Красные алмазы. Суджанская повесть. 2

2.

Во время обеда мы познакомились с тем самым бравым бородатым моряком, который накануне так неожиданно и шумно вломился в нашу квартиру. Длинноволосый капитан в отставке по имени Самюэль Картас сам подошёл к нам, представился и долго искренне извинялся за свой поступок: до тех пор, пока Лакия не пригласила его присесть за наш столик и отобедать вместе.

Сэр Картас (ему больше нравилось, когда его называли именно так, хотя Лакии он сразу разрешил обращаться к нему просто Самюэль) оказался весьма эрудированным человеком с прекрасной речью, с которой, правда, сильно контрастировал его хриплый, как карканье вороны, голос. К нам же он обращался исключительно на французский манер, говоря «мадам» и «мсье». Они с Лакией поговорили о разнице жизни в столице, в городах в предгорье и на побережье, затем сэр Картас рассказал пару забавных историй из своей капитанской жизни и внимательно, с очень большим интересом выслушал наш с Лакией короткий совместный рассказ о том, как мы познакомились.

Вся эта идиллия продолжалась до тех пор, пока сэр Картас не задал вопрос о моей профессии.
- Я писатель и журналист, - ответил я с достоинством.
Услышав это, сэр Картас заметно помрачнел. В разговоре возникла пауза, и только стук вилок о тарелки и тихий звон бокалов нарушали внезапно возникшую тишину за нашим столом. Мы с женой недоумённо переглянулись, капитан же сосредоточенно глядел в стою тарелку.

- Отчего вы замолчали, Самюэль? - наконец спросила Лакия. - Мы что-то сделали не так?
Капитан поднял глаза и несколько секунд смотрел на неё каким-то странным взглядом, потом еще достаточно долго молчал, изредка ковыряя вилкой еду, явно не зная, как ответить. Молчали и мы, ожидая объяснений. Наконец сэр Картас громко вздохнул и, обращаясь только к Лакии, медленно сказал:
- Видите ли, мадам Лакия, я - человек искренний и не привык ко всяким светским приёмам в общении, поскольку ненавижу двуличие. Поэтому я отвечу прямо: я ненавижу журналистов. Причина первая: журналист по имени Хью Бакстер, написавший заказную статью, проплаченную моим конкурентом, стал причиной моей преждевременной отставки. Причина вторая: ни один из десятка журналистов, к которым я обращался за помощью, не сделал ничего для защиты моей репутации, хотя абсолютно все уверяли меня, что всё это ерунда и таким пасквилям никто не верит. И знаете, мадам Лакия, каждый день столичные журналисты рассказывают нам о том, что жизнь наша становится лучше и лучше, а ведь мы видим здесь, в провинции, что на деле это совсем не так. Мы уже привыкли к тому, что каждого нового губернатора или даже президента эти же журналисты объявляют чуть ли не мессией, а после его отставки - клянут на чём свет стоит, вешая на него всех собак... Журналисты, мадам Лакия, по моему мнению, уже давно не стремятся показать истинное положение дел, они прекрасно научились жонглировать фактами так ловко, что даже ложь в их репортажах практически неотличима от правды. Но, мадам Лакия, ложь, как её не приукрашивай, никогда правдой не станет! Надеюсь, вы понимаете, о чём я говорю?
И тут он посмотрел на меня. И хотя во взгляде капитана бушевало тёмное пламя гнева, я встретил его спокойно: если бы сэр Картас знал, как часто я слышу подобное, он бы не стал тратить своё  красноречие и эмоции на это пространное объяснение.

