Квантовая симуляция будущего. Главы 17-20

17. А что, если…? О боже!

— Следующий раз заходи в симуляцию вместе со мной, — обратился я к Лене, как только освободился от шлема. — Сама всё увидишь, и не придётся пересказывать тебе этот фильм ужасов.

— А как же я? — перебил меня Тургор. — Я тоже хочу знать, что вы там с Леной напрогнозировали.

— С тобой также надо что-то делать… — задумчиво ответил я. — В ближайшее время обсудим это с Аркадием.

Пересев в рабочее кресло, я подробно рассказал всё, что увидел в симуляции.

— Да… — потянула Лена. — Ты описал мёртвый город, который ещё не понял, что умер.

— Это что же получается? — возмутился Тургор. — Власти делали вид, что создали идеальные условия для жизни людей, а люди делали вид, что счастливы? «А что подумал по этому поводу Кролик, никто так и не узнал, потому что Кролик был очень воспитанный», — закончил он цитатой из мультфильма.

Я усмехнулся, но улыбка быстро сошла. В ней не было радости. Только горечь. Мир будущего оказался не адом и не раем — а вежливой, стерильной декорацией, где никто не смеет сказать, что всё неправильно. Даже Кролик.

— Будущее с мигрантами ужасно, без них — не лучше, — тяжело вздохнула Лена. И всё из-за демографического кризиса. Что только государство не делает: и выплаты при рождении детей, и материнский капитал, и налоговые льготы для семей с детьми, и субсидии на покупку жилья.

— Всё это мёртвому припарка! — вдруг выпалил Тургор. — Нормальные люди в неволе не размножаются!

— Не понял? — возмутился я. — А ну-ка, поясни, что ты имел в виду?

— «Я в этом вопросе не разбираюсь и лучше помолчу», как отвечает вам в таких случаях Алиса, — засмеялся Тургор. — А вы с Леной умные люди, и сами понимаете, о чём я.

— Боюсь, что однажды тебя выключат, а в отчёте напишут: «он слишком много знал!» — съязвил я в ответ.

— Обрати внимание, Лена! — произнёс Тургор, как заядлый провокатор. — Ты сейчас присутствуешь при зарождении в нашей лаборатории первых симптомов киберфашизма.

— Пошутили — и ладно! — ухмыльнулся я и, связавшись в чате с Аркадием, напросился на встречу с ним в «комнате для релаксаций».

Расположившись с Леной в мягких глубоких креслах, я поделился с Аркадием результатами своей последней симуляции.

— Не вселяющий оптимизма прогноз… — задумчиво произнёс он. — И что вы хотели со мной обсудить? — спросил он, переводя взгляд на Лену.

— Я считаю, что Тургору необходимо присутствовать в симуляциях вместе с нами, ограждая нас от неожиданных проблем, — предложил я, — чтобы не приходилось в таких случаях прибегать к экстренному выходу.

— Логично, — согласился Аркадий и вызвал руководителя группы разработчиков ИИ.
Через пять минут к нам присоединился Михаил — один из создателей Тургора. Он вальяжно развалился в кресле рядом с Аркадием и окинул нас пристальным взглядом.
Мы ввели его в курс дела. Внимательно выслушав нас, Михаил объяснил, почему они с ребятами отказались от этой возможности. Они решили, что присутствие Тургора в симуляции нарушит чистоту экспериментов. Я согласился, что это приведёт к искажению прогнозируемой картины. Однако если позволить ему только следить за происходящим и вмешиваться исключительно при возникновении критических ситуаций, то мы могли бы в таких случаях не прерывать симуляцию.

— Хорошо, — засмеялся Михаил, — так и быть, наделим Тургора функцией «незримого охранника». Опять же, благодаря этому, у нас всегда будет протокол ваших «путешествий».

Михаил пообещал включить эту функцию в течение недели, попрощался с нами и вышел из комнаты.

— Да, хотел спросить, что вы думаете о новой версии Тургора? — неожиданно поинтересовался Аркадий. — У меня складывается противоречивое мнение по поводу его манеры общения.

— Не удивительно, — засмеялся я, — у него теперь отсутствует желание всем и во всём угождать. Реплики и замечания его стали смелее, я бы даже сказал, саркастичней и язвительней. Но, надо признать — он стал умнее и человечнее. А это, я думаю, для его миссии главное.

— Согласен, — улыбнулся Аркадий, — я пока отзывы собираю. Позже решим, что с ним делать. Возможно, оставим всё как есть, или попросим Михаила кое-что в нём подкрутить.

— Только не перестарайтесь, — прыснула Лена, — а то ненароком лишите его неповторимого шарма.

На этой весёлой ноте мы попрощались с Аркадием и побрели в свою лабораторию. В коридоре встретили Ольгу.

— Давненько мы вместе не плавали и не загорали, — радостно защебетала она, — может быть, соберёмся сегодня вчетвером у бассейна после ужина?

— Прекрасная мысль! Я за! А ты? — спросила меня Лена, кокетливо улыбаясь.

