЛИВАЕТ СТВОЛ РЕВОЛЬВЕРА В ГРЯЗНУЮ, ЗАСАЛЕННУЮ БОРОДУ ДЕЗЕРТИРУ, УГРОЖАЮЩЕ):

Шалишь, паскудник! Может, ты и есть ахфицер в солдатёнской шинелишке, а на меня указывашь?! Хошь пальну промеж ноздрёв? (НАПРАВЛЯЕТ РЕВОЛЬВЕР НА ДРУГИХ ДЕЗЕРТИРОВ В ВАГОНЕ) Ишо имеютси падлюки оговорить пролетария?

ГОЛОС ПРОСКУРИНА ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕГО И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

Ответом было молчание до самого Киева, куда мы дотащились к полудню. Вокзал был загажен окурками и переполнен серо-шинельной толпой. Повсюду кумачовые тряпки: “Все на борьбу с царскими опричниками, казаками! Долой помещиков и капиталистов! Земля и воля трудовому народу! Смерть калединцам!”


КАДР 11

НАТ. ИНТ. КИЕВ. ПЕРЕПОЛНЕННЫЙ ВОКЗАЛ. ПОЗДНЕЕ УТРО. ПРОСКУРИН САДИТСЯ НА СКАМЬЮ И БЕРЁТ В РУКИ ГАЗЕТУ “ИЗВЕСТИЯ КИЕВСКОГО СОВЕТА РАБОЧИХ, КРЕСТЬЯНСКИЙ И СОЛДАТСКИХ ДЕПУТАТОВ”. ЧИТАЕТ:

“Корнилов сбежал из Быхова, собирает армию золотопогонников с кадетами… смерть наглым белогвардейцам… отрубим голову гидре контрреволюции, уничтожим казачьё…”

ПРОСКУРИН ДЕРЖИТ В РУКЕ ГАЗЕТУ, НЕ ВЫБРАСЫВАЕТ, ЧТОБЫ СОЙТИ ЗА РЕВОЛЮЦИОННОГО ПРОЛЕТАРИЯ. СУТУЛИТСЯ. ПОКУПАЕТ С ЛОТКА ФУНТ ЧАЙНОЙ КОЛБАСЫ, ДЕМОНСТРАТИВНО ГРУБО ОТКУСЫВАЕТ, ЧАВКАЕТ И ИДЁТ ПО УЛИЦАМ КИЕВА, НАПРАВЛЯЯСЬ К ГРАФУ КЕЛЛЕРУ.

ГОЛОС ПРОСКУРИНА ЗА КАДРОМ:

Я приехал в Киев, чтобы увидеться с генералом графом Келлером – лучшим кавалеристом Империи, офицером самого генерала Скобелева. Император лично вручил именную шашку с тёмно-оранжевым темляком, назвав графа “первой шашкой России”.

ПРОСКУРИН ВХОДИТ В ПОДЪЕЗД ДОРОГОГО МНОГОЭТАЖНОГО ДОМА, ПОДНИМАЕТСЯ ПО ЛЕСТНИЦЕ, НАЖИМАЕТ КНОПКУ ЭЛЕКТРИЧЕСКОГО ЗВОНКА. ДВЕРЬ ЕДВА ОТКРЫВАЕТСЯ, ИЗ-ПОД ГУСТЫХ БРОВЕЙ НА ПРОСКУРИНА ПОДОЗРИТЕЛЬНО СМОТРЯТ ТЁМНЫЕ ГЛАЗА. ПРОСКУРИН ВЫПРЯМЛЯЕТ СПИНУ, ПО-ОФИЦЕРСКИ ЩЁЛКАЕТ КАБЛУКАМИ СТАРЫХ, ИЗНОШЕННЫХ САПОГ.

ПРОСКУРИН (ГРОМКО, ЧЁТКО):

К Его Сиятельству!

СЛУГА КЕЛЛЕРА (ПРЕНЕБРЕЖИТЕЛЬНО):

Отправляйся на кухню через двор! Похлёбка и ломоть хлеба, более не проси!

ДВЕРЬ ЗАХЛОПЫВАЕТСЯ. ПРОСКУРИН ИДЁТ НА КУХНЮ. ТАМ ПОВАР В БЕЛЕЙШЕМ КОЛПАКЕ, СУДОМОЙКА В ЦВЕТНОМ ПЛАТЬЕ И ВЕСТОВОЙ В ОТГЛАЖЕННОЙ ФОРМЕ С НАТЁРТОЙ ДО БЛЕСКА БЛЯХОЙ. ПОВАР И СУДОМОЙКА СЛЕДЯТ, ЧТОБЫ ПРОСКУРИН НИЧЕГО НЕ УКРАЛ. ВЕСТОВОЙ НЕБРЕЖНО НАЛИВАЕТ ЕМУ СУП, ДАЁТ СТАРУЮ ДЕРЕВЯННУЮ ЛОЖКУ, ЛОМОТЬ РЖАНОГО ХЛЕБА И ЖЕСТОМ ПОКАЗЫВАЕТ ПОБЫСТРЕЕ СЪЕСТЬ И УБИРАТЬСЯ.

ПРОСКУРИН (ДОСТАЁТ ИЗ ВНУТРЕННЕГО КАРМАНА ПИСЬМА, ПРОТЯГИВАЕТ ВЕСТОВОМУ, ГОВОРИТ ГРОМКО, ЧЁТКО, ПО-ОФИЦЕРСКИ):

Рекомендательные письма для графа! И не вздумай вскрыть, шельмец!

ВЕСТОВОЙ БРОСАЕТ НА ПРОСКУРИНА ГНЕВНЫЙ ВЗГЛЯД, НО ПОНИМАЕТ, ЧТО ПЕРЕД НИМ ОФИЦЕР, БЕРЁТ ПИСЬМО И БЫСТРО УДАЛЯЕТСЯ.

ВЕСТОВОЙ (15-Ю МИНУТАМИ ПОЗЖЕ, ПОДОБОСТРАСТНО):

Его Сиятельство ожидает Вас, господин офицер!


КАДР 12

ИНТ. КАБИНЕТ ГРАФА КЕЛЛЕРА. КЕЛЛЕР СИДИТ ДУБОВОМ КРЕСЛЕ ЗА МАССИВНЫМ СТОЛОМ ПОД ЗЕЛЁНЫМ СУКНОМ, В ПЕПЕЛЬНИЦЕ ДЫМИТСЯ РИЖСКАЯ СИГАРА РУТЕНБЕРГА. ВИД КЕЛЛЕРА ПОРОДИСТЫЙ, СРЕДНЕВЕКОВЫЙ, КРЕПКИЙ, БЛАГОРОДНЫЙ, ВОЛЕВОЙ. ОН ПОДНИМАЕТСЯ НАВСТРЕЧУ ПРОСКУРИНУ.

КЕЛЛЕР (СОЛИДНО, СЕРЬЁЗНО, ОБНИМАЕТ ПРОСКУРИНА): 

Здорово, братец! Вид у тебя хоть куда… (МОРЩИТСЯ, ОТВОРАЧИВАЕТСЯ) А колбасой и заячьей шапкой несёт…

ПРОСКУРИН (РАДОСТНО, ГРОМКО):

Здравия желаю, Ваше Сиятельство! Рад стараться!

КЕЛЛЕР (ЗАДУМЧИВО):
 
В письмах твоих спрашивают, как отношусь к событиям… На юге Каледин застрелился, потерял доверие казаков, взбунтовались. А у Корнилова ничего не получится. Дон – не место для офицерских полков. С ним мне не по пути. Не монархист он! Поведу армию на спасение Императора только с Богом в душе и опорой на союзников. А письмо тебе в Петербург не дам. Свою голову погубишь и мою в петлю. На словах же передай, не вижу пока на кого опереться, собственной организации не имею, а что у них в Петербурге не представляю. 

ПРОСКУРИН (БОДРО):

Еду в Тобольск спасать Их Величеств. Присоединяйтесь, граф!

КЕЛЛЕР (ВОЗМУЩЁННО КРИЧИТ):

Безумец! (БЫСТРО БЕРЁТ СЕБЯ В РУКИ) Впрочем, в твоём возрасте поступил бы так же. (ОБНИМАЕТ ПРОСКУРИНА, БОДРО) С Богом! (ГРОМКО) Вестовой, проводи гостя! 

ГОЛОС ПРОСКУРИНА ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕГО И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

Моё разочарование было беспредельно, ибо тысячи офицеров пошли бы за графом до самого Тобольска, а он сидит в уютной квартире, ждёт удобного момента и помощи от союзников! Но тогда я не знал, что через неделю граф будет убит петлюровцами, захватившими Киев. С тридцатью офицерами и юнкерами он пытался пробиться из города, но на Крещатике столкнулись с петлюровцами и отступили в Михайловский монастырь. Граф приказал переодеться и скрыться в городе, сам же остался в монастыре. Но полковник Пантелеев и штабс-ротмистр Иванов отказались выполнить приказ и остались с ним. Вечером явился немецкий полковник Купфер и предложил укрыться у себя в комендатуре. Келлер согласился под давлением Пантелеева и Иванова. Но немцы для маскировки потребовали снять погоны, надеть немецкую шинель и сдать личное оружие, в том числе пожалованную Государем шашку. Граф отказался и вернулся в монастырь. Монахи уговаривали бежать по подземному ходу, но Келлер вновь отказался. С Пантелеевым и Ивановым держал оборону целую неделю. По приказу рады их конвоировали в Лукьяновскую тюрьму, а петлюровец Коновалец понёс шашку в подарок Петлюре. Но у памятника Богдану Хмельницкому на Софийской площади конвоиры выстрелили им в спину и добили штыками. Епископ Нестор Камчатский нашёл тела в морге анатомического театра и похоронил под чужими именами в Покровском монастыре.   


КАДР 13

ИНТ. НАТ. АСУНСЬОН, ПАРАГВАЙ, 1936. ЖЕНЩИНА ОКОЛО 40 ЛЕТ (АГАТА БУЛЫГИНА) ПИШЕТ ПИСЬМО. ГОЛОС ЭТОЙ ЖЕНЩИНЫ ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕЁ И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

Спешу сообщить радостную весть. Наконец, из Англии прислали авторские экземпляры Павлушиной книги “Убийство Романовых. Достоверный отчёт.” Высылаю Вам бандероль. До самой кончины Павлуша переживал, что не смог спасти Императорскую семью. Раcсказывал, Вы тоже пытались. Страшно представить, ведь он мог погибнуть и не было бы нашей любви. До сих пор не знаю, как сообщить его сёстрам в советской России. А может, не нужно? Пусть будет жив хотя бы для них, как, впрочем, и для меня, но с безмерной болью в сердце. Живы его стихи, эссе, книги, а через них и он сам. Знаю, где-то рядом, не оставил меня.
Если Вы не против, поделюсь ещё воспоминаниями, в надежде, что Вы или кто-то другой достойно напишет о нём. Кстати, когда думаете закончить книгу о Чакской войне? Буду благодарна, если пришлёте экземпляр. Благодарю Господа, что Павлуше не пришлось участвовать в той войне, иначе могла потерять его ещё раньше, не познакомилась бы с Володей Башмаковым, не было бы тех вечеров на террасе, керосиновой лампы и Павлушиной трубки.
После венчания в Риге мы почти год жили в Париже у старого приятеля Павлуши Гриши Тренина. Его пасынок уехал в Парагвай к генералу Беляеву и мы поселились в его комнате. Наверно, то был первый знак, что именно Парагвай станет саваном для моего Павлуши. Помню, сидели в русском ресторане с Куприным, Зайцевым и слепым поэтом Поздняковым. Официант подал всем, кроме Позднякова – он заказал что-то особенное. Куприн, уже пьяный, положил ему в тарелку свёрнутую салфетку. Поздняков взял прибор и начал резать. Куприн с Зайцевым захохотали, а мне стало больно. Павлуша, бледный, как бумага, сжал огромные кулаки. Я замерла от страха и положила ладонь ему на плечо. Он бросил салфетку на середину стола и медленно, со злобой процедил:

БУЛЫГИН (ЕЛЕ СДЕРЖИВАЯ ГНЕВ):

Агатынька, пересядем подальше. Поздняков, давай с нами. Эх вы, друзья!..

ГОЛОС АГАТЫ БУЛЫГИНОЙ ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕЁ И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

Потом Куприн попросил прощения и вскоре уехал в советскую Россию, вызвав у Павлуши ещё большую неприязнь, а Гриша Тренин отправился в Буэнос-Айрес. Слышала, Вы тоже там жили.


КАДР 14

ИНТ. НАТ. ГОЛОС ПРОСКУРИНА ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕГО И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):
   
Трёхдневная дорога окончательно закалила мой слух от революционного злословия, сделав совершенно равнодушным к разговорам о “проклятых буржуях” и “пьющих народну кровушку капиталистах с графьями”. В Петербурге на конспиративной квартире я встретился с бывшим депутатом Думы коллежским советником Николаем Евгеньевичем Марковым. Представив рекомендательные письма, пересказал разговор с графом Келлером и попросил помочь добраться до Тобольска, ибо средства мои были весьма ограничены, а удостоверение разрешало следовать только до Петербурга. Марков задумчиво погладил зачёсанные назад волосы, подкрутил усики и сочувственно ответил, что его организация также нуждается в средствах, а штабс-ротмистр Крымского конного полка Седов, отправленный в Тобольск, ещё не дал о себе знать. Средств нет, но документы имеются в изобилии, а для освобождения Императорской Семьи у него есть сто верных офицеров, которые ждут отправки, но для сего опять же нужны средства.

МАРКОВ (ПРОСКУРИНУ):

Судьбой Их Величеств интересуется сенатор Туган-Барановский. Якобы имеет связь с Тобольском. Там конспиративно находятся верные ему люди. Намеревается отправить ещё. Однако мне неизвестно, действует по поручению организации или самосоятельно. В любом случае, особого доверия к нему не питаю, так как брат его, профессор, записался в большевики. Чем же Вам помочь, штабс-капитан? Дам рекомедательное письмо к фрейлине Её Величества княгине Вырубовой Анне Александровне. Заодно передайте мои соболезнования. На днях скончался её отец.


КАДР 15

ИНТ. ПЕТРОГРАД, УЛИЦА ФУРШТАТСКАЯ. КВАРТИРА КНЯГИНИ ВЫРУБОВОЙ. ДЕНЬ.

ВЫРУБОВА (ПРОСКУРИНУ):

Посылаю Их Величествам вещи и деньги, но не имею достаточных связей, чтобы собрать приличные средства. Однако для Вас найду. Штабс-ротмистр Гринвальд из Кавалергардского полка и Андреевский, сын члена Государственного Совета, также готовы выехать.

СТУК В ДВЕРЬ.ВХОДИТ БЛОНДИН ВЫСОКОГО РОСТА ЛЕТ 30-ТИ, С ИДЕАЛЬНО ПОДСТРИЖЕННЫМИ УСИКАМИ, ПРОНИЦАТЕЛЬНЫМИ СЕРО-ЗЕЛЁНЫМИ ВДУМЧИВЫМИ ГЛАЗАМИ И КАКОЙ-ТО ОСОБЕННОЙ ВОСТОЧНОЙ ОДУХОТВОРЁННОСТЬЮ НА ЛИЦЕ. 

ВЫРУБОВА (ПРОСКУРИНУ):

Познакомьтесь - Борис Николаевич Соловьёв, муж Матрёны Распутиной. Отправляется в Тобольск по офицерскому долгу и велению сердца. 

СОЛОВЬЁВ (ПРОСКУРИНУ, ОТРЕШЁННО):

Подпоручик Соловьёв. Везу вещи и средства для Их Величеств.

ВЫРУБОВА (СОЛОВЬЁВУ):

Удалось договориться с тем щедрым господином?

СОЛОВЬЁВ (ОТРЕШЁННО):

Всё сложилось кармически.

ВЫРУБОВА ПРИНОСИТ ЧИСТЫЙ БЛАНК УДОСТОВЕРЕНИЯ. ПРОСКУРИН НА ПЕЧАТНОЙ МАШИНКЕ ОФОРМЛЯЕТ СЕБЕ ПРЕДПИСАНИЕ НА СЛУЖБУ В СИБИРЬ. ВЫРУБОВА ДАЁТ ПРОСКУРИНУ ПОДАРКИ ДЛЯ ИМПЕРАТРИСЫ: СВЕЖИЙ ГИАЦИНТ, КНИГУ “ЗЕМНАЯ ЖИЗНЬ ИИСУСА ХРИСТА” РЕНАНА, ОДЕЖДУ, ФОТОГРАФИЮ СВОЕГО ПОКОЙНОГО ОТЦА, ПИСЬМА ОТ СЕБЯ И СЕМЬИ ГРАФА ФРЕДЕРИКСА.

ВЫРУБОВА (ПРОСКУРИНУ):

В Тобольске обратитесь к настоятелю Благовещенской церкви отцу Алексею Васильеву.

ПРОСКУРИН ИДЁТ В БУКИНИСТИЧЕСКИЙ МАГАЗИН ЗА ПОДАРКАМИ ЦАРСКОЙ СЕМЬЕ. ЦЕСАРЕВИЧУ ПОКУПАЕТ “ОТРОК-ВЛАСТЕЛИН” ЖДАНОВА И “ОГНЁМ И МЕЧОМ” СЕНКЕВИЧА, ВЕЛИКИМ КНЯЖНАМ КНИГИ ЛЕЙКИНА, ИМПЕРАТРИСЕ ТРИ АНГЛИЙСКИХ РОМАНА.


КАДР 16

НАТ. ПЕТРОГРАД. ТОТ ЖЕ ДЕНЬ. НИКОЛАЕВСКИЙ ВОКЗАЛ. ПРИВОКЗАЛЬНАЯ ПЛОЩАДЬ. ВЕЧЕР. ТЕМНО. ТУСКЛЫЕ ФОНАРИ.

ПРОСКУРИН (СМОТРИТ НА ПАМЯТНИК АЛЕКСАНДРУ ТРЕТЬЕМУ, ДУМАЕТ ПРО СЕБЯ):

Своей могучей рукой он сдерживает шаг огромного коня по тёмной скале. “Европа подождёт, пока русский Император удит рыбу в пруду” - его слова. Какая сила и нём и в памятнике!

ГОЛОС:

Ванька, за мной! Товарищи, на военную! Куда прёшь, стерва!

ИЗ ГЛАВНОГО ВХОДА В ВОКЗАЛ С ДИКИМИ КРИКАМИ И ОМЕРЗИТЕЛЬНОЙ БРАНЬЮ ВЫВАЛИВАЕТ ТОЛПА РАСПОЯСАННЫХ СОЛДАТ С КОТОМКАМИ, СУНДУЧКАМИ И ГРЯЗНЫМИ УЗЛАМИ. ОНИ СБИВАЮТ С НОГ ЖЕНЩИНУ С РЕБЁНКОМ. ЖЕНЩИНА КРИЧИТ, РЕБЁНОК НАЧИНАЕТ ПЛАКАТЬ.

ЖЕНЩИНА (СОЛДАТАМ, ЖАЛОБНО):

Душегубы проклятые, прости Господи!

СОЛДАТ С ДЛИННЫМ ВИХРОМ, СВИСАЮЩИМ ИЗ-ПОД ФУРАЖКИ С ПОЛУОТОРВАННЫМ КОЗЫРЬКОМ, СБИТОЙ ЖЕНЩИНЕ, НАГЛО):

Молчи, ведьма, а то живо дух выпущу!

СОЛДАТ БЬЁТ ЖЕНЩИНУ ГРЯЗНЫМ САПОГОМ В ЖИВОТ. ПРОСКУРИН БРОСАЕТСЯ К НИМ, ПОДКОВАННЫМ КАБЛУКОМ НЕЗАМЕТНО БЬЁТ СОЛДАТА В ГОЛЕНЬ. ТОТ, МАТЕРЯСЬ, ПАДАЕТ НА ТРОТУАР.

ПРОСКУРИН (НАКЛОНЯЕТСЯ НАД СОЛДАТОМ, ДЕЛАННО ЗАБОТЛИВО И ИСПУГАННО):

Товарищ, что с тобой?!

ПРОСКУРИН РЕЗКО ОПУСКАЕТ КОЛЕНО СОЛДАТУ НА ГРУДЬ И ВДАВЛИВАЕТ КУЛАК В ОТКРЫТЫЙ РОТ. У СОЛДАТА ЛОМАЮТСЯ ГНИЛЫЕ ЗУБЫ И ОН ТЕРЯЕТ СОЗНАНИЕ.

ПРОСКУРИН (ДЕЛАННО ЗАБОТЛИВО):

Подскользнулси? Давай на лавку. (СОЛДАТАМ) Самогона ему, товарищи!
 

КАДР 17

ИНТ. ПЕТРОГРАД. НИКОЛАЕВСКИЙ ВОКЗАЛ. 15-Ю МИНУТАМИ ПОЗЖЕ.
ПРОСКУРИН ВХОДИТ В ЗДАНИЕ ВОКЗАЛА. ТАМ ШТАТСКИЕ В КОЖАНЫХ КУРТКАХ И СОЛДАТЫ В СТАРЫХ, ГРЯЗНЫХ ШИНЕЛЯХ С КРАСНЫМИ ПОВЯЗКАМИ НА РУКАВАХ ПЫТАЯЮТСЯ НАПРАВЛЯТЬ ТОЛПУ.

