Дом Песни. Глава 6. В руках исполина

Существо протянуло навстречу колдуну окровавленную, покрытую волдырями руку. Пальцы его были скрючены, на трех средних отсутствовали ногти. Хрипло застонав, оно попыталось подняться.
Алдрис упал на колени, схватился за протянутую ладонь. Пламя тут же погасло, и путники оказались в непроницаемой темноте.
Существо дышало надрывно и тяжело, и Харун только подивился, как они не услышали этих звуков раньше.
- Алдрис, мальчик мой… - растерянно начал аваале.
- Да не стойте же вы столбом! – заорал маг, сжимая изувеченную конечность существа.
В темноте послышалась возня, надсадный полухриплый кашель.
- Давай же, поднимайся, обопрись на меня. Вот так, обхвати меня за шею.
- Господин Алдрис… - голос был слабым и сухим – как если бы язык, силившийся произнести это, ободрали или обварили.
Колдун, стараясь удержать соскальзывающую с плеча ручищу, обхватил юношу поперек груди и потянул на себя. Тяжелая безвольная туша не двинулась с места, и хаэрти яростно зарычал в очередной тщетной попытке.
- Да помоги же ему, Вейнар! – вскричал Харун так, словно только сейчас до конца осознал произошедшее.
- Я… Я ничего не вижу, мастер, - признался наемник. – Я не стану этого делать.
Голос его нервно подрагивал. Искать нуждающегося в помощи наощупь Вейнар, видно, не отваживался. Он не был готов соприкоснуться с чем-то настолько мерзким и сломанным. В конце концов, его работа – защищать господина Харуна и его имущество. Не меньше, но и не больше.
- Да как ты смеешь, упрямый мальчишка?! – гнев закипал в груди старца, и он сильнее сжал плечо наемника.
- Я сожгу тебя заживо, пацан, если ты сейчас же мне не поможешь, - тон колдуна был ледяным, лишенный и намека на что-то хоть отдаленно человеческое. – Хочешь послужить живым факелом? Так хоть какая-то польза от тебя будет.
Вейнар, похолодел и чуть подался вперед, убирая меч за пояс. Было нечто в черных глазах этого человека – он заметил еще тогда, по пути к пещере. Нечто более древнее, чем кости предков, заворочалось в груди и подсказало: фраза колдуна – не пустая угроза.
Глубоко вдохнув, Вейнар скривился, но присел на корточки.
- Не с этой стороны, недоумок, - зло прошипел колдун. – Бери за ноги. А вам бы, мастер, - в голосе мага не было и намека на прежнее участие, - не помешало раздобыть факел.
Морщась и часто смаргивая, Вейнар зашарил в пустоте над смердящей, едва живой кучей. Не столько брезгливость отталкивала юношу, сколь страх причинить боль случайным неосторожным движением. Нащупав грязные, покрытые липкой субстанцией сапоги, Вейнар с трудом подавил рвотный позыв. В глотке что-то угрожающе захлюпало, обожгло мягкие ткани горячей желчью. Наемник закашлялся.
Справа от колдуна желтым пятном растекся свет факельного пламени, выхватив из темноты осунувшееся лицо старого ученого.
- Поднимай! – приказал колдун, просунув руки под мышки несчастного и сцепив их на груди.
С неистовым усилием оторвали они обмякшее тело от земли.
- Осветите нам путь, мастер, будьте любезны, - стальным голосом велел хаэрти, ничем не выдав тяжести своей ноши.
***
Он падал. Раскачиваясь в чужих руках, в белой пелене, давящей на глаза и затылок, он падал, падал и падал спиной вперед. Тело инстинктивно вздрагивало, не ощущая под собой твердой опоры.
Ужас неизбежного столкновения сдавливал горло пальцами душителя. Ужас от бесконечного падения вынуждал вожделеть удара о землю. Он пытался кричать, но лишь давился ошметками собственного языка.
Смерть уже держала его в своих ладонях, коснулась онемением кончиков пальцев. Смерть уже держала в ладонях мастера Алдриса – вот он, его изогнутую черную фигурку можно увидеть, если повернуть голову.