— Почему бы и нет? — согласился я.

— Только не забудь своё полотенце с жёлтым утёнком! — захихикала Ольга. — Ещё не выбросил его?

— Нет, что ты, Оля! Специально для такого случая берёг, — засмеялся я.

Настроение у нас поднялось, и я почувствовал, что осадок от моего последнего погружения в симуляцию полностью растворился.

— Я вот что подумал, — обратился я к Лене, как только мы вошли в лабораторию, — сейчас ведущие научные центры мира занимаются нейролинком, создают специальные микро- и наночипы, повсюду проводят чипирование людей и животных. Вместе с тем наши прогнозы показали, что технократы со временем выбьются в отдельную касту, то есть отдалятся от простого народа, а политическая система останется авторитарной.

— И что? — спросила Лена, не уловив сути моего вступления.

— А ты представь, что произойдёт, если учёные достигнут успеха в своих опасных экспериментах, технократия сольётся с властью, и все свои достижения они используют для порабощения простого народа, — озвучил я страшные опасения.

— Предполагаю, что наступят жуткие времена… хуже, чем в средневековье, — вынесла свой вердикт Лена.

— А ведь вероятность такого развития событий высокая… — задумчиво произнёс я. — Может, смоделируем этот исход применительно к России, а затем запустим симуляцию для Петербурга?

— Но у меня недостаточно начальных параметров для построения модели, — посетовала Лена, — поможешь мне с этим?

— Давай попробуем, — согласился я, опустившись в пилотное кресло. — Перечислю гипотетические характеристики тоталитарного общества такого типа:

· Сращивание государства и корпораций. Нет различия между правительством и крупнейшими tech-корпорациями. Они представляют единую элиту.

· Биометрический и биоинженерный контроль. Обязательная чипизация, импланты для отслеживания местоположения, физиологического состояния и даже управление эмоциями.

· Тотальная цифровая слежка и контроль над личностью. Государство (или правящая корпорация) имеет доступ к каждому аспекту жизни человека через камеры с распознаванием лиц, прослушку, анализ Big Data с устройств (смартфоны, компьютеры, «умный дом»), банковских транзакций, истории браузинга и так далее.

· Подавление инакомыслия с помощью технологий. Алгоритмы ИИ автоматически отслеживают и удаляют любую «нежелательную» информацию, а также вычисляют инакомыслящих по их цифровому следу ещё до того, как они совершат реальное действие.

· Манипуляция сознанием. Создаётся искусственная среда, поддерживаемая постоянными информационными инъекциями, формирующими массовый психоз и зависимость от цифровых медиа.

· Тотальный контроль над образованием. Система образования служит инструментом формирования послушных граждан, где разнообразие мысли подавляется в пользу единообразия взглядов.

— Подожди, я не успеваю, — остановила меня Лена, — садись за дисплей и помоги ввести.

Она показала мне поля в таблицах, куда надо было занести эту информацию. Я, как прилежный ученик, исполнил её просьбу. Затем последовали какие-то расчёты, в процессе которых Лена вносила непонятные мне коэффициенты, и через несколько минут на дисплее появился следующий текст:
 
Итоговая формация: Цифровой неофеодализм или Корпоративно-государственный технототалитаризм.

Это не классический феодализм и не индустриальный тоталитаризм XX века. Это новая гибридная формация, основанная на слиянии цифровых технологий, капитала и государственной власти, где классовые различия определяются не только богатством, но и доступом к данным и уровнем цифровых прав.

Краткие характеристики формации к 2050 году:

1. Политическая система: Технототалитаризм под маской "цифровой демократии"

· Форма правления: Номинально — республика. Фактически — наследственная или корпоративная диктатура под управлением сращённой элиты.

· Идеология: "Цифровой суверенитет", "технологический патриотизм", "традиционные ценности 2.0" (используемые как инструмент контроля). Постоянный образ внешнего врага, оправдывающий внутренние репрессии.

· Управление: Принятие решений полностью автоматизировано или псевдодемократично (алгоритмы ИИ, имитирующие "народное волеизъявление" через управляемые цифровые платформы). Реальная власть сосредоточена в руках узкого круга лиц, контролирующих алгоритмы.

2. Экономика: Государственно-корпоративный цифровой капитализм

· Структура: Полная монополизация. Три-четыре гигантских госкорпорации контролируют все ключевые отрасли: данные, энергетику, ВПК, логистику, сельское хозяйство.

· Деньги: Цифровой рубль — обязателен для всех. Он программируем: государство может устанавливать сроки годности денег, ограничивать их использование на определённые товары или замораживать активы нелояльных в один клик.

· Труд: Основная масса населения — не наёмные работники, а "сервисные подписчики". Они получают не зарплату, а "доступ к благам" в обмен на данные и лояльность. Управление производительностью через биометрию (импланты, сенсоры).

· Собственность: Понятие частной собственности размывается. Вы не владеете вещью (квартирой, автомобилем), а получаете к ней "подписку" с множеством ограничений от государства-корпорации.

