3. Непризнанный поэт

Ноябрь – месяц почти во всех отношениях скверный. Холодно, дождь, слякоть. Иногда выглянет солнышко, чтобы потом спрятаться за свинцовыми серыми тучами. Рябина прогорела, жёлтые листья перекрашиваются охрой перед тем как сгнить. Березы и те чернеют, расставив влажными руками свои ветки и глядя на окружающих темными глазами, образованными на стволах.
Вечером Родион вышел в магазин, чтобы купить продуктов и бутылку сливовицы. В серые мрачные осенние дни и вечера ничего так не утешает, как рюмка горячительного напитка. Ноги ныли, суставы щемило, что указывало на приближение холодов и смену погоды к ещё более скверному состоянию.
К своим 36 годам Родион не успел обзавестись ни нормальной работой, ни семьёй, ни положением в обществе. При этом он вел двойную жизнь: для одних был скромным и пунктуальным переводчиком с английского языка, зарабатывающим себе на жизнь устным и письменным переводами, для других же – поэтом, непризнанным гением, эпатажной творческой личностью.
Утром Родион проснулся, пытаясь вспомнить предыдущий день. Самый скверный день этой осени. Подруга Зина его бросила, заявив, что ушла к некоему режиссеру Якину. Нет, не к Якину, а к Зубровскому – толстому усатому похабнику, у которого шея переходит в лицо, лишая подбородка. И он вовсе не режиссер, а писатель. У него много поклонников, но Дрощенко не мог терпеть ни самого этого усатого жиртреста, ни его банальную писанину с очень примитивными приемами.
Родион, хоть и непризнанный гений, но все же 6 лет обучения на Филологическом факультете сформировали из него неплохого знатока мировой литературы. Конечно, он не мнил себя Наумом Берковским, а свой талант не расценивал наравне с Борисом Пастернаком, но все же, Дрощенко не уступал по эрудиции и знаниям некоторым университетским преподавателям.
По дороге в магазин Родион решил заскочить в бакалейную лавку к местному арабу. У него всегда можно приобрести вкусные маринованные оливки и белый плетёный сыр. Араб всегда встречает посетителей с улыбкой. Он тоже усатый, как и Зубровский, но не такой толстый, хотя и в теле. «Что за мода на усы?» - подумал Дрощенко, обнаружив продавца, как всегда улыбающимся, вопреки тому, что у него на родине идёт война.
Выйдя из лавки, непризнанный поэт, рассуждал, что война приходит в этот мир, когда в головах происходит смута. Ведь война, охватившая до этого Ближний Восток, языками пламени перешла и в Малороссию, после того, как власть в Киеве узурпировали бандеровские нацисты. Родион ездил пару раз со своим знакомым в прифронтовую зону, привозил гуманитарную помощь, книги из своей коллекции. Сам выступал перед бойцами со своими стихами на любительских вечерах.
Несмотря на незаурядный талант, в который Родион верил, он так и не стал пока популярным поэтом. Сколько ни старался. Так и остался где-то в кулуарах на задворках истории. Размышляя о войне и мире, справедливости и несправедливости, Дрощенко подходил к парадной своего дома. Перед тем, как зайти, он присел на лавочку и открыл банку пива, взятую в качестве аперитива и лекарства от хандры, дополняющего сливовицу, как Панадол дополняет антибиотик при болезни.
В этот момент у него зазвонил смартфон. «Зина!» - мелькнуло у него в голове, и он лихорадочно достал аппарат из кармана куртки. Но нет. Это не Зина. Звонит один человек, с которым он познакомился во время выезда в прифронтовую зону. В телефоне он записан как «Валера Продюсер».
- Алло, Валера, я Вас слушаю! – произнес устало Дрощенко, разглядывая на стволе березы черный глаз от оборванной ветки.

Валерий Радимович вспомнил о Родионе, стихи которого показались интересными и незаурядными. Дрощенко не рассматривал свое творчество в качестве источника заработка, но все же решил принять приглашение Мурашко – впервые для себя выступить со стихами за деньги в роли профессионального поэта. За час выступления ему сулили выплатить 10 тысяч рублей и угостить шампанским. Примерно столько Дрощенко получал за два дня работы устным переводчиком, когда таковая попадалась под руку.
«Почему бы и нет?», - подумал Родион, поднимаясь в лифте на седьмой этаж. «Надо бы подобрать репертуар. Все-таки салонная поэзия – это особый жанр».