Красные алмазы. Суджанская повесть. Пролог

Красный алмаз — это не только самый дорогой драгоценный камень в мире, но и еще и один из самых редких камней. Его уникальность заключается не только в необычном цвете, но и в мистических исторических фактах, которые окутывают этот минерал.


                Из Интернета


 Пролог. 3 августа 2024 года.

Жарким августовским субботним утром на машине Виталика они мчались к Женьке в Суджу по чёрной ленте пустого шоссе. Кондиционер трубил на полную, и холодный воздух, пробегая по рукам и щекам, понемногу снимал противное ощущение уличной жары, которая мгновенно и жадно напала на всех полчаса назад, во время остановки у придорожного кафе. Очень захотелось выпить чашечку бодрящего, но... кондиционера в кафе не было, и жуткая липкая жара не дала им не единого шанса!
Машина легко летела, за окном мелькали поля и лесополосы. Расстроенные, все молчали, глядя кто в окна, кто - в телефоны. И вдруг Виталик, видно, завершая какую-то свою мысль, выдал:
- Эх, не вовремя, вы, Никитос Борисович, решили стать писателем! - сказал он, слегка повернув голову к сидящему на пассажирском кресле своему старому -  с институтских времён - другу Никите. -  Неудачное выбрали время: аккурат, когда любимая наша проблемная драматическая литература стала такой громоздкой, что уже не помещается ни в чьё мировоззрение! Проще говоря, э-э-э, старушка на фиг никому не нужна стала и тихо ждёт своего последнего часа! А тут, Никита Борисович, вы со своими морально-драматическими рассказами: здрасьте вам!

Никита понял, к чему была эта пафосная фраза: вчера вечером, в разгар празднования Виталиковой «днюхи», он возьми и прочти собравшимся свой новый рассказ «Красные алмазы», написанный в духе Александра Грина и ему же посвящённый. Обсуждение рассказа к удивлению Никиты было бурным и долгим, а Виталика, вон, даже и сегодня не отпустило, раз он ни с того ни с сего выдал свой витиеватый спич...
Поэтому Никита, и глазом не моргнув,  спокойно ответил:
- Литература ни при чём, Витас, это мировоззрения измельчали... Хотя тебе, конечно, виднее: ты ж у нас  высоко сидишь, далеко глядишь!
Этот была шутка: Виталик работал в региональном отделении крупной госкорпорации, и кабинет его был на последнем этаже их громадного офисного небоскрёба, в «скворечнике» как мы его называли.

Но Виталик не унимался:
- Не, ну скажи честно, Ник, зачем тебе этот нафталин: столичный модный писатель попадает в переплёт, и тут начинается... Сразу вспоминаются Хэм, Ремарк и иже с ними... Э-э-э, ну, если по чесноку, сколько человек с упоением будут это читать, а? Можешь ответить? Семь - восемь? Двадцать? Сто?
- Да что ты привязался к человеку, Виталя! - взвизгнула Виталькина жена Светка. - Ник пишет хорошие рассказы, мне нравятся! И этот понравился!
- Нравится, Свет, может кофточка в магазине,  - с ленивой небрежностью ответил Виталик. - А литература должна..., э-э-э, потрясать, переворачивать всю душу человека снизу доверху!
- Вот и пусть пишет, учится душу переворачивать. Как научится - перевернёт и твою жалкую душонку! А до тех пор ты, замшелый офисный планктон, со своими советами не лезь! - не унималась Светка.
Никита молчал, улыбаясь в усы: «Сколько знаю Светку с Витасом, столько удивляюсь: по каждому поводу спорят до хрипоты, но прочнее семьи я, честно говоря, за всю жизнь не видел. Загадка века эти Шубенины!»
 
Он, Света и Виталик, да еще Женька (тот, к кому ехали в Суджу) крепко и нерушимо дружили ещё с самого института, где вместе учились в одной группе на филологическом. Давно учились, еще при СССР. С тех пор много чего случилось, и бывших филологов круто разбросало по профессиям: он, Никита, для своих - Ник, Никитос, Никсон - в свои «за пятьдесят» - рядовой руководитель кружка, а в свободное время - писатель, публикующийся под псевдонимом Ник Борисов.  Светка, она же - Светик,  - риелтор и суперская мама, а Виталик (Витас, а теперь, скорее - Виталий Палыч) - замшелый госкорпорант. Но всё это ерунда по сравнению с Женькой (Жэка, Джон), который по количеству и разнообразию своих профессий перегнал их всех, вместе взятых: неугомонный, он где только не трудился: и в журналистике звенел, и в армии по контракту оттрубил, и бизнес свой крутил в девяностые, и даже в церкви обозначился...

