Разговор по душам

Человек сидел за игровым столом и думал о своей раска-
лывающейся голове. «Звенит, как ложка в стакане, когда
мотает вагон на бегу поезда, – сетовал он, — или как
воздушные провода́ высоковольтной линии!»

Осознание факта крупного проигрыша только усилило
металлический звон. Игрок, продув в рулетку и отойдя
от лакированного котла, оказался за карточным столом.
Но прежде бедолага пытался приобрести лёгкие деньги
у одноруких бандитов, с вечера до ночи проторчав возле
игровых автоматов. Те же не расставались со своими
жетонами; золото совершенно не шло в широкие ладони
Лепесткова, который не являлся рабом азарта, но был
человеком, давно подчинившимся иной необузданной
страсти.

Живя сумбурной жизнью, человек надеялся на сказочное
везение: он верил в счастливую удачу, и потому покупал
лотерейные билеты. Наивный! А этим вечером взялся играть.
Но, как и с русским лото, ему не везло в казино, хоть он и был
новичком здесь. Прошлым вечером щёголь впервые в своей
жизни посетил данное игорное заведение. Не помня толком,
как и зачем он здесь очутился, нетрезвый игрок продолжал
развлекаться. Лепестков всегда следил за своей внешностью:
даже в горизонтальном положении он умудрялся оставаться
в галстуке на белой сорочке. Желтые круги подмышек всегда
скрывались под пиджаком. Туфли на его ногах вечно блестяще
горели. «У подлеца, – однажды подумал он, глянув на свои
лакированные полуботинки, — и сор с крыльца!» Конечно,
мерзавцем он себя не считал да и не был им.

В эту весеннюю пору соловьи не пели в душе; Лепесткова,
он горевал, и тому существовали причины… Ближе к полуночи
им была предпринята повторная попытка отыграться в рулетку,
но и она оказалась безуспешной. «Проклятый шарик, – шевелились
мысли в звенящей голове, — дважды замирал на соседних ячейках...
Такие деньги просадить с первого же раза!»

Теперь же он проигрывал в карты. «Ничего! Больше не буду
ставить по-крупному. С картами мне обязательно повезёт!» –
решил игрок. И вот в плену азарта и хмельной самонадеян-
ности Лепестков отчаянно старался отыграться. Он повторно
садился за карточный стол после посещения уборной. Игра-
ющий невезучий человек каждый раз запивал очередной не-
большой проигрыш бесплатным коньяком, подаваемым тут же
по взмаху руки. Но коньяк не способствовал везению в игре.
И под утро ему было суждено последовательно проигрывать:
везение всю ночь не улыбалось обрюзгшему курносому чело-
веку тридцати восьми лет, чей выпуклый гладкий лоб над
густыми бровями был отделён полосой последних волос от
сальной лысины, сиявшей в свете ламп. Фортуна не перестала
игнорировать Лепесткова со всеми его прыщами на щеках и
в рассветный час; игроку упорно не везло.

В очередной раз, вернувшись за стол после посещения убор-
ной, он сел на прежнее место и отметил, что дилер отсутст-
вует. Растёр лоб ладонью, поскрёб ногтями ухо, выдернул
во́лос из одной ноздри и приуныл — других игроков с ним
не было. Подсматривать за чужой удачей стало невозможно.
За стёклами окон раннее утро развесило прозрачный молоч-
ный тюль; ни в одном зале опустевшего казино уже никто
не играл. Мо́рок сигаретного дыма, прежде сгущавшийся под
потолком у ламп, давно рассеялся, а оглушительная тишина,
наконец, пришибла нетрезвого игрока.

Неожиданно пробудиться Лепесткова заставил басовитый
голос:
— Ваши ставки, господа! Делаем ставки, – это было при-
глашение к игре от нового дилера. Тот спозаранку встал у
стола как вкопанный, сменив своего коллегу.

Сонное беспамятство покинуло Лепесткова. Свой плавающий
взгляд он устремил на румяное лицо дилера, подметив на
нём большие влажные губы и широкий лоб над выдающим-
ся римским носом. На щеке под левым глазом красовалась,
будто пришитая невидимыми нитками, выпуклая чёрная
родинка-пуговица. Чёлка каштановых волос с полосой про-
седи свисала над лёгкой испариной кожных складок лба и
не полностью прикрывала белый шрам над правой бровью.
Раскосыми глазами Лепестков бездумно смотрел на пальцы
человека, взявшегося вести новую игру. И в руках дилера
было что-то узнаваемое игроком, утомлённым за последние
пять дней обильными возлияниями: Лепестков приметил
длинный бледный шрам, змеившийся через ребро левой ла-
дони — от мизинца к предплечью.

