Анестезия

 Она  появилась  внезапно,  влезла  в  голову  и  душу.  Я  так  и  не  понял,  откуда  она  пришла.  То  ли  из  снов,  которые  я  забывал  по  утру,  то  ли  из  случайно  услышанной  фразы,  то  ли  спустилась  из  мирового  хаоса,  что  пропитывает  нашу  вселенную.
В  какой-то  момент  я  заметил,  что  постоянно  прокручиваю  в  мыслях  одну  и  ту  же  сцену.  Она  царапала  мне  мозг  как  звуки  сломанной  шарманки,  что  после  первых  аккордов  сбиваются  и  возвращаются  к  началу  раз  за  разом.  Но  стоило  только  обратить  на  нее  внимание,  как  мелодия  полилась  дальше.

 Я  никогда  её  не  понимал.  Загадочные  полуфразы,  намеки,  недомолвки... она  жила  в  каком-то  своем  мире  и  не  впускала  туда  никого.  Даже  меня.  А  может  быть,  именно  меня.  Чего  она  боялась?  Я  устал  собирать  свой  мозг  по  обрывкам  её  фраз.  Устал  додумывать.  Пытался  разгадать  её  головоломки  и  вечно  ошибался.

Она  оказалась  слишком  близко  ко  мне,  и  не  только  в  постели.  Как  быстро  и  как  безнадёжно  я  потерял  то,  к  чему  всегда  так  стремился,  о  чём  мечтал,  что  выстраивал  с  упорством  и  тщательностью.  Независимость.  Я  совсем  не  думал  об  этом,  когда  приглашал  её  в  мой  дом.  Глупый  кролик  по  собственной  воле  влез  в  мешок,  колышек  упал,  и  петля  затянулась.  Пока  ещё  он  вполне  может  прогрызть  в  мешке  дыру,  выбраться  на  волю  и  добежать  до  ближайшего  леса,  но  это  пока.  Очень  скоро  мешок  превратится  в  клетку,  из  которых  будет  не  добраться  до  ближайшего  леса.

Я  так  привык  к  её  присутствию  рядом  с  собой,  что  мне  было  странно,  что  когда-то  я  спал  один,  без  неё.  Она  ровно  дышала  мне  в  плечо.  Невесомая  рука  лежала  у  меня  на  животе,  пальцы  чуть-чуть  подрагивали,  касались  моего  тела,  и  мне  нравилось  это  дрожание - как  будто  она гладила  меня,  очень  легко.

Ни  одна  из  знакомых  мне  девиц  не  засунула  бы  мой  мобильный  телефон  за  диван,  чтобы  он  не  мешал  мне  спать.  Ни  одна  не  спросила  бы  про  трусы  с  зайчиками  из  "Плейбоя".  Ни  одна  не  стала  бы  пить  со  мной  виски  на  ковре  перед  камином.  Ни  одна  из  них  не  стала  бы  кидать  меня  в  кровать  только  потому,  что  я  оказался  в  мокрой  рубахе.  Никто  из  них  не  нацепил  бы  на  себя  очки  вверх  ногами  после  трёх  поцелуев  в  машине.  Большинство  из  них  старательно  изображали  из  себя  леди,  играли  в  какие-то  сложные  игры,  заставляя  мне  подыгрывать  и  делать  вид,  что  я  верил,  будто  они - леди.  Она  же  вся - от  очков  и  до  ногтей  на  ногах - была  настоящая.

А  потом  она  уехала  в  командировку. Я  ждал  когда  она  позвонит,  но  телефон  молчал.  А  через  неделю  в  трубке  прозвучал  ее  безразличный  голос.  Чему-то  улыбнувшись,  я  ответил.  Бойко  расспросив  о  делах,  здоровье,  общих  знакомых,  она  тем  же  тоном  протараторила,  что  между  нами  все  кончено.  Продолжая  улыбаться  пустоте,  я  отключил  телефон. 

Ночь была  бесконечна.  Бессмысленные  сновидения  посещали  меня  тяжелую  от  непроходящей  усталости  голову.  Рассвет наступил  и  заглянул  в  комнату  сквозь  давно  немытое  окно  серой  слякотью.  За  окном  чернел  ноябрь,  дни  густо  липли  друг  к  другу,  делаясь  неразличимыми,  как  мухи. Бессонница  меня  доконает,  подумал  я. Раздавались  удары  редких  капель  о  жестяной  подоконник,  качались  тяжелые  намокшие  старые  тополя.  И  вставать  не  хотелось,  и  спать  уже  не  получалось.

Я  должен  быть  счастливым?  Вопрос  идиота.  Вопрос  для  тех,  у  кого  кровь  еще  теплая  и  бежит  по  венам  с  наивным  энтузиазмом  водопроводной  воды.  А  моя... моя  давно  остыла  до  комнатной  температуры,  загустела  в  венах,  как  вчерашний  кисель,  и  лениво  качает  по  организму  единственную  истину:  покой  превыше  всего.
 
А  грусть  –  это  и  есть  покой.  Великий  серый  покой.  Моя  уютная  королева  плесени,  мой  персональный  Морфей  в  засаленном  халате.  Она  не  требует,  не  кричит,  не  тащит  на  карнавал  с  его  бумажными  цветами  и  восковыми  улыбками.  Она  просто  сидит  рядом,  в  продавленном  кресле,  и  молча  кивает,  когда  мир  в  очередной  раз  подсовывает  тебе  тухлую  устрицу  разочарования.  Ты  пробуешь  ее... да,  знакомый  кисловатый  привкус.  Никаких  сюрпризов.  Королева  плесени  одобрительно  похлопывает  по  руке.  Все  в  порядке.  Все  по  плану.

Счастье же  –  это  наглый  коммивояжер,  ломящийся  в  дверь.  Эй,  парень!  Купи  немного  солнца!  Бесплатно!  Только  сегодня!  Он  сует  тебе  в  лицо  ослепительную  улыбку,  от  которой  болят  глаза,  привыкшие  к  полумраку.  Он  пахнет  потом,  дешевым  одеколоном  и  оптимизмом.  Хочется  захлопнуть  дверь  перед  его  носом.  Счастье  –  это  усилие.  Надо  встать,  открыть,  выслушать  его  трескотню,  а  потом... потом  он  обязательно  обманет.  Его  солнце  окажется  крашеной  лампочкой,  которая  перегорит  через  час,  оставив  после  себя  лишь  едкий  запах  гари  и  еще  более  густую,  унизительную  темноту.

И  я  научился  любить  свою  темноту.  Я  стал  ее  коллекционером,  ее  ценителем.  Вот  оттенок  грусти  после  пустого  разговора  –  цвет  мокрого  асфальта.  А  вот  тоска  от  несбывшейся  надежды  –  глубокий,  бархатный  индиго.  Я  смешиваю  их  на  палитре  души,  получая  изысканные,  сложные  тона  меланхолии.  В  этом  есть  своя  эстетика,  своя  извращенная  гармония.  В  этом  сумрачном  саду  я  –  бог  и  садовник.  Я  знаю  каждый  ядовитый  цветок,  каждую  колючку.

Эта  конструкция  безупречна.  Она  защищает.  Боль  от  удара  тупым  предметом  не  так  остра,  как  от  укола  тонкой  иглой  надежды.  И  я  выбросил  все  иглы.  Я  живу  в  ватном  коконе,  где  звуки  мира  доносятся  глухо,  как  из-под  воды.  Прекрасная  анестезия.  Не  чувствовать  ничего  –  почти  как  быть  неуязвимым.  Почти.