Служение Отечеству Продолжение 6

      6. Как меня повысили в должности.


      Служба шла. Я, в основном, вовремя получал очередные воинские звания, и был в звании капитана. Нашлось взаимопонимание с Трофимовым. Матёшка ушел на повышенье. Командиром полка стал подполковник Скрипко Виталий Григорьевич. В отличие от грубого и волевого Матёшки Скрипко был «демократом», но человеком не решительным и не смелым. Казалось, проблемы жизни войск не волновали его. На полковых разводах он не ругал и не наказывал, а был увлечен внешней атрибутикой строя и больше «хлопотал» о том, как выглядит «его войско». Он любил повторять перед строем одно и то же: - «Выше голову и подбородок! Чтоб было видно Родину! Родину чтоб было видно!!!». А когда к нему обращались с просьбой решить или утвердить какой-либо важный по жизни вопрос, он, раскинув в выразительном жесте руки и неопределенно вращая по-детски чистыми глазами, тянул: «Э-э-э… Ну, разберитесь Вы там…». И я не помню, чтобы он хоть однажды сказал свое веское командирское слово.
   

      Наш полк был «придворным». В этом же военном городке, но в другой казарме размещался штаб в прошлом 26-й Мукденской Дивизии, а теперь 39-го Корпуса ПВО, в состав которого входили и мы. Это соседство нам прибавляло немало хлопот и дополнительных нагрузок.
      Так, в конце зимнего периода обучения Корпус, и в том числе нас, проверяла большая комиссия Главного штаба Войск ПВО страны. Было много полковников и генералов. Проверки растягивались, как правило, на неделю. Я уже упоминал о том, что существовала традиция все комиссии обеспечивать за счет проверяемых, и не только хорошим питанием, но и хорошими напитками. Я обеспечивал непосредственно свою полковую часть комиссии, а остальных обслуживала военторговская столовая «в долг». На все войска ПВО страны было известно, что в 97 Радиотехническом Полку был лучший «греческий зал», а в этом зале всегда был лучший стол, который накрывался от лучших сигарет на краю стола до фаршированых жареных поросят в его центре. Между этим стояли не только водки, вина и коньяки, но и парное молоко, а так же дары природы: - грибы, ягоды, мёд, орехи. Все эти яства обеспечивались за счет прикухоного хозяйства, по виду №1, право распоряжаться которым было только у командира полка.

      Через пару дней, после отъезда всех проверяющих, мне позвонил Заместитель командира корпуса по тылу полковник Журба Виктор Григорьевич. Корпус ПВО не был снабженческой единицей, и у Журбы «не было в руках» материальных средств. Он в дружеской демократичной форме произнес: - «Вить! Помогай!  Пили, ели, веселились, посчитали – прослезились! У меня корни волос на голове трещат!». Это было уже не впервой, и я сдержанно спросил, что нужно. Нужны были деньги погасить долг перед военторговской столовой - сколько смогу. Я ответил, что денег у меня нет, а, если продуктами, то нужно через командира полка, чтобы он приказал. Журба со вздохом положил трубку. Прикухонное хозяйство у нас было крепким, и подобная «помощь» никак не отражалась на желудке солдата. Через некоторое время раздался телефонный звонок, и уже Скрипко демократично, но официально спросил:
- «Товарищ, Нежин? - Э-э-э…  Звонил Ваш начальник полковник Журба. Помощи просит…»
- Я ответил, что в курсе, что можем помочь, если будет Ваше решение.
 – «Э-э-э…  Ну, разберитесь Вы там…».

      Я знал, что, если проблема возникла, и начался разговор, то от меня уже не отстанут, а Скрипко ничего не решит, и Трофимов, не кстати, был в отпуску. Я спросил командира полка разрешения зайти к нему, имея целью принудить его принять то или иное решение. После многих реверансов наподобие: - «Надо бы как-то помочь. А, что мы можем? Вы подумайте, посмотрите» - он так и не отважился отдать приказанье. Речь шла о тысяче рублей – деньгах в то время заметных, это выражалось пятьюстами килограммами мяса. Я сказал, что в пределах двухсот килограмм, нам не будет накладно, и ждал хотя бы устного приказанья.
 