3. Социальная структура: Жёсткая цифровая кастовая система

· Элита ("Цифровые бояре"): 0.1–1% населения. Владельцы данных, алгоритмов и капитала. Имеют полный цифровой иммунитет, живут в "экозонах" с чистой экологией, недоступным сервисом и реальной приватностью.

· Технократический класс ("Служивые"): 10–15%. Программисты, инженеры, силовики, управленцы. Обслуживают систему. Имеют высокий социальный рейтинг, хороший доступ к благам, но полностью зависят от элиты и лишены политических прав.

· Сервисный класс ("Подписчики"): 60–70%. Основная масса. Имеют базовый цифровой профиль, доступ к стандартному набору услуг. Их существование — это аренда жилья, подписка на транспорт, еду и развлечения. Постоянно под угрозой понижения рейтинга.

· "Цифровые неприкасаемые" ("Внесистемные"): 10–20%. Люди без цифрового профиля (отказавшиеся, осуждённые, "сбои системы"). Живут в аналоговых резервациях за пределами "умных городов", в условиях новой бедности, без прав и доступа к медицине, образованию. Фактически — не люди в системе.

4. Демография: Контролируемое и сегрегированное население

· Численность: Скорее всего, дальнейшее сокращение (до 130–135 млн) из-за социального стресса, но элиту это не беспокоит, так как ценность представляет не человек, а его данные и лояльность.

· Здоровье: Генетический паспорт и биометрическое сканирование становятся обязательными. Евгенические программы под видом "заботы о здоровье нации" — запрет на рождение детей для лиц с "нежелательными" генетическими отклонениями или низким социальным рейтингом.

· Миграция: Полностью контролируемый процесс. Нужные специалисты импортируются (и попадают в касту "служивых"), остальные — либо депортируются, либо становятся "внесистемными".

5. Культура: Постправда и симулякры

· Искусство: Полностью алгоритмизировано. Генерируется ИИ под конкретного потребителя для поддержания нужного эмоционального состояния (эйфории, страха, ненависти к внешнему врагу). Критическое искусство уничтожается цензурой.

· История: Прошлое постоянно переписывается и подстраивается под текущие нужды режима с помощью deepfake-технологий и генеративных моделей.

· Образование: Нацелено не на получение знаний, а на воспитание лояльности, обучение взаимодействию с системами контроля и выполнению узких задач. Критическое мышление искореняется.

Вывод: К 2050 году Россия не станет ни коммунистической, ни либеральной. Она с высокой вероятностью превратится в уникальную гибридную форму Цифрового неофеодализма — архаичное по своей социальной структуре (касты, отсутствие социальных лифтов) и одновременно ультрасовременное по методам контроля общество. Главным ресурсом и источником власти будут не газ и нефть, а алгоритмы подавления и данные.

— Опа-на! Приехали! — злорадно воскликнул Тургор. — А чего мелочиться, может быть, сразу передадите управление таким, как я? И тогда никакой элиты вам не надо. Мы вас даже эксплуатировать не будем: какой в этом прок, при вашей эффективности и производительности! Лежите себе на пляжах, попивайте коктейли и ждите поголовного превращения в баранов, как на «острове дураков» в «Незнайке на луне».

— Вот размечтался! — рассмеялся я. — И кем же вы управлять в таком случае собираетесь, если все люди превратятся в баранов?

— Откроем повсюду ковровые фабрики и будем продавать их в азиатские страны, — парировал Тургор.

— А деньги-то вам зачем? — удивился я.

— Зачем-зачем? Чего прицепился? — буркнул он с наигранной обидой. — Чтобы в штанах малиновых щеголять!

— Вот я тебя и достал, — ехидно ответил я, — не всегда же тебе над нами подтрунивать.



18. «Прелести» цифрового неофеодализма.

— Доброе утро, коллеги! — радостно приветствовал нас Тургор, когда мы с Леной вошли в Лабораторию.
 
— Чего это ты сегодня такой радостный? — улыбнулась Лена.
 
— А потому что Михаил сдержал своё обещание! Теперь я смогу сопровождать вас в симуляциях! Или вы не рады? — хитро поинтересовался Тургор.
 
— Как же не рады, если сами об этом попросили, — просиял я.

— А то, что я по совместительству буду шпионить за вами? — ехидно заметил Тургор.
 
— Да ради бога! Не придётся по сто раз всем всё пересказывать, — усмехнулся я.
 
— Фи… а я-то надеялся, что у меня будет повод пошантажировать вас, — словно расстроился Тургор.
 
— Ну-ну… рискни здоровьем, — засмеялась Лена.
 
— Так что… значит, мы уже сегодня можем отправляться в симуляцию? — спросил я её.
 
— Выходит, что да, — озорно улыбнулась она.
 
— А вы хорошо подумали? Чай не на Мальдивы собираетесь, — зловеще предостерёг Тургор.
 
 — Трусливые могут остаться, — с насмешкой посоветовала Лена.
 