Их многолетняя дружба, до сих пор живущая в тщательно сберегаемой ими атмосфере давно прошедшей, но так горячо любимой студенческой жизни, обильно сдобренная терпкими студенческими шутками и подколками, словно бы заморозила их возраст, и в свои пятьдесят с «хвостиком» они так и оставались друг для друга Никитосом, Светкой, Витасом и Жэкой. И друг для друга оставались, и для самих себя. Так было легче стареть...
Друзья. Верные. Как в кино.

- Ну, хорошо, Витас, это - не тема! А о чём же, по-твоему писать тогда? - поддержанный Светкой, решил принять спор Никита.
- Не о чём, уважаемый писатель, а сколько! - важно ответил Виталик. - Прогрессивная литература, Ник, стала другой, объемом абзаца два-три максимум! Всё, что больше - «Бесы» там, «Анна Каренина», э-э-э, да хоть «Каштанка» - вызывает только раздражение:«Фу-у-у, такой дурацкий большой пост!»
- Дурь какую-то гонишь, Виталь! - буркнула Светка. - Всё совсем не так!
 - Вот, кстати, упомянутый ранее старик Хэм сейчас, э-э-э, был бы в моде! -  продолжил говорить Виталик, как будто это не Светка сейчас возмущалась, а шумный трактор навстречу протарахтел. - Помните? - он процитировал по-английски: - «For sale, baby shoes, never worn»*. Все ясно и понятно, и даже трогательно. И всего - шесть слов. Суперпост. С подходящей картинкой - миллион лайков, и...

- В русском переводе, Витас, - перебил его Никита, - это не шесть, а только четыре слова! Шедевр лаконизма, согласен. Только знаешь, сейчас уже никого эти shoes не цепляют - народ очерствел до неприличия! Всемирно известный рассказ превратился в простое объявление на «Авито».
- Ой, да сейчас любой человек это - объявление на «Авито»: «куплю то» - «продам это»! - вставила молчавшая до этого Альбина. – Натуральный обмен, как при феодалах. Никого не интересует твоя душа, твои мысли и чувства: только то, что ты продаёшь, а особенно то, что покупаешь, потому как при покупке тебя легче надуть!

За Альбиной, Женькиной подругой, они заехали по его просьбе. Жэка познакомился с Альбиной, пресс-секретарём какой-то там администрации, около года назад на одной из пресс-конференций губернатора. Трудно было понять, что привлекло их Джона в Альбине. Это была весьма странная женщина, бесцветная во всех отношениях: с бесцветными глазами, с каким-то бесцветным, без эмоций, голосом, всегда одинаковым и бесцветным же выражением лица и такой же манерой говорить. Даже волосы её казались им бесцветными, хотя, конечно, имели какой-то цвет. Альбина редко улыбалась, никто не видел, как она смеётся или грустит, она говорила простыми фразами, редко выражала своё отношение к чему-либо, а эмоции - это было вообще не про неё! Складывалось такое впечатление, что ей безразлично абсолютно всё, что делается вокруг, и что она не живёт, а отбывает на этом свете некую повинность, терпеливо ожидая, когда закончится срок этого наказания. В частых спорах и дискуссиях, неизбежно возникавших при общих сборах их компании на дни рождения и праздники, Альбина обычно не принимала участия, в противоположность Женьке, всегда ярко блистающего своим ораторским мастерством в сочетании с его потрясающей памятью и нешаблонным мышлением. Она даже не следила за ходом этих споров, не слушала их, молча уставившись в телефон или в телевизор.
 
 Тем неожиданнее была внезапная её реплика.  Светка даже вздрогнула, услышав бесцветный голос этой странной Женькиной подруги.
- О! Альба! Ты здесь! - Виталик умело разыграл искреннее удивление. Он один называл Альбину Альбой, иногда прибавляя к этому имени титул герцогини.
 А «герцогиня Альба», никак не отреагировав на его «подкол», выдержала паузу и продолжила:         
- А потом, ребята, удалят объявления, почистят сервера – и от тебя, Виталий, от меня, от целого поколения людей..., от нашего с вами поколения не останется и следа... Вообще ничего!