      Вспоминая все это, мне интересно сравнивать, какие мы все в большинстве своем разные люди! И не только Матёшка, Скрипко, Казаченко, Трофимов, Нежин. Проблемы нам ставит жизнь, и часто проблемы рождаем мы сами, но как по-разному, решая их, мы в той или иной ситуации поступаем.
      После однозначного: - «Прикажете - исполню, не прикажете – нет», Скрипко все-таки выдохнул: «Ну, хорошо!» и утвердительно махнул рукой. Я позвонил Журбе и сказал, что готов помочь двумястами килограммами мяса. Он прислал нач.прода корпуса майора Саскина, выходца из нашего полка и бывшего моего сослуживца, с ним мы решили, когда и как получит он мясо, а, что он будет с ним делать дальше, это не моя забота. По службе мы были знакомы давно и обращались запросто: - Саша, Витя. Я выдал ему «документ» на получение, дал команду начальнику склада и выбросил этот вопрос из головы.

      Примерно через неделю, возвращаясь с довольствующих складов, я поднимался в свой кабинет по широкому лестничному маршу. Наверху меня ожидал прапорщик Горохов – инструктор корпуса по комсомолу и пара крепких солдат. Поднимаясь, я уже собирался поздороваться с ними, но услышал официальное:
- «Товарищ капитан! Пройдемте с нами на склад, командир корпуса приказал все проверить».
Я попробовал, было, перевести разговор в шутливую плоскость, сказав что-то наподобие: - «Щё ж Ви, дяько, п..здіте!? Це ж не трактор, це ж ДТ! Что вы собираетесь проверить?». Но Горохов не был расположен к юмору, преградил мне дорогу, давая понять, что готов применить и силу.
- « Ни чего себе!!!» - подумал я, а его урезонил: - «Но, но-о! Прапорщик! Не забывайтесь!» - и прошел в кабинет Трофимова - он первый день, как прибыл из отпуска. Я спросил Анатолия Васильевича, в курсе ли он дела и что произошло? Но тот испуганно замахал руками, сказал, что был в отпуску, и чтоб я не вмешивал его ни в какие дела.
 
      Для того, чтобы правильно действовать, нужно знать ситуацию, а она была пока что не ясной, хотя я и догадался, с чем это связано. Оставалось идти к командиру полка.
 
      Скрипко был явно расстроенным, и на вопрос, что за приказ командира корпуса, ответил, что ничего не знает, и чтоб я разбирался сам. Интересная получалась картина! Картина Репина, как говорят. Выходило, что я остаюсь крайним, и один-на-один с проблемой! Я еще не знал, что делать, но резвая мысль уже стучала: «Надо наступать! Надо идти туда, откуда исходит проблема – оборона смерти подобна! Станешь оправдываться – забьют!» По воинскому Уставу и этикету обращаться к вышестоящему начальнику можно только с разрешения непосредственного начальника. Я спросил у Скрипко разрешения обратиться к командиру корпуса и услышал раздраженное: «Идите, куда хотите. Обращайтесь к кому угодно!»

      А получилось так: - Саша Саскин, получив в субботу на нашем складе мясо, завез его с целью реализации здесь же в военном городке в офицерскую военторговскую столовую, где у него были какие-то «шашни» с Заведующей производством, а та не ладила с Заведующей столовой. Поскольку суббота в столовой была не рабочей, он оставил мясо в холодном помещении на ответственность сторожа. В понедельник Заведующая столовой пришла на работу первой, обнаружила мясо, со слов сторожа все поняла и доложила командиру корпуса. И все закрутилось. И нужно было выходить из этого положения.

