Типы личностей мужчин. Ребенок

    Стоит встретиться с его глазами — и сразу понимаешь: перед тобой мальчишка, которому случайно досталось тело сорокалетнего, пятидесятилетнего или даже семидесятилетнего мужчины. Он не вырос. Не в смысле инфантильности или безответственности, хотя со стороны часто кажется именно так. Он — эволюционировал в другую сторону. Пока другие взрослели, обременяясь правилами, обязанностями и грузом решений, как ракушки обрастают корпус корабля, он сумел сохранить в себе яхту — легкую, быструю, готовую ловить любой попутный ветер.
    Его стихия — игра. Но не как развлечение, а как основной способ взаимодействия с миром. Для него весь мир — гигантский, сложный, иногда пугающий, но бесконечно интересный конструктор. Он не читает инструкций. Он творит. Он соединяет детали так, как подсказывает ему его внутренняя, ни на что не похожая логика. Иногда его творения гениальны и опережают время. Чаще — они нелепы и непрактичны. Но ему важен процесс, а не результат. Результат — это смерть игры, это конец.
    Он уходит от долга не потому, что боится его. А потому, что долг пахнет скукой. Он пахнет инструкцией, которую все же придется прочитать. Долг — это необходимость быть серьезным, а быть серьезным для него — все равно что надеть неудобный, тесный костюм на свое настоящее «я». Он изворачивается, увиливает, находит тысячу всяческих отговорок, лишь бы не надевать этот костюм. Он подобен воде — найдите способ заключить его в сосуд обязанностей, и он найдет малейшую трещину, чтобы просочиться наружу каплей беззаботности.
    Его главный дар и его главное проклятие — умение удивляться. Он видит мир свежим взглядом каждый день. Для него иней на стекле — это не признак того, что пора утеплять окна, а целая вселенная кристаллов, которую нужно изучать. Пролитый кофе — не пятно, а клякса, в которой можно угадать дракона или лицо старого друга. Он задает вопросы «почему?» и «а что, если?» с частотой и непосредственностью пятилетнего ребенка, приводя в бешенство прагматиков и вызывая смутную тоску у тех, кто давно забыл, как это — спрашивать.
    С ним легко и невыносимо сложно одновременно. Легко — потому что он снимает напряжение. Его непосредственность заразительна. Он может заставить смеяться на серьезном совещании, предложить по дороге домой залезть в лужу, купить мороженое в два часа ночи. Он — глоток свежего воздуха в спертой атмосфере взрослой жизни.
    Невыносимо — потому что на него нельзя положиться в быту. Он забудет оплатить счет, купить хлеб, придет на важную встречу в разноцветных носках. Его финансовые планы — это фантасмагория. Он может спустить последние деньги на ненужную, но невероятно крутую вещь — на летающий глобус или на коллекцию редких комиксов. Он живет по принципу «сначала настроение, потом — необходимость».
    В любви он обречен на вечный поиск Матери-Партнерши. Он ищет не столько жену, сколько понимающую и снисходительную няню, которая будет восхищаться его спонтанностью, убирать за ним творческий беспорядок и вытаскивать его из тех ям, в которые он постоянно попадает, следуя за своей идеей. Он дарит не бриллианты, а подобранные на море камешки, в которые он вложил целую историю. Он не помнит о годовщинах, но может разбудить среди ночи, чтобы показать падающую звезду.
    Его женщина либо сходит с ума от бессилия, либо принимает правила его игры. Принять — значит понять, что он не станет «нормальным». Что его нельзя перевоспитать. Что его нужно любить как стихийное явление — радугу, метель, солнечное затмение. Им нельзя управлять, им можно только любоваться и подстраиваться.
    Глубже всего его суть раскрывается в моменты настоящего, не игрового кризиса. Когда случается беда — серьезная болезнь, потеря, горе — с него словно срывает маску. В его глазах исчезает озорной огонек, и проступает чистое, незамутненное, детское горе или детская же отвага. В эти минуты он способен на абсолютную, лишенную всякой игры искренность. Он не знает, как быть «как принято», и поэтому его реакция — самая прямая, самая человечная. Он может расплакаться, как мальчик, или проявить невероятную, простую и ясную храбрость, потому что не успел научиться страху.
    Мир делится на тех, кто его осуждает («вечный ребенок», «безответственный»), и тех, кто им тайно восхищается. Вторые видят в нем то, что они сами утратили на тяжелом пути взросления: легкость, спонтанность, умение радоваться мелочам. Он — живое напоминание о том, что можно иначе. Что можно не только нести свой крест, но и время от времени ставить его на землю и танцевать вокруг него.
    Он не вырастет. Никогда. И в этом его слабость и его вечная, неувядающая сила. Он — соль жизни, ее специя. Без него мир стал бы слишком правильным, слишком предсказуемым, слишком серым. Он — тот самый дурачок при короле, который единственный имеет право говорить правду, потому что говорит ее не в лоб, а через игру, через метафоры, через клоунаду.
    В конце своей жизни он будет удивляться тому, как причудливо играет свет на стене больничной палаты, и сочинять в голове историю об этом. Его последней мыслью будет не сожаление, а любопытство: «Интересно, а что там дальше?».