И Орторн увидел. Исполинскую безликую статую, чьи руки рвали Ранеду, и Торна, и Хульда -  что хлеб разламывали – в густых бесстрастных облаках. Они оба – иноземный колдун и ученик его – были в руках исполина. Один – в правой, другой – в левой. Один готовился принять спиной удар равнодушной тверди. Другой, обласкав губы улыбкой, смотрел сквозь безликое, видел нечто позади бесстрастного каменного изваяния. И глаза его горели восхищенно – вожделея, истекая истомой, триумфов, предвкушением.
Один – страшился неизбежного падения. Другой – стремился упасть.
***
- Как, воимя небес, он выжил? – темнокожий колдун мерил комнату нервными шагами, скрестив руки на груди и спрятав ладони в рукавах просторного одеяния.
Алдрис бросил раздраженный взгляд в сторону ученого, и продолжил осмотр.
- Это, по всей вероятности, реакция на синежелчник, - хаэрти внимательно изучал кровавые волдыри, покрывающие руки пострадавшего от ладоней до предплечий.
- Это, насколько я понимаю, ожоги от пузырянки ворсистой, - он указал на красные язвы на коленях, из который сочилась густая желтоватая жидкость. – А это…
- Голонец мучнистый, - подсказал мастер Харун, мельком взглянув, на исходившие перьями кожи губы и зеленоватые выделения из глаз, что склеивали веки и ресницы засохшей твердой коркой.
Отчего-то ученому неприятно было созерцать плоды детища своего, и колдун то и дело с сомнением поглядывал в сторону старого друга. Харун всю жизнь преподнес к алтарю науки, и сейчас у него была великолепная возможность наблюдать проявления самых разнообразных свойств своих подопечных. Не говоря уже о том, что некто, кто покоился на пышных подушках и пачкал природными жидкостями дорогие простыни мастера, по неким неочевидным причинам выходкой своей уничтожил годы трудов старого аваале.
Что и говорить: юный мажий воспитанник в сей ночной час являл собой зрелище отталкивающее и жалкое. Длинные – ниже плеч – волосы слиплись, сбились в колтун из разнообразных осколков, ошметков и субстанций. Одежду с юноши пришлось срезать, ибо лохмотья заскорузли, прилипли к коже и не годились для дальнейшего использования даже в качестве хозяйственных тряпок. Изрядно отросшая борода нелицеприятной паклей приклеилась к шее, потому и ее пришлось срезать.
От самой пещеры Орторн не приходил в сознание, но, казалось, наставника сие обстоятельство не особенно волновало. Стоило им оказаться на свежем воздухе, лишенном подземного мрака и отвратительного зловония бойни, как хаэрти приобрел вид холодный, рассудительный и надменный. Он доверил свою ношу крепким рукам Сайнара и властно распорядился отрядить под выздоровление воспитанника хозяйскую спальню. Казалось, мнение хозяина дома и его наемников колдуна не волновало вовсе. Кроме того, хаэрти не гнушался брани, угроз и язвительных уничижительных комментариев в адрес «бесполезных дармоедов», кои «пригрелись под боком наивного старца».
К чести сказать, Харун не обижался и не одергивал обнаглевшего гостя – только смотрел на воспитанника горестными, полными боли глазами.
- Я могу смешать мази, нейтрализующие токсины каждого из этих видов грибов по отдельности, но вот в совокупности… - голос старого ученого звучал беспомощно и скорбно – как если бы он загодя уж похоронил пострадавшего. – Мне понадобятся недели расчетов, чтобы выяснить, сколькими видами он в действительности поражен и вывести формулу мази, свойства которой не вызовут побочных эффектов… - Харун обреченно покачал головой. – Но, боюсь, даже самому крепкому организму не выжить при таком количестве очагов поражения… Кроме того, многие ингредиенты были испорчены или уничтожены…
- И я приношу свои глубочайшие извинения за это, - равнодушно прервал его Алдрис, вскрывая нарыв на сгибе локтя. Густая бурая жидкость попала на перчатки – кожа угрожающе зашипела.