ГРОМКИЙ ГОЛОС В ТОЛПЕ:

Гайда туды! Станционному штык в пузо, ежели паровоза не дасть! Буржуи ездять, а мы тутки подыхай?!


ТОЛПА ВЫВАЛИВАЕТ НА ПЛАТФОРМУ. ПРОСКУРИН ДОСТАЁТ СВОЁ УДОСТОВЕРЕНИЕ, ПЕРЕЖИВАЕТ, ЧТО МОГУТ УЗНАТЬ ПОДДЕЛКУ, НО КОСМАТЫЙ СОЛДАТ ЕДВА БРОСАЕТ ВЗГЛЯД НА УДОСТОВЕРЕНИЕ.

КОСМАТЫЙ СОЛДАТ (ПРОСКУРИНУ, ХРИПЛЫМ ГОЛОСОМ, НЕБРЕЖНО):

Проходи!

ПРОСКУРИН ПРОТАЛКИВАЕТСЯ И УПИРАЕТСЯ В ЕЩЁ ОДНУ ТОЛПУ.

ГРОМКИЙ ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ:

Долой начальников! Попили кровушки нашенской! Чаво смотреть! Напирай, товарищи! Вали на военную!

ТОЛПА МЕДЛЕННО ПОЛЗЁТ К ДЕРЕВЯННОЙ БУДКЕ. ТАМ ПРОСКУРИНУ СТАВЯТ ПЕЧАТЬ В УДОСТОВЕРЕНИЕ “ПРОВЕРЕНО. ВОЕННЫЙ КОМИССАР НИКОЛАЕВСКОГО ВОКЗАЛА”. ВОЕННАЯ ПЛАТФОРМА ЗАПОЛНЕНА ЖЕНЩИНАМИ, ДЕТЬМИ, ШТАТСКИМИ, ФАБРИЧНЫМИ И БЕЖЕНЦАМИ. НА КУЧЕ МЕШКОВ ИГРАЕТ ГРАМОФОН С ПОМЯТОЙ ТРУБОЙ. ТОРГОВКИ В ТОЛПЕ ПРОДАЮТ СЪЕСТНОЕ. ПРОСКУРИН ПОКУПАЕТ ЧАЙНУЮ КОЛБАСУ И ЛОМОТЬ ХЛЕБА. ОТКУСЫВАЕТ И С ОТВРАЩЕНИЕМ ВЫПЛЁВЫВАЕТ. С ЛИГОВКИ ВАЛИТ ТОЛПА СОЛДАТ, ВЫДАВЛИВАЕТ ГРАЖДАНСКИХ НА ПОЛОТНО.

ГРОМКИЙ ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ:

Товарищи, кто на Вологду, за мной на пятый!

ТОЛПА БРОСАЕТСЯ СКВОЗЬ ВАГОНЫ ПЕРВОГО КЛАССА ПРЯМО НА РЕЛЬСЫ, ЛОМАЮТ ДВЕРИ, ОКНА, РУГАЮТСЯ, КРИЧАТ. ПРИБЫВАЕТ ПАРОВОЗ С ВАГОНАМИ ТРЕТЬЕГО КЛАССА ДО ВОЛОГДЫ. ТОЛПА АТАКУЕТ ЕГО.


КАДР 18
 
ИНТ. ВАГОН ТРЕТЬЕГО КЛАССА ДО ВОЛОГДЫ. ПОЗДНЯЯ НОЧЬ. ТЕМНО. ПРОСКУРИН СИДИТ В УГЛУ У ОКНА.

ГОЛОС В ВАГОНЕ:

Дайте огоня, а то морду разбить можно!
 
ЗАГОРАЕТСЯ ОГАРОК СВЕЧИ. ВАГОН НАБИТ ПАССАЖИРАМИ. СЛЫШИТСЯ НЕГРОМКИЙ РАЗГОВОР:

Немцы проклятыя, беспременно заберуть Питер! Уж больно прут, сволочи! Сначала по-доброму былось, побратались, дали им водки, они нам хлеба, а третива дня как стегануть из пулямёта! Наш комиссар, добряк-паря, раньше в поварах у бригадного ходил, такой вот приказ оголосил: все по домам и чтоб без контрибуциев да ни мира, ни войны! И первый, значица, в ахтомобили шасть через лес! Мы бягом за ём. А немцы постреляли ишо, да бросили. Ихин ахфицер нам вдогонку орал “адью рус”, потом ишо про шнапс. Мы взадки, авось нальёть. А ён проклятай снова из пулямёта жах! Не успели оглянутись, ужо в Питербурхе!   
Немцы народ сознательный.
А мы не сознательныя?! Ты бы, товарищ, помалкивал, а то живо стянем с сундуков-то, да по мордам накляпаем!


КАДР 19

НАТ. ДВУМЯ СУТКАМИ ПОЗЖЕ. ПОЕЗД ПРИБЫВАЕТ В ВОЛОГДУ. ПАССАЖИРЫ, РЫГАЯСЬ И ТОЛКАЯСЬ, СХОДЯТ НА ПЛАТФОРМУ.

ГРОМКИЙ ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ:

Товарищи, кто на Вятку, за мной!

ПРОСКУРИН ДВИГАЕТСЯ С ТОЛПОЙ, ЗАХОДИТ В ВАГОН ТРЕТЬЕГО КЛАССА, ЗАБИРАЕТСЯ НА ВЕРХНЮЮ ПОЛКУ. ПОЕЗД ТРОГАЕТСЯ, ЕДЕТ ОЧЕНЬ МЕДЛЕННО. ПРОСКУРИН СТАРАЕТСЯ НИ С КЕМ НЕ ГОВОРИТЬ, ЛИШЬ ИНОГДА ОТВЕЧАЕТ НА ВОПРОСЫ.

ПРОСКУРИН (РАЗВЯЗАННО, ПО-СОЛДАТСКИ):

Я, товарищи, до фронта был служащим в Варшаве на пивном заводе Габербуша и Шилле, ездил в командировки в Омск. Война застала в Ишиме, там призвали, а таперича демобилизовался снова в Омск.

НА ВЕРХНЕЙ ПОЛКЕ НАПРОТИВ ПРОСКУРИНА ЛЕЖИТ МОЛОДОЙ МУЖЧИНА В СОЛДАТСКОЙ ФОРМЕ, ИНТЕЛЛИГЕНТНОГО ВИДА, РЯДОМ С НИМ ОГРОМНАЯ КОРЗИНА, ЗАМОТАННАЯ СТАРЫМ ПЛАТКОМ.

МОЛОДОЙ МУЖЧИНА (ПРОСКУРИНУ, ВЕЖЛИВО):

Товарищ, можно с Вами поговорить? Я тоже демобилизованный, а вообще артист из Иркутска Хочу предупредить, в вагоне думают, что Вы офицер.

ПРОСКУРИН (РАЗВЯЗАННО):

На ихину думалку я знашь чаво? Во! (СМАЧНО ПЛЮЁТ В ОКНО)

МОЛОДОЙ МУЖЧИНА (ВЕЖЛИВО):

Как артист, могу сказать, получилось неправдоподобно. Если желаете, научу и скажу, чем выдали себя. Фразой “у вас по новому стилю”.

ПРОСКУРИН (ПАНИЧЕСКИ ДУМАЕТ ПРО СЕБЯ):

Большевики ввели новый календарь! Как я мог забыть!


КАДР 20

ИНТ. НАТ. АСУНСЬОН, ПАРАГВАЙ, 1936. ЖЕНЩИНА ОКОЛО 40 ЛЕТ (АГАТА БУЛЫГИНА) ПИШЕТ ПИСЬМО. ГОЛОС ЭТОЙ ЖЕНЩИНЫ ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕЁ И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

    Взаимопонимание давалось нам легко. Никогда не ссорились, только дулись, но через час-два мирились, как дети. Павлуша всегда был сдержанным и со всеми одинаково вежливым, но ревновал, когда я долго говорила с мужчинами. Поначалу злилась, но потом поняла - это его мужское чувство собственности и боязнь попасть в глупое положение. Потом дома вместе смеялись над его подозрениями. 
    Женщины легко им увлекались. Такой видный, статный, на голову выше всех. Шутил:
- Как там у вас внизу? Не холодно?
   Помню, в Эфиопии, получив из Европы гонорар за статьи, спросил, прижав мою ладонь к груди:   
- Что хочешь к Пасхе, Агатынька? Кольцо с бриллиантом?
- Никаких бриллиантов! Что-нибудь живое.
   Принёс огромную хабешу, плетёную корзину из камыша, а там пушистые чёрные утята и стихотворение “уток не жарить, сие есть табу!” Со слугой выкопал прудик, из бамбука сделал трубки для циркуляции воды и радовался, как мальчишка. В нём было много детской нежности ко всему живому.
  Хозяйка ресторана, у которой мы квартировались на втором этаже, подарила нам кота, белого, сибирского, пушистого. Назвали Васькой. Громко мурлыкая, по-хозяйски обходил наш стол. 
- У лукоморья дуб зелёный, - начинала я.
- …кот учёный, - подхватывал Павлуша, поглаживая Ваську до кончика хвоста. - Хорошо иметь любимую женщину и преданного кота.
- Может, наоборот? – в шутку сердилась я.
   Когда Павлуша уходил в кабинет писать стихи, брал с собой Ваську и бутылку коньяка. Спал Васька у нас в ногах, а утром лизал нос и щёки. Когда обедали, сидел за столом на высоком стуле. Однажды прямо с вилки стянул у гостя кусок рыбы.
   Вскоре мы оба устроились на французскую железную дорогу, переехали в городок на юге Эфиопии и сняли уютный домик с бассейном. Говорят, коты не любят воду, но наш Васька в ореоле длинной шерсти с наслаждением плавал кругами, задрав розовый нос. Поставили его на парапет, не подумав, что камни раскалились от солнца. Он завизжал и грозно замахал передними лапами, а мы, умирая от смеха, побежали в сад. Васька за нами. Павлуша схватил его и дунул под хвост: 
- Похолодало? Ха-ха!
   Три раза в неделю Павлуша с друзьями играл в бридж, но отвлекали дети. Садились к нему на колени и просили:
- Сказку! Сказку!
   Он придумывал что-нибудь о котах, сверчках, лунном свете и ромашках в саду. А когда возвращались домой, впереди шёл наш слуга с фонарём и Васька, недовольно мурлыкая, что так долго засиделись в гостях. 


КАДР 21

ИНТ. НАТ. ПОЕЗД ПРОСКУРИНА ПРИБЫВАЕТ В ТЮМЕНЬ. 15.00.
ПРОСКУРИН КРЕПКО ЖМЁТ РУКУ АРТИСТУ ИЗ ИРКУТСКА И ВЫХОДИТ НА ПЛАТФОРМУ, ВЫХОДИТ НА ПРИВОКЗАЛЬНУЮ ПЛОЩАДЬ. НА ПЛОЩАДИ ТОРГОВКИ ПРОДАЮТ СЪЕСТНОЕ, СТОЯТ ЛОШАДИ И САНИ ЯМЩИКОВ. ПРОСКУРИН ПОКУПАЕТ ЧАЙНУЮ КОЛБАСУ И ЛОМОТЬ ХЛЕБА И С УДОВОЛЬСТВИЕМ ЕСТ. ТОРГУЕТСЯ С ЯМЩИКОМ – МОЛОДЫМ ТАТАРИНОМ С ОТКОРМЛЕННОЙ ТРОЙКОЙ ЛОШАДЕЙ, ДОГОВАРИВАЮТСЯ ЗА 30 РУБЛЕЙ ДО ТОБОЛЬСКА.

МОЛОДОЙ ТАТАРИН-ЯМЩИК (ПРОСКУРИНУ):

Сначала заедем ко мне под Тюменью, заложу как следует сани.

ПРОСКУРИН НАСТОРАЖИВАЕТСЯ И ПРОВЕРЯЕТ РЕВОЛЬВЕР ПОД ШИНЕЛЬЮ.


КАДР 22

НАТ. ИНТ. НЕСКОЛЬКИМИ ЧАСАМИ ПОЗЖЕ. ДОМ МОЛОДОГО ТАТАРИНА-ЯМЩИКА. ДЕНЬ.
ДОМ ДЕРЕВЯННЫЙ, ДОСТОТАЧНО БОЛЬШОЙ, ЧИСТЫЙ ВНУТРИ. ДОБРОДУШНАЯ ЖЕНА ЯМЩИКА ПОДАЁТ МУЖУ И ПРОСКУРИНУ ЧАЙ, НЕДОВОЛЬНО СМОТРИТ НА ГРЯЗНЫЕ САПОГИ, ЗАЯЧЬЮ ШАПКУ И ЛЁГКУЮ ШИНЕЛЬ ПРОСКУРИНА.
ПРОСКУРИН И ЯМЩИК САДЯТСЯ В САНИ И БЫСТРО ЕДУТ ЧЕРЕЗ ДЕРЕВНЮ, ПОЛЕ И ЗИМНИЙ ЛЕС. ПРОСКУРИН СТАРАЕТСЯ НЕ СПАТЬ, НО ВСЁ-ТАКИ ЗАСЫПАЕТ. ПРОСЫПАЕТСЯ НОЧЬЮ ОТ ТОГО, ЧТО КОНИ ПОШЛИ ШАГОМ. ВОСХИЩАЕТСЯ ЗАСНЕЖЕННЫМ ЕЛОВЫМ ЛЕСОМ. ВЫЕЗЖАЮТ В ПОЛЕ. СЛЫШИТСЯ СОБАЧИЙ ЛАЙ, ПОКАЗЫВАЕТСЯ КОЛОКОЛЬНЯ, ОГНИ ДЕРЕВНИ И ДЫМ ОТ ТРУБ. ВЪЕЗЖАЮТ В БОЛЬШОЕ СЕЛО С ДВУХЭТАЖНЫМИ ИЗБАМИ. ПОДЪЕЗЖАЮТ К ОДНОЙ ИЗ НИХ. НА КРЫЛЬЦЕ ВСТРЕЧАЕТ КРЕПКИЙ КРЕСТЬЯНИН СРЕДНИХ ЛЕТ С ОКЛАДИСТОЙ БОРОДОЙ. ПРИГЛАШАЕТ К СЕБЕ В ИЗБУ. ВНУТРИ ПЕРЕД ИКОНАМИ ЛАМПАДКА И ПОРТРЕТЫ ИМПЕРАТОРА И ИМПЕРАТРИЦЫ. ПРОСКУРИН РАД ЭТОМУ. ЖЕНА КРЕСТЬЯНИНА УГОЩАЕТ КРЕПКИМ ЧАЕМ И ШАНГАМИ – ЛЕПЁШКАМИ ИЗ КИСЛОГО ТЕСТА. КРЕСТЬЯНИН ДАЁТ ПРОСКУРИНУ БАРАНЬЮ ШУБУ И ВАЛЕНКИ С ПРИШИТЫМИ ПОДОШВАМИ.

 
КАДР 23

НАТ. ИНТ. СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО. МОЛОДОЙ ТАТАРИН-ЯМЩИК И ПРОСКУРИН ПРИЕЗЖАЮТ В ТАТАРСКУЮ ДЕРЕВНЮ.

ЗАУНЫВНЫЙ СТАРЧЕСКИЙ ГОЛОС С МИНАРЕТА:
 
Иль, Аллах…

МОЛОДОЙ ТАТАРИН-ЯМЩИК И ПРОСКУРИН ВХОДЯТ В ИЗБУ. ИХ ВСТРЕЧАЕТ СГОРБЛЕННЫЙ СТАРИК АРТЁМ – ПРАПРАДЕД ЯМЩИКА, УГОЩАЕТ ЧАЕМ И КОШТЕЛЕ В САХАРНОЙ ПУДРЕ.

ПРАПРАДЕД (ТИХИМ ГОЛОСОМ РАССКАЗЫВАЕТ ПРОСКУРИНУ):

Ещё три года назад я мог работать по хозяйству, но надорвался и с тех пор спина не разгибается… Меняется всё теперь, да?.. А вот помню времена у нас по Сибири скакали курьеры царские, забирали на войну большую с иноземцами… Не помню, что за царь был и война какая не помню.


КАДР 24

МОЛОДОЙ ТАТАРИН-ЯМЩИК И ПРОСКУРИН ЕДУТ ЧЕРЕЗ ОЧЕРЕДНОЕ БОГАТОЕ СЕЛО. НОЧЬ.

МОЛОДОЙ ТАТАРИН-ЯМЩИК (ТОРЖЕСТВЕННО):

Покровское! Григория Ефимовича.

ПРОСКУРИН:

Распутина?

МОЛОДОЙ ТАТАРИН-ЯМЩИК (ТОРЖЕСТВЕННО):

Его.

ПРОСКУРИН:

Что за человек был? В Петербурге всякое рассказывают.

МОЛОДОЙ ТАТАРИН-ЯМЩИК (УВАЖИТЕЛЬНО):
 
Хороший, душевный. Помогал. Нет ни одного двора, кто не должен ему трёху, пятёрку, а то и полусотенную. Никогда не требовал вернуть. Бывало, как приедет с Питера, так помогает. Лечил, кровь останавливал. Одно слово, Божий человек. Перед царём с царицей за народ стоял. Потому и убили. 

ПРОСКУРИН:

Богатый был?

МОЛОДОЙ ТАТАРИН-ЯМЩИК (УВАЖИТЕЛЬНО):

Сказать, чтоб очень, нельзя, но денежки водились. Только очень уж много народу раздавал, а семье, сказывают, мало чего оставил… На рекуТобол съезжаем. Скоро и Тобольск!


КАДР 25

ИНТ. НАТ. АСУНСЬОН, ПАРАГВАЙ, 1936. ЖЕНЩИНА ОКОЛО 40 ЛЕТ (АГАТА БУЛЫГИНА) ПИШЕТ ПИСЬМО. ГОЛОС ЭТОЙ ЖЕНЩИНЫ ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕЁ И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

Одна сентиментальная дама перед отъездом в Европу подарила нам попугая Матильду, польстив, чтобы не отказались: 
- Нигде ей не будет так хорошо, как у вас! 
   Но Васька мог устроить охоту на бедную Матильду и мы купили для неё огромную клетку. Вскоре знакомый француз принёс попугая Пьера. Посадили к Матильде, но он умудрился открыть дверцу и улетел. Однако возвращался каждый день, садился на клетку и ворковал. Однажды клювом приподнял задвижку и выпустил Матильду. Почирикали и улетели. После этого мы дали себе слово птиц в неволе не держать, а Ваську перед отъездом вернули хозяйке. У неё жили его родители, братья и сёстры. В Парагвае мы завели другого кота - Шанко, по-эфиопски “негр”. Чёрный, без единого пятнышка. Обедал с нами, сидя на столе, потом важно шёл в спальню с Павлушей “вместе писать стихи”.    
   В Эфиопии Павлуша привёз из каравана ёжика. Назвали Томом. В каждой комнате поставили молоко. Ночью он громко топал по цементному полу, бегая от блюдца к блюдцу. Подружился с Васькой, но вскоре умер от укуса тарантула. А Васька ударом лапы убил ненавистного паука.    
   Из другого каравана Павлуша привёз щенка шакала. Так и назвали – Шакалик. Посадили на цепь, но он плохо приручался. Ночью сбежал вместе с цепью, а мы пожалели, что сами не отпустили на волю, и решили никакую живность на цепь не сажать, даже собак, а их у нас было много, разных пород. Самыми любимыми были пойнтеры Гром, Шельма и их щенок Казбек. Но однажды родители подрались со сворой бездомных собак, заболели бешенством и умерли. Павлуша еле сдерживал слёзы, а я тихо плакала по ночам. Но больше всех мы любили белую, с жёлтыми пятнами дворняжку Калечку. Такая ласковая, суетливая, с хвостиком-крендельком. Но как же ей не повезло! На дороге отдавили переднюю лапку и она полдня пролежала в луже крови под палящим солнцем. Принесли домой, положили в тёплую ванну, сделали уютную постельку и лечили как могли. Но началась гангрена и пришлось вызвать ветеринара. Он уговаривал усыпить хлороформом, но мы отказались. В клинике ампутировали лапку почти по самую грудку и она на трёх ножках вместе с Казбеком весело гоняла по двору кур и голубей. Перед отъездом в Парагвай отдали друзьям.   
   Жили у нас две черепахи, Патолла и Армада. Огромные, старые, со змеиными головами и болотным запахом. Я их не любила. Когда приносила овощи, громко чавкали и плевались. Съели цветы в саду, помидоры в огороде и потоптали грядки перед домом. Без сожаления отдала их чеху Бернгарду Гржимеку для зоологического сада в Гамбурге. Когда ехала к Павлуше в Парагвай, в Гамбурге зашла посмотреть на них и сфотографировала. Они, конечно, не узнали меня.
   В Эфиопии было много друзей и знакомых. Нас часто приглашали на прогулки на лошадях. Павлуша был отменным наездником. У друга купили кобылку по кличке Бурёнка. Бронзовая, невысокая, красивая и очень добрая, но быстро уставала в эфиопских песках и на горных тропах. Обменяли на сомалийского ослика рыжевато-серого окраса с полосатыми ногами, а Бурёнку часто навещали, приносили хлеб и сахар. Она весело ржала и махала хвостом.   