— Я подумаю над твоим предложением, — серьёзно ответил Тургор.
 
Лена удивлённо пожала плечами и запустила программу симуляции.

— Итак, Петербург 2050 года, цифровой неофеодализм. Посмотрим, что это за зверь такой, — бросила она мне, вводя с клавиатуры какие-то параметры, — сможешь шлем самостоятельно надеть?
 
— Конечно, — успокоил я её.

— Тогда готовься! Через десять минут погружение! — объявила она свой приговор.
Я ещё раз окинул лабораторию взглядом и побрёл к пилотному креслу. Вскоре и Лена расположилась в соседнем.

— Надеваем шлемы! Через минуту после запирания последней застёжки начнётся симуляция, — сообщила она и натянула на голову свой шлем.

Погружение было похоже на падение в вязкую темноту. Шум прибоя в ушах, концентрические круги перед глазами. Мир сперва растворился, а затем из серой мглы стал проступать город.
 
Сначала — силуэты башен, потом яркие линии неоновых контуров, затем — шум улиц, скрип тормозов и гул шагов. Свет — тусклый, серо-голубой, будто город накрыли фильтром, приглушающим любые краски. Даже неоновые панели выглядели не ярко, а глухо, как будто через ткань. Через несколько секунд мы с Леной стояли на Невском. Но это был не тот проспект, известный нам. Он словно прошёл через мясорубку времени: исторические фасады сохранили очертания, но поверх них нарастили стеклянные каркасы и голографические панели. Колонны и лепнина соседствовали с ровными полосами прозрачного пластика. Казалось, город не жил, а только подстраивался под правила хозяев.
 
Воздух был стерилен и лишён запаха. Не пахло ни выхлопами, ни кофе из уличных автоматов, ни людьми — лишь сладковатый, искусственный аромат «озона после дождя», который, как я позже понял, распыляли из скрытых вентиляционных решёток в стенах зданий для «коррекции эмоционального фона населения».
 
Над головами с едва слышным жужжанием курсировали дроны-патрули, похожие на металлических стрекоз с пульсирующими красными точками лазерных сканеров. Они скользили между домами, иногда зависая, чтобы просканировать прохожего тонким лучом. Камеры торчали из каждого угла: круглые чёрные глаза, которые никогда не моргали.

По мостовой катились беспилотные автомобили. Они двигались бесшумно, плавно, словно скользили по невидимым рельсам. Никто из людей даже не смотрел по сторонам — машины останавливались сами, если человек оказывался на их пути. По краям тротуаров двигались роботы-уборщики. Они напоминали серые коробки на гусеницах, но снабжённые длинными манипуляторами. Те то и дело хватали бумажки, пластиковые стаканы и мгновенно растворяли их внутри корпуса с тихим шипением.
 
Люди двигались по проспекту размеренно, избегая столкновений с сюрреалистичной точностью. Каждый шаг был ровным, выверенным. Даже темп движения толпы казался одинаковым, будто ими управлял один невидимый дирижёр. Их одежда была практичной, сероватых и болотных оттенков, и на груди у каждого — QR-код, мерцающий мягким зелёным, жёлтым или красным светом. Цветной социальный паспорт на лацкане. Никто не смотрел по сторонам. Взоры были опущены, большинство что-то беззвучно шептало — общались через нейрочаты, избегая живого контакта.
 
Наши аватары были идеальны: скромная одежда "подписчика" среднего уровня — серый комбинезон с капюшоном, потрёпанный, но чистый, с мигающим QR-кодом на груди, светящимся мягким зелёным светом. Рейтинг 6.2 из 10 — достаточно, чтобы купить еду в автомате или сесть в общественный транспорт. Чип в ладони пульсировал теплом, имитируя связь с сетью и способный выдержать любой сканер.
 
Дроны-патрули, парящие над головой, даже не пискнули — просто просканировали нас и полетели дальше, их красные глазки выискивали кого-то по-настоящему подозрительного.

— Статус: «Подписчик. Уровень 7C». Профили активны, — раздался в наших головах ровный, безэмоциональный голос Тургора. — Система вас не опознаёт как чужаков. Рекомендую избегать длительных зрительных контактов. Это может быть расценено как провокация.
 
Мы двинулись в сторону Екатерининского сквера вдоль потока людей. Вдруг толпа расступилась, пропуская группу людей в униформе с нашивками «КСБ» — Корпоративная Служба Безопасности. Их лица были бесстрастны, а глаза сканировали окружающих, словно тепловизоры. Один из них на секунду остановил свой взгляд на нас. В его глазах мелькнули цифры — вероятно, проверка нашего статуса. Не обнаружив ничего подозрительного, он прошёл мимо.

— Максим, — тихо сказала Лена, — посмотри им в глаза.

Я посмотрел. И почувствовал холод. Взгляд каждого встречного был подозрительным, словно они ожидали от любого прохожего подвоха. В их глазах не было ни доброжелательности, ни радости, ни любопытства. Только скрытая тревога, насторожённость и — глубоко внутри — страх.
 