- Я знаю этого Хью Бакстера. - нарочито лениво ответил я. - Это продажная шавка, а не журналист. Его уже никто не воспринимает всерьёз.
- И вы туда же, мсье Н.! А вот владелец моего судна принял всерьёз статью этой вашей шавки, вашего коллеги..., - он нарочно акцентировал «вашего коллеги», - и мне стоило это должности! Должности, понимаете?! Знаете, во что превращается на суше здоровый и сильный капитан без корабля, знаете?
- Дорогой Самюэль! - мягко сказала Лакия. - Поверьте, нам очень жаль, что с вами произошло такое... Но уверяю вас, мой муж - ответственный, настоящий журналист. Он не пишет проплаченных статей. Согласитесь, ведь не только журналисты, но и капитаны бывают разные! Давайте не будем...
- Простите, мадам Лакия, простите, мсье Н., - перебил жену Картас. - Я понимаю, что неправ по отношению к вам, но боль утраты корабля и моей команды для меня до сих пор очень сильна, хотя прошло уже почти два года. Я писал в газеты, подавал опровержения, но ни одна газета не помогла мне, никто ничего не опубликовал. Я обращался и на телевидение, и на радио - с тем же успехом. И я хочу задать вопрос вам, мсье Н.: почему же такое большое количество хороших, честных журналистов не вступилось за человека, оклеветанного вашей, как вы сами сказали, продажной шавкой? И другой вопрос: если для честного журналиста спасти человека, очистить его от клеветы не является первостепенной задачей, то что это за журналист? Можно ли его назвать честным?
- Видите ли, сэр Картас..., - начал было я, но он меня даже не слышал.
- Знаете, мсье Н., а я вам так скажу: я не верю в честных журналистов, потому что среди этой братии есть только две категории: есть продажные журналисты, как ваш этот Бакстер, и есть просто трусы, которые даже денег не берут... за своё молчание и трусливое неучастие. Других, по-моему, нет!
Картас наконец замолчал, и замер, тяжело дыша и стараясь не смотреть на нас с Лакией. Видно было, что пережитое глубоко ранило его и один бог знает, насколько серьёзна для его психики  была эта рана...

 - Я прошу вас успокоится, сэр Картас! - сказал я ему, выждав немного.  - Я вас очень хорошо понимаю, так как, вы, к сожалению, далеко не первая жертва журналистских поклёпов, проплаченных злыми и нечестными людьми...

По тяжёлому вздоху капитана я понял, что он меня слушает и продолжил:
 - Что же касается реакции других журналистов, то уверяю вас, если бы их опровержения имели бы смысл и приносили реальную пользу, поверьте, ими бы пестрели все выпуски всех наших газет. К сожалению, капитан, люди устроены так, что склонны верить плохому гораздо охотнее, чем хорошему, и поэтому последствия журналистских поклёпов если и можно преодолеть, то, увы, только длительным честным и самоотверженным трудом, яркими, полезными достижениями. Любые опровержения таких поклёпов, уверяю вас, лишь добавляют масла в огонь и играют только на руку тем самым продажным журналистам: ведь чем громче шум, тем известнее журналист, поднявший его, - это один из нерушимых законов нашей профессии...

- Профессии... Дерьмо это, а не профессия! - вдруг воскликнул капитан, и понимая, что зашёл слишком далеко, пробормотал «прошу прощения», вскочил из-за стола и стремительно вышел из обеденного зала.
Мы с Лакией вновь молча переглянулись.
- Опять недоразумение? - наконец спросил я её.
- Не знаю, - грустно ответила она. - Не знаю...

В этот миг неизвестно откуда у нашего стола возник мистер Томаш и сладким голоском начал извинительную речь:
- Очень прошу простить меня за этого неисправимого моряка: с некоторых пор он - моя постоянная боль. Он много лет, будучи капитаном одного из лучших кораблей нашего торгового флота, являлся моим постояльцем, приезжал сюда на отдых, жил в лучших номерах, платил щедро, более того, мы, можно сказать, даже были друзьями. Но два года назад, когда произошло всё это...
 - Простите, мистер Томаш, - осторожно, тщательно подбирая слова, обратилась к нему Лакия. -  Мне показалось, может, только показалось..., что капитан...., как бы это сказать помягче... Немного не в себе.
 - Увы, это, похоже так, - вздохнул мистер Томаш. - В последнее время он что-то твердит о грядущей большой беде, о чём-то всех пытается предупредить... Наш доктор говорит, что это может быть мания преследования, она, как сказал он, часто развивается после сильных негативных потрясений. А наш капитан очень сильно изменился, и иногда на него находит... И к доктору, конечно, его не затащить, увы...

Хозяин немного задумался, а потом опять вернул на своё лицо заискивающую улыбку, и продолжил:
- А так - это прекрасный, очень образованный, воспитанный, и душевный человек, вы обязательно в этом убедитесь. Не будьте к нему очень строги! Пожалуйста!
-  Мы постараемся, конечно, мистер Томаш, - ответил я. - Хотя...
- Я буду вам очень признателен за старание и снисхождение к моему старому другу, - поспешил перебить меня хозяин. - Знайте, что ежедневная утренняя чашечка кофе с десертом за мой счёт будет всегда ждать вас здесь. Вам нравится этот столик? Он будет всегда ваш, на всё время пребывания!

Пришлось все мои сомнения, все мои «хотя...» по поводу этого нервного капитана с одобрительного кивка Лакии забрать обратно.
И кто тут уверял, что он не продажный?