      Я взял свой еженедельник - рабочую записную книжку. Это был не сборник крючков или компроматов. В этом смысле значительная часть моей работы была компроматом. Это была рабочая тетрадь, в которую я записывал, чтобы не забыть, поручения, приказания, где, когда, и на сколько человек нужно было организовать «мероприятие», сколько требовалось для этого средств и продуктов и так далее, вплоть до салфеток. С этой книжкой я и пошел к командиру корпуса. Горохову я сказал, что проверять ничего не будем, что я знаю всё, что делается на складе, и сам доложу командиру корпуса.

      По жизни я всегда считал себя человеком недостаточно решительным, сомневающимся, скромным. Но, когда я попадал в щекотливую ситуацию, когда под вопросом оказывалась моя совесть и честь, я «закусывал удила», во мне просыпался «кабан», для сознанья не оставалось преград, я готов был идти хоть к черту на рога.

      Исполнял обязанности командира корпуса полковник Грабовой. Представившись ему, как положено, мне показалось, что он уже ждал меня .
– «А-а-а! Начпрод 97 Полка! Садитесь. Берите бумагу. Пишите».
Я стоял.
– «Садитесь и пишите!!!» - повысив голос, сказал Грабовой.
– «Товарищ полковник! Писать не буду. Разрешите объяснить в устной форме…»
-  «Как не буду?!! Я Вам приказываю, капитан!!!». 
Я пояснил ему, что напишу всё только в том случае, если команда, которую я получил устно от его заместителя по тылу и командира полка, тоже будет оформлена письменно. Грабовой возмущенно заволновался, заходил по кабинету и закурил. Я почувствовал, что одно очко заработал.
– «Где документы на выдачу?» - остановился Грабовой.
– «Товарищ полковник! Если бы были документы – не было бы этого разговора». (документы были, но неофициальные) Грабовой опять заходил, борясь с возмущеньем.
– «Как так можно!? Это же преступленье! Вы, тыловики – бездельники, и пропойцы! Вы шляетесь по кабакам, играете в карты...».
 – «Товарищ полковник! Прошу Вас! Ко мне это не относится, никто не может упрекнуть меня в этом!» - урезонивал я.
– «…проигрываете кучу денег!» - не слушал он.
– «Двести  килограммов мяса! Без документов! Это ж, какие масштабы!!!».

      Я выслушивал упреки, и, возмущаясь тоже, чувствовал, что не смогу сдержаться. Воспользовавшись паузой, я открыл записную книжку, ткнув пальцем в страницу:
- «Товарищ полковник! Посмотрите сюда, вот это чьи масштабы?! – мои? А, вот это! Вот это! Вот это! Вам прочитать!?».
И начал читать…  Вряд ли Грабовой не знал о таких фактах, он, скорее, об этом в жизни не думал. Мои аргументы охладили возмущенный его монолог. Он сел за стол, выдерживая паузу, помолчал немного, потом сказал:
- «Вы свободны, идите!».
- «Есть!» - я козырнул, повернулся и вышел.

      Больше ко мне вопросов по этому поводу не было. А Саскина Сашу долго склоняли «по всем швам», потому что уже решенную финансово хозяйственную проблему он необдуманным действием мгновенно превратил в проблему правовую и нравственно этическую. И, хотя в его действиях не было личной корысти, его понизили в должности и «сослали» на периферию.

      Этот случай стал отправным моментом в моем повышении по службе. На место Саскина нужен был офицер, и, поскольку он был снят с должности, её предложили мне. Но, понимая, что Саскин, глядя со своей «колокольни», мог обидеться на меня, и в глазах других мое согласие могло выглядеть неприличным – я колебался. Рассудок говорил, что я ничем не усугубил его вину, что наоборот он поставил меня «под удар», и я защищался, а совесть какого-то черта грызла меня. Однако, за одиннадцать лет мне так осточертела эта  теневая, «житейская» сторона моей службы, а реальной надежды сменить её не было ни какой, что я согласился.