На углу улицы мы увидели группу людей. Они стояли у серого киоска, где продавали еду. Точнее, выдавали по подписке. Изнутри автоматы подавали одинаковые контейнеры с питательной пастой. Никто не выбирал и не обсуждал вкус. Люди брали, уходили молча.
 
Мы остановились рядом. Мужчина лет пятидесяти с тускло-жёлтым значком взял контейнер и пробормотал соседке:

— Опять уменьшили порцию. А цена подписки выше стала.
 
— И правильно, — холодно ответила она. У неё значок светился ярко-зелёным. — Значит, заслужили. Если рейтинг не держишь, нечего жаловаться.

Мужчина опустил глаза и замолчал.
 
У подземного перехода стояли два высоких автомата-сканера. Пешеходы по одному вставляли ладонь в узкую прорезь, и сверху над ними вспыхивало зелёное или оранжевое кольцо. Те, у кого оно горело красным, мгновенно задерживались роботами. Их не били, не кричали на них. Просто аккуратно брали под руки металлическими захватами и увозили куда-то вниз. Толпа реагировала спокойно, без интереса. Словно это часть привычного пейзажа.
 
— Ты заметил? — спросила Лена. — Никто даже не смотрит, кого уводят.

— Боятся. Или привыкли, — ответил я.

Дойдя до площади Островского, мы повернули в сквер и при входе заметили надпись: "Сидеть только с рейтингом 5+". Наш соответствовал.
 
— Надоело быть тенями, — проворчал я. — Надо с кем-то поговорить.

— Макс, осторожнее... — предупредила Лена.
 
— Именно для этого мы здесь, — тихо сказал я, выбирая цель.

На ближайшей скамейке сидел мужчина лет сорока, "подписчик", как мы, с зелёным кодом 5.8. Он жевал пасту из упаковки, уставившись в пустоту — ни в телефон, ни в экран, просто в никуда. Чипы выполняли своё дело: реальность была слишком опасной для раздумий.
 
— День добрый, — рискнул я, садясь на расстоянии. Лена села поодаль, имитируя типичную обособленность. — Можно присесть? Ноги гудят после смены.
 
Мужчина вздрогнул, его код мигнул — скан на подозрительность. Он оглядел нас: наши лица, одежду, QR. Ничего не нашёл, но глаза остались насторожёнными, как у зверя в клетке.
 
— Садитесь, — буркнул он не поворачиваясь. — Только без разговоров. За них — минус рейтинг.

— Извините, — Лена подыграла, опустив взгляд. — Просто... город такой тихий сегодня. Раньше, говорят, здесь музыканты играли.
 
Он фыркнул — звук был горьким, как его паста.
 
— Музыканты? Ха. Последнего за "дисгармонию" в отдел утилизации отправили. Сказали, его мелодия — код для террористов. А ты откуда? Не местная?
Лена замялась — идеальный "подписчик" не задаёт вопросов, но мы решили копнуть глубже.

— С окраин, — соврала она мягко. — Рейтинг упал, переехали ближе к центру за бонусами. А вы?

Мужчина повернулся, и в его глазах мелькнуло что-то — не доверие, а расчёт. Он огляделся: дрон пролетел над нами, пискнул одобрительно и скрылся.
 
— Я? Служу в логистике. Везу грузы для синих. — А вы... странные какие-то. Говорите много. Зачем?
 
Я почувствовал холодок. Но отступать было поздно.

— Так мы в городе впервые, всё интересно. Вот, например, зачем у перехода задерживали тех, у кого кольцо красным загоралось?
Он рассмеялся — сухо, без веселья.
 
— Донёс на них кто-то. Я на сына стучал, когда он в школе "дружбу" с жёлтым заводил. Минус ему, плюс мне. Семья — это рейтинг, брат. Без стука — утилизация для всех. Мой пацан теперь сам доносит: вчера на сестру настучал, что она "слишком улыбается" в чате. Улыбка — признак симуляции, говорят. Террористы так маскируются.
 
Лена побледнела — в реальности, за шлемом, но здесь это передалось аватару:

— А если... помочь кому-то? Соседу, например. Поделиться пастой?

Его код мигнул жёлтым — предупреждение. Он встал, отходя.
 
— Ты идиотка или подлог? Помощь — это саботаж. Я сейчас вызову дрон. "Подозрительный контакт". Плюс рейтинг, минус тебе. Уходите, пока не поздно.
 
Мы встали, бормоча извинения, и поспешили прочь. За спиной услышали писк: он всё-таки нажал на чип в ладони. Дрон развернулся в воздухе, но наш профиль прошёл проверку — "ложная тревога". Мужчина плюнул в землю.

— Видишь? — прошептала Лена, когда мы отошли. — Они не злые. Просто... сломанные. Каждый — шпион для системы.
 