КАДР 26

НАТ. ИНТ. МОЛОДОЙ ТАТАРИН-ЯМЩИК И ПРОСКУРИН ВЫЕЗЖАЮТ ИЗ ЛЕСА, СПУСКАЮТСЯ К РУСЛУ РЕКИ, ЕДУТ ПО ЗАМЁРЗШЕЙ РЕКЕ, ПОВОРАЧИВАЮТ И ВИДЯТ НА ВЫСОКОМ БЕРЕГУ ТОБОЛЬСКИЙ КРЕМЛЬ, КУПОЛА ЦЕРКВЕЙ, ЗАЛИТЫЕ ЛУННЫМ СВЕТОМ. ВОКРУГ ГОРОДСКИЕ ДОМА. СЛЕВА ПОКАЗЫВАЕТСЯ ОЧЕНЬ ШИРОКАЯ ЗАСНЕЖЕННАЯ ДОРОГА.

МОЛОДОЙ ТАТАРИН-ЯМЩИК (ПРОСКУРИНУ, ПОКАЗЫВАЕТ ВЛЕВО РУКОЙ):

Иртыш. Тобол впадает в него.

САНИ ПОДНИМАЮТСЯ НА ВЫСОКИЙ БЕРЕГ, НАЧИНАЕТСЯ ТОБОЛЬСК. ОСТАНАВЛИВАЮТСЯ У КРЫЛЬЦА ШИРОКОГО ОДНОЭТАЖНОГО БРЕВЕНЧАТОГО ДОМА С ВЫВЕСКОЙ “ГОСТИНИЦА ХВАСТУНОВА”. НЕВЫСОКИЙ, КОРЕНАСТЫЙ, С ПЛУТОВАТЫМ ЛИЦОМ ШВЕЙЦАР БЕРЁТ ВЕЩЕВОЙ МЕШОК ПРОСКУРИНА И ПРОВОДИТ ЕГО В ЧИСТЫЙ, УЮТНЫЙ НОМЕР С КРОВАТЬЮ И ОКНОМ НА УЛИЦУ.

ШВЕЙЦАР (МЯГКО, ВЕЖЛИВО):

Позвольте Ваше удостоверение для регистрации. С какой целью к нам? Спрашиваю не из праздного интереса, а по приказу нынешней власти.

ПРОСКУРИН (СТАРАЕТСЯ ГОВОРИТЬ ЛЕГКО):

До фронта был служащим в Варшаве на пивном заводе Габербуша и Шиле, потом война, теперь демобилизовали. Родители бежали из Польши в голодно-холодный Ямбург, а теперь собираемся поселиться тут в Тобольске. Спокойно и воздух чистый.

ШВЕЙЦАР УХОДИТ. ПРОСКУРИН РАЗВЯЗЫВАЕТ МЕШОК, ДОСТАЁТ ГИАЦИНТ ВЫРУБОВОЙ. ОН ПОЧТИ НЕ ПОМЯЛСЯ И ЛИШЬ СЛЕГКА ЗАВЯЛ. 


КАДР 27

НАТ. ТОБОЛЬСК. УТРО. МОРОЗНО. СОЛНЕЧНО. БЕЗВЕТРЕННО. ПРОСКУРИН ВЫХОДИТ В ГОРОД. ОКОЛО ПРОДОВОЛЬСТВЕННОЙ ЛАВКИ НА ПОТЕМНЕВШИХ, ГРЯЗНЫХ ЯЩИКАХ СТАРЬЁВЩИК ПРОДАЁТ СКАТЕРТИ, КЕРОСИНОВЫЕ ЛАМПЫ, ПОНОШЕННУЮ ОБУВЬ И СТАРЫЕ КНИГИ.

СТАРЬЁВЩИК (ПРОСКУРИНУ):

Приезжий? Бери “Конька-горбунка”.

ПРОСКУРИН (СТАРАЕТСЯ ГОВОРИТЬ РАЗВЯЗАННО, ПО-НАРОДНОМУ):

Я без детёв!

СТАРЬЁВЩИК:

Зачем детям? Себе!

ПРОСКУРИН:

Вырос я из сказок.

СТАРЬЁВЩИК (ВЫТИРАЕТ ЛАДОНЬЮ ПОД НОСОМ):

Не понимашь. То ж тобольска примечательность! Наш Ершов написал. С самим Пушкиным дружковалси! Пушкин как почитал, грит “таперь по стихам мне делать неча!”

ПРОСКУРИН (С САРКАЗМОМ):

Так и сказал “неча”?

СТАРЬЁВЩИК:

А то! Бери вон! Раритет от старой власти! Сам Николашка тутки ошивается с кралей да щенятами. У хенерал-хубернатора поселили ихину белу кость.

ПРОСКУРИН:

Гришь, тобольска примечательность... И много тутки примечательностев? Может, в книжёнках чего-сь путного накарябали?

СТАРЬЁВЩИК (ГОРДО):

А то! Глянь на Радищева! Как её?.. Погодь... “Письмо к другу, жительствующему в Тобольске по долгу звания своего”. Во как! Пойдёть? Наш был, революционный, хоть и барин. А ежли ты каку гимназию скончил, так бери Манделеева. “Попытка химического понимания мирового эфира”, вишь чё!  Мирового, как революция! Бери! Манделеев! Аль не слыхал? Табличку скумекал. Тутки родилси. Больно любил Ульянова-старшого. Студентом явоным был. Царька Алексашку хотел подорвать, пульки стрехнином посыпал, но споймали супостаты. Манделеев царька уж больно просил, но тот не послухал, казнил, падлюка. Ничаво, брат молодший, Владимир Илич наш, цельну революцию устроил, народ ослобонил. 

ПРОСКУРИН:

Местнай будешь?

СТАРЬЁВЩИК (ГОРДО):

А то чей жа? Тока вот полжисти по каторгам маялси.

ПРОСКУРИН:

За революцию?

СТАРЬЁВЩИК:

За революцию тока таперича стал, а тось за душегубство по пьяному делу… А то вон бери Достоевского, сидел тут в тюрьме. Поделом, контрой был! 

ПРОСКУРИН:

“Бесы” есть?

СТАРЬЁВЩИК:

Чаво?! Запрятили! Контра, а не книга.
 
ПРОСКУРИН РАССМАТРИВАЕТ КНИГИ: “ДВИЖЕНИЕ ПАРОХОДОВ ТОВАРИЩЕСТВА “КУРБАТОВ И ИГНАТОВ” МЕЖДУ ТЮМЕНЬЮ И ПАВЛОДАРОМ В 1886 ГОДУ”, “РАССТОЯНИЕ ПО РЕКАМ ЗАПАДНОЙ СИБИРИ ТУРЕ, ТОБОЛУ, СОСЬВЕ, ТАВДЕ, ИРТЫШУ, ОБИ И ЧУЛЫМУ”, “ТЮМЕНСКИЙ АДРЕС-КАЛЕНДАРЬ”, “ВСЯ ТЮМЕНЬ: СПУТНИК ПАССАЖИРА, КАЛЕНДАРЬ И СПРАВОЧНАЯ КНИЖКА ПО Г. ТЮМЕНИ”, “ПУТЕВОДИТЕЛЬ ПО ИРТЫШУ 1911-АГО ГОДА”, “ТОВАРИЩЕСТВО ЗАПАДНО-СИБИРСКОГО ПАРОХОДСТВА И ТОРГОВЛИ”, “ИСТОРИЯ И ПОКОРЕНИЕ ЗАПАДНОЙ СИБИРИ”, “СИБИРЬ ПОСЛЕ ЕРМАКА”, “НАЧАЛО КОЛОНИЗАЦИИ СИБИРИ”.

ПРОСКУРИН (ПРО СЕБЯ, ВОСКЛИЦАЕТ):

Не то!

ЕГО ВЗГЛЯД ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ НА “ТОБОЛЬСК. СПРАВОЧНИК ДЛЯ ПЕРЕСЕЛЕНЦЕВ И ПОСЕТИТЕЛЕЙ ГОРОДА”.

ПРОСКУРИН (ПРО СЕБЯ, ВОСКЛИЦАЕТ):

Наконец! Даже фотографические изображения есть!

ПРОСКУРИН ПОКУПАЕТ СПРАВОЧНИК, ПРИСАЖИВАЕТСЯ НА ХОЛОДНУЮ ЛАВОЧКУ И ВНИМАТЕЛЬНО ЧИТАЕТ. ВСТАЁТ, ДОЛГО ИДЁТ ПО ТОБОЛЬСКУ, ВНИМАТЕЛЬНО ОСМАТРИВАЯ ГОРОД И ЗАПОМИНАЯ УЛИЦЫ, ВЫХОДИТ НА УЛИЦУ БОЛЬШАЯ ПЯТНИЦКАЯ К ДВУХЭТАЖНОМУ КИРПИЧНОМУ ДОМУ В СТИЛЕ АМПИР С ФАСАДОМ В 13 ОКОН. ЭТО ДОМ БЫВШЕГО ГЕНЕРАЛ ГУБЕРНАТОРА. ДОМ ОБНЕСЁН НЕДАВНО ПОСТРОЕННЫМ КРЕПКИМ ДЕРЕВЯННЫМ ЗАБОРОМ, У ВОРОТ БУДКА ЧАСОВОГО. ПРОСКУРИН ВНИМАТЕЛЬНО ОСМАТРИВАЕТ И ИДЁТ В БЛАГОВЕЩЕНСКУЮ ЦЕРКОВЬ СВЯЩЕННИКА АЛЕКСЕЯ ВАСИЛЬЕВА. ТАМ ИДЁТ ЛИТУРГИЯ. ПРОСКУРИН ОБХОДИТ ЦЕРКОВЬ И ОБНАРУЖИВАЕТ ДОМ ВАСИЛЬЕВА. ЖДЁТ. ПОЯВЛЯЕТСЯ ВАСИЛЬЕВ.

ПРОСКУРИН (ВАСИЛЬЕВУ, НЕГРОМКО):

Я от княгини Вырубовой.

ВАСИЛЬЕВ (ОЗАДАЧЕННО, НЕМНОГО НАПУГАН):

Заходите.

ВАСИЛЬЕВ И ПРОСКУРИН ЗАХОДЯТ В ДОМ. ПРИСАЖИВАЮТСЯ.

ВАСИЛЬЕВ (ГРУСТНО):

Положение Их Величеств ухудшается с каждым днём. Топят плохо. Из-за постоянного холода у Её Величества болят ноги. На содержание отпускается только 800 рублей в месяц на каждого. Недостаточно для нормального питания, но помогают горожане, окрестные крестьяне и монастыри. Сочувствуют, перед домом снимают шапки и крестятся. С охраной хуже. Прежние демобилизовались, приехали новые, революционные, из Петербурга. Про большевиков в городе не слышно. Совет рабочих депутатов избрали ещё в прошлом году, особых затруднений не создают. Однако ходят слухи, в столице что-то готовят.

ПРОСКУРИН:

Штабс-ротмистр Седов был у Вас?

ВАСИЛЬЕВ (УДИВЛЁННО):

Кто это?

ПРОСКУРИН (УДИВЛЁННО):

От Маркова.

ВАСИЛЬЕВ (РАССЕЯНО):

Не появлялся.

ПРОСКУРИН:

Получаете сведения от организации Маркова?

ВАСИЛЬЕВ (РАССЕЯНО):

Не слышал о такой. Соловьёв приходил вчера, передал Их Величествам бельё и вещи, но сразу уехал в Покровское к родственникам жены, а меня арестовали – спел на службе “Многая лета” Их Величествам. Но сразу отпустили. Теперь под наблюдением. Так что часто не заходите.

ПРОСКУРИН ОСТАВЛЯЕТ ПОДАРКИ ДЛЯ ЦАРСКОЙ СЕМЬИ, ПРОСИТ У ВАСИЛЬЕВА БЛАГОСЛОВЕНИЕ И СНОВА ИДЁТ К ДОМУ ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРА. В ОКНЕ ВТОРОГО ЭТАЖА ЗАМЕЧАЕТ ВЕЛИКИХ КНЯЖЁН ОЛЬГУ И МАРИЮ. ОНИ БЕСЕДУЮТ. ИЗ ОКНА ПЕРВОГО ЭТАЖА СЛЫШИТСЯ СТУК. ОТКРЫВАЕТСЯ ВХОДНАЯ ДВЕРЬ, ВЫХОДИТ МУЖЧИНА В ВОЕННОЙ ФОРМЕ (ПОЛКОВНИК КОБЫЛИНСКИЙ), МНОГОЗНАЧИТЕЛЬНО СМОТРИТ НА ПРОСКУРИНА И УХОДИТ ОТ НЕГО ПО УЛИЦЕ, ОСТОРОЖНО ОГЛЯДЫВАЯСЬ НА НЕГО. ПРОСКУРИН СЛЕДУЕТ ЗА НИМ. ПОЧТИ ДОГОНЯЕТ.

КОБЫЛИНСКИЙ (ПРОСКУРИНУ, НЕ ГЛЯДЯ НА НЕГО):

Следуйте сзади в стороне… Мы здесь с августа. Семья на втором этаже, прислуга на первом, там же столовая. Прибыли граф Татищев, князь Долгоруков, графиня Гендрикова, лейб-медик Боткин и другие высокие особы. Поселились у купца Корнилова, в гостинице “Лоскутная” и в домах бывших чиновников. 

ПРОСКУРИН:

Слышал, у Вас холодно.

КОБЫЛИНСКИЙ:

Дом лучший в городе. Электричество, водопровод, канализация. Но слишком большой, протопить невозможно, дров не хватает. Революционеры экономят или издеваются. Самая холодная комната у Великих Княжён. Спят в одежде. Мы с Макаровым благоустроили, как могли. Отремонтировали старую и купили новую мебель, рояль, пружинные кровати. Государыня жалуется на ноги, с антресоли любуется закатами и Благовещенской церковью, а Государь страдает от недостатка физических упражнений. Я выпросил буковые стволы, купил пилы. Теперь работает с Цесаревичем. И с отоплением стало легче. Но прогулки лишь два раза в день во дворе, в церковь пускают только через живой коридор охраны. Самое возмутительное, как изменилось отношение прислуги. Требуют жалование в срок, недовольны питанием. Слуга Цесаревича матрос Деревенько совершенно потерял совесть! Набил свой сундук вещами мальчика. Воровал, подлец! Повредила нам и проповедь настоятеля.

ПРОСКУРИН:

Отца Алексея?

КОБЫЛИНСКИЙ:

Уже слышали?

ПРОСКУРИН:

Сам рассказал.

КОБЫЛИНСКИЙ:

Теперь к нам не пускают. Связь через Кирпичникова. Из прислуги, преданный.

ПРОСКУРИН:

Во дворе заметил куски льда.

КОБЫЛИНСКИЙ:

Охранники кирками разломали детскую горку.

ПРОСКУРИН:

Зачем?

КОБЫЛИНСКИЙ:

Видно, что за забором.

ПРОСКУРИН:

Не позволительно?

КОБЫЛИНСКИЙ:

Увы.

ПРОСКУРИН:

Клавдия Михайловна с Вами?

КОБЫЛИНСКИЙ:

Со мной, даёт уроки детям. Уговаривал остаться в Царском Селе преподавать в Мариинской гимназии, но закрыли, лазарет Красного Креста тоже. Кстати, не ошибитесь с названием нашей улицы. Теперь это улица Свободы, а дом генерал-губернатора…

ПРОСКУРИН:

Дом Свободы.

КОБЫЛИНСКИЙ:

Предсказуемо, не правда ли?

ПРОСКУРИН:

Каков Ваш отряд охраны?

КОБЫЛИНСКИЙ:

150 солдат, 8 офицеров, с пулемётами. Прежние были из запасного батальона гвардейских стрелковых полков, но демобилизовались. Теперь прислали революционных горлопанов и пьяниц. Прежний комиссар Макаров, хотя и революционер, благожелательно относился к нам, но отозвали из-за мадам Хитрово. Приехала в Тобольск и начала благодарствовать на каждом углу “за отменное отношение в царственным особам”. Политический ссыльный Панкратов ужесточил условия содержания и приставил к моей охране Никольского. Хам, типичный прапорщик революции с рупорной глоткой. Играет в карты и пьянствует.

ПРОСКУРИН:

Есть среди охраны лояльные Их Величествам?

КОБЫЛИНСКИЙ:

Человек тридцать. Старые солдаты, два унтер-офицера, георгиевские кавалеры.

ПРОСКУРИН:

Помогут организовать побег?

КОБЫЛИНСКИЙ:

Вполне, но с каждым днём становится всё труднее. Солдатсткий комитет теперь исключительно из большевиков. Из Петербурга получают телеграммы как ухудшить наше положение. Их поддерживает городской гарнизон. Выбрали нового председателя отрядного комитета подпрапорщика Матвеева. Ездил в Петербург на “курсы политической грамотности”, получил прапорщика, хвастает будто сам Ленин произвёл. А нам ограничил питание до крайности и перевёл свиту в губернаторский дом, где и без того страшная теснота. Запретил посещать церковь, кроме праздников, но мне удалось получить разрешение устроить временную часовню в доме. А комиссар Карелин приказал из казны оплачивать только отопление и освещение. За остальное платим из личных средств. Увы, на этом сложности не закончились. Под Новый год Карелин и комитетчики потребовали, чтобы Государь снял погоны.   

ПРОСКУРИН:

Невозможно!

КОБЫЛИНСКИЙ:

Увы! Его Величество отказался, но перевели на солдатский паёк и пригрозили применить силу. Подождите, Вы, что же, один? А капитан Булыгин? Собрали офицеров? Где организация?

ПРОСКУРИН:

Увы, совершенно один.

КОБЫЛИНСКИЙ:

Когда увидел Вас, появилась надежда на побег.

ПРОСКУРИН:

А как же тридцать охранников?

КОБЫЛИНСКИЙ:

Помогут, несомненно, но до конца не пойдут. Что же делать? - полковник поднял голову, бессмысленно посмотрел в небо и громко вздохнул. – Времени совершенно нет. На днях большевики из Омска и Екатеринбурга послали Свердлову запрос о переводе Семьи в Москву. Якобы, появилась тайная организация из трёхста офицеров, возглавляет Соловьёв, зять Распутина. Предположительно, уже в здесь, а офицеры инфильтруются в город. Вот, держите. Передали из Московского отделения Добровольческой армии. Странная личность. Мне пора! Для встреч приходите на Плац Парадную под окна, затем следуйте сюда.
   
КОБЫЛИНСКИЙ УХОДИТ. ПРОСКУРИН ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ И ЧИТАЕТ ДОКУМЕНТ.

Московское отделение Добровольческой армии. Полковника Чебышева генералу Стогову
                Рапорт
   Ваше Превосходительство!
   Относительно подпоручика Соловьёва докладываю следующее.
    Родился в Симбирске в семье действительного статского советника, казначея Святейшего Синода Соловьёва Николая Васильевича и Елизаветы Петровны, известных “друзей и почитателей старца Распутина”.
   Внешний облик: высокого роста, субтильной комплекции, белокур, носит усы, глаза серо-зелёные, проницательные, взгляд вдумчивый (фото прилагается).
    Не окончил гимназию из-за слабого здоровья, готовился к поступлению в духовную семинарию, но увлёкся оккультизмом и прошёл годовое обучение в теософском обществе в индусском Адиере, получив высокую степень.
    В 1916 познакомился с Распутиным, став его почитателем.  С одобрения Государыни в сентябре 1917 в Петрограде обвенчался с дочерью Распутина Матрёной, разрушив её отношения с корнетом Пхакадзе. Посаженым отцом был камер-юнкер Высочайшего Двора, поручик запаса при штабе гвардии фон Пистолькорс, женатый на сестре фрейлины Её Величества Вырубовой Александре Александровне.
   Во время войны с Антантой Соловьёв добровольно вступил в действующую армию с зачислением в 137 Нежинский полк. В 1917 после февральского переворота назначен адъютантом Гучкова, председателя Военной и Морской комиссии Государственной Думы. В августе основал братство Святого Иоанна Тобольского. По нашим данным вступило 120 офицеров, но Соловьёв утверждает 300. Передаёт от Вырубовой Их Величествам письма, деньги и вещи. Денежное содержание в 40 тыс. годовых обеспечивает ему банкир Ярошинский Карл Иосифович. 