Ей никто не ответил. Наступила фермата, как говорят музыканты:  все надолго замолчали, то ли обдумывая слова Альбины, то ли испытывая от них какой-то фьючерсный страх...
Шелест шин по асфальту и - на пределе слышимости -  ABBA из динамиков. Виталик любил, чтобы музыку в автомобиле было слышно совсем чуть-чуть...
- Смотри, Витас, сколько едем, а ведь ни одной машины! - наконец нарушил Никита эту мхатовскую паузу, заодно делясь мучащим его всю дорогу  беспокойством. -  Ни туда, ни оттуда...

 А сам мысленно отвечал ему:
 «Да, Виталь, читать мои «Красные алмазы» наверное будут не многие. Но я соглашусь с твоей женой Светой: это потому, что я - начинающий писатель. Да и количество читателей в этом деле ничего не значит: сегодня два с половиной человека, а завтра могут быть миллионы...! А вот что касается литературы, то ты, Виталь, не суди по себе!  Это тебе литература уже не нужна, и таким как ты - не нужна. Тебе действительно теперь нужно не больше трёх абзацев. Если больше - ты просто засыпаешь. У тебя уже другие ценности. Ценности, Виталь, а не идеалы. «Ценности покупают и продают, а за идеалы - умирают», - как сказал мне один доктор. А вот другим людям, с их идеалами, и литература, и музыка, и театр -  нужны были и нужны будут, потому что всё это - зеркало человека и человечества, а уж так повелось, что каждый человек хоть раз в жизни, но смотрится в это зеркало и задаёт своему отражению разные вопросы. А автор ему отвечает... Обязан ответить. Долг его таков писательский - людям отвечать..., хоть и не люблю я этого мерзкого слова «долг».

- Я вот тоже думаю, что дураки мы, что поехали! - задумчиво проговорил Виталик. - Там же граница, э-э-э, в двух шагах... И неспокойно, говорят...
- Же-енечка же попросил! - язвительно вставила Светка.
- Хотя, - продолжил Виталик, - если бы там было опасно - нас бы уже, э-э-э, завернули. А раз не завернули, то значит - не опасно, можно ездить!
Он помолчал и добавил:
- И действительно, э-э-э, разве Джону откажешь!

Вчера бурное обсуждение Никитиных «Красных алмазов» прервал звонок Виталькиного телефона. После пары фраз Витас переключил на громкую связь и тот самый суджанский кореш Женька - он же Джон - радостно сообщил всей честной  компании, что у него только что родился внук.
- Приезжайте прямо сейчас, обмоем первенца! - кричал из трубки не совсем трезвый Женькин голос. - Приезжайте, а то, ей богу, прокляну!
Прямо сейчас, то есть, в ночь, они, конечно не поехали, но спозаранку, толком не выспавшись, погрузились в Виталикову «мицубисину» и рванули в Суджу. Решили, что кофе выпьют по дороге, однако, блин, жара не дала...

- Про котиков можно писать. - вновь подала свой бесцветный голос Альбина. – Я вот подписана на одну поэтессу, у которой все стихи -  только про котиков. И у неё больше полумиллиона подписчиков! Котики, ребята - это сегодня тренд!
- Или про маму. - продолжила Светка. - Про маму всегда тренд!
-Ну, ещё в тренде сейчас психология, – добавил Виталик. – тут
вообще без промаха, главное тут - покруче перемешать жизненные ситуации, чтоб там абьюз, газлайтинг, кринж..., э-э-э, ну, хотя бы аллергия какая-нибудь...
- Детективы, юмор всяческий, секс..., - это снова была Альбинина бесцветность.
- Нет, погодите, братцы, стоп... – Никита решительно выставил перед собой обе ладони, что означало, что он сейчас даст всем
р-р-решительный отпор... - Я же в своих «Красных алмазах» как раз и даю понять, что...
- Да чего тут годить? - не слушая, перебил его Виталик. - Тебе же говорят: всё, время литературы, которую мы знали и любили, закончилось. Финита ист комедия, а заодно - трагедия и драма. Герцогиня Альба права: один юмор остался и секс, а точнее их сплав: юмор исключительно нижепоясного характера! И, э-э-э..., котики...

Снова - мелькание полей и лесопосадок за окном, шелест шин и приглушённая музыка. Виталик, сообразив, что явно перегнул палку, замолчал на полуслове, а Никита постарался использовать возникшую паузу, чтобы побыстрее переварить обиду, так как знал: обижаться на этих поросят - себе дороже!