Раздраженно фыркнув, хаэрти стянул перчатки и бросил их в кучу, бывшую некогда орторновыми штанами. Казалось, оправдательная отповедь аваале его ни чуточку не волновала.
- Ты слышал, что я только что сказал, мой дражайший Алдрис?
Маг резко развернулся и вцепился взглядом в доброе, оплывшее скорбью - что свечной огарок - лицо старика. Глаза его пылали диким черным огнем, и даже Харун не мог сказать – был то азарт, возбуждение или ярость.
- Вы несли какой-то вздор, - маг ухмыльнулся – криво, хищно, блеснув рядом белых зубов. – Нам повезло, мой дорогой друг, что именно моего нерадивого ученика постигла сия малоприятная участь. Юный Орторн не так прост, как кажется. И сейчас, когда я оценил степень увечий, могу решительно заявить, что он справится и без нашего непосредственного вмешательства. У вас же есть редчайшая возможность наблюдать, как объекты ваших исследований воздействуют на человеческий организм. Советую вам достать писчие принадлежности и документировать наблюдения, ибо в скором времени повреждения сойдут на нет.
Харун поглядел на хаэрти, как на безумца. Он открыл-было рот, но тут же захлопнул его, не находя подходящих слов. Аваале беспомощно всплеснул руками и заметался по комнате, яростно соображая.
Колдун же пригладил взъерошенные волосы скупым жестом, с неудовольствием оглядел собственные обнаженные ладони, устроился в кресле, закинул ногу на ногу и задумчиво закурил.
- Ты намерен сидеть и бездействовать? Наблюдать, как несчастный мальчик умирает?! Там, в пещере, ты не выглядел столь равнодушным, мой бессердечный друг, - разразился Харун укоризненной тирадой. – Ты, должно быть, повредился умом от горя? Что ж, я понимаю, сознание наше переживает несчастья самыми непредсказуемыми способами, но я не могу смотреть на то, как ты сидишь, сложа руки!..
- Так не смотрите, - глухо отозвался Алдрис. Казалось, он был заворожен отвратительным актом угасания, развернувшимся на изысканном ложе. – Оставьте сие происшествие моей совести, если не можете поверить мне на слово.
- Как только несчастный мальчик испустит дух – убирайся из моего дома. И никогда больше не показывайся на пороге, - Харун посмотрел на хаэрти с отвращением и стремительно покинул покои, громко хлопнув дверью.
Колдун лишь мрачно ухмыльнулся, и выпустил в потолок струйку ароматного дыма.
***
Это началось под утро.
Скрюченные пальцы, частично лишенные ногтей, зашелестели простынями. Ткань затрещала, тело выгнулось, затылок заскреб по пышной перьевой подушке. Ноги засучили в судорогах, стоны лопались на губах новорожденной пленки кожи.
Если бы Алдрис не размочил корки на глазах – они непременно бы разорвали веки, лишили ресниц. Дикий взгляд заметался, зашарил по пологу.
Хаэрти склонился над воспитанником так, чтобы тот смог разглядеть наставника своего и мучителя. Алдрис хмурился, но губы растянулись в торжествующей улыбке.
- Давай… - прошептал он, заворожено наблюдая, как новорожденные ткани сплетаются над сырым мясом.
Волдыри на руках лопались с тошнотворными щелчками, бурая субстанция стекала на дорогие простыни, проедая в ткани смердящие дыры.
Взрезав духоту комнаты натянутыми сухожилиями, Орторн выгнулся в пояснице и заорал.
Алдрис высоко расхохотался, едва не захлебнувшись от восторга.
Ногтевые пластины, медленно и мучительно бередя обнаженные ткани, вытягивались, скрывая телами своими рваные увечья на пальцах.
В агонии лихорадки желтый гной закипал и испарялся, клубился едким зловонным паром над поверхностью кожи.
Стоило губам юноши раскрыться – маг сунул ему в рот первое, что попалось под руку. Орторн вцепился зубами в небольшую записную книжку, и кожаная обложка ее тут же заскрипела. Теперь - он не кричал. Он мычал, стонал и метался, захлебываясь застрявшим в горле нечеловеческим рыком. Волосы взмокли, прильнули грязными смердящими плетьми к вискам и щекам, обвились вокруг шеи удушающими путами.