КАДР 28

ИНТ. НАТ. АСУНСЬОН, ПАРАГВАЙ, 1936. ЖЕНЩИНА ОКОЛО 40 ЛЕТ (АГАТА БУЛЫГИНА) ПИШЕТ ПИСЬМО ПРОСКУРИНУ. ГОЛОС ЭТОЙ ЖЕНЩИНЫ ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕЁ И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

   Порой мы жили крайне бедно. Я рисовала открытки, а к Рождеству шила “слащавых”, как говорил Павлуша, кукол. Но только такие продавались. Наконец, нам удалось накопить на старенький автомобиль, но шофёр воровал бензин. Пришлось прогнать. А Павлуша по доброте своей подарил ему пару штанов и выплатил жалование за месяц вперёд “кормить детишек”. Автомобиль продали, расходов стало меньше, жить стало легче, но путешествовать не перестали.
   Никогда не забуду реку Аббай в горах Чоке. Её исток эфиопы считают священным, а воду целебной. Там небольшая церковь, куда приходят паломники, пьют воду и молятся об исцелении. Весной река разливается на полверсты, тихо уносит их молитвы и сбрасывает водопадом с отвесного базальтового уступа. Потом проносит через каньон с причудливыми скалами, обрывами, сотнями порогов, быстрин и водоворотов, словно до совершенства оттачивая просьбу каждого страдальца, и ближе к Судану в спокойном течении представляет на суд Всевышнего.
   Другая река, Аваш, очаровала нас дорогой вдоль берега. В первый раз мы поехали на авто, потом по железной дороге. Впечатлившись зеленью кустарников, белоснежностью полей хлопчатника, бирюзой агавы и жёлто-изумрудными полями кукурузы, я сделала наброски для картин, а Павлуша написал стихотворение:
Гладь реки. Откос отлогий.
Заревная ширь.
И за рощею далекой
Белый монастырь.
Убегает вдаль дорога.
Прячется во ржи.
Чертят в небе имя Бога
Быстрые стрижи.
Ветер морщит, набегая,
Голубую гладь.
Льётся благовест, стихая.
Льётся Благодать.
   Иногда плавали по озеру Тана на папирусной лодке тан-куа. Там много островков с древними монастырями и церквами, где хранятся манускрипты и книги. А на озере Абая катались на “лодке викингов”. Назвали так из-за высокого, загнутого носа.

   
КАДР 29

ИНТ. НАТ. ТОБОЛЬСК. БЛАГОВЕЩЕНСКАЯ ЦЕРКОВЬ. УТРО. ПРОСКУРИН ПРИСУТСТВУЕТ НА ЛИТУРГИИ. ПОСЛЕ СЛУЖБЫ СВЯЩЕННИК АЛЕКСЕЙ ВАСИЛЬЕВ ЗОВЁТ ЕГО ЗА АЛТАРЬ.

ВАСИЛЬЕВ (НЕГРОМКО):

Их Величества благодарны Вам за приезд и подарки. Вот передали Вам: молитвенник, двойная иконка Святого Иоанна Тобольского и Абалакской Божьей Матери, а также открытка работы Её Величества.

ПРОСКУРИН ТРЕПЕТНО РАССМАТРИВАЕТ ОТКРЫТКУ: В ВЕРХНЕЙ ЧАСТИ АКВАРЕЛЬЮ НАРИСОВАН АНГЕЛ, ЦЕРКОВНОСЛАВЯНСКИМИ БУКВАМИ НАПИСАНО  “ГОСПОДИ, ПОШЛИ БЛАГОДАТЬ ТВОЮ В ПОМОЩЬ МНЕ, ДА ПРОСЛАВЛЮ ИМЯ ТВОЕ СВЯТОЕ.”

ВАСИЛЬЕВ (НЕГРОМКО):

Её Величество просили также передать письмо княгине Вырубовой.

ПРОСКУРИН (КАЧАЕТ ГОЛОВОЙ):

У меня нет связи с Петербургом.

ВАСИЛЬЕВ (МЯГКО):

По возможности. Его Величество считает, Вам небезопасно оставаться в Тобольске. Рекомендует уехать в Покровское к Распутиным. Там найдёте подпоручика Соловьёва, вступите в его организацию и организуете побег. Сами понимаете, Высочайшая рекомендация превыше любого приказа.

ПРОСКУРИН:

Но у меня только 150 рублей.

ВАСИЛЬЕВ:

Вот 240 “керенками”. Одолжил у Соловьёва. Личных средств не имею.

ВХОДИТ НЕВЫСОКИЙ, ХУДОЩАВЫЙ МУЖЧИНА. ПРОСКУРИН ПОСПЕШНО ПРЯЧЕТ ДЕНЬГИ.

ВАСИЛЬЕВ:

Служитель Их Величеств Кирпичников.

КИРПИЧНИКОВ:

Рад знакомству, штабс-капитан. Послан передать благодарность Их Величеств и Их Высочеств. Желают видеть Вас под окнами. Извольте следовать за мной.


КАДР 30
    
НАТ. ТОТ ЖЕ ДЕНЬ, ПОЛУЧАСОМ ПОЗЖЕ. ПРОСКУРИН НА УЛИЦЕ БОЛЬШАЯ ПЯТНИЦКАЯ, СТОИТ ПОД ОКНАМИ ОСОБНЯКА ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРА. НА ВТОРОМ ЭТАЖЕ РЯДОМ С БАЛКОННОЙ ДВЕРЬЮ СТОИТ НИКОЛАЙ ВТОРОЙ. ЦЕСАРЕВИЧ СИДИТ ПЕРЕД НИМ НА ПОДОКОННИКЕ, ПОЗАДИ НИХ СТОИТ ИМПЕРАТРИЦА С ДОЧЕРЬМИ. ПРОСКУРИН ДОЛГО И ВОСХИЩЁННО СМОТРИТ НА НИХ, ЗАТЕМ МЕДЛЕННО ИДЁТ ВДОЛЬ ФАСАДА. ЦАРСКАЯ СЕМЬЯ СЛЕДУЕТ ЗА НИМ, ПЕРЕХОДЯ ОТ ОКНА К ОКНУ. ДОЙДЯ ДО УГЛА ДОМА, ПРОСКУРИН ИДЁТ ОБРАТНО. СЕМЬЯ СНОВА СЛЕДУЕТ ЗА НИМ. СЗАДИ ПОДЪЕЗЖАЕТ ИЗВОЗЧИК. ПРОСКУРИН САДИТСЯ В САНИ И НЕСКОЛЬКО РАЗ ПРОЕЗЖАЕТ ПЕРЕД ДОМОМ С ПОДНЯТОЙ ВВЕРХ ЗАЯЧЬЕЙ ШАПКОЙ. РОМАНОВЫ СМЕЮТСЯ И ХЛОПАЮТ В ЛАДОШИ.


КАДР 31

ИНТ. НАТ. АСУНСЬОН, ПАРАГВАЙ, 1936. ЖЕНЩИНА ОКОЛО 40 ЛЕТ (АГАТА БУЛЫГИНА) ПИШЕТ ПИСЬМО ПРОСКУРИНУ. ГОЛОС ЭТОЙ ЖЕНЩИНЫ ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕЁ И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

  Павлушу вдохновляла мысль, что в Эфиопии побывал Николай Гумилёв. Любил цитировать отрывок из его воспоминаний: “Воздух мягкий, прозрачный и словно пронизанный крупинками золота. Сильный и сладкий запах цветов. И только странно дисгармонируют чёрные люди, словно грешники, гуляющие в раю, по какой-нибудь ещё не созданной легенде”.   
    На конкурсе русских поэтов в Варшаве за поэму “Пороша” Павлуше присудили главную премию. Весть дошла до императора Хайле Селассие и нас пригласили на аудиенцию в Гвенетский дворец. Я видела его впервые: низкого роста, худощавый, с густой чёрной бородкой, пышными усами и столь же пышной эбеновой шевелюрой-кокошником, обрамлявшим высокий лоб. 225-й император Эфиопии из династии царя Соломона! Быстрым, лёгким шагом вошёл в приёмный зал, театрально запахнувшись в бархатный плащ, и подпрыгнув, по-детски уселся на высокий трон. Тут же из боковой двери выскочил слуга и подложил расшитую подушку с кисточками, чтобы ноги не болтались в воздухе. Но Селассие недовольно затопал короткими ножками и бросил гневный взгляд. Слуга раболепно упал на колени, медленно вытянул подушку и бесшумно выбежал из зала. Через мгновение вернулся с другой. Селассие небрежно вскинул руку и слуга пополз к двери, не отрывая голову от пола. Вдруг вбежала рыжеватая собачка.
- Лулу! – гневно воскликнул император, но собачка уже успела обмочить слуге сандалии.
    Тот с ужасом взглянул на императора, на нас и стал лихорадочно вытирать рукавами пол и сандалии. Выбежал другой слуга, сунул ему в руки чёрную тряпку, расшитую серебром, поймал собачку и, поклонившись ниже колен, исчез за дверью вместе с “подушечником”. 
    Император недовольно покачал головой, спрыгнул с трона, едва не подскользнувшись на отполированном мраморном полу, быстрым движением сбросил плащ, эффектно обнажив британский мундир с генеральскими эполетами, кожаной портупеей и двумя рядами орденов. Самодовольно улыбнулся, поймав наши восхищённые взгляды, и по-гусарски подошёл к нам. Павлуше он едва доходил до груди.
- Месье Булыгин, - обратился на французском, - поздравляю с высокой премией. Нам особенно приятно, что поэтическое вдохновение посетило Вас именно здесь, в нашей стране Царя Царей. Вы – ещё одно доказательство правильности моего решения пригласить русских офицеров и специалистов. Взгляните! – Селассие показал себе на грудь. - Орден князя Владимира! Ваш Император высоко оценил мою политику. Вы - второй талантливый русский поэт, с которым меня свела судьба. Первым был месье Гумилёв. Слышали? Отменный охотник и достойный человек.
- Для меня он образец поэта и офицера.
- Знакомы?
- К сожалению, нет. Но знаю, что расстрелян в советской России, как и наш Император.
- Трагично. Присядем, - Селассие указал на позолоченные кресла вокруг столика с изогнутыми ножками. Слуга на золотом подносе принёс “Мартель”, рюмки богемского стекла, трюфели и тонко нарезанные лимоны. – Будьте снисходительны к моему слуге. Заведует 52-мя подушками. На сей раз ошибся с цветом и вышивкой. Что предпочитаете после коньяка?
- Кофе.
- Откуда?
- Из Каффы.
- Сладкий?
- Непременно горький.
- С молоком?
- Ни в коем случае.
- Превосходно! Назначаю вас директором моей кофейной плантации. Справитесь?
- Приложу все усилия.
- Другой талантливый представитель вашей империи месье Дзирне служил у нас лейб-медиком, лечил меня и матушку. Увы, уехал в Парагвай, - император наигранно посмотрел в витражное окно, пытаясь изобразить величественный взгляд в бесконечность. - Аудиенция окончена. Вам покажут дворец и пригласят на пир. 
   Дворец занимал целый квартал. В залах чувствовался сильный запах специй и жареного мяса. Слуги, будто муравьи, бегали с подносами, подушками и столовыми приборами, а сопровождавший нас слуга повёл в придворные сады с церковью, парком, фонтанами и клетками для львов и леопардов. На серебряных блюдах им несли телячьи ноги. За зверинцем виднелись скромные хозяйственные постройки, помещения для прислуги и загоны для скота. 
    В главном зале дворца за широкими низкими столами строго по регламенту рассаживались две сотни гостей в экзотических одеждах. Столы были заставлены дорогой фарфоровой посудой и серебряными приборами. Но ели руками, накладывая на положенную прямо на стол лепёшку ынджеру из тефовой муки. Отрывали кусочки, заворачивали жареную говядину, маринованный фарш в остром соусе тыбсы и капусту брындо, а на поджаренные хлебцы укладывали ветчину и яйца всмятку.   
    К овощам и мясу подали широкую тарелку бербере с насыпанными горками специями: шафран, базилик, кориандр, кардамон, тимьян и жгучий перец. Без тостов и звона бокалов всё это обильно запивалось дорогим европейским шампанским, красным и белым вином. Не успела я съесть и половину, как поменяли тарелку с приправами. На сей раз принесли тмин, соль, имбирь, гвоздику и душистый перец. Незаметно отодвинула Павлуше, но тут же подали отварную говядину с имбирной подливкой киббех, а рядом поставили овальную тарелку со свёрнутыми пальмовыми листьями.
- Акполуказа, - пояснил слуга, загадочно улыбаясь.
   Я подумала десерт, но в листьях оказались обжаренные в пальмовом масле черви, пауки, саранча, мясо змей, ящериц и крокодила! Но ещё отвратительнее было наблюдать с каким аппетитом гости поглощали эту адскую смесь. Я даже не смогла притронуться к настоящему десерту, хотя он был великолепен и разнообразен: в стеклянном чугунке, наполненном сиропом, плавали бананы, апельсины, манго, авокадо, гуаву, мандарины, ананасы и плоды хлебного дерева, в миниатюрных вазах подрагивало желе, соблазнительно смотрелись муссы с лепестками мелиссы, а на широких подносах пирамидками возвышались многослойные торты с золотистой глазурью. Десертные напитки также были разнообразны, но не отталкивали излишней экзотичностью: горький кофе, верблюжье молоко, ячменное пиво и медово-травяной самогон тадж. Недоеденное проворно уносилось на круглых серебряных подносах на задний двор, где толпа нищих ожидала своего пира. С высокой лестницы слуги бросали объедки прямо на головы. Толпа отвечала диким воем и гиеноподобным чавканьем. А на закате император в короне, усыпанной изумрудами, рубинами, алмазами и жемчугом, возглавил торжественное шествие по улицам, разбрасывая медь из расшитого золотом мешка. Люди бросались на землю, вырывали друг у друга монетки, началась свалка и гвардейцы открыли стрельбу. До сих пор вспоминанию с содроганием.


КАДР 32

ИНТ. ТОБОЛЬСК. ГОСТИНИЦА ХВАСТУНОВА. УТРО. ПРОСКУРИН У СЕБЯ В НОМЕРЕ ПЬЁТ ЧАЙ. ВДРУГ ДВЕРЬ В НОМЕР РАСПАХИВАЕТСЯ, ВБЕГАЕТ НЕЗНАКОМЫЙ МУЖЧИНА МАЛЕНЬКОГО РОСТА С САКВОЯЖЕМ В РУКЕ, КРИЧИТ ЧТО-ТО НЕПОНЯТНОЕ, РАЗМАХИВАЯ ОДНОЙ РУКОЙ И ПОДБЕГАЕТ К ПРОСКУРИНУ. ПРОСКУРИН ПЛЕСКАЕТ ЕМУ В ЛИЦО ГОРЯЧИЙ ЧАЙ. НЕЗНАКОМЕЦ ХВАТАЕТСЯ ЗА ЛИЦО. ПРОСКУРИН БЬЁТ ЕГО НОГОЙ В ЖИВОТ И КУЛАКОМ В ЛОБ. НЕЗНАКОМЕЦ ПАДАЕТ НА СПИНУ И ТЕРЯЕТ СОЗНАНИЕ. ПРОСКУРИН ВНИМАТЕЛЬНО ОСМАТРИВАЕТ ЕГО: ЛЫСЫЙ, РЫЖИЕ УСИКИ, ГЛУБОКО ПОСАЖЕННЫЕ ГЛАЗА ПОД РЕДКИМИ БРОВЯМИ. ПРОСКУРИН ОБЫСКИВАЕТ ЕГО: ПАСПОРТ ГРАЖДАНИНА ФРАНЦИИ НА ИМЯ МЕСЬЕ БРУАРА. ПРОСКУРИН ВЫЛИВАЕТ ЕМУ НА ЛИЦО КУВШИН ВОДЫ. ФРАНЦУЗ БЫСТРО ПРИХОДИТ В СЕБЯ.

БРУАР (ГРОМКО, БЫСТРО):

Я вечер отель “Россия”. Вы маленький отель, я улица. Милиция пришлось марш. Вас никто не знать, Соловьёв знать совдепия. Вы мне деньги Соловьёв! Быстро деньги, я вокзал.

ПРОСКУРИН (ГРОМКО, СО ЗЛОСТЬЮ):

Идиот! Ты был в совдепии?! Спрашивал про меня и Соловьёва?!

ПРОСКУРИН СНОВА БЬЁТ БРУАРА В ЛОБ И ТОТ СНОВА ТЕРЯЕТ СОЗНАНИЕ. ПРОСКУРИН ВЫЛИВАЕТ ЕМУ НА ЛИЦО ТРИ КУВШИНА ВОДЫ, НО ФРАНЦУЗ НЕ ПОДАЁТ ПРИЗНАКОВ ЖИЗНИ. ПРОСКУРИН НАПРЯЖЁННО ДУМАЕТ КТО ЖЕ ОН. НА ЛЕСТНИЦЕ СЛЫШАТСЯ ТЯЖЁЛЫЕ ШАГИ. ПРОСКУРИН РЕШАЕТ БЕЖАТЬ. БРОСАЕТСЯ К ОКНУ, НО РАМЫ ПРИБИТЫ ГВОЗДЯМИ. ТОГДА РЕШАЕТ ПРОРЫВАТЬСЯ: ВЫБЕГАЕТ В КОРИДОР, ВИДИТ МАЛЬЧИШКУ В СОЛДАТСКОЙ ШИНЕЛИ С РЕВОЛЬВЕРОМ И ОГРОМНОГО КРАСНОАРМЕЙЦА В ПОЛУШУБКЕ, ПАПАХЕ, С ШАШКОЙ, ОБМОТАН ПУЛЕМЁТНЫМИ ЛЕНТАМИ, С КАРАБИНОМ В РУКАХ. ПРОСКУРИН БЬЁТ ЕГО НОГОЙ В ПАХ, НО КРАСНОАРМЕЕЦ УСПЕВАЕТ ПОДСТАВИТЬ ПРИКЛАД КАРАБИНА. ПРОСКУРИН ВСКРИКИВАЕТ ОТ БОЛИ, БЬЁТ ЕГО ЛАДОНЯМИ ПО УШАМ И КУЛАКОМ В ПОДБОРОДОК. КРАСНОАРМЕЕЦ ПАДАЕТ С ЛЕСТНИЦЫ ВНИЗ, НО УСПЕВАЕТ СХВАТИТЬ ПРОСКУРИНА. ОНИ ВМЕСТИ СКАТЫВАЮТСЯ ВНИЗ ПО ЛЕСТНИЦЕ В ВЕСТИБЮЛЬ. ПРОСКУРИН БЬЁТ ЕГО ЛБОМ В НОС, СОБИРАЕТСЯ БЕЖАТЬ, НО МАЛЬЧИШКА-КРАСНОАРМЕЕЦ ПРИСТАВЛЯЕТ К ЕГО ГОЛОВЕ РЕВОЛЬВЕР.

МАЛЬЧИШКА-КРАСНОАРМЕЕЦ:

Сдавайся! Унас ордер на твой арест!

В ВЕСТИБЮЛЬ ВБЕГАЮТ ТРОЕ С ВИНТОВКАМИ. ОНИ ВЫВОДЯТ ПРОСКУРИНА НА УЛИЦУ И САЖАЮТ В САНИ. МАЛЬЧИШКА-КРАСНОАРМЕЕЦ И ОГРОМНЫЙ КРАСНОАРМЕЕЦ ОБЫСКИВАЮТ НОМЕР ПРОСКУРИНА, НО НЕ НАХОДЯТ НИЧЕГО ПОДОЗРИТЕЛЬНОГО.

МАЛЬЧИШКА-КРАСНОАРМЕЕЦ (ИЗВОЗЧИКУ, ГРОМКО, ВАЖНО ПРИКАЗЫВАЕТ):

В совет депутатов!

ПРИЕЗЖАЮТ В СОВЕТ ДЕПУТАТОВ. ТАМ ИМ ПРИКАЗЫВАЮТ ЕХАТЬ В ТЮРЬМУ. ВЪЕЗЖАЮТ В ТЮРЕМНЫЙ ДВОР, ОСТАНАВЛИВАЮТСЯ ОКОЛО ДОМИКА С ВЫВЕСКОЙ “КОНТОРА”. У ПРОСКУРИНА ЗАБИРАЮТ ЛИЧНЫЕ ВЕЩИ, ОБЫСКИВАЮТ И ОТВОДЯТ В КАМЕРУ № 5. ПРОСКУРИН ОСМАТРИВАЕТ КАМЕРУ. КАМЕРА ЧИСТАЯ, СВЕЖЕВЫБЕЛЕННАЯ, ХОЛОДНАЯ, БЕЗ ОТОПЛЕНИЯ, ПЯТЬ ШАГОВ В ДЛИНУ И ДВА С ПОЛОВИНОЙ В ШИРИНУ, У СТЕНЫ ДЛИННАЯ СКАМЕЙКА, НАД НЕЙ ЧЕТЫРЕ ДЕРЕВЯННЫЕ ПАНЕЛИ, КОТОРЫЕ НОЧЬЮ ОПУСКАЮТСЯ И ПОЛУЧАЕТСЯ КРОВАТЬ. В ПРОТИВОПОЛОЖНОЙ СТЕНЕ МИНИАТЮРНЫЙ ШКАФЧИК С ДВЕРЦАМИ. ОКНО С РЕШЁТКОЙ ЧУТЬ НИЖЕ УРОВНЯ ГЛАЗ С ВИДОМ НА ДВОР ТЮРЬМЫ, КАМЕННУЮ СТЕНУ, ВЕРХУШКИ ДЕРЕВЬЕВ И КРЫШИ ДОМОВ.
В КОРИДОРЕ РАЗДАЁТСЯ ЗВОНОК, СЛЫШИТСЯ ГРОХОТ ОТКРЫВАЕМОЙ ТЯЖЁЛОЙ ДВЕРИ И РАЗГОВОР. ПРОСКУРИН УЗНАЁТ ГОЛОС ПОДПОРУЧИКА СОЛОВЬЁВА.