- «Ваших душ безлиственную осень мне так нравится в потёмках освещать!» - вдруг процитировал он, снова нарушив тишину.
- Это что? - хмуро спросил Виталик.
- Это, Витас, Есенин. Сергей Александрович. Поэт. Ты его не знаешь. - уколол Никита друга, бывшего филолога.
- И к чему это ты, Ник, Есенина приплёл? - так же хмуро спросил Виталик.
- А это многословный ответ Есенина твоему четырёхсловному Хемингуэю. Вот только только вдумайся, представь себе, - Никита начал говорить немного нараспев, - безлиственная промозглая поздняя осень, потёмки, сырость, мрак... Подлый ветер, как нож, режет своим холодом усталые людские души... Очень ведь унылое и безрадостное зрелище - этот есенинский читатель! Безмысленный, бессмысленный, безфантазийный, тёмный, сырой, беспросветный, безлиственный... Только и ждущий того часа, когда поэт своим талантом, своей керосиновой лампой на плечах, осветит, наконец, потёмки его души, согреет, наконец, её холодную осеннюю безлиственность. Вот, что такое, Витас, литература в понимании великого русского поэта!
- Класс!  - восторженно прошептала Светка. - Как красиво сказано!
- Ну, загнул, словоблуд! - только и сказал Виталик.
- Ерунда! - не отрывая взгляда от телефона, снова подала свой бесцветный голос  Альбина. - Я считаю, что Виталий прав: никому традиционная литература уже не нужна.  Сейчас с детства уже никто ничего не читает, не принято. И поэтому теперь уже и вашего этого так желаемого безлиственного читателя - днём с огнём не найдёшь! Все стали не то что безлиственные, а уже даже безветочные. Просто голые ровные столбы по обеим сторонам дороги к светлому будущему, именуемому «тотальная потребляндия»! Никому ничего не надо, никому ничего не интересно. Ток «тик-ток»!
- Ну, ты, Альбин, и скажешь тоже... - грустно пробурчала Светка, а Никиту слова Альбины просто вывели из себя.

«Ах ты спирохета бледная, восковая скульптура мадам Тюссо! Пресс-секретарша, степлер ходячий! - негодовал он про себя. - И ты туда же! Ну сейчас я тебя...»
- Альбин, хочу уточнить, - ехидно спросил Никита, обернувшись к ней с переднего сиденья, - это ты сейчас своё мнение высказала, или коллективно-безликое мнение своей администрации?

Виталик хохотнул. Светка с интересом уставилась на Альбину, ожидая, чем та ответит.

Альбина подняла на Ника свои бесцветные глаза, и менторским тоном сердитой учительницы выдала не ответ, а залп орудий главного калибра:
- А я, Никита Борисович, по-моему, чётко сказала в начале фразы: «я считаю». Это, господин филолог, что означает, чьё мнение? Или у вас со слухом проблемы?
- Да нет, со слухом все в порядке - со вздохом ответил Никита, понимая, что и с чувством юмора у герцогини Альбы всё абсолютно бесцветно. 
«Я просто Женьку ну никак не понимаю! - продолжил он отвечать ей уже мысленно. - Что он в тебе нашёл? Он такой яркий, огромный, талантливый, энергичный, наконец, а ты? Ты ж не женщина, а  кусок хозяйственного мыла!»

А Альбина, видимо желая сделать «контрольный выстрел» и окончательно размазать «господина филолога» по воображаемой стенке, добавила с ухмылочкой:
- А что касается коллективного мнения администрации, Никита, то знаешь как наш называет всех этих ваших писателей, композиторов, художников?
- Как? Как этот «ваш» называет «наших»? - с интересом спросил Виталик.
- Убогонькие. - с той же ухмылочкой ответила Альбина.
 
- Это почему это «убогонькие»? - удивилась Светка. – За что он их так, этот ваш?
- А он говорит, - продолжала Альбина своим бесцветным голосом, - что с такими каши не сваришь! Им, говорит, битый час толкуешь о главных направлениях, о приоритетах государственной политики, о наших достижениях, о грандиозности планов, а они тебе в ответ – музыку мурлыкают, пейзажиками своими тыкают в нос, книжки какие-то  просят опубликовать, стишки. Как будто, говорит, милостыню просят!
- Мальчишки отняли копе-е-ечку! – пропел Витали дискантом
фразу Юродивого из «Бориса Годунова».
- Во-во! - поддакнула ему Альбина. - Юродивые, убогонькие!
- Сам он, Альбин, у тебя юродивый! - рявкнула Светка. - Понасажали в кресла блатных неучей, а мы, типа, должны их слушаться! А им  что Гоголь, что Гегель, что Бабель, что Бебель - один хрен...
- И все - убогонькие! - закончил Виталик и рассмеялся.

* «Продаются детские ботиночки. Неношеные.