Юноша размахивал руками так, что колдун едва успевал уворачиваться. Он даже не пытался сдержать болевые конвульсии подопечного, мысленно посетовав, что едкие волдыри не позволили привязать его конечности к спинке кровати.
Ах, как бы ему хотелось увидеть, что творилось там – под кожей!.. Он почти чувствовал, как бешено пульсирует, вскипает в жилах кровь, уничтожая инородную заразу. Как бугрятся и перекатываются тонкие волокна раскаленного лихорадкой мяса. Торжество жизни, акт возмездия, господство одного божественного творения над другими.
Воспитанник его в это мгновение имел вид абсурдный в своей агонии. Янтарные глаза безостановочно вращались, волосы налипли так, что проблескивали лишь небольшие фрагменты лица. Зажатая зубами книжонка раскачивалась из стороны в стороны с такой скоростью, будто ее трепал разыгравшийся пес.
- Ты почти победил, - восторженно прошептал колдун, сверкая черными глазами.
Он был безнадежно очарован яростным актом возмездия. И чувства его были столь сильны, словно бы он впервые видел подобное.
***
- Мастер Алдрис, - он скомкано, минуя боль, улыбнулся. Губы, покрытые тонкой свежей кожей, упруго натянулись, угрожая лопнуть, - вы соврали.
Лицо его было бледным, покрытым испариной горячки. Грудь порывисто вздымалась, скрадывая затихающую лихорадку. Чуть помутневшие карие глаза преданно смотрели сквозь налипшую в беспорядке челку; в уголках их затаилась грустная понимающая улыбка.
- Я видел его, - облизнув саднящие губы. – Я видел его…
Обожженная ладонь мастера крепко сжимала запястье юноши. Свободной рукой хаэрти убрал челку с его горячего лба.
- Я видел то, что забрало Ранеду и Хульда.
Маг чуть сощурился и наклонил голову, внимательно изучая круглое крестьянское лицо.
- Я соврал, - согласился он. – Ты даже не можешь представить, насколько далеко простираются длани его… Кто бы еще смог мне помочь? Из тех, кому бы я поверил, - колдун шептал горячо, взволнованно, взгляд его так и прыгал по лицу воспитанника.
То был взгляд безумного, отчаявшегося человека, с ужасом и восторгом предвкушающего собственную погибель. Каменные пальцы все это время сжимались вокруг каждого из них, готовые в любую секунду сомкнуться в кулак. Карающая смертоносная длань была им погребальным ложем с того самого момента, как хаэрти принял условия сделки.
И сущность, баюкающая их в небесных каменных усыпальницах, наслаждалась вознесением их и падением – отделенных друг от друга кратким мигом, яркой мимолетной вспышкой минувшего мгновения.
- Если ты действительно взглянул в лицо Безликому, то должен понимать: я бы не нашел подходящих слов, чтобы его описать, - колдун подозрительно прищурился.
- Вы погубите нас, - сказал на это глупый воспитанник. – Себя – уже погубили. Ни огонь, ни воскресшие мертвецы не смогут противостоять воли его.
- Я что-нибудь придумаю, - ответил ему хаэрти хищной улыбкой.
Дверь скрипнула петлями, в проеме мазнула бледным пятном сребровласая голова аваале.
- Мне послышались голоса, и… - Харун рывком распахнул дверь и изумленно уставился на мага и его воспитанника. – Но… как?! – выдохнул он, вцепившись в дверной косяк.
Хаэрти, бросив надменный взгляд из-под вздернутой брови, демонстративно отвернулся. Орторн лишь вопросительно поглядел на своего господина.
- Сей благопристойный муж успел уже несколько раз похоронить тебя, - сообщил он юноше будничным тоном. – Признаться, если бы ты разнес мою лабораторию подобным образом, то я бы с похоронами не медлил.
- Лабораторию, господин?.. – краска стремительно покидала начавшие-было розоветь щеки.