ГОЛОС В КОРИДОРЕ:

Седьмая свободна!

СКРИПИТ ДВЕРЬ, ЩЁЛКАЮТ ЗАМКИ, СНОВА ТИШИНА.


КАДР 33

ИНТ. ТОБОЛЬСКАЯ ТЮРЬМА. ВЕЧЕР. КАМЕРА ПРОСКУРИНА. ПОЛУМРАК, ХОЛОДНО.
ДВЕРЬ КАМЕРЫ НЕОЖИДАННО ОТКРЫВАЕТСЯ, ВХОДИТ ОХРАННИК И ЗАКЛЮЧЁННЫЙ – ПРИНЕСЛИ НАБИТЫЕ СЕНОМ МАТРАС И ПОДУШКУ, ПОЛОТЕНЦЕ, ПРОСТЫНЬ И КУСОК ШИНЕЛЬНОГО СУКНА ВМЕСТО ОДЕЯЛА.


КАДР 34

ИНТ. ТОБОЛЬСКАЯ ТЮРЬМА. КАМЕРА ПРОСКУРИНА. 5 УТРА. ХОЛОДНО. СЫРО.
ПО ВСЕЙ ТЮРЬМЕ СЛЫШИТСЯ ШУМ ОТКРЫВАЮЩИХСЯ ЗАМКОВ И СКРИП ДВЕРНЫХ ПЕТЕЛЬ. В КАМЕРУ ПРОСКУРИНА ВХОДИТ НАДЗИРАТЕЛЬ, БЕГЛО ОСМАТРИВАЕТ И ВЫХОДИТ. ПРОСКУРИН СМОТРИТ В ОКНО, ПРОХАЖИВАЕТСЯ ПО КАМЕРЕ.
5.30 УТРА. ЗВОНОК ПО ВСЕЙ ТЮРЬМЕ. ГРОМКИЙ ГОЛОС ВИЗ КОРИДОРА:

Кашу, парашу, кипяток!


КАДР 35

ИНТ. ТОБОЛЬСКАЯ ТЮРЬМА. КАМЕРА ПРОСКУРИНА. ВЕЧЕР. ПОЛУМРАК, ХОЛОДНО. СЫРО.
ПО ВСЕЙ ТЮРЬМЕ СЛЫШИТСЯ ШУМ ОТКРЫВАЮЩИХСЯ ЗАМКОВ И СКРИП ДВЕРНЫХ ПЕТЕЛЬ. ПРОСКУРИНА ВЫВОДЯТ В КОРИДОР, ДАЮТ ДЕРЕВЯННУЮ ЛОЖКУ, РЖАВЫЕ КРУЖКУ И ТАРЕЛКУ. РАЗДАЮЩИЙ НАЛИВАЕТ КИПЯТОК И КЛАДЁТ КАШУ. ПРОСКУРИН ВОЗВРАЩАЕТСЯ В КАМЕРУ, БЫСТРО УЖИНАЕТ И ЛОЖИТСЯ СПАТЬ В ОДЕЖДЕ, НО ЕМУ ВСЁ РАВНО ХОЛОДНО.


КАДР 36

ИНТ. ТОБОЛЬСКАЯ ТЮРЬМА. КАМЕРА ПРОСКУРИНА. 5 УТРА. ХОЛОДНО. СЫРО.
ПО ВСЕЙ ТЮРЬМЕ СЛЫШИТСЯ ШУМ ОТКРЫВАЮЩИХСЯ ЗАМКОВ И СКРИП ДВЕРНЫХ ПЕТЕЛЬ. ПРОСКУРИНА ВЫВОДЯТ В КОРИДОР. ОН ЖДЁТ СВОЕЙ ОЧЕРЕДИ В УБОРНУЮ. ИЗ ТУАЛЕТА В КАМЕРУ №7 ПРИВОДЯТ ПОДПОРУЧИКА СОЛОВЬЁВА. ПРОСКУРИНА ВЕДУТ В УБОРНУЮ. ТАМ ПОЛУ У СТЕНЫ ОН ВИДИТ КЛОЧОК БУМАГИ И ОБРУБОК КАРАНДАША. НАПИСАНО: “БРУАР НИЧЕГО НЕ ЗНАЕТ. НАСТАИВАЙТЕ, ЧТО МЫ НЕЗНАКОМЫ. ОТВЕТ:” ПРОСКУРИН ПИШЕТ: “ПОНЯЛ”.
ПРОСКУРИНА ПРИВОДЯТ СНОВА В КАМЕРУ, ДАЮТ ОБЕД – ГОРЯЧУЮ МУТНУЮ ВОДУ С ПЛАВАЮЩЕЙ В НЕЙ СЫРОЙ КАРТОШКОЙ. ПРОСКУРИН СЪЕДАЕТ, ЗАЖАВ НОС. ВЕЧЕРОМ ЕГО СНОВА ВЕДУТ В УБОРНУЮ. ОН ЧИТАЕТ ОТВЕТ СОЛОВЬЁВА: “ПРЕВОСХОДНО”.


КАДР 37

ИНТ. НАТ. ТОБОЛЬСКАЯ ТЮРЬМА. КАМЕРА ПРОСКУРИНА. УТРО. ПРОСКУРИН ОТКАЗЫВАЕТСЯ ОТ ПРОГУЛКИ ИЗ-ЗА БОЛЕЙ В ЖИВОТЕ И НАБЛЮДАЕТ В ОКНО, КАК СОЛОВЬЁВ ПРОГУЛИВАЕТСЯ В ОДИНОЧЕСТВЕ В ТЮРЕМНОМ ДВОРЕ. СОЛОВЬЁВ ВЫГЛЯДИТ УВЕРЕННО, ДЕРЖИТ ГОЛОСУ ВЫСОКО, СПИНУ ПРЯМО, МНОГОЗНАЧИТЕЛЬНО СМОТРИТ НА ВОСХОДЯЩЕЕ СОЛНЦЕ.


КАДР 38

ИНТ. ТОБОЛЬСКАЯ ТЮРЬМА. КАМЕРА ПРОСКУРИНА. ВЕЧЕР.
РАЗДАЮТ УЖИН. ПРОСКУРИН ПОЛУЧАЕТ ТАРЕЛКУ ХОЛОДНОЙ ВОДЫ, КУСОК ХЛЕБА И ОТКАЗЫВАЕТСЯ ОТ ОЧЕНЬ ГУСТОЙ, ТВЁРДОЙ И ХОЛОДНОЙ КАШИ.

ПРОСКУРИН (ДУМАЕТ ПРО СЕБЯ):

Так долго не протяну. Надо попасть в тюремную больницу.

ПРОСКУРИН КУСАЕТ ЯЗЫК, ИЗОБРАЖАЕТ СУДОРОГИ, НЕРВНЫЙ ОЗНОБ И РВОТУ С КРОВАВОЙ ПЕНОЙ. В КАМЕРУ ВБЕГАЮТ ДВА ИСПУГАННЫХ НАДЗИРАТЕЛЯ И УНОСЯТ ЕГО В ТЮРЕМНУЮ БОЛЬНИЦУ. ВРАЧ ОСМАТРИВАЕТ ПРОСКУРИНА.

ВРАЧ (ПРОСКУРИНУ, ЗАДУМЧИВО):

Сюда тебе не надо. Пропишу усиленное питание. (НАДЗИРАТЕЛЯМ) Уведите.

НАДЗИРАТЕЛИ УВОДЯТ ПРОСКУРИНА В КАМЕРУ.


КАДР 39

ИНТ. НАТ. ТОБОЛЬСКАЯ ТЮРЬМА. КАМЕРА ПРОСКУРИНА. ВЕЧЕР.
РАЗДАЮТ ЗАВТРАК. ПРОСКУРИН ПОЛУЧАЕТ, ЧТО И ПРЕЖДЕ, НО ДВОЙНУЮ ПОРЦИЮ. С ТРУДОМ СЪЕДАЕТ ЧЕТВЕРТЬ. ДВЕРЬ В КАМЕРУ ОТКРЫВАЕТСЯ. ВВОДЯТ СОЛОВЬЁВА.

СОЛОВЬЁВ (ОТРЕШЁННО):

Начальник тюрьмы решил не оставлять Вас в одиночестве из-за того припадка дабы избежать фатального исхода… Значит, им ничего не известно о нашем задании… (НАМЕРЕННО ДЕЛАЕТ ПАУЗУ, СМОТРИТ В ПОТОЛОК). Начальник тюрьмы служил здесь до революции, сочувствует таким, как мы с Вами, считает жертвами произвола. Я попросил его убедить комиссара перевести меня к Вам. Комиссар - наивреднейший человек, бывший повар с железной дороги, примкнул к большевикам ради высокого жалования.

ПРОСКУРИН (ОСТОРОЖНО):

Насколько понимаю, Вы здесь тоже из-за Бруара. Кто он?

СОЛОВЬЁВ (ОТРЕШЁННО):

В Калифорнии работал разнорабочим, выучился на инженера, дослужился до начальника прииска, был даже начальником полиции в каком-то городке. Потом работал у нас инженером на приисках. Когда во Франции началась мобилизация, устроился в представительство французской контрразведки, но сохранил должность на приисках. Теперь исполняет мои поручения. Берёт дорого, но терплю. Изворотливый, хитрый, но слишком эмоциональный, как все французы.

ПРОСКУРИН (ГНЕВНО):

Именно это довело нас до ареста!

СОЛОВЬЁВ (ОТРЕШЁННО):

Увы. Пришёл в квартиру. Меня не было, отмечался в совдепе. Потребовал у супруги 25000 рублей, пригрозив выдать большевикам. Якобы его арестовали в Москве и конфисковали все деньги, но всё-таки отпустили. Ушёл от слежки и бежал сюда за мной. Денег у нас нет. Потребовал Матрёнины драгоценности. Тоже не имеется. Поймал извозчика, отправился в “Россию”, потом снова к нам. Меня арестовали на пороге, доставили в совдеп, потом сюда. Давайте напишем письмо председателю Немцову, объясним отношения с Бруаром в выгодном свете. 


КАДР 40

ИНТ. ГОЛОС ПРОСКУРИНА ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕГО И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

В тот же день мы с Соловьёвым передали письмо комиссару тюрьмы, но ответа не было несколько дней. Играли в шахматы из хлеба. Вскоре Матрёне Григорьевне Распутиной разрешили передачи и она каждый день приносила нам чай, сахар, сало и рыбные консервы. Наконец, разрешили 10-минутные свидания, но в присутствии комиссара. В субботу пятой недели Великого Поста однообразие нашего заточения скрасилось разрешением пойти на Всенощную службу в тюремную церковь. Вывели в коридор. Через внутренний двор завели в заднюю часть церкви за решётку под хоры, где пели женщины-заключённые. Через боковую дверь вошла Матрёна Григорьевна и, увидев нас, заплакала. Я видел её впервые. Высокая, хорошо сложенная, с глубоко посаженными серо-стальными одухотворёнными глазами, золотистыми волосами и крупными чертами лица. В субботу 6-й недели Великого Поста после Всенощной для говеющих арестантов была назначена исповедь. К решётке принесли аналой. Подошёл священник. Соловьёв исповедовался долго, волнительно. Наконец, священник прочёл отпускную молитву и настала моя очередь.

СВЯЩЕННИК:

За что Вы здесь?

ПРОСКУРИН:

За монархические убеждения.

СВЯЩЕННИК:

Гордитесь своей твёрдостью, не отступайте, но помните, что убеждения не должны противоречить учению Господа.


КАДР 41

ИНТ. ТОБОЛЬСКАЯ ТЮРЬМА. КАМЕРА ПРОСКУРИНА И СОЛОВЬЁВА. ДЕНЬ.

СОЛОВЬЁВ (ПРОСКУРИНУ, НЕРВНО):

Я тоже сказал священнику, что нахожусь здесь за монархические убеждения, а он заговорил о каком-то “великом зле”, которое якобы причинила России Императрица. Я, конечно же, вступился за Государыню и вместо исповеди получился неприятный спор. Донесёт большевикам!

ГОЛОС ПРОСКУРИНА ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕГО И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

Но мы, как прежде, сидели в камере, получали завтрак и ужин, допросов не было. Поняли, что священник сохранил тайну исповеди. Неделей позже я, выходя из уборной, столкнулся с председателем совнархоза Кормашевым, осматривавшим тюрьму.

ПРОСКУРИН (КОРМАШЕВУ, ВОЗМУЩЁННО):

Товарищ Кормашев, за что я арестован? Обвинения предъявляются в течение 24 часов, а я здесь уже недели и меня даже не допросили. Может, арестовали за знакомство с зятем Распутина? Так это нелепо. Многие его знают, известная личность.

КОРМАШЕВ (СТРОГО):

Ваше дело передано в трибунал. Подозреваем, что Вы с Соловьёвым готовили освобождение царской семьи. Расстреляем обоих!

ПРОСКУРИН ШОКИРОВАН.

ГОЛОС ПРОСКУРИНА ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕГО И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

Однако после Чистого Четвертока нас неожиданно выпустили из тюрьмы. У ворот встречала Матрёна Григорьевна Распутина.


КАДР 42

ИНТ. НАТ. АСУНСЬОН, ПАРАГВАЙ, 1937. ЖЕНЩИНА ОКОЛО 40 ЛЕТ (АГАТА БУЛЫГИНА) ПИШЕТ ПИСЬМО. ГОЛОС ЭТОЙ ЖЕНЩИНЫ ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕЁ И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

    Русских в Эфиопии было человек пятьдесят, но между собой особо не дружили. В Адис-Абебе мы пили кофе в тени эвкалиптов на террасе у магазина Ионова. Обслуживал бывший кадет морского корпуса. Поставщиком был казачий офицер Трофимов с супругой, имевшие кофейную плантацию в провинции Марако. Приходил полковник Платов, морской инженер Петерсон и бывший изюмский гусар штабс-ротмистр Вельяшев с супругой. Он когда-то служил в министерстве иностранных дел помощником военного агента при итальянском представительстве в Эфиопии. Подружились, но вскоре Вельяшевы уехали в Европу, а Павлуша на прощание написал им стихотворение.   
   Во время командировок на нашу “кофейную террасу” заходил полковник Наумченко, служивший в порту Джибути на сомалийском побережье. Засиживались далеко за полночь, но дружеские отношения не складывались, больше спорили. А Омельченко даже обозвал меня большевичкой за то, что я назвала Петербург Ленинградом. Павлуша вызвал его на дуэль, но я заставила уйти домой, невольно вспомнив тот злополучный вечер с Куприным и Поздняковым в Париже.
    Из бывших офицеров дружба сложилась только с лейтенантом Бенклевским и капитаном жёлтых кирасир графом Фермором. С ним Павлуша воевал на Стоходе и в Ледяном походе, а с Бенклевским служил у Колчака. В Эфиопии Фермор получил чин полковника и должность командира императорской гвардии. Командовал парадом на коронации Селассие.
   Помню офицера Георгия Турчанинова из армии Врангеля. Селассие назначил его военным советником и совершенно не ошибся – Турчанинов остался в Эфиопии даже после поражения в войне с Италией, командовал партизанами. С ним служил полковник Фёдор Коновалов. Полковник Пётр Федосеев заведовал пороховой фабрикой и складами, генерал Дроздовский служил начальником топографического департамента, различные должности занимали потомственные офицеры из семей Крузенштернов, Сенявиных и Дитрихов, а князь Татищев пытался создать национальный банк.
    Штаб-ротмистр Сенявин решил поразить местную публику русскими скачками и перформансом с кавалерийской кадрилью. Наши офицеры в русской форме и дамы в костюмах времён Фридриха Великого показывали перестроения, казачьи и цирковые трюки, вызвавшие восхищение эфиопцев. Императрица Заудиту пожелала побеседовать с наездницами. Рассматривала изящные костюмы и напудреные парики и “выразила Высочайшее сожаление”, что в Европе столь элегантная мода сменилась безобразными короткими платьями.
    Наши люди достигли бы даже большего, если бы примирились с иммигрантской судьбой, а не страдали ностальгией, чему способствовала сама жизнь в Аддис-Абебе: медленная, однообразная, с палящим солнцем в бледно-голубом небе и усыпляющим шелестом эвкалиптов над головой. Казалось, ничто не удерживало нас там, но зной словно вдавливал в бесплодную почву, лишал сил и воли покинуть выжженное чужеземье. Но медлительный, беззаботный и даже фатально-безразличный образ жизни внушал беспричинное спокойствие и философское уныние. Нас не беспокоили даже громкое чавкание и надрывный смех гиен, по ночам заходивших в город в поисках объедков. Мы перестали удивляться, раздражаться и торопиться, переняв предубеждения эфиопцев, что всё предопределено. Следовательно, надо подчиниться судьбе и радоваться повседневному: солнцу, небу, звёздам, людям, земле, пусть даже в виде пустынного песка.   
    Пожалуй, единственным русским, не страдавшим ностальгией, а наоборот, искренне вдохновившимся Эфиопией, был князь Иван Сергеевич Хвостов. Проживал в Аддис-Абебе с супругой графиней Натальей Владимировной Татищевой и дочерьми Анной, Мариной и Екатериной. Весь его облик говорил о благородном происхождении: уложенные усы и волосы, широкое открытое лицо и большие, умные, созерцающие глаза. Превосходно знал родословную и гордился именитыми предками, был человеком образованным и разбирался в искусстве. Большевики трижды приговаривали его к расстрелу за службу в Добровольческой армии, но смог избежать фатальной участи, однако не говорил, как именно, туманно приписывая спасение Архистратигу Михаилу, образок которого носил на груди. Павлуша знал его по Крыму. Вместе охраняли вдовствующую Императрицу Марию Фёдоровну, мать Николая Второго. Покинул Россию с Врангелем, поселился в Париже, потом переехал в Германию. Но не любил Европу, называл пустыней, где царят лицемерие, безумие и безбожие. Говорил “пустыня и вой шакала милее продажного, хриплого голоса Европы”. В Эфиопии устроился государственным адвокатом. Бедняки называли его “Божьим человеком” потому что не брал с них деньги и жертвовал на строительство русской церкви, где потом служил псаломщиком. За перевод гражданского кодекса Наполеона на ахмарский язык получил благосклонность Селассие. Писал стихи, не публикуя. И правильно, тривиальное подражание Тютчеву. 
      

КАДР 43

НАТ. ИНТ. ТОБОЛЬСК. ДЕНЬ.
СОЛОВЬЁВ УХОДИТ С ЖЕНОЙ КУДА-ТО В ГОРОД. ПРОСКУРИН БЕРЁТ ИЗВОЗЧИКА И ЕДЕТ В ГОСТИНИЦУ. НАВСТРЕЧУ ЕДУТ САНИ, ЗАПРЯЖЁННЫЕ ОДНОЙ ЛОШАДЬЮ. В САНЯХ В МОРФИЙНОМ БЛАЖЕНСТВЕ ЛЕЖИТ МОЛОДОЙ МУЖЧИНА ЛЕТ 25-ТИ. ЛОШАДЬ, БУДТО ЗАРАЗИВШИСЬ ОТ НЕГО, ПЛЕТЁТСЯ ШАГОМ, ОПУСТИВ ГОЛОВУ. ИЗ-ЗА УГЛА СЛЫШИТСЯ ЗВОН ПОДДУЖНЫХ КОЛОКОЛЬЧИКОВ, ДИКИЕ КРИКИ, СВИСТ И ПЕСНЯ ПОД ГАРМОНЬ. СПРАВА ВЫЛЕТАЕТ ТРОЙКА. ЗДОРОВЕННЫЙ ДЕТИНА В ПАПАХЕ И ПОЛУШУБКЕ МЕХОМ НАРУЖУ СТОЯ ДЕРЖИТ ОГРОМНЫЙ КРАСНЫЙ ФЛАГ НА ДЛИННОМ ДРЕВКЕ. ЗА НИМ В САНЯХ РАЗВАЛИЛИСЬ ЧЕТЫРЕ ПЬЯНЫХ КРАСНОАРМЕЙЦА С ВИНТОВКАМИ. СЛЕДОМ ЛЕТЯТ САНИ С ПУЛЕМЁТОМ И ТРЕМЯ СОЛДАТАМИ, ОПОЯСАННЫМИ ПУЛЕМЁТНЫМИ ЛЕНТАМИ. ДВОЕ БРОСАЮТ В ВОЗДУХ ИГРАЛЬНЫЕ КАРТЫ, А ТРЕТИЙ СЧИТАЕТ, СКОЛЬКО ПОЙМАЛИ СЛЕДУЮЩИЕ ЗА НИМИ В ВОСЬМИ САНЯХ.

ИЗВОЗЧИК (ПРОСКУРИНУ, ОЗАБОЧЕННО):

За царём прибыли. (КРИЧИТ ОТ ИСПУГА) А-а-а!

ИЗ-ЗА ЛЕВОГО ПОВОРОТА С КРИКАМИ И МУЗЫКОЙ ВЫСКАКИВАЮТ ПЯТЬ ТРОЕК.

ПРОСКУРИН (ИЗВОЗЧИКУ, КРИЧИТ):

Поворачивай на Плац Парадную!


КАДР 44

НАТ. ТОБОЛЬСК. ДЕНЬ.