— Новая игра, господа! Ваши ставки, – и паучьи пальцы
дилера, словно бы пальцы пианиста — как на клавишах —
заплясали на столе.
— Димка! Назаров! – восхищённо, будто бы находясь в зале
Эрмитажа, выкрикнул приободрившийся Лепестков.

И вспыхнули глаза дилера, прежде смотревшие на игрока с
той грустью, с какой смотрит на вас из-за прутьев клетки со-
бачьего приюта сенбернар. На долю секунды они округли-
лись, и мягкий свет озарил их на мгновение. Брови припод-
нялись, придав в рассветный час выражению лица дилера
искреннее удивление человека, увидевшего треугольную ра-
дугу. Верхнюю чувственную губу, казалось, тронула робкая
улыбка. Но через неуловимый миг холодный прищур вновь
подчеркнул в лице аккуратного хозяина игры выражение со-
средоточенности. Оледенелое стекло его глаз будто потемне-
ло. Толстая верхняя губа горизонтально оттопырилась под
носогубной складкой. Усики дилера перестали подрагивать.

...До неожиданной встречи со своим приятелем детства Ле-
пестков играл и рассеивал в себе душевную скорбь, но без
азарта. Лишь до жуткого проигрыша! Неожиданно просадив
большие деньги, распалился страстью; его понесло, и он впал
в тихую ярость — известную неудовлетворённым ловеласам.
Однако же и на трезвую голову Лепестков в последние годы
отличался эмоциональной неуравновешенностью, выплёски-
вая свой гнев на окружающих. Все его приступы агрессии
никогда не были связаны с азартными играми, но исклю-
чительно с конфликтными ситуациями на работе и дома.

Игра никогда не была ни хобби, ни пристрастием Лепесткова.
На шахматы, домино или покер он своего времени ни с кем
не тратил, а охотнее предпочитал попойку с друзьями или
коллегами по работе. Теперь же здесь — в казино, он старался
разжиться деньгами и нервничал, но играл без какой-либо
стратегии. Не имел ни малейшей возможности изменить
математического преимущества игорного заведения в свою
сторону и терпел неудачу за неудачей, продолжив проигры-
вать. Отыграться же он хотел отчаянно. Но только лишь до
момента приятной встречи с Назаровым, после которой сидел
на своём месте у зелёного бархатного стола словно бы у стой-
ки бара, совершенно позабыв о прежнем желании вернуть
упущенную сумму денег. Узнанный им Назаров стал для
незадачливого игрока как будто близким и родным челове-
ком. Лепестков испытал острый позыв к доверительному
общению. Возжелав выговориться своему приятелю детства,
он хотел рассказать обо всём наболевшем: о жизни, любви,
дружбе и предательстве — о том, во что многие люди не
спешат посвящать посторонних.

— Это я, Лепесток. Серёга Лепестков, – просипел гость.
— Ваши ставки... – басовито гремел над столом незримый
водопад дилерского голоса.

Лепестков неловкой рукой придвинул к Назарову несколько
фишек. Тот принял ставку.

— Ставок больше нет! – Назаров начал извлекать карты из
сло́та шафл-машины и повёл игру.
— Как давно ты здесь работаешь?

Не получив ничего в ответ кроме дежурной леденящей улыб-
ки, Лепестков нажимал:
— Знаешь, Дим, а от меня Танька ушла. Помнишь, как ты
с ней вытанцовывал на выпускном? Ладно-ладно, не отмал-
чивайся, у меня ваш танец есть на видео. Я после школы с
ней учился в одной группе. Позже мы поженились; ты дол-
жен был знать! У нас парень... Рано родился, быстро вырос,
из армии в прошлом году пришёл... Валерка!
— Ваши ставки, господа, – выпалил Назаров, осклабившись
от уха до уха.

Игрок машинально придвинул пару фишек.