- Своей безобразной выходкой ты уничтожил годы работы мастера Харуна, - колдун старался говорить сурово и строго, но из-за слов так и выглядывали смешливые искорки.
Орторн виновато засопел и спрятал взгляд под слипшейся челкой.
- Но это вовсе не было похоже на лабораторию, господин, уж мне-то известно, как она выглядит, я бы и пальцем ничего не тронул, я знаю, что это неприемлемо, - затараторил юноша, не поднимая головы. – Но там была только темнота и… грибы. Множество, огромное множество смердящих, отвратительных грибов! Один из них попытался меня схватить, когда я выбирался из того жуткого оврага. О, если бы я не свалился прямиком им в лапы, я бы держался от них как можно дальше, будьте уверены!..
- Свалился? – брови колдуна поползли к переносице, он прищурился и навис над воспитанником. - Пытался схватить тебя? Гриб? Что за вздор ты несешь? Я понимаю, ты, должно быть, еще не вполне пришел в себя…
- Это не вздор, мой дорогой Алдрис, - вступился за юношу аваале.
- А вас вообще никто не спрашивал, - мрачно перебил его колдун.
- Прости мне мои слова, любезный друг. Я понимаю, ты расстроен… - Харун потянулся-было навстречу магу, но тот демонстративно отступил на шаг. – Да что же это такое? – ученый в отчаянии всплеснул руками. В голосе его звучало раскаяние. – Я испугался, ясно тебе? Я испугался за юного Орторна, за тебя, за твою душу… я всерьез поверил, что ты просто позволишь бедному мальчику умереть.
«Это-то меня и беспокоит», - мог бы честно ответить черный колдун, но выплюнул лишь надменное: «Нет никакой души. Есть только жизнь и смерть, и тишина, что между ними».
Орторн улыбнулся. Отчего-то господин его вынуждал оправдываться большинство из тех, кто ему встречался или был с ним знаком. Вот и старого доброго старика не миновала сия участь. Хотя, по всем законам логики и вежливости, оправдываться и объясняться в этой комнате должен был лишь печально известный мажий воспитанник.
- Простите меня, господин Харун, - пристыжено просипел детина. – Все это – моя вина. И за ваши грибы… простите, мне правда очень жаль.
К слову, извиняться за беспардонность и грубость колдуна перед знакомцами или гостями – тоже было негласной обязанностью юного подопечного. Ибо сам мастер тайных знаний до подобного снисхождения доходил чрезвычайно редко. Можно сказать – в исключительных случаях. По всем признакам сей случай таковым, по его мнению, не являлся.
- Ах, право! Вам совершенно не о чем беспокоится, мой юный друг! Ведь это именно вы пострадали от детища рук моих, о чем я бесконечно сожалею, - Харун заломил ладони от волнения, на что хаэрти лишь закатил глаза. – Но как же я рад, что все обошлось! Как вы себя чувствуете? Вы, наверное, очень голодны, так? Я немедленно распоряжусь с Сайнаром, чтобы он подал плотный завтрак и натаскал в купель горячей воды. Но только если вы чувствуете, что можете подняться! А нет, так Сайнар принесет вам в постель завтрак, принадлежности для омовений и свежее белье. Я же очень надеюсь, что вы поведаете мне историю о вашем прискорбном злоключении, чтобы впредь мы не допускали подобного!.. Какое же счастье, что с вами все в порядке, мой юный друг! Алдрис, дорогой, ты непременно должен мне рассказать в подробностях о том, как такое чудо вообще возможно! Чем ты потчевал в детстве эдакого здоровяка?
Орторн громко сглотнул слюну и уставился на своего господина – вопросительно и беспомощно.  Колдун лишь неодобрительно фыркнул.
- Завтрак, - буркнул маг. – Ты помоешься, поешь, соберешь свои пожитки, и мы отправимся в Сорхейм, - велел он Орторну, игнорируя, казалось, вопросы, возгласы и последовавшие за этой фразой возражения старого ученого.
Орторн утвердительно кивнул. Весь взгляд его был захвачен взъерошенной, ощетинившейся мажьей фигурой.