ГОЛОС ПРОСКУРИНА ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕГО И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

Две недели я каждый день приходил под окна дома царственной семьи, но Кобылинский не появлялся. Наконец, вышел в гражданском костюме.

КОБЫЛИНСКИЙ (ОЗАБОЧЕННО):

Вести самые неутешительные. Прибыл большевик Дуцман, техник петроградской железной дороги.

ПРОСКУРИН:

Морфинист?

КОБЫЛИНСКИЙ (УДИВЛЁННО):

Уже повстречали?

ПРОСКУРИН:

Привелось.

КОБЫЛИНСКИЙ (ОЗАБОЧЕННО):

Послан омским запсибсовдепом, назначен комиссаром Тобольска и Семьи. Нагло заселился в особняк Корниловых к свите и моему отряду. Говорит, прибыл проверить, что Семья всё ещё в Тобольске. Председателем горисполкома назначил Никольского. Но уже заменил Хохряковым.

ПРОСКУРИН:

Тобольский?

КОБЫЛИНСКИЙ (ОЗАБОЧЕННО):

Вятский. Кочегар с дредноута, знает дюжину цитат из Маркса. Привёз двадцать большевиков. Но Дуцман выгнал, заодно разгонал земскую и городскую управу и переизбрал совет. Из Тюмени прибыли Демьянов с Дегтярёвым, местные. Никого не арестовывают, к Их Величествам относятся уважительно, реквизиции в городе не производят. Императрица уверена, они из “Союза Святого Архангела Михаила”. Из окна махала им рукой. Но не похоже, что готовят побег. Распустили городские суды и органы власти, создали свои, выгнали эсеров. Я навёл справки. Демьянов бывший семинарист. Дегтярёв не столь однозначен. Корнет, сын бывшего губернатора Тобольска и монархист!

ПРОСКУРИН:

Скорее всего из офицерской организации. Инфильтрация в город!


КОБЫЛИНСКИЙ (ОЗАБОЧЕННО):

Два дня назад из Екатеринбурга прибыл отряд Заславского, якобы послан губернским военным комиссариатом, но мандат не показал. Бывший гардемарин, служил на Балтийском флоте, дважды судим за революционную деятельность. Работал слесарем, теперь делегат Уралсовета. Не понятно, какие полномочия, но действует нагло, никого из местных не признаёт, пытается любыми способами получить Семью. Сначала хотел заменить мой отряд, но не дали. Тогда пошёл в горсовет и заявил, что у него задание предотвратить побег. Потребовал перевести Семью в каторжную тюрьму. Горсовет согласился, но я привёл отряд и заявил, что согласен на перевод только при условии, что отряд Заславского будет не только охранять тюрьму, но и расквартируется в ней. Совдеп поддержал, а Заславский попытался уговорить моих солдат поднять бунт и свергнуть меня. Предупредил Демьянов, предложил вместе действовать против Заславского. А Дуцман уехал в Омск. Одним бандитом стало меньше, но из Москвы приехал Яковлев, привёз отряд в полторы сотни и личного телеграфиста. Взял под контроль приехавших до него и отменил полномочия Заславского.

ПРОСКУРИН:

Высокий чин?

КОБЫЛИНСКИЙ (ОЗАБОЧЕННО):

Предъявил мандат члена ВЦИК. Заявил, что прибыл по поручению советского правительства с заданием особой важности и уполномочен расстрелять любого, кто не подчинится. Показал телеграмму из Москвы с приказом снять погоны с меня и Императора. Теперь Император носит только дома, а я в штатском, как видите. Заславский начал действовать против Яковлева, пообещал моим солдатам демобилизацию и жалование 150 рублей вместо 5 от меня, а ещё ежедневную надбавку до 3 рублей в виду исключительной важности задания. Приняли “на ура”. Все понаехавшие созвали собрание выяснять отношения. Едва не дошло до стрельбы. А утром Яковлев вызвал меня и сообщил о решении ВЦИК вывезти Государя из Тобольска. Я спросил, как быть с больным Цесаревичем, ещё не оправился от ушиба. Яковлев сказал, что получил приказ только относительно Государя. Сам пошёл к Его Величеству, вежливо попросил согласиться на отъезд, но Государь наотрез отказался. Подозревает, что большевики хотят заставить подписать позорный Брест-Литовский мир и переложить ответственность на Него. Тогда Яковлев разрешил выехать с Семьёй, а Заславский чего-то испугался и попросил включить в группу отъезжающих Боткина, князя Долгорукова, камердинера Чемодурова, лакея Седнева и горничную Демидову, а сам ночью тайно уехал в Екатеринбург. Вчера оттуда прибыл отряд комиссара Родионова, латышские стрелки. Отъезд назначен на ближайшие дни. Надо торопиться, тем более, что ходят слухи прибывает Запкус.

ПРОСКУРИН:

Что за организация?

КОБЫЛИНСКИЙ (СО ЗЛОСТЬЮ):

Фамилия! Латыш, эсэр, член Петроградского Совета, занимался пропагандой среди фабричных. Собрал банду из балтийских матросов, человек 400, на бронепоезде колесят по Сибири. Флаг - чёрное полотнище с черепом. На станции посылает телеграммы, что за каждую минуту задержки расстреляет одного станционного. За сломанную водокачку расстрелял начальника станции, телеграфиста и стрелочника.

ПРОСКУРИН:

Похоже, одновременно идёт инфильтрация наших офицеров и борьба разных организаций большевиков за Семью.

КОБЫЛИНСКИЙ (ВОЗМУЩЁННО):

Я не понимаю, что происходит. А Вы по-прежнему один?

ПРОСКУРИН:

С Соловьёвым.

КОБЫЛИНСКИЙ (ВОЗМУЩЁННО):

Где его триста верных офицеров?

ПРОСКУРИН (СМУЩАЯСЬ):

Не знаю.

КОБЫЛИНСКИЙ (ВОЗМУЩЁННО):

Так узнайте же! Времени нет! Молюсь о помощи союзников. Английский монарх - двоюродный брат Государя. Будем надеяться убедит отпустить заграницу. Французы тоже должны помочь.

ПРОСКУРИН:

Семью привезли сюда, чтобы исключить помощь союзников. Надо действовать самим.

КОБЫЛИНСКИЙ (ВОЗМУЩЁННО):

Как?! Нас только двое.

ПРОСКУРИН:

А Ваши верные тридцать солдат?

КОБЫЛИНСКИЙ (ВОЗМУЩЁННО):

Уже не в счёт! Продались за новое жалование и демобилизацию.

ПРОСКУРИН:

Тогда я сам.

КОБЫЛИНСКИЙ (ВОЗМУЩЁННО):

Безумец! Оставьте юнкерские замашки! Впрочем, присоединился бы к Вам, но на пределе, физическом и нервном. По ночам снятся кошмары, днём трясутся ноги.


КАДР 45

НАТ. ТОБОЛЬСК. ТРЕМЯ ДНЯМИ ПОЗЖЕ. ДЕНЬ. ПАСМУРНО. ПРОСКУРИН НА УЛИЦЕ ЖДЁТ КОБЫЛИНСКОГО, НО ВМЕСТО НЕГО ПРИХОДИТ КИРПИЧНИКОВ.

КИРПИЧНИКОВ (НЕРВНИЧАЕТ):

Чрезвычайные обстоятельства. Кобылинский просил заменить его, но Государь уговорил остаться. Но прибыл Родионов и охрану заменили латышским отрядом. Семью и прислугу грубо обыскали. Кобылинский не выдержал, слёг с нервной экземой. Завтра Семью увозят в Тюмень.

ПРОСКУРИН:

У Вас есть оружие?

КИРПИЧНИКОВ:

Нет.

ПРОСКУРИН (РАЗОЧАРОВАННО):

У меня только револьвер. Где можно достать ещё один и патронов побольше.

КИРПИЧНИКОВ:

На рынке, но будьте осторожны.

ПРОСКУРИН (УВЕРЕННО):

Между Тобольском и Тюменью нет железной дороги. Значит, повезут по земле.

КИРПИЧНИКОВ:

Или по реке.

ПРОСКУРИН:

Отбить будет труднее. Нет времени! Прощайте!


КАДР 46

ИНТ. НАТ. АСУНСЬОН, ПАРАГВАЙ, 1937. ЖЕНЩИНА ОКОЛО 40 ЛЕТ (АГАТА БУЛЫГИНА) ПИШЕТ ПИСЬМО. ГОЛОС ЭТОЙ ЖЕНЩИНЫ ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕЁ И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):
 
    Мы с Павлушей полюбили Эфиопию, но душой оставались, конечно, русскими, как и все наши иммигранты, мечтавшие вернуться на Родину или уехать в более благополучную страну. Единственным, кто по-настоящему стал эфиопом, был художник Евгений Всеволодович Сенигов, но мы его не застали, уехал в 1921-м. Жаль, мне как художнице, было бы интересно познакомиться с этим Гогеном-самоучкой с ярким талантом и детальной прорисовкой полотен, не перенасыщенных красками. В них нет статичности, всегда чувствуется действие, которое вот-вот произойдёт или уже происходит. Лица очень выразительны, взгляд пронзительный, охватывающий. Но не хватает оригинальности, собственного уникального стиля.   
   Говорят, был из дворян, закончил реальное училище в Петербурге и военное в Москве, служил в Туркестане. Проникся идеями народничества, увлёкся живописью и уехал в Эфиопию. Поступил на военную службу к императору Менелику Второму и получил назначение в провинцию Каффа к Ольдо-Георгису. Но идеи народничества не оставляли его, уволился со службы и решил устроить крестьянскую коммуну. Император подарил участок земли в Дауре недалеко от Аддис-Абебы и приглашал во дворец как переводчика. Там познакомился со знатной амхарской девушкой и женился. Император подарил им небольшое имение на реке Баро около Гамбелла, а Сенигов купил остров на озере Тана и начал создавать “коммуну простой и естественной жизни на лоне природы”, потратив все деньги от продажи картин. Отпустил длинную бороду, одевался в эфиопские одежды, сажал табак, сбывая дагестанским купцам Ханафи и Хаджи Магометовым. Жил с семьёй в обычной эфиопской хижине. 
   Но с коммуной не получилось и начал много ездить по стране. Выучил языки местных племён, записывал легенды, традиции и много рисовал. Эфиопы до сих пор помнят о нём, считают умным, добрым и честным… пьяницей-социалистом, потому уничтожал свои картины, когда много пил. А за год до приезда Павлуши уехал в советскую Россию, наивно поверив, что там после революции воплотились идеи народничества.


КАДР 47

НАТ. ТОБОЛЬСК. РАНЕЕ УТРО.
ГОЛОС ПРОСКУРИНА ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕГО И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

    В четыре утра я был на Плац Парадной. Во двор губернаторского дома заехало семь подвод. Под окнами остановились подводы с охраной, пулемётами и конным конвоем. Вышел Император с Императрицей и Великой Княжной Марией, за ними князь Долгоруков, лейб-медик Боткин, камердинер Чемодуров, лакей Седнев и служанка Демидова. Её Величество и Боткина посадили в крытый тарантас с охапкой соломы и матрасом. Первыми по Большой Архангельской поскакали пятеро конных. За ними тронулась тройка с пулемётом, за ней тройка со стрелками, на третьей Император с Яковлевым, за ними Императрица с Боткиным, потом Великая Княжна Мария с фрейлиной. Замыкала процессию тройка с конвоем.
    Большая Архангельская вела в Подчувашинскую Слободу рядом с Чувашским мысом. Там брод через Иртыш. Значит везут в Тюмень, по земле. Надо искать удобный момент для нападения. Я пустил шагом старую лошадёнку, единственную что продавали вчера на базаре.
    Процессия прошла через Иртыш. Слава Богу, моя кляча тоже выдержала брод, хотя вода доходила до живота. Я следовал вдалеке по замёрзшей земле. В восемь утра и полдень в деревне поменяли лошадей. Похоже, Яковлев всё продумал. Жаль.
     В восемь вечера добрались до деревни Иевлево. Семья ночевала в заброшенной лавке под охраной из восьми солдат, а я забрался в копну сена на околице. Проснулся на рассвете от холода. Яковлев нервно суетился, бегая вокруг подвод. Выехали из деревни в четверть восьмого. Утро было приятным, согревало солнце, дрожь прошла. За день меняли лошадей шесть раз. Перешли через Тобол по доскам, повозки и конные на пароме. В полдень приехали в Покровское, сменили лошадей и постояли у дома Распутина.
    Последняя смена была в селе Борки в 33 верстах от Тюмени. Из тарантаса на руках вынесли Боткина и унесли в дом. Через полтора часа продолжили путь.
   Последний перегон проходили медленно, со всеми предосторожностями. Тюмень уже близко! Я решил действовать ночью, но конвой неожиданно проехал мимо деревни и продолжил путь, потерявшись из виду. Я следовал за звоном колокольчиков, но он вскоре исчез. Потерял?! Скорее всего завязали. Пришлось искать деревню и распрашивать дорогу на Тюмень. Нашёл на рассвете, когда конвой переходил реку Туру по передвижному мосту, а навстречу скакали пятнадцать всадников. Теперь точно не отбить! Я заехал в город по объездной дороге и зашёл в ближайшую таверну. Просидев там до вечера, отправился на вокзал. Подошёл к станционному.

ПРОСКУРИН (СТАНЦИОННОМУ, РАЗВЯЗАННО, ПО-НАРОДНОМУ):

Сколько конных в городе! Похоже, не продам свою кобылу!

СТАНЦИОННЫЙ (ПРЕЗРИТЕЛЬНО):

Куда с такой клячей! Вон на каких скакунах сегодня понаехали!

ПРОСКУРИН (РАЗВЯЗАННО, ПО-НАРОДНОМУ):

А чевось?

СТАНЦИОННЫЙ (ПРЕЗРИТЕЛЬНО):

Царя в Екатеринбург спровадили.

ГОЛОС ПРОСКУРИНА ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕГО И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

Опустив голову, я пошёл искать гостиницу. Утром за бесценок провал кобылку и купил билет на поезд. Конец апреля, пора, как обещал, возвращаться в Новороссийск к подполковнику Ряснянскому.


КАДР 48

ИНТ. НАТ. АСУНСЬОН, ПАРАГВАЙ, 1937. ЖЕНЩИНА ОКОЛО 40 ЛЕТ (АГАТА БУЛЫГИНА) ПИШЕТ ПИСЬМО. ГОЛОС ЭТОЙ ЖЕНЩИНЫ ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕЁ И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

     Незадолго до смерти Павлуша решил написать цикл стихов о Парагвае и, чтобы проникнуться духом гаучос, повёз меня в городок Ягуари в ста верстах от Асунсьона. Там делают самые крепкие в мире сигары, похожие на австрийские и ломбардские виргинии, но плохо скрученные, лохматые и кривые. Из полувысушенных листьев накручивают верёвку и спиралью укладывают в бочку. Верёвка бродит, выпуская чернильного цвета жидкость, густую и липкую, похожую на дёготь. Её крошат ножом, заворачивают в лист кукурузы и курят. Смрад такой, хочется бежать в Чако, но другого табака гаучос не признают. Павлуша дома набил трубку, но я не выдержала и запретила.   


КАДР 49

НАТ. ИНТ. НОВОЧЕРКАССК. 1;Е МАЯ 1918;ГО. НА ВОКЗАЛ ПРИБЫВАЕТ ЭШЕЛОН С РАНЕНЫМИ БЕЛОГВАРДЕЙЦАМИ. СРЕДИ НИХ РАНЕНЫЙ В НОГУ ПАВЕЛ БУЛЫГИН. ОН ЖИВЁТ В КАЗАРМЕ, КАЖДЫЙ ДЕНЬ ХОДИТ В ГОСПИТАЛЬ НА ПЕРЕВЯЗКУ. В ГАЗЕТЕ ЧИТАЕТ, ЧТО БОЛЬШЕВИКИ ПЕРЕВЕЗЛИ ИМПЕРАТОРСКУЮ СЕМЬЮ В ЕКАТЕРИНБУРГ. БУЛЫГИН НЕМЕДЛЕННО ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ШТАБ И ПРОСИТ У ПОДПОЛКОВНИКА РЯСНЯНСКОГО ОТПУСК ПО РАНЕНИЮ.

РЯСНЯНСКИЙ (НЕДОВОЛЬНО):

Домой во Владимирскую губернию? Там красные!

БУЛЫГИН:

В Киев к родственникам.

РЯСНЯНСКИЙ (НЕДОВОЛЬНО):

Там немцы с петлюровцами.

БУЛЫГИН (ТЕРЯЯ ТЕРПЕНИЕ):

Сделайте фальшивый паспорт.


КАДР 50

НАТ. ИНТ. КИЕВ. НЕДЕЛЕЙ ПОЗЖЕ. ДЕНЬ.
БУЛЫГИН ИДЁТ К БЫВШЕМУ ДЕПУТАТУ ДУМЫ ИЗВЕСТНОМУ МОНАРХИСТУ ШУЛЬГИНУ. ДВЕРЬ ПОДЪЕЗДА РЕЗКО ОТКРЫВАЕТСЯ, ИЗ НЕЁ БЫСТРЫМ ШАГОМ ВЫХОДИТ ГЕНЕРАЛ;МАЙОР НОСОВИЧ (БУЛЫГИН С НИМ ПОКА НЕ ЗНАКОМ). НОСОВИЧ СЛЕГКА ЗАДЕВАЕТ ПЛЕЧОМ БУЛЫГИНА.

НОСОВИЧ (МЕЛЬКОМ, СЛЕГКА КАРТАВЯ):

Простите.

НОСОВИЧ НЕ ОБОРАЧИВАЕТСЯ, НЕ ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ, БЫСТРО УХОДИТ, ЧЕМ-ТО НЕДОВОЛЬНЫЙ. БУЛЫГИН ПОДНИМАЕТСЯ В КВАРТИРУ ШУЛЬГИНА.


КАДР 51

ИНТ. КИЕВ. КВАРТИРА ШУЛЬГИНА. 15-Ю МИНУТАМИ ПОЗЖЕ.

ШУЛЬГИН (С ОГРОМНОЙ ЛЫСИНОЙ, ПРИВЕТЛИВЫМИ ЧЁРНЫМИ ГЛАЗАМИ, ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬНЫМ ЛИЦОМ, КРУПНЫМ, МЯСИСТЫМ НОСОМ, ДЛИННЫМИ ПУШИСТЫМИ УСАМИ, БУЛЫГИНУ, БОДРО, ЖИВО):

Тоже хотите спасти Императора? Похвально. Монархист? Только что был генерал Носович, тоже монархист. Ненавидит революцию, как и я. Готовит целую операцию по развалу армии большевиков. А мне хочется решительных действий! Немедленно! Пулемёты - вот что загонет обратно в берлогу серо-рыжую массу дезертиров и чёрные толпы рабочих, поднявшихся под лозунгами “мир народам, фабрики рабочим, земля крестьянам.” Но Киев оккупирован, мои руки связаны. Однако не буду отговаривать. Дерзайте! Вот пароль для “Правого центра” в Москве. Поговорите с Кривошеиным и Гурко. Генерал к ним отправился. Организация крупная, влились многие, но ориентированы на Германию. В то же время рассчитывают на помощь Антанты.


КАДР 52

ИНТ. МОСКВА. ТАЙНЫЙ ШТАБ КОНТРРЕВОЛЮЦИОННОЙ ОРГАНИЗАЦИИ “ПРАВЫЙ ЦЕНТР”. ДОКЛАД ЧИТАЕТ ГЕНЕРАЛ-МАЙОР НОСОВИЧ.

ИНТ. НАТ. ГОЛОС ПРОСКУРИНА ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕГО И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

Булыгину понравился план развала Красной армии изнутри и последующее восстановление монархии, но понял, что участвовать не будет. Слишком долго! Большевики расстреляют Семью. В кулуарах поговорил с офицерами гвардейских полков. Решили создать организацию, а Гурко с Кривошеиным согласились выделить средства.


КАДР 53

НАТ. ВЯТСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИЮНЬ 1918-ГО.

ИНТ. НАТ. ГОЛОС ПРОСКУРИНА ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕГО И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

Подъезжая к Вятке, в городе Котельниче Булыгин купил местную газету и обрадовался невероятной удаче: “Наш маленький город вот-вот приобретёт историческое значение, ибо скоро из Екатеринбурга перевезут императорскую семью, спасая от чехословацких и белогвардейских банд”.
Булыгин решил остановиться в Вятке. Нашёл офицеров из организации и узнал о положении в городе. Гарнизон состоял из 117 местных пролетариев из профсоюзов. Командовал красный офицер, предположительно не большевик. Тринадцать пулемётов хранились в сарае и плохо охранялись, а железная дорога была перегружена эшелонами с ранеными.
Обычной телеграммой вызвал из Москвы офицеров. Должны были приехать под видом мешочников, расквартироваться в Котельниче и ждать сигнала к действию. Решил подкупить местную прислугу, передать свите гранаты и револьверы, чтобы продержались, пока будут штурмовать дом, так как опасался, что у охраны будет приказ убить пленников. Одновременно с нападением на дом готовил подрыв пароходов и железнодорожного моста через Вятку. На единственном катере уйти в приток Двины до Архангельска, а там британская армия. Если Император снова решит “достойно ожидать своей участи по милости Божьей”, забрать силой!
Вели наблюдение по железной дороге, но поезд с пленниками не появился и не наблюдалось приготовлений к прибытию. Снова хитрая уловка большевиков! Решил ехать в Екатеринбург.


