Клоунско-цирковой соус жизни моей

Моя жизнь приправлена клоунско-цирковым соусом. Любимая мамина присказка: по тебе плачет цирковое училище, отделение клоунады. Не стану спорить, комичное и нелепое мне сопутствуют.

Вот сегодня вспомнился мой великий уход из дома.

Было мне лет восемь. Стоял спокойный сказочный зимний вечер, а у нас дома кипели страсти уж не вспомню на какой почве.
Должна сказать, что парой я хочу воздвигнуть матери прижизненный памятник за то, что ей каким-то образом каждый день удавалось (к слову, и удаётся) как-то пробиваться через двух не самых простых представителей рогатого скота -  моё козлиное упрямство и баранье брата.

Мой внутренний козёл проще поддавался и поддаётся дрессуре. Наверное, сказывается мой лёгкий канареечный нрав. А вот с братом сложнее. Его синие бездонные глаза никогда не выдают, что же творится в глубине его души и при конфликтной ситуации, он только  туже скручивается в свой бараний рог.

В тот зимний вечер накал страстей был уже такой, что мать выкрикнула свою коронную фразу: «Не нравится что-то?! Дверь открыта!»
Обычно перспектива пуститься в вольное плавание как-то быстро меняла нашу с братом систему ценностей, и мы шли на мировую, но в тот вечер моя честь была задета так, что я решила пойти до конца.

В новую бездомную жизнь я взяла самую странную вещь – выкопала из недр гардероба какое-то век неношенное платье, взяла сумочку, надела зимний костюмчик и ушла…

Жили мы…Стойте, почему же жили? До сих пор живём! С тех самых пор, как девятнадцать лет назад, в знойный июльский день мы переступили порог нашей, тогда пахнувшей свежей краской квартирки на Острове Сестёр в Монреале, нас оттуда никаким образом не выковырить. Как-то была у нас перспектива переехать в соседнюю квартиру на одну комнату больше. Но на такую перспективу мы наоборот ещё больше прикипели к нашей и со слезами на глазах, клянясь в вечной верности нашей квартире, никуда не съехали. Словом, семейство придурошных однолюбов.

Но я отвлекалась. В общем живём мы в квартире на первом этаже. Раздвижные стеклянные окна в большой комнате выходят на патио, огороженное от посторонних глаз кустами.

И вот в тот вечер я ушла, точнее вышла на патио. Снег был мне по пояс, но я была полна решимости.
Гордо и уверенно я как маленький червячок пробиралась сквозь снега.
Меня хватило метров на десять – выйти за кусты. Я быстро утомились, кровь остыла, стало грустно. Я уселась в сугроб печальным кулёчком и сквозь кусты смотрела на стоящую в окне, молчаливо наблюдавшую за моим демонстративным  уходом, мать.

Так и глядели мы друг на друга минуты две, пока мать не сказала: «Всё?»
И тогда я молча побрела обратно.
Помогая мне раздеться, маман задала единственный вопрос: «Вот скажи мне, почему ты именно это платье взяла? Ты же его в жизни не надевала?»

Ответа у меня не было. Как, впрочем,  мне до сих пор самой не понятно, почему, собираясь в какое-либо путешествие, я каждый раз совершаю археологические раскопки в шкафу, нахожу самые богом забытые вещи и именно их беру с собой, ни разу потом их не надевая.
Может просто подсознательно, испытывая чувство вины перед ними, вывожу их в свет хоть так?