— Ставок больше нет! – и неразговорчивый дилер опять
начал извлекать карты: сначала Лепесткову, потом только себе;
Лепестков снова проиграл. Он опёрся на локти, придвинув-
шись вплотную к столу.
— Знаешь, Дим, говорят, если от тебя ушла жена, а тебе не
грустно, подожди! Жена вернется, а с ней и грусть... Но мне
плохо, и мне страшно подумать о том, что Танька ко мне не
вернётся, – и Лепестков зябко поёжился.
— Ваши ставки, господа... – Назаров краем глаза видел при-
ближающегося к столу инспектора.

Инспектор — худощавый человек под потолок — старательно
прислушивался к словам Лепесткова. Тот, как ни в чём
не бывало, продолжал:
— Валерка из армии вернулся каким-то отстранённым.
Первое время по ночам кричал и вскакивал с постели. Я не
знаю, Дим, через что ему пришлось пройти в этой чёрто-
вой армии, но я не узнаю в сыне своего прежнего Валеру.
Он часто ссорится со мной... Матерится, ёпть... Не уважает...
С женой разлад. Всё! Разбитую вазу не склеить. Знаешь,
Дим, со спокойной бабой мужику тоскливо, как глухому во
МХАТе. А с истеричкой увлекательно, как ве́гану в мясной
лавке: никогда не знаешь, что она наколбасит.

Дилер кончиками пальцев только трогал стол, словно бы
горячую конфорку электроплиты. Отводил свои глаза. Не
переставал улыбаться и отмалчиваться, когда взгляды то-
варищей встречались. Лепестков же не прекращал говорить
вполголоса:
— Жена ушла. Сын стал чужим, – откровенно жаловался на
родственников никчёмный игрок. — Только одна собака мне
всегда искренне рада. Знаешь, вынести пакет с мусором
занимает около трёх минут, но каждый раз Тюбик встре-
чает меня, словно бы я вернулся из командировки, – и Ле-
пестков хмыкнул. — Искренний такой пёсик. Люблю я его.
Кажется, что ближе и нет никого. Да, Димка, поживёшь
с людьми, узнаешь их лучше — сильнее привяжешься к
животным.
— Новая игра, господа. Делаем ставки! – изрыгнул трубный
бас Назаров, словно бы гудящий теплоход, отплывший от
пристани.

Лепестков извлёк из кармана собственного помятого пиджака
несколько остающихся у него фишек. Этих кругляшек крас-
ного цвета он ребром ладони апатично придвинул к дилеру
и вальяжным движением правой руки пригласил к столу
юношу с бокалом коньяка на подносе. Выпил.
— Жаль, что ты при исполнении, – вздохнул игрок. — Слу-
шай, а давай мы как-нибудь встретимся на выходных! – он
выдернул визитку из внутреннего кармана пиджака. — На́,
позвони мне на днях, что ли. Обязательно нужно за жизнь
перетереть, Димон! Слышишь? – выпалил Лепесток и указа-
тельным пальцем придвинул к руке Назарова плотный картон.
— На столе ничего не должно быть кроме фишек, – с учти-
востью в голосе отнёсся к Лепесткову инспектор, невидимо
очутившийся рядом. — Спрячьте-ка визиточку в кармашек, –
прохрипело где-то за спиной гостя заведения.
— Ничего кроме фишек на столе, господа!.. – выдул как из
иерихонской трубы Назаров басовые ноты своего зычного го;-
лоса. Он повторил слова бдительного инспектора.

Вспотевший Лепестков, утопив визитку во влаге недр пид-
жака, принялся за своё, достав носовой платок:
— Я тебя по рубцам и родинке узнал сразу, Димон! – улыб-
нулся осоловевший игрок. — Помню, ты перелезал через
забор и вдруг распорол себе лоб торчащей проволокой; мы
тогда с тобой в четвёртом классе учились, кажется... Помню,
как побежали с тобой в травмпункт. Кровищи было-о... Всё
твоё лицо, вся рубашка красные — скальпированная рана...
Помню, Дима, как тебе бровь зашивали; она на кусочке ко-
жи висела, как чернеющая на ветке слива... Ты плакал, а я за
дверью сидел. Позже мы боялись показаться твоей матери,
ведь тебе голову перевязали... Бинты в крови... А этот рубец
на ладони — особая отметина того незабвенного падения с
ве́лика у поворота к булочной на Флотской улице... Ты, упав,
пропорол руку колючей проволокой... Эх, везло тебе с про-
волоками! Помню, как снова погнали в травмпункт... Весё-
лые были времена, гы-ы! – и Лепестков вновь пригласил
к столу коньячного халдея. Промокнул платком свой лоб.