***
Отмывшись и срезав остатки бороды, Орторн почувствовал себя посвежевшим и выздоровевшим. Светлые волосы его, высеребренные на висках, отливали медью и опускались уже ниже лопаток – к явному неудовольствию их обладателя. Однако, мастер Алдрис ясно дал понять, что не желает задерживаться дольше необходимого, и юноше пришлось отложить стрижку до более подходящего момента. Сколько он себя помнил, грива его росла истово и неукротимо, и для того, чтобы поддерживать желаемую длину волос, ему приходилось стричься раз в три дня. За годы он настолько уж поднаторел в сим занятии, что даже помощь мастера ему более не требовалась. Господин Алдрис и так натерпелся этих стрижек со времен орторнова детства.
В голове его было легко и звонко, но звенело не тем удушливым звоном – словно после удара затылком о камень - но тем безоблачным, невесомым, переливчатым, что появлялся после увлекательной охоты, изнурительной работы в поле или прочитанной запоем книги.
Сайнар дал ему льняные штаны и рубашку из своего гардероба. Хоть штаны и были ему коротковаты, а рубашка – узковата в плечах, Орторн с благодарностью принял дар и облачился в чистую, тонко пахнущую иноземными благовониями одежду.
Уловив запах свежих булочек, он с предвкушением последовал за ним, замешкавшись, однако у двери в столовую. Из-за приоткрытой двери слышались голоса Харуна и господина Алдриса, и тон последнего способен был вызвать несварение даже от свежайшей румяной выпечки.
- Вы предали мое доверие, уважаемый, и посрамили все приличия и законы гостеприимства, а также перечеркнули долгие годы нашей дружбы. Этот «несчастный мальчик», - колдун бессовестно и грубо передразнил участливый тон старика, - прожил подле меня пятнадцать лет, если вдруг память вам изменила. Меня вы знаете преступно, непозволительно дольше и, тем не менее, позволили себе усомниться в помыслах моих и намерениях, - в голосе колдуна мерцала горечь: призрачно, едва уловимо, но юноша отчетливо слышал эти срывающиеся с края бездны нотки.
В груди противно кольнуло: ему было искреннее жаль господина своего и учителя.
- Долго ты собираешься там стоять, Орторн Неотразимый? - Алдрис сидел спиной к двери, но безошибочно определил личность проходимца. Казалось, маг обладал особым талантом – заставать своего нерадивого ученика врасплох. – Твои обожаемые булочки остынут, - добавил он уже более сговорчиво.
Орторн сконфуженно протиснулся в дверь, одернув коротковатую, задравшуюся на животе рубашку. Он устроился за столом подле мастера Харуна – так, чтобы оказаться напротив колдуна. Их разделял уставленный подносами и тарелками стол, за который хаэрти не соблаговолил усесться, дабы разделить примирительную трапезу.
Он сидел в кресле в отдалении, пыхтел трубкой и сверлил неодобрительным взглядом то незадачливого крестьянского сына, то предавшего его доверие друга. Веки очертились черным, костлявое лицо ощерилось угрюмостью заострившихся от недосыпа черт. В сравнении с посвежевшим и пышущим здоровьем Орторном, казалось, именно хаэрти провел ночь в зловонном овраге в обществе кровожадных смертоносных грибов. Он не прятал изувеченных ладоней – казалось, физические шрамы интересовали его сейчас невыразимо меньше, чем рубцы душевные. Он сам был им в это мгновение – опаленным кривым рубцом, изъяном на лике благодатного, исходящего ароматом очага и свежей выпечки осеннего утра.
Он скривился и отвернулся, когда в гостиной появилась широченная торжествующая улыбка Сайнара, а после показался и темнокожий ее обладатель. Наемник принялся кудахтать и суетится, словно дородная мамаша шестерых выкормышей, а не смертоносный элитный мечник.