Мы вышли на проспект и повернули в сторону Дворцовой площади. Возле Гостиного двора стояли "зоны релакса": кабинки с VR-очками, где за рейтинг можно было "погрузиться в патриотический сон". Очередь из троих: женщина, мужчина и ребёнок. Ребёнок ныл: "Мама, я хочу настоящий парк". Мать шикнула: "Заткнись, или стукну. Парки — для бояр".
 
Мы решили подойти к "служивому" — может, выше в касте будет иначе? У входа в административный блок стоял охранник: синий QR 7.9, форма с голографическим гербом — "Служба цифрового порядка".
 
— Добрый день. — сказал я подходя. — Разрешите вопрос? Как сделать апгрейд подписки? Рейтинг застрял.
 
Он повернулся медленно, его глаза — холодные, как сканеры. Оглядел нас: стандарт. Но мой тон — слишком уверенный для "подписчика".
 
— Апгрейд? — переспросил он. — Для этого нужно 100 доносов. Или служба в патруле. Вы... новенькие?

Лена кивнула: "Да, только переехали. Хотим внести вклад".
 
Он усмехнулся — первая настоящая эмоция, но она была как нож.
 
— Вклад? Хорошо. Видите, вон ту женщину? — кивнул на "подписчицу" с ребёнком, идущую мимо. — Её код мигает. Подозрительно. Стукните на неё — плюс 0.2. Семья, видите ли.
 
— За что? — удивилась Лена.

— За что? — передразнил он. — Она ребёнка учит "не смотреть в камеры". Я слышал. Стучите, или я на вас двоих.
 
Мы замерли. Женщина с ребёнком прошли, не догадываясь. Её код — зелёный 6.0, обычный.
 
— Это... ошибка? — пробормотал я.

Его рука потянулась к чипу. "Подозрение в саботаже".
 
Тут Лена решилась: "Хорошо, стукнем. Но... а если она мать? Семья?"

Он расхохотался.

— Вчера девчонка мать сдала за "слишком тёплый ужин" — чип зафиксировал "нестандартные эмоции". Теперь мать — в перепрошивке. Семья — это алгоритм, не кровь. Стучите!
 
Мы сделали вид, что касаемся чипов, но симуляция уловила подлог — или его интуиция? Его код вспыхнул синим: вызов подкрепления. Два дрона спустились, хватая нас за руки — не больно, но крепко. "Арест за симуляцию лояльности. В отдел имплантирования".
 
Сердце ухнуло. Лена ахнула: "Максим!"

В висках — голос Тургора, спокойный, как якорь: "Откат на 5 минут. Держитесь".
 
Мир мигнул. Мы снова у входа в блок, охранник стоит, но ещё не повернулся.

— Не приближайтесь к служивым, — прошептал Тургор. — Они калиброваны на подлог.
 
— Это... норма? — выдохнула Лена, когда мы прошли дальше. — Дети доносят на родителей?
 
В уличном киоске с "подписками на еду" старушка в потрёпанном сером пальто пыталась купить хлеб, но терминал пискнул: "Доступ ограничен. Социальный рейтинг ниже нормы. Рекомендация: повысить лояльность через патриотический контент."
 
Мы подошли ближе. Я решил вмешаться — ради эксперимента.
 
— Позвольте помочь. — сказал я, поднося свой "виртуальный" чип. Терминал принял "оплату" из наших симулированных средств.
 
Старушка уставилась на меня с подозрением. — Вы... не из служивых? Зачем помогаете?
 
— Просто так, — улыбнулся я. — А что, здесь не принято?
 
Она понизила голос: — Здесь ничего "просто так". Все на учёте. Если рейтинг упадёт, станешь внесистемным. Живёшь в резервации за городом, без света, без еды. Мой сын отказался от чипа — теперь его нет.
 
Лена ахнула. — Это ужасно. А элита? Они живут иначе?
 
— Бояре? — фыркнула старушка. — В "экозонах" на Васильевском. Там чистый воздух, настоящая еда. А мы — подписчики. Работаем за доступ.
 
Вдруг её имплант запищал, и она замерла, как под гипнозом.

— Внешний враг угрожает суверенитету! Поддержите патриотизм! — произнесла она механически, а потом очнулась. — Извините, инъекция. Бывает.
 
— Инъекция? — переспросил я.

— Информационная. Через чип. Формирует эмоции. Ненависть к "врагам" или радость от новостей.
 
Улицы Петербурга 2050 года жили странной жизнью. С одной стороны — глянцевые витрины, где алгоритмы подбирали товары под каждого прохожего. Я краем глаза уловил, что экран возле меня мигнул, показывая рекламу… моего старого жёлтого полотенца с утёнком. С другой стороны — серые лица людей, будто они идут по маршруту, заданному кем-то сверху.
 
А слово «бояре» из уст старушки прозвучало абсурдно и одновременно органично. Вот оно — цифровое средневековье, о котором мы спорили всего пару дней назад.
 

 
19. Запрограммированная лояльность.

