Голоса в голове

 
В тишине, которая наступала после заката, Алексей чувствовал себя наиболее отчетливо. Не человеком — дирижером. Его сознание было оркестровой ямой, где без его ведома репетировали десятки музыкантов. Одни выводили нежные, похожие на шелест листвы, мелодии надежды. Другие — тяжелые, гулкие аккорды сомнения, звучавшие, как стук в запертую дверь. «Ничего не выйдет», — бубнил один, старый и надтреснутый. «А вдруг?» — подхватывал другой, юный и безрассудно-звонкий.

Эти голоса были его единственными собеседниками в маленькой комнатке на окраине города, где время, казалось, текло медленнее. Он был писателем, который не писал. Его башней из слоновой кости были эти четыре стены, а невидимыми чернилами — тихий ужас перед чистым листом.

Однажды ночью в этом хоре появился новый голос. Не шепот, а скорее тихая, но отчетливая нота, похожая на звук камертона. Она не спорила с другими, а просто звучала поверх них, напоминая о том, что за окном существует мир, где ветер играет с листьями, а луна льет на землю не свет, а жидкое серебро.

И Алексей, повинуясь этому голосу, вышел из дома. Он шел по спящим улицам, и с каждым шагом голоса в голове будто притихали, уступая место реальным звукам: шуршанию гравия под ногами, далекому лаю собаки.

В парке, на старой, потрескавшейся скамейке, сидела старушка. Не просто пожилая женщина, а будто сама плоть от плоти этого ночного пейзажа. У ее ног лежал гитарный футляр, а пальцы, изъеденные временем, перебирали струны, извлекая тихую, грустную мелодию.

— Подсаживайся, дирижер, — сказала она, не глядя на него.

Алексей вздрогнул. — Почему… дирижер?

— А кто же еще так слушает тишину? — она повернула к нему лицо, испещренное морщинами, как картой прожитых жизней. — Слышу, как у тебя внутри репетиция идет. Одни на скрипках пилят, другие в литавры бьют. Шумно, наверное, жить-то.

Он не знал, что ответить. Он просто кивнул, сжимаясь внутри от стыда и облегчения одновременно.

— Мы все — необитаемые острова с перенаселенными берегами, — продолжила она, возвращаясь к своей мелодии. — Одни голоса — это чайки, крикливые и наглые. Другие — приливы, предсказуемые и успокаивающие. А третьи… третьи — это песни китов. Глубинные, мудрые. Их надо услышать. А для этого нужно перестать бояться шума на поверхности.

— Как? — выдохнул Алексей.

— Запиши их, — просто сказала она. — Всех. И трескотню чаек, и песни китов. Преврати шум в партитуру. Стань не слушателем, а композитором.

Вернувшись домой, Алексей достал с антресоли толстую, пыльную тетрадь. Первая страница далась ему с трудом. Он записывал обрывки фраз, которые крутились у него в голове. «У тебя ничего не получится». «Ты опоздал». «А что, если попробовать?» «Вспомни, как пахнет дождь». Он не спорил с ними и не пытался их прогнать. Он просто давал им место на бумаге, как дирижер, который, наконец, видит перед собой ноты всего своего разлаженного оркестра.

Прошли недели. Тетрадь заполнялась. И случилось удивительное: записанные черным по белому, голоса теряли свою власть над ним. Страх, поставленный на полку в виде аккуратной строчки, уже не был всепоглощающим чудовищем. Он был просто словом.

Постепенно Алексей начал слышать те самые «песни китов» — тихий, уверенный голос, который говорил не о страхах, а о смыслах. О сюжетах. О героях, которые ждали своего часа. Он начал писать. Сначала короткие зарисовки, потом — рассказы.

Он не изгнал свои голоса. Он научился с ними договариваться. Критик, который шептал о неудачах, теперь помогал ему вычитывать тексты. Трусливый голосок, твердивший об опасности, подсказывал, где сюжету не хватает напряжения.

Однажды, войдя в маленький книжный магазин, он увидел свой рассказ в журнале. Он стоял и смотрел на свое имя, напечатанное под заголовком, и внутри была не оглушительная победа, а глубокая, тихая гармония. Оркестр не умолк. Он просто, наконец, заиграл в унисон.

Вечером он снова сидел в своей комнате. За окном пели цикады, а в его голове рождалась новая история. Голоса звучали, но теперь это был не хаос, а слаженная работа. Он был у себя дома. Не в четырех стенах, а в самом центре того мира, который научился слышать и которым, наконец, осмелился управлять. Он был композитором. И его симфония была далека от завершения.