Уплетая булочки с ошеломительной скоростью, Орторн принялся увлеченно рассказывать о настигших его приключениях. Сайнар слушал зачарованно, сверкая белками глаз, да хлопал детину по спине так, словно бы намеревался вытрясти обратно всю проглоченную выпечку. Старый ученый слушал заинтересованно, охая и вздыхая на особенно трагичных моментах, сокрушенно качая головой. Взгляд его, при этом, был не вполне сосредоточен: старик время от времени поглядывал через плечо на своего названного друга, и глаза его, приобретшие едва не малиновый оттенок, исходили печалью и сожалением.
Алдрис же взирал черным, немигающим взглядом поверх кростат, пирогов и ватрушек, сквозь чужие голоса и порывистые жесты, всей сущностью своей отторгая душевные муки сребровласого старца.
- Ну хватит, - нарушил он молчание, когда не силах был более наблюдать сие абсурдное представление. – Заканчивай с едой и собирайся.
Орторн яростно закивал своему господину, попутно запихивая в рот кусок пирога, размером с ладонь.
- Сайнар, будь добр, принеси юному Орторну теплые штаны и куртку. И подготовь лошадей, проводишь наших гостей до города, - засуетился старец. Судя по его нервным движениям, сердце у того было не на месте. – Алдрис, друг мой, пока сии могучие мужи снаряжаются в дорогу, не расскажешь ли ты мне подробности столь удивительного исцеления? Ты знаешь рецепт некоего чудодейственного снадобья? Или же дело в…
- Не расскажу, - отрезал колдун. – По крайней мере, не в этот раз. Когда – и если – мы встретимся вновь, задайте мне ваши вопросы снова.
Видно было, как старик дернулся, словно от пощечины. Но - после мгновения слабости - ему удалось совладать с собой: он поднялся со стула, статно выпрямившись, и чуть склонил голову в чинном поклоне.
***
- Мне жаль, что мы расстаемся на подобной ноте, - мастер Харун вышел во двор, облаченный в слои мантий и одеяний – пурпурных, изумрудных, коралловых.
Сайнар уже вывел лошадей, и заканчивал с последними приготовлениями.
Алдрис стоял вполоборота и чуть развернулся навстречу старцу, заслышав его голос.
- Я передам с Сайнаром плату за еду, лошадей и доставленные неудобства. А пока, - он вынул из-за пазухи небольшой холщовый мешочек, - вот, возьмите. Надеюсь, это хотя бы отчасти покроет затраты на возмещение ущерба и новые образцы.
- Алдрис, друг мой, я ведь совсем не об этом… - но колдун уже нетерпеливо хмурился, и едва не тыкал мешочком в грудь старика.
Прощание – скорбная лебединая песнь. Хаэрти слышал ее напев в сморщенных летами ладонях Харуна, в крохотных каплях мороси, заплутавших в его щетине. Легким призрачным голосом рассказывала она о вечерах в окружении книг и огарков свечей, дымилась горечью над глиняными чашками, хлопала – глухо и потусторонне – цветастыми гобеленами на ветру. То было истинное прощание с домом – неповторимое в своей обреченности. Песнь, что неумолимо и безостановочно истекала из Аршаяна. Старый закон, повинуясь которому день сменял ночь на протяжении тысяч лет, а Солнце неутомимо поднималось над горизонтом, знаменуя зарю новой эпохи.
- Ты замечательно воспитал его. Взрастил огромное щедрое сердце, - Харун улыбался, и голос его проваливался, словно колеса дряхлой телеги в размытые ливнем ухабы. – Я горжусь тобой. Надеюсь, ты простишь меня прежде, чем я умру.
- Мне не за что прощать вас, мастер, - хаэрти поднял бездонные черные глаза на несчастного друга. – Засомневавшись в моей душе – вы не ошиблись. Просто мне пока – все еще – больно это признавать.
Подавшись навстречу, Харун порывисто обнял низкорослого мага. В сравнении с аваале колдун был настолько маленьким, что ученый смог умостить подбородок на взъерошенной макушке воспитанника. На кончиках пальцев прохладно кольнуло и, вздрогнув плечами, Алдрис обнял в ответ доброго друга.
Мантии благоухали иноземными травами, дымом и шахназдом. Пахли утраченными, увядшими годами. «Старыми добрыми» временами. Ветрами и лунами, что некогда были свободны.