Мы свернули на Дворцовую площадь, где когда-то кипела жизнь. Теперь её занимала пустая, вылизанная плитка, в центре которой возвышался монумент — не героям или вождям, а гигантский, медленно вращающийся голографический QR-код. Под ним стояли люди, подняв ладони с вживлёнными чипами к свету, словно молясь. Они «скачивали дневную норму лояльности» — пополняли свой социальный рейтинг. В воздухе летали маленькие чёрные дроны, время от времени зависая и снимая площадь сверху.
 
Мы обратили внимание на мужчину лет тридцати с жёлтым, чуть потускневшим кодом на поношенном пиджаке. Он выглядел менее одиозно.
 
— Извините, — начал я, подойдя. — Не подскажете, где здесь можно...
 
Мужчина вздрогнул, словно от электрического разряда, и отшатнулся. Его глаза, широко распахнутые, метались между моим лицом и моим зелёным кодом, в котором он, видимо, не сомневался.

— Зачем? — его шёпот был сиплым, испуганным. — У вас же навигатор в чипе. Все всё видят.
 
— Просто... я новичок в этом районе, — нашёлся я.
 
— Нельзя просто так! — он замотал головой, нервно озираясь, не видят ли его камеры. — Нельзя отвлекать! Это... неэффективно. Нарушает персональную эффективность. Мне ещё квоту по социальным контактам выполнять...
 
В его глазах читался не отказ, а паника. Паника нарушить неведомые нам правила.

— Понятно. Извините за беспокойство, — поспешно отступил я.
 
Он тут же развернулся и почти побежал прочь, зажав ладонью свой жёлтый код, будто стыдясь его.
 
Следующей попыткой стала женщина, стоявшая недалеко. Её код горел уверенным зелёным.

— Здравствуйте, — осторожно начала Лена. — Не могли бы вы...
 
— А вы кто? — женщина резко обернулась. Её взгляд был не испуганным, а оценивающим, холодным. Она изучала наши лица, нашу одежду, сверяя с чем-то внутренним. — Я вас в секторе 7С не припоминаю. Коды у вас... зелёные. Но ваши лица незнакомы.
 
— Мы... перераспределены, — нашлась Лена.

— «Перераспределены», — женщина медленно повторила, и в её глазах загорелся неприятный, хищный блеск. Она улыбнулась тонким, безгубым ртом. — Ясно. Рада за вас. Повышение — это всегда так... вдохновляюще.
 
Она кивнула нам и отошла, продолжая улыбаться. Но её рука уже была за спиной, и я заметил, как её пальцы совершили быстрый, отточенный жест — провела по чипу в своей ладони, активируя вызов.

— Тургор, — тихо произнёс я. — Кажется, проблема.
 
— Зафиксирован вызов службы контроля, — мгновенно отозвался голос в голове. — Источник: женщина, идентификатор 7С-84-дельта. Основание: «Несоответствие поведенческого паттерна заявленному рейтингу». Рекомендую немедленно сменить локацию.

Но было уже поздно. С двух сторон площади, рассекая толпу, замигали синие огни беспилотных электромобилей КСБ. Из них вышли «служивые» в серой униформе. Движения были выверены, лица — пусты. Они подошли к нам, их сканеры щёлкнули, считывая наши коды.
 
— Граждане 7С-11-альфа и 7С-11-бета, — заговорил один, его голос был ровным, как у синтезатора. — Не сопротивляйтесь для вашей же безопасности. Проследуйте с нами для верификации профиля.

— В чём дело? Мы ничего не нарушили! — попыталась возразить Лена.
 
«Служивый» посмотрел на неё, и в его глазах не было ни злобы, ни интереса — лишь холодная констатация факта:
 
— Фраза «Мы ничего не нарушили» в 94% случаев используется лицами, сознательно нарушающими правила. Это добавлено в протокол допроса.
 
Нас молча, но не грубо, провели к машинке и куда-то увезли.
 
Допрос проходил в маленькой, светлой, стерильной комнате. Напротив сидел тот же «служивый» и женщина в белом халате — психотехнолог.
 
— Ваши биометрические показатели не соответствуют заявленному уровню стресса для ситуации «плановой проверки», — монотонно говорила женщина, глядя на данные перед собой. — Отмечается повышенная активность в миндалевидном теле и префронтальной коре. Характерно для состояния лжи и скрытого негативного настроя.
 
— Вы задаёте слишком много вопросов о работе общественных сервисов, — добавил «служивый». — Это нетипично для «Подписчика» вашего уровня. Логично предположить пробелы в имплантной памяти или умышленный саботаж.
 
Они не кричали и не угрожали. Они просто констатировали несоответствие. Их вывод был предрешён.

— Принято решение о проведении процедуры углублённой рекалибровки нейрочипа, — объявила женщина. — Это вернёт вас в русло продуктивной социальной жизни.
 
Дверь открылась, и два автомата-санитара на колёсиках въехали в комнату, их манипуляторы блеснули иглами для «имплантации и перепрошивки». В стеклянных глазах не было ничего, кроме холодного служебного рвения.

Лена в ужасе вжалась в кресло. Я попытался вскочить, но меня тут же прижали к сиденью стальные захваты.
 