— Новая игра, господа. Делаем ставки, – повторился дилер.
Но как-то приглушённо в этот раз. Без широкой улыбки и
глядя в глаза Лепесткову, умудрившемуся спустить в ту ночь
почти все свои деньги. Инспектор, всё слышавший и всё
прекрасно понимавший, не мешал исповедоваться посетите-
лю. А тот досаждал:
— А на работе у меня, Дим, одни крысы. Жирные и наглые, –
подвинув с напускным безразличием все свои последние
фишки и машинально сделав ставку, вывел сбивчивый Ле-
пестков. — Я же с Танькой закончил Плешку... Я не гово-
рил разве?.. Ну, мы же с ней в одной группе учились!.. Я
работаю в Райкхазинбанке... Глава отдела кредитования!..
Сложная работа, Дим. Мимо моих маленьких лапок прохо-
дят большие суммы денег. Господи, Димка! Сколько в мире
материальных радостей, в которых я отказываю себе из-за
хорошего воспитания. Иногда я думаю о тех типах, с кем ра-
ботаю... Все они благовидные сволочи и дураки. А дураки,
чтоб ты понимал, — это люди, которые смотрят на жизнь не
так, как я. Иногда мне кажется, что они счастливее меня, –
выводил заплетающимся языком всё ясно соображавший
Лепестков.

Он до поры; отдавал отчёт каждой своей фразе, каждому
жесту даже тогда, когда приглашал к столу бледного юно-
шу с коньяком.

— Дим, деньги — это пустяк, – Лепестков теперь искренне
не хотел отыгрываться, и ему было наплевать на все преж-
ние проигрыши. — Я, видишь ли, машину продал, ну и от-
метив это славное дело, оказался здесь, хрен знает зачем. Не
помню с кем, с Васькой, кажется... Васька!.. Где мой Вася?..
Я без Васьки не играю!.. Слушай, Танька ушла к другому,
так на кой ляд мне деньги... У неё с новым, говорят, жизнь
в любви и согласии... Без скандалов... Да не бил я Таньку!
Честно, я не дрался почти никогда... Говорят, с ним ей даже
деньги не нужны... Ничего от него не надо, а он и не даёт!
А от меня ей всегда что-то было нужно... Я, Димка, редко
пью, но если выпиваю, то от души. Про таких, как я, гово-
рят: «Без ста граммов — ржавый трактор, выпил — новый
луноход!» – и Лепесток хихикнул. — Деньги, Дим, это мусор.
Но почему-то выбрасывать этот бумажный хлам всегда жалко.
Только вот не сегодня. На́! – и игрок вытряхнул на стол
остававшиеся в кармане фишки. — На ну́жды казино! –
безрассудно-щедрый Лепестков стал застёгивать свой одно-
бортный пиджак.

Дилер не проронил ни слова, но и к игре не пригласил.
Он смотрел на Лепесткова и не улыбался. На самом деле
Назаров был разговорчивым малым, только не на работе!
Все его мысли струились бурным, но беззвучным потоком
в его голове. Сердце и душа Назарова отзывались нежным
состраданием ко всей спонтанной исповеди Лепесткова.
Он, конечно же, признал своего прежнего дворового прияте-
ля и бывшего одноклассника. Сразу узнал в отёкшем лице
Лепесткова черты изменившегося лика мальчишки из своего
двора, где прошло всё его детство. Вспомнил того, с кем
он когда-то — в далёком прошлом — проводил много вре-
мени в подвижных уличных развлечениях и за настольными
играми в уютном доме, бывая у того в гостях. Вспомнил
матчи со старшеклассниками на школьном футбольном поле;
в своей команде Назаров был вратарём. Оставшись внешне
сдержанным ко всем откровениям нетрезвого посетителя,
внутренне Назаров сочувственно клокотал: всё в нём за-
кипало, и его эмоции в адрес Серёги Лепестка бурлили.
Назаров был душевным человеком, и он негодовал в себе:
«Бежал бы ты отсюда, Серёга!»