КАДР 54

ИНТ. НАТ. ПЕРМСКАЯ ГУБЕРНИЯ. БУЛЫГИН ЕДЕТ В ПЕРМЬ В ПОЕЗДЕ. ЗНАКОМИТСЯ 19-ЛЕТНИМ ПОМОЩНИКОМ ВОЕННОГО КОМИССАРА. ТОТ СТАРАЕТСЯ ПРОИЗВЕСТИНА НЕГО ВПЕЧАТЛЕНИЕ СВОЕЙ ДОЛЖНОСТЬЮ И НЕСУЩЕСТВУЮЩИМ ОБРАЗОВАНИЕМ:

Так Вы литератор? Писатель? И поэт тоже?! А я… в литературе подкован основательно и должность у меня немаленькая… О! А вот и Пермь! Давайте в привокзальном кафе обсудим задачи пролетарской литературы и социалистического реализма.

БУЛЫГИН И КОМИССАР СХОДЯТ С ПОЕЗДА И ИДУТ В ПРИВОКЗАЛЬНОЕ КАФЕ. ПРИСАЖИВАЮТСЯ ЗА СТОЛИК. ПОМОЩНИК ВОЕННОГО КОМИССАРА ЗАКАЗЫВАЕТ СПИРТ.

ПОМОЩНИК ВОЕННОГО КОМИССАРА (СЛЕГКА ПЬЯНЫЙ):

Про Николашку в Котельниче слышал? Наша тайная операция! Ха-ха! В Екатеринбурге прикончат.   

БУЛЫГИН С ТРУДОМ СДЕРЖИВАЕТ ЖЕЛАНИЕ БРОСИТЬ ПОМОЩНИКА ВОЕННОГО КОМИССАРА ПОД ТОЛЬКО ЧТО ПРИБЫВШИЙ ПАРОВОЗ. ВДРУГ В ОДНОМ ИЗ ПАССАЖИРОВ, ИДУЩЕМ ИЗ ВАГОНА НА ВОКЗАЛ С ЧАЙНИКОМ ЗА КИПЯТКОМ, УЗНАЁТ ПОРУЧИКА, КОТОРОГО ОН ВЫНЕС ИЗ-ПОД НЕМЕЦКОГО ОБСТРЕЛА НА ФРОНТЕ. БУЛЫГИН ОТВОРАЧИВАЕТСЯ, ЧТОБЫ ПОРУЧИК НЕ УВИДЕЛ ЕГО, НО УЖЕ ПОЗДНО.

ПОРУЧИК (БУЛЫГИНУ, РАДОСТНО):

Господин капитан! Какими судьбами?

БУЛЫГИН (НЕДОВОЛЬНО, МНОГОЗНАЧИТЕЛЬНО):

Обознался, товарищ.

ПОРУЧИК (ПОНИМАЮЩЕ):

Извините…

ПОРУЧИК БЫСТРО ВОЗВРАЩАЕТСЯ В ВАГОН.

ПОМОЩНИК ВОЕННОГО КОМИССАРА (ИСПУГАННО, ПЬЯНЫЙ, ПОДНИМАЕТСЯ СО СТУЛА, БУЛЫГИНУ, ПИСКЛЯВО):   

Так значит… Ты арестован! (ПАТРУЛЮ) Товарищи, сюда! Переодетый офицер!

БУЛЫГИН (БЫСТРО ОБДУМЫВАЕТ ПОБЕГ, НО ВСПОМИНАЕТ ПРО СВОЮ РАНЕНУЮ НОГУ, МОРЩИТСЯ ОТ БОЛИ; ОПРАВДЫВАЯСЬ):

Солдат принял меня за брата. Брат - офицер, не я!

ПОМОЩНИК ВОЕННОГО КОМИССАРА (КРИЧИТ ПИСКЛЯВО):   

Разберёмся!


КАДР 55

ИНТ. ПЕРМСКАЯ ТЮРЬМА. БУЛЫГИНА ВВОДЯТ В КАМЕРУ. ТАМ ДЕСЯТОК МЕШОЧНИКОВ И ПЯТЬ ОФИЦЕРОВ. КОРМЯТ СЕЛЁДКОЙ И ЛИПКИМ ХЛЕБОМ. ВСКОРЕ БУЛЫГИН ПОНИМАЕТ ПОЧЕМУ ИМЕННО ТАК КОРМЯТ – ПЫТКА ЖАЖДОЙ. ПОСРЕДИ НОЧИ ВХОДИТ НАДЗИРАТЕЛЬ С ФОНАРЁМ, ВЫЗЫВАЕТ ОФИЦЕРА-КАВАЛЕРИСТА.

ОФИЦЕР-КАВАЛЕРИСТ (НАДРЫВНО):

Прощайте, господа! (ОТЧАЯННО) Веди, мерзавец!

ОХРАННИК ЕГО УВОДИТ. СЛЫШАТСЯ ТРИ ВЫСТРЕЛА.
В КАМЕРУ ВВОДЯТ ТОРГАША. ОН ОГЛЯДЫВАЕТСЯ, НЕРВНИЧАЕТ, СИЛЬНО НАПУГАН. САДИТСЯ В ОДИНОЧЕСТВЕ НА ПОЛ. БУЛЫГИН ЗАДУМЧИВО СМОТРИТ НА НЕГО, ЗАКРЫВАЕТ ГЛАЗА, ДРЕМЛЕТ. В КАМЕРУ СНОВА ВХОДИТ НАДЗИРАТЕЛЬ, ВНИМАТЕЛЬНО СМОТРИТ НА АРЕСТАНТОВ.

НАДЗИРАТЕЛЬ (ТОРГАШУ, СТРОГО):

На выход!

ТОРГАШ (ПАДАЕТ НА КОЛЕНИ, ЦЕЛУЕТ НАДЗИРАТЕЛЮ САПОГИ, ПЛАЧЕТ):

Господа товарищи, берите что хотите, но позвольте...

НАДЗИРАТЕЛЬ ЗА ВОЛОСЫ ВЫТАСКИВАЕТ ТОРГАША ИЗ КАМЕРЫ. ВСКОРЕ СЛЫШАТСЯ ТРИ ВЫСТРЕЛА.
В КАМЕРУ ВТАЛКИВАЮТ КОРНЕТА С РАЗБИТЫМ ЛИЦОМ. ЗА НИМ БЫСТРО И ГРОМКО ЗАХЛОПЫВАЕТСЯ ДВЕРЬ. ОН ТУТ ЖЕ БРОСАЕТСЯ К НЕЙ, СТУЧИТ КУЛАКАМИ И НОГАМИ.

КОРНЕТ:

Выпустите! Умоляю!

ОТКРЫВАЕТСЯ ДВЕРЬ КАМЕРЫ, КОРНЕТА БЬЮТ ПРИКЛАДОМ В ЖИВОТ. ДВЕРЬ ГРОМКО ЗАКРЫВАЕТСЯ. КОРНЕТ ПАДАЕТ НА ПОЛ, СТОНЕТ ОТ БОЛИ. БУЛЫГИН ПОДНИМАЕТ ЕГО И КЛАДЁТ РЯДОМ С СОБОЙ НА СОЛОМУ. ДОЛГО МОЛЧАТ. ЗАСЫПАЮТ. БУЛЫГИН ПРОСЫПАЕТСЯ СРЕДИ НОЧИ И ПОНИМАЕТ, ЧТО КОРНЕТ ПРИТВОРЯЕТСЯ СПЯЩИМ. БУЛЫГИН НЕЗАМЕТНО НАБЛЮДАЕТ ЗА НИМ. ВДРУГ КОРНЕТ ВСКАКИВАЕТ И СРАЗБЕГУ УДАРЯЕТСЯ ГОЛОВОЙ О ДВЕРЬ. ВБЕГАЕТ ОХРАННИК, БЬЁТ КОРНЕТА ПРИКЛАДОМ В ЛИЦО. БУЛЫГИН УСПЕВАЕТ ЕГО ПОДХВАТИТЬ, ОТТАСКИВАЕТ В УГОЛ КАМЕРЫ, УКЛАДЫВАЕТ НА СОЛОМУ, ПЕРЕВЯЗЫВАЕТ ЛИЦО ПОЛОСКОЙ СВОЕЙ РУБАШКИ. КОРНЕТ ЕГО ОБНИМАЕТ, КАК РЕБЁНОК.

КОРНЕТ (БУЛЫГИНУ, ПЛАКСИВО, БЕССВЯЗАННО, ПОВТОРЯЕТ):

Пусть расстреляют, пусть! Зато жизнь отдам за Императора и за бабушку!

БУЛЫГИН И КОРНЕТ ЗАСЫПАЮТ. БУЛЫГИН ТРОГАЕТ РАНЕНУЮ НОГУ, МОРЩИТСЯ ОТ БОЛИ. ГРОМКО ОТКРЫВАЕТСЯ ДВЕРЬ В КАМЕРУ. ВХОДИТ НАДЗИРАТЕЛЬ. ВНИМАТЕЛЬНО СМОТРИТ НА АРЕСТАНТОВ.

НАДЗИРАТЕЛЬ (КОРНЕТУ, ХОЛОДНО):

На выход!

КОРНЕТ СТАРАЕТСЯ НЕ ПОКАЗАТЬ ИСПУГ, СУДОРОЖНО ОБНИМАЕТ БУЛЫГИНА, ПОДНИМАЕТСЯ, ВЫПРЯМЛЯЕТСЯ И ВЫХОДИТ С ГОРДО ПОДНЯТОЙ ГОЛОВОЙ. БУЛЫГИН ЗАТЫКАЕТ УШИ, ЧТОБЫ НЕ СЛЫШАТЬ ВЫСТРЕЛЫ, НО ВСЁ РАВНО СЛЫШИТ.

БУЛЫГИН (НАПРЯЖЁННО ДУМАЕТ ПРО СЕБЯ):

Следующим могу быть я.


КАДР 56

ИНТ. ПЕРМСКАЯ ТЮРЬМА. УТРО. БУЛЫГИН СТУЧИТ В ДВЕРЬ.

БУЛЫГИН (КРИЧИТ):

Требую начальника тюрьмы!

НАДЗИРАТЕЛЬ (КРИЧИТ ЧЕРЕЗ ДВЕРЬ):

Думаешь, у него дел больше нет, как с тобой лясы точить?

БУЛЫГИН (КРИЧИТ):

Зови!

НАДЗИРАТЕЛЬ (КРИЧИТ ЧЕРЕЗ ДВЕРЬ):

Иль ты из нашенских? Комиссар, что ли? Казённое увёл? Ладно, позову, только поделиться потом не забудь.

В КАМЕРУ ВХОДИТ НАЧАЛЬНИК ТЮРЬМЫ, НЕДОВОЛЬНО СМОТРИТ НА БУЛЫГИНА, МОЛЧИТ.

БУЛЫГИН (ПАФОСНО):

Протестую против незаконного ареста! Глупая ошибка! Приняли за брата-офицера, а я писатель, поэт! Буду жаловаться товарищу Луначарскому!

НАЧАЛЬНИК ТЮРЬМЫ (НЕДОВОЛЬНО):

Изложите в письменной форме.

БУЛЫГИН (ПАФОСНО):

Никогда! Пишу только о героях революции, а вы меня держите в камере на гнилой еде!

НАЧАЛЬНИК ТЮРЬМЫ (ПРИМИРИТЕЛЬНО):

Успокойтесь, разберусь.

БУЛЫГИН (ПАФОСНО):

Мой отец был управляющим имением Горчанки под Вологдой. Каждый работник засвидетельствует, что брат очень похож на меня. Отправьте на проверку в Вологду.

НАЧАЛЬНИК ТЮРЬМЫ (ПРИМИРИТЕЛЬНО):

Ладно.


КАДР 57

ИНТ. НАТ. ПОЕЗД НА ВОЛОГДУ. БУЛЫГИН СИДИТ В ВАГОНЕ, ДЕРЖИТСЯ ЗА РАНЕНУЮ НОГУ, ИСПЫТЫВАЕТ БОЛЬ. РЯДОМ С НИМ ДВА КОНВОИРА-КРАСНОАРМЕЙЦА ПЬЮТ САМОГОН, ЗАКУСЫВАЮТ ХЛЕБОМ И САЛОМ.

ПЕРВЫЙ КОНВОИР (ВТОРОМУ КОНВОИРУ, ПОКАЗЫВАЕТ НА БУЛЫГИНА, ПРЕНЕБРЕЖИТЕЛЬНО):

Где его выкинуть?

ВТОРОЙ КОНВОИР (БЕЗРАЗЛИЧНО):

Поближе к Вологде. У меня там сестра живёт, заодно проведаю.

ПЕРВЫЙ КОНВОИР (УХМЫЛЯСЬ, СМОТРИТ НА БУЛЫГИНА):

Ты его толкнёшь, а я подстрелю.

БУЛЫГИН (СПОКОЙНО):

В уборную мне надо.

ВТОРОЙ КОНВОИР (ЦИНИЧНО):

Терпи до Вологды!

ОБА КОНВОИРА ГРОМКО СМЕЮТСЯ. БУЛЫГИН ВСТАЁТ, ОТВОРАЧИВАЕТСЯ И ДЕЛАЕТ ВИД, ЧТО СОБИРАЕТСЯ МОЧИТЬСЯ.

ПЕРВЫЙ КОНВОИР (ИСПУГАННО, ГРОМКО):

Эй, ты чего задумал?! Ладно, отведу.

ПОДХОДЯТ У УБОРНОЙ. БУЛЫГИН НАМЕРЕННО ЛОМАЕТ РУЧКУ ДВЕРИ. ТЕПЕРЬ ДВЕРЬ НЕ ОТКРЫВАЕТСЯ.

ПЕРВЫЙ КОНВОИР (ЦИНИЧНО):

Открывай на улицу! Делай свои дела по ветру.

БУЛЫГИН ДЕЛАЕТ ВИД, ЧТО МОЧИТСЯ.

ПЕРВЫЙ КОНВОИР (СТАВИТ КАРАБИН К СТЕНКЕ ТАМБУРА, ДОСТАЁТ РЕВОЛЬВЕР И ПРИСТАВЛЯЕТ К ЗАТЫЛКУ БУЛЫГИНА, ЦИНИЧНО):

Чаво ждать до Вологды-то? Сейчас тебя и порешу.

БУЛЫГИН РЕЗКО ПОВОРАЧИВАЕТСЯ, ВЫБИВАЕТ У КОНВОИРА РЕВОЛЬВЕР, ХВАТАЕТ ЕГО И ВЫБРАСЫВАЕТСЯ ИЗ ВАГОНА, ПРИЗЕМЛЯЯСЬ НА ТЕЛО КОНВОИРА. ТОТ МГНОВЕННО УМИРАЕТ.


КАДР 58

НАТ. ИНТ. ВОЛОГОДСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ВЕЧЕР. НОЧЬ. БУЛЫГИН, ХРОМАЯ, ИДЁТ ЧЕРЕЗ ПОЛЯ И ЛЕСА, ВЫХОДИТ К ДЕРЕВНЕ. СТУЧИТ В ОКНО НА ОКРАИНЕ.

ПОЖИЛОЙ ХОЗЯИН (ИСПУГАННО):

Ты кто?

БУЛЫГИН (УСТАЛО):

Беглый.

ПОЖИЛОЙ ХОЗЯИН (СОЧУВСТВУЯ):

Таких теперь много. Возьми хлеб. Под забором копна. Ночуй.


КАДР 59

НАТ. ВОЛОГОДСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ВЕЧЕР. НОЧЬ. БУЛЫГИН, ХРОМАЯ, ИДЁТ ЧЕРЕЗ ПОЛЯ И ЛЕСА, ВЫХОДИТ К ДЕРЕВНЕ. СТУЧИТ В ОКНО НА ОКРАИНЕ.

ХОЗЯИН-СТАРИК:

За кого будешь?

БУЛЫГИН (УСТАЛО):

За царя.

ХОЗЯИН-СТАРИК:

В Бога веруешь?

БУЛЫГИН КРЕСТИТСЯ, БЕЗЗВУЧНО ПЛАЧЕТ.

ХОЗЯИН-СТАРИК:

Понял тебя сердешного. Заходи, поешь бульон с капустой. У меня в поле сарай, ночуй.


КАДР 60

ИНТ. ТА ЖЕ ДЕРЕВНЯ. УТРО. ХОЗЯИН-СТАРИК ПРИНОСИТ БУЛЫГИНУ ЩИ С МЯСОМ И БОЛЬШОЙ ЛОМОТЬ БЕЛОГО ХЛЕБА. БУЛЫГИН БЫСТРО ЕСТ И ТУТ ЖЕ ЗАСЫПАЕТ.


КАДР 61

 ИНТ. НАТ. ТА ЖЕ ДЕРЕВНЯ. ВЕЧЕР. ХОЗЯИН-СТАРИК БУДИТ БУЛЫГИНА.

ХОЗЯИН-СТАРИК (НЕГРОМКО, СПОКОЙНО):

Вставай, Ваше благородие. Уходить надо. Сын мой - большевик. Арестует.

БУЛЫГИН (УДИВЛЁННО):

Почему думаете, что я офицер?

ХОЗЯИН-СТАРИК (НЕГРОМКО, СПОКОЙНО):

Сам бывший солдат.

БУЛЫГИН:

Спасибо тебе, солдат.

ХОЗЯИН-СТАРИК (ДАЁТ БУЛЫГИНУ СВЁРТОК):

Вот хлеба тебе в дорогу. Ступай через лес.


КАДР 62

НАТ. ВЕЧЕР. БУЛЫГИН ПРЯЧЕТСЯ В КУСТАХ ОКОЛО ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОГО ПОЛОТНА. ПРИБЛИЖАЕТСЯ ПОЕЗД НА ВЯТКУ. БУЛЫГИН ЗАПРЫГИВАЕТ НА ХОДУ В ПУСТОЙ ТОВАРНЫЙ ВАГОН И ЗАСЫПАЕТ В УГЛУ.


КАДР 63

ИНТ. НАТ. ВЯТКА. УТРО. БУЛЫГИН СПИТ В ТОВАРНЯКЕ. ПРОСЫПАЕТСЯ ОТ ЛУЧЕЙ СОЛНЦА В ЛИЦО, ИДЁТ ПО ПЛАФОРМЕ, СИЛЬНО ХРОМАЕТ, ВЫХОДИТ ИЗ ЗДАНИЯ ВОКЗАЛА, СОБИРАЕТСЯ ВЫЙТИ В ГОРОД, НО ТОЛПА С ЧЕМОДАНАМИ И МЕШКАМИ ВЫНОСИТ ЕГО ОБРАТНО НА ПЛАТФОРМУ.

БУЛЫГИН (В ТОЛПУ):

Что происходит, товарищи?!

ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ:

В Ярославле Савинков и Перхуров подняли мятеж. Скоро тут будут!

БУЛЫГИН С ТОЛПОЙ ЗАХОДИТ В ВАГОН, ЕМУ ПРИХОДИТСЯ СТОЯТЬ, ТАК КАК ВАГОН ЗАБИТ БЕЖЕНЦАМИ ДО ОТКАЗА. У НЕГО ВСЁ СИЛЬНЕЕ БОЛИТ РАНЕНАЯ НОГА И ПОДНИМАЕТСЯ ТЕМПЕРАТУРА.


КАДР 64

ИНТ. НАТ. ТОТ ЖЕ ПОЕЗД. ТРЕМЯ ЧАСАМИ ПОЗЖЕ. У БУЛЫГИНА СИЛЬНЫЙ ЖАР. ОН ЧУВСТВУЕТ, ЧТО СКОРО ПОТЕРЯЕТ СОЗНАНИЕ. ПОЕЗД ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ НА СТАНЦИИ. БУЛЫГИН ВИДИТ НАДПИСЬ “ДАНИЛОВ”.

БУЛЫГИН (ВОСКЛИЦАЕТ ПРО СЕБЯ):

Алексей! Женился на маминой горничной! Он же в Данилов уехал! (ВСЛУХ, ИЗ ПОСЛЕДНИХ СИЛ, У НЕГО КРУЖИТСЯ ГОЛОВА) Пропустите, товарищи! Я к маме… нет, к горничной… нет, к Алексею…


КАДР 65

ИНТ. ГОРОД ДАНИЛОВ ЯРОСЛАВСКОЙ ГУБЕРНИИ. ДЕНЬ. АЛЕКСЕЙ И ЕГО ЖЕНА УКЛАДЫВАЮТ В ПОСТЕЛЬ БОЛЬНОГО БУЛЫГИНА. У НЕГО СИЛЬНЕЙШИЙ ЖАР, ТРЯСЁТ.

БУЛЫГИН (ШЕПЧЕТ, ТЕРЯЯ СОЗНАНИЕ):

Не вызывайте врача…


КАДР 66

НАТ. ЕКАТЕРИНБУРГ. 1-Е ИЮЛЯ 1918-ГО. ПОЛДЕНЬ. БУЛЫГИН ВЫХОДИТ ИЗ ПОЕЗДА.