Он хотел дать Лепестку номер своего мобильного теле-
фона, но не мог. Хотел встретиться с ним однажды, чтобы
наговориться обо всём и приехать с ним во двор детства,
навестив, быть может, кого-нибудь из их общих друзей. Он
сам был не прочь излить свою душу Лепестку, пожаловавшись
на растраченные в казино годы: «Сколько я прозевал, и сколько
ещё проморгаю, вглядываясь в жизнь заспанными глазами!»
Или так: «В мои тридцать восемь лет я держусь на этой прокля-
той работе только благодаря своей молодцеватой внешности.
Я — зави́дно нестареющий малый... И я знаю, как живётся
людям с нетрадиционной...» Но ход мыслей обрывался в голове
Назарова тогда как его нестерпимо тянуло обниматься со
злополучным игроком. Мечталось взбить его, как перьевую
подушку, своими длинными руками, похлопать покатые
скруглённые плечи Лепесткова. Дмитрию хотелось потрепать
седые волосы над ушами приятеля, погладить сальную плешь
своими крючковатыми пальцами и поцеловать его лоб. Но и
этого он не мог себе позволить: подчиниться одному из своих
эмоциональных порывов. Назаров стоял у стола и привычно
вёл игру. На работе он тщательно придерживался всего тради-
ционного вообще и старательно следовал своей профессио-
нальной привычке громко возглашать: «Ваши ставки, господа!»

— Ваши ставки, господа. Спасибо. Ставок больше нет! –
он взял со стола все фишки, отданные Лепестковым, однако,
не ввёл тех в игру. Просто отложил их куда-то в сторону,
поняв состояние посетителя.

Лепестков, тяжко поднявшись из-за стола, раскланялся с ди-
лером, кивнув куда-то в другую сторону. Он лихо клюнул
подбородком свою грудь и столь же быстро выпрямил шею,
развернувшись корпусом на одеревенелых ногах. Нацелив-
шись отбить чечётку, он только лишь лягнул пол каблуком.
— Пардон, не Сэмми Дэвис нынче, но так могу и врезать! –
и снова пнул паркет.
— Пора бы на свежий воздух, сударь, – произнёс бархатный
голос габаритного человека, подоспевшего на помощь к
инспектору.

Визитёр вяло поплыл к выходу, ведомый под руки двумя
мужчинами. Отойдя от стола и вполоборота повернув голову,
он озорно произнёс:
— Рад был встретиться с тобой, Димон! Ты не из болтливых,
однако. Понимаю, работа такая. Да... Всё хорошо, – и махнул
рукой. — О, мадам! – развязно обратился он к инспектору,
воздушно чмокнув того через плечо звонким «м-мэ». — Вы
тоже служите сатане, милая! Ай-ай-ай, как не хорошо! А я
отменно считаю и вычислил сумму всех чисел на колесе
вашей чёртовой рулетки: число зверя!

Сделав несколько шагов и одёрнутый пару раз охранником
банкир у самого выхода из зала выпалил в инспекторское ухо:
— А из банка, Дим, я уволился! Или меня уволили, хе. Не
всё ли равно, впрочем?! Да… И карты ваши — дерьмо. Один
обман. Ду́рите пролетариат, Димка!
— Всегда вам рады. Заходите снова, – из глубины зала ото-
звался Назаров, выдав вдогонку Лепестку изжёванную фразу.
Он проводил взглядом квадратный выбритый затылок Сер-
гея, убранный кожными складками.

Инспектор с охранником выпроводили тёпленького гостя.
Дилер, ни разу не улыбнувшись, смотрел ему вслед. Как и
потом поглядывал на дверной проём, в котором растаял туч-
ный приятель детства — Серёга Лепестков в своём пиджаке
над несвежей сорочкой, в петле оранжевого галстука, осла-
бившего свою удушающую хватку. На краю стола Назаров
вдруг заметил забытый игроком платок в крупную клетку;
протянул руку и убрал его со стола.

— Долдонил, как старый во́рон: «Ничего кроме фишек на
столе, господа!» – ругал себя Назаров. И вдруг расчувство-
вался. Тощий инспектор, вернувшись в зал, покосился на
коллегу. Лицо Назарова виделось ему опрокинутым и иска-
жённым; приметил знакомую чёлку над челом дилера — она
как-то раздвоилась, а старый шрам над бровью стал более
заметен. Румянец на щеках поблек, но капли пота сильнее
проступили в складках лба Назарова. Крупные губы поте-
ряли прежнюю влажность и стали подвижными, глаза за-
слезились, усики запрыгали. Галстук-бабочка над кадыком
мелко задрожал.