ГОЛОС ПРОСКУРИНА ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕГО И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

1-го июля почти в полдень поезд прибыл в Екатеринбург. Пути были заняты угольными платформами, наскоро переделанными в бронепоезда. Охраняли латышские стрелки, пестрели плакаты Все на фронт! На защиту красного Урала! Рабочий, будь готов!
Булыгин отправился на Вознесенскую площадь к дому купца Ипатьева. Небольшой белый особняк располагался на пересечении Вознесенского проспекта и Вознесенской улицы. Обнесён бревенчатым, наскоро построенным забором выше окон. Четыре будки с часовыми, по виду уголовники. По Воскресенской улице за забором виднелся сад и балкон с пулемётом и часовым. В заборе массивная калитка с двумя часовыми.
Булыгин три раза обошёл дом и в отчаянии признался себе, что взять штурмом и сохранить жизнь пленникам невозможно. Надо подкупить хотя бы половину охраны. Но дом находился почти в самом центре города. Нет шансов пробиться на окраину, а вокзал перекрыт. Оставалось надеяться, что Екатеринбург не конечная остановка царского конвоя. Решил вернуться в Москву в “Правый центр” и просить помощи в германском посольстве.


КАДР 67

НАТ. ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНАЯ СТАНЦИЯ ГДЕ-ТО МЕЖДУ ЕКАТЕРИНБУРГОМ И МОСКВОЙ. 20-Е ИЮЛЯ 1918-ГО. БУЛЫГИН КУРИТ У СТУПЕНЕК ВАГОНА. МИМО ПРОБЕГАЮТ МАЛЬЧИШКИ-ГАЗЕТЧИКИ.

МАЛЬЧИШКИ-ГАЗЕТЧИКИ (ГРОМКО, ПИСКЛИВО КРИЧАТ):

Экстренный выпуск! Расстрел царя в Екатеринбурге!

БУЛЫГИН ВЫХВАТЫВАЕТ ГАЗЕТУ, ЧИТАЕТ:

 “В ночь на 17-е июля по приговору Екатеринбургского областного совета расстрелян бывший царь Николай Романов с семьёй.”

БУЛЫГИН НАПРЯЖЁННО СМОТРИТ В НЕБО. МАЛЬЧИШКА-ГАЗЕТЧИК ВЫХВАТЫВАЕТ У НЕГО ГАЗЕТУ И УБЕГАЕТ.


КАДР 68

ГОЛОС ПРОСКУРИНА ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕГО И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

Через Украину, оккупированную германскими войсками, Булыгин пробрался в Крым во дворец Харакс у мыса Ай-Тодор. Там находилась мать Николая Второго - вдовствующая Императрица Мария Фёдоровна. Рядом во флигеле дачи жила семья великой княгини Ольги Александровны. Охраны и средств для проживания не было. Булыгин пообещал собрать отряд.

МАРИЯ ФЁДОРОВНА:

Я всегда знала, что Булыгины мне верны.

ГОЛОС ПРОСКУРИНА ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕГО И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

В ту же ночь на пароходе “Тигр” отправился в Екатеринодар. Шульгин, бежавший из Киева, представил генералам Драгомирову и Лукомскому. На следующий день Драгомиров объявил решение главнокомандующего.

ДРАГОМИРОВ (СТРОГО):

Вам разрешено набрать пятнадцать человек. По любым вопросам обращайтесь к генералу Лукомскому.

ГОЛОС ПРОСКУРИНА ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕГО И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

В Добровольческой армии Булыгин выбрал троих офицеров, у генерала Краснова девятерых казаков и есаула Грамотина. Великий князь Николай, проживавший во дворце Дюльбер у Кореиза, собрал шестьдесят офицеров, рота полковника Крата заняла Ливадию, а полковник Гершельман с отрядом гвардейцев Ореандский дворец. Таким образом, в Крыме все представители царского сословия были взяты под охрану. Вскоре княжны Ксения Александровна и Ольга Александровна попросили выяснить судьбу Императорской Семьи, а Мария Фёдоровна вручила рекомендательное письмо к английской королеве.   
1-го января 1919-го Булыгин передал свои обязанности капитану Войцеховскому, взял с собой Грамотина и отправился на Кубань в Ставку Главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России. Получили удостоверения штабс-курьеров, перевозящих документы адмиралу Колчаку и российскому дипломатическому представительству в портах и разрешения британской и французской военных миссий. В Новороссийске снова сели на “Тигр” и отправились в Одессу - зарубежные рейсы отходили только оттуда. Из Одессы на британском эсминце отправились в Константинополь. Там пересели на греческое судно “Асмус” и прибыли в Пирей. Получили британские визы и через неделю с остановками в Марселе и Париже прибыли в Лондон. В каюте второго класса японского парохода “Камо Мару” отправились в кругосветное плавание. С палубы любовались Порт-Саидом, очертаниями Синайской горы, мечетями Адена, прошли пролив Баб-эль-Мандеб и сделали остановку на Цейлоне. Ранним утром “Камо Мару” вошёл в гавань Гонконга. Показались прибрежные белые домики и лодки с парусами, будто приклеенные к синеве гавани. Отправились в российское консульство.

КОНСУЛ (ПРОТЯГИВАЕТ БУЛЫГИНУ ГАЗЕТУ ИЗ ВЛАДИВОСТОКА):

Прочитайте.

БУЛЫГИН ЧИТАЕТ:

“Семья покойного Евгения Сергеевича Боткина, врача Императорской Семьи, объявляет, что панихида по нему и убиенным с ним будет проведена в...”

КОНСУЛ:

Вот адрес полковника Боткина, брата убитого. Служит во Владивостоке секретарём британской миссии. Напишу для Вас рекомендательное письмо.


КАДР 69

ГОЛОС ПРОСКУРИНА ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕГО И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

В Японии несколько недель Булыгин ждал конец сезона дождей. Наконец, в порту Цуруга сел на пароход “Саратов” и приплыл во Владивосток 8-го августа 1919-го. Прямо из порта Булыгин пошёл на Корейскую улицу к полковнику Боткину.

БОТКИН:

В Омске генерал Дитрихс ведёт расследование. Если желаете, отправляйтесь туда, но небезопасно. Большевики взрывают Китайско-Восточную железную дорогу. Семь составов пустили под откос.

ГОЛОС ПРОСКУРИНА ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕГО И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

Булыгина принял адмирал Колчак.

КОЛЧАК (СИДИТ ЗА МАССИВНЫМ ПИСЬМЕННЫМ СТОЛОМ; БУЛЫГИНУ, СЕРЬЁЗНО, ТРАГИЧНО):

Нет сомнений, что вся Семья казнена. Свита тоже. По рекомендации генерала Розанова следствие ведёт Соколов. Превосходно проявил себя на важном посту в Пензе, а сюда добирался под видом бродяги. Зачисляю Вас в следственную группу.


КАДР 70

НАТ. ИНТ. ОМСК.  ВЕЧЕР. БУЛЫГИН ИДЁТ ПО ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОМУ УЗЛУ, СРЕДИ МНОЖЕСТВА ЭШЕЛОНОВ НАХОДИТ ВАГОН ТРЕТЬЕГО КЛАССА № 1880. ЗАХОДИТ. ВНУТРИ ТРОЕ МУЖЧИН: ПЕРВЫЙ ЗАНИМАЕТСЯ САМОВАРОМ, ВТОРОЙ ПЕЧАТАЕТ НА МАШИНКЕ, ТРЕТИЙ ЧИСТИТ РЕВОЛЬВЕР.

БУЛЫГИН (ВЕЖЛИВО):

Я к следователю Соколову.

МУЖЧИНЫ ПОКАЗЫВАЮТ НА ДВЕРЬ В ГЛУБИНЕ ВАГОНА. БУЛЫГИН ЗАХОДИТ. ТАМ НА ДИВАНЕ СИДИТ МУЖЧИНА ЛЕТ СОРОКА, В ТЁМНО;ЗЕЛЁНОЙ ГИМНАСТЁРКЕ И ВАЛЕНКАХ, ЛИЦО СЕРОВАТОЕ, УСТАЛОЕ, НЕАККУРАТНО ПОДСТРИЖЕННЫЕ УСЫ, ОГРОМНЫЙ ЛОБ И РЕДЕЮЩИЕ ВОЛОСЫ, ОДИН ГЛАЗ ЯРКИЙ, ВНИМАТЕЛЬНЫЙ, ДРУГОЙ;–;ИСКУССТВЕННЫЙ, ТРЕСНУВШИЙ.

БУЛЫГИН (ПРОТЯГИВАЕТ БУМАГУ, ОФИЦИАЛЬНО):

Капитан Булыгин. Моё назначение к Вам.

СОКОЛОВ (ЧИТАЕТ, РУКОЙ ПОКАЗЫВАЕТ БУЛЫГИНУ ПРИСЕСТЬ НА ДИВАН, ГОВОРИТ МЕДЛЕННО, ЗАДУМЧИВО):

В вагоне тесно. Не уместимся. У Дитрихса есть отапливаемый грузовик. Попросите. А работать будем тут.


КАДР 71

ГОЛОС ПРОСКУРИНА ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕГО И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):
 
В июне 1920-го из Владивостока отбывала сербская военная миссия во главе с полковником Мичичем. Полковник предложил Булыгину югославский паспорт на имя Павла Петровича. Утром под музыку сербского оркестра, аплодисменты и сербское “живио!” пароход вышел из Владивостокской гавани. Через полтора месяца прибыли в тихую гавань Дубровника. Булыгин на поезде отправился в Белград и получил аудиенцию у принц-регента Александра. Два часа рассказывал о попытках спасти Семью и расследовании Соколова. Принц-регент плакал. Булыгин пожал ему руку и удалился.


КАДР 72

ИНТ. НАТ. АСУНСЬОН. ПАРАГВАЙ. ИЮНЬ 1935-ГО. ДОМ БУЛЫГИНЫХ. ПРИСУТСТВУЮТ ПАВЕЛ БУЛЫГИН, ВЛАДИМИР БАШМАКОВ И ВАЛЕРИЙ ПРОСКУРИН.
ПАВЕЛ БУЛЫГИН ЗАЖИГАЕТ КЕРОСИНОВУЮ ЛАМПУ НА ТЕРРАСЕ И САДИТСЯ В ПЛЕТЁНОЕ КРЕСЛО, РАСКУРИВАЕТ ТРУБКУ. ВЛАДИМИР БАШМАКОВ С ЧЕРТЕЖОМ НА ПЛАНШЕТЕ НА КОЛЕНЯХ ПОДВИГАЕТСЯ БЛИЖЕ К СВЕТУ. ПРОСКУРИН ЧИТАЕТ ПАРАГВАЙСКУЮ ГАЗЕТУ.

БУЛЫГИН (ПОКАЗЫВАЕТ БАШМАКОВУ И ПРОСКУРИНУ БУТЫЛКУ КОНЬЯКА):

Господа! Французский!

БАШМАКОВ (КАЧАЕТ ГОЛОВОЙ):

Хочу закончить чертёж.

ПРОСКУРИН (КАЧАЕТ ГОЛОВОЙ):

Тоже воздержусь.

БУЛЫГИН (ВЗДЫХАЕТ):

Тогда буду один из бутылки. Надеюсь, Агата не скоро вернётся.

БАШМАКОВ (ЗАДУМЧИВО):

Я всё думаю, если бы вы действовали вместе, смогли бы спасти Императорскую Семью?

БУЛЫГИН (ОТХЛЁБЫВАЯ ИЗ БУТЫЛКИ, УЛЫБАЯСЬ):

Если с тобой, несомненно. В два счёта проложил бы нам железную дорогу до границы! (СМОТРИТ НА ЧЕРТЁЖ БАШМАКОВА) Ещё один проект в Сербии или переделка моста в нашем Чако?

БАШМАКОВ (ЗАДУМЧИВО, МЕДЛЕННО):

Сербия… Там было лучше всего, почти родное. А Чакский мост вполне выдержал войну. Теперь в министерстве полное безделие, вот и рисую Оку.

ПРОСКУРИН:

Реку?

БАШМАКОВ (ЗАДУМЧИВО, МЕДЛЕННО):

Да, нашу русскую Оку. Инженером там был до Великой войны, регулировал русло. Эх, по-другому надо было делать. Паша, почему ты тогда из Новочеркасска уехал без меня спасать царскую семью?

БУЛЫГИН (ОТХЛЁБЫВАЯ ИЗ БУТЫЛКИ):

Смог получить отпуск только благодаря ранению. А тебя, здорового, не отпустили бы.

БАШМАКОВ:

Но мы же родственники, хоть и дальние. Я поехал бы сопровождающим.

БУЛЫГИН (ОТХЛЁБЫВАЯ ИЗ БУТЫЛКИ):

Сам помнишь, красные наступали, а у нас после Ледяного похода каждый солдат на вес золота.

БАШМАКОВ (КАЧАЕТ ГОЛОВОЙ):

Да, поход был славный, но потери огромные.

БУЛЫГИН (ОТХЛЁБЫВАЯ ИЗ БУТЫЛКИ):

Едва и тебя не потеряли, уходя из Крыма.

БАШМАКОВ:

Тиф. Сам не знаю, как выжил.

ПРОСКУРИН:

А у меня с Соловьёвым получилось бы освободить Романовых, но арестовали нас обоих в последний момент. Сидели в одной камере.

БАШМАКОВ (НЕДОВЕРЧИВО):

Зять Распутина?
 
БУЛЫГИН (ПЬЯНЫЙ, СТАВИТ НА ПОЛ ПУСТУЮ БУТЫЛКУ КОНЬЯКА, БУТЫЛКА ПАДАЕТ И СКАТЫВАЕТСЯ СО СТУПЕНЕК ТЕРАССЫ):

Не получилось бы освободить.

ПРОСКУРИН:

Отчего же? У меня был план, у него - организация.

БУЛЫГИН (РАСКУРИВАЕТ ТРУБКУ):

Триста верных офицеров? Миф, чтобы вытягивать деньги у монархистов!

ПРОСКУРИН:

То есть?

БУЛЫГИН (КУРИТ ТРУБКУ):

Нам с Соколовым из Приморской области прислал рапорт поручик отряда особого назначения Логинов. Утверждал, что Соловьёв собирал деньги и ничего не делал, а когда в Тобольск прибывали офицеры из Москвы и Петербурга, водил к дому генерал-губернатора посмотреть на Семью в окнах и Государыню на балконе. Если требовали больших доказательств о его “Союзе Святого Михаила Архангела”, сдавал большевикам. Штабс-ротмистр Седов докладывал, что Соловьёв выдал совдепу двух офицеров, без его ведома приехавших в Тобольск.

ПРОСКУРИН (УДИВЛЁННО):

Не может быть! Я провёл с ним несколько недель в Тобольске и ничего подозрительного не заметил. Он даже инфильтровал своих офицеров в гарнизон, обещал показать на построении.

БУЛЫГИН:

Показал?

ПРОСКУРИН:

Не успел.

БУЛЫГИН:

Вот видишь! Вас арестовали, чтобы не раскрылся обман, а его чтобы оправдаться за бездействие и продолжать получать деньги. Во Владивостоке при обыске у него нашли тайный доклад Амурской военной разведки по Китаю и Японии. Отрывки, которые касались интересов Германии, были помечены карандашом. А Седов, зайдя без предупреждения по срочному делу, застал Соловьёва за самоваром с тремя “шведами”.  Но “шведы” почему-то говорили на чистом немецком. Логинов с подпоручиком Мельником арестовали Соловьёва, но нашёлся влиятельный покровитель - атаман Семёнов и Соловьёв с женой и дочерью благополучно отплыл в Европу под охраной чехословацкого корпуса.

ПРОСКУРИН:

Полковник Кобылинский показывал мне рапорт полковника Чебышева якобы Соловьёв увлекался оккультизмом и учился в Индии, а со мной в камере рисовал странные знаки-обереги.

БУЛЫГИН:

Ещё один источник поступления средств. Купцы платили Соловьёву “за защиту от революционеров и грабителей”. Он в их домах рисовал индийскую свастику и кресты с воткнутым кинжалом, чтобы не зашли в дом и “лишал сил”, выдавливая воду из карандашей.

БАШМАКОВ (ХИТРО СМОТРИТ НА СВОЙ КАРАНДАШ):

Мы так дурачились на инженерном в Лозанне. В руке карандаш и ватка с водо: “Смотри, всю ночь чертил, карандаш вспотел!”

БУЛЫГИН:

А когда Романовых увезли в Екатеринбург, Соловьёв начал устраивать спиритические сеансы. А Матрёна “вещала”, что узников спрятали за высоким забором.

ПРОСКУРИН:

Но ведь правда! Бревенчатый забор вокруг дома Ипатьева! (СОМНЕВАЯСЬ, ЗАДУМЫВАЯСЬ) Но в Тобольске тоже высокий забор...

БАШМАКОВ:

Вот видишь! Таких арестантов конечно будут держать за забором. Так что беспроигрышное “вещательство”. Зато все, кто хоть как-то хотел узнать о местонахождении Семьи, щедро давали деньги на такие сеансы. А после расстрела Матрёне под гипнозом “открылось”, что Семья на аэроплане улетела в Тибет к далай-ламе.    

ПРОСКУРИН:

Значит, теперь Соловьёвы благополучно живут в Европе?

БУЛЫГИН:

Сначала поселились в Бухаресте, потом Прага, Берлин. В Париже открыли ресторан, кормили в долг наших иммигрантов… Умер десять лет назад от скоротечной чахотки.

БАШМАКОВ:

На днях прочитал твой сборник стихов. Почему посвятил именно Марии Фёдоровне?

БУЛЫГИН:

Имел аудиенцию в Копенгагене. Привёз документы о расстреле Семьи, но князь Долгоруков уговорил ограничиться общими фразами вроде “следствие ещё не закончено, есть надежда”. Не пережила бы смерть Сына и Внуков. Мне пришлось принять от Марии Фёдоровны тысячу фунтов “на продолжение расследования”.

БАШМАКОВ:

До сих пор не понимаю, почему не помог английский король. Он же двоюродный брат Николая Второго!

БУЛЫГИН:

Не только он. В Берлине сенатор Туган-Барановский рассказывал мне, как в сентябре 1917-го в Петербурге вёл переговоры с союзниками. Французский генерал Ниссель согласился тайно вывезти Семью, но посланник Нуланс категорически запретил, а английский поверенный сэр Линдли обещал “подумать”. Вот такие союзники и родственники!

ПРОСКУРИН:

Думаю, главной ошибкой Государя было отречение. Не отрекаться надо было, а спасать Отечество от революционного террора.

БУЛЫГИН:

Цесаревич страдал неизлечимой гемофилией, - Булыгин поставил на стол пустую бутылку и выбил пепел из трубки. - Мальчику оставалось жить не более года. Государь выбрал его, не Отечество. (ПЬЯНЫЙ ЗАСЫПАЕТ)


КАДР 73
 
ИНТ. НАТ. АСУНСЬОН, ПАРАГВАЙ, 1937. ЖЕНЩИНА ОКОЛО 40 ЛЕТ (АГАТА БУЛЫГИНА) ПИШЕТ ПИСЬМО. ГОЛОС ЭТОЙ ЖЕНЩИНЫ ЗА КАДРОМ (КАМЕРА КРАТКО ПОКАЗЫВАЕТ ЕЁ И ОПИСЫВАЕМЫЕ СОБЫТИЯ):

     Последние два года Павлуша много пил. Врачи запрещали, но он уже не мог остановиться. Начинал до рассвета и садился писать стихи, изливая боль. Я плакала и молилась. Он много раз обещал бросить, нарушал слово и страдал от этого. А я прощала, просила не принимать близко к сердцу, ведь сердце у него было больное. В Эфиопии поставили диагноз расширение. Но иногда случались просветы. Не пил, работал, ждал гонорар и мечтал уехать обратно в Эфиопию. 
    17-е февраля 1936-го. Тёплый, солнечный день. Сидели на террасе нашего дома. Павлуша вслух читал “Трёх мушкетёров”, но вдруг откинулся на спинку стула и начал задыхаться. Я побежала в спальню за шприцем, вколола камфару, но поздно. В кармане нашла стихотворение, написанное двумя днями раньше: 
Мне пальмы не нужны,
Верни меня России, Боже!
Мне иволга родимой стороны
Всех райских птиц сейчас дороже!
   Приехал доктор Грамматчиков, поставил диагноз кровоизлияние в мозг, а Володя Башмаков пошёл за священником и гробом. Но в тот день полковник Франко устроил военный переворот против президента Аялы, на улицах началась стрельба. Володю ранили в живот. Лежал на дороге, мучаясь от боли. Скончался на шестой день в госпитале. Единственный русский, погибший во время того переворота. А у меня в тот день украли деньги, документы и даже шприц, которым делала Павлуше последний укол. Похоронили на кладбище Реколета. В журнале “Часовой” напечатали некролог: “Странник, воин, поэт, неугомонный кочевник. Поразительное и чудесное сочетание черт. У него было выразительное лицо, смелое сердце и громадный темперамент.” Володю Башмакова похоронили рядом. На надгробии надпись из Евангелия: “Больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя”. Я удочерила Володину дочь Зору. Живём вместе.
     Искренне Ваша Агата Булыгина.