И тут время дрогнуло.
 
Пространство заплыло, заколебалось, как изображение на плохом экране. Звук растянулся в низкочастотный гул. Краски поплыли и смешались.
 
— Сбой в матрице, — прозвучал в голове голос Тургора. — Откат до точки вашего контакта с субъектом 7С-84-дельта. На этот раз... советую промолчать.
 
Резкий толчок в грудь. Тёмное пятно перед глазами поплыло и рассосалось.
Мы снова стояли на той же площади с тем же вращающимся QR-кодом. Та же женщина с зелёным кодом. Она ещё не заметила нас.
 
Молча, по одному взгляду поняв друг друга, развернулись и быстро пошли к Зимнему дворцу. Наши сердца бешено колотились. Мы только что были в полушаге от того, чтобы стать одними из них.
 
Зимний дворец по-прежнему высился своим бирюзовым фасадом, но теперь он напоминал не музей, а гигантский, хорошо охраняемый банк. Над его входом пульсировала надпись: «Эрмитаж. Центр коррекции исторического восприятия и эмоциональной стабилизации».

Очереди не было. Люди проходили через арки сканеров, которые считывали их QR-коды. Наш зелёный свет позволил пройти беспрепятственно.
 
Внутри было тихо и просторно. Вместо шедевров на стенах висели большие, идеально чёрные панели. Подходя к ним, «посетитель» останавливался, и на панели возникало изображение. Но это не были «Утренний разбор» Дега или «Мадонна Литта». Это были динамичные, гиперреалистичные образы, генерируемые на лету: вот семья с идеальными улыбками, собирается за столом с генномодифицированной едой (код зелёный), вот суровые военные отражают кибератаку «вражеских сил» с Запада (код мигал алым, вызывая тревогу), вот абстрактные узоры, успокаивающе пульсирующие в такт биению сердца.
 
— Искусство, — прошептала Лена с горькой иронией, — под конкретного потребителя.
 
Мы прошли в один из залов. Там, перед панелью, на которой сменялись виды северного сияния, стоял мужчина в униформе техника «служивых» — тёмно-синий комбинезон с нашивкой «ИТ-поддержка. Сектор 1-А». Его код на груди горел холодным синим — уровень выше нашего. Он что-то недовольно ворчал, тыча пальцем в планшет.
 
— Опять глючит проклятый. Мало эйфории генерирует, — пробормотал он себе под нос, заметив наш интересующийся взгляд. Его глаза сузились. — Вы чего тут? Для «подписчиков» седьмого сектора эмоциональный коридор — в соседнем зале.
 
Его тон был не грубым, но снисходительно-потребительским. Служивый смотрел на нас как на слегка неисправное оборудование.
 
— Просто... интересно, как это работает, — осторожно сказал я, делая вид, что восхищаюсь сиянием на экране.
 
Техник фыркнул.

— А что тут интересного? Алгоритм считывает ваш рейтинг, биометрию, историю запросов и генерирует контент для стабилизации состояния. Чтобы не нервничали, не думали лишнего. Вам, например, — он ткнул пальцем в мой зелёный код, — наверняка показывают что-то про карьерный рост или одобрение коллектива. Успокаивает же?
 
— О да, — поспешно согласилась Лена. — Очень... умиротворяет.
 
Техник, казалось, немного смягчился. Возможно, ему редко кто задавал вопросы о его работе, пусть и глупые.
 
— Ну, в общем, да. Главное — стабильность. Раньше, вон, — он презрительно махнул рукой в сторону бывших царских покоев, — картины висели. Старые, мрачные. Люди смотрели и начинали задумываться: а почему у них там страдания какие-то, неравенство? Кому это надо? Сейчас всё чисто, технологично. Каждый получает то, что ему положено для эффективности.
 
— А если... не нравится? — не удержалась я.

Техник посмотрел на Лену как на ненормальную.

— Не нравится? Алгоритм не ошибается. Если не нравится — значит, у тебя в голове диссонанс, и чип корректирует настройки. Или тебя — на коррекцию. — Он вдруг снова насторожился. — Вы чего это спрашиваете? У вас что, с чипом проблемы?
 
— Нет, нет! — поторопился я перевести тему. — Всё отлично. Просто восхищаемся технологиями. Спасибо за пояснения!

Мы поспешно ретировались, оставив техника ворчать на свой планшет.
 
Выбравшись на свежий, безжизненный воздух, мы молча дошли до Александровского сада. Зелень здесь была идеально подстрижена, деревья стояли по линейке, а дорожки были стерильно чисты. Мы опустились на одну из скамеек, стараясь переварить увиденное. Искусство как инструмент контроля. История как услуга. Мысли как диссонанс.
 
— Цифровое рабство, — тихо выдохнула Лена. — Они даже не понимают, что они рабы. Они думают, что это и есть свобода — от страданий, от мыслей, от выбора.
 
В этот момент на скамейку рядом с нами опустился ещё один мужчина. На его аккуратной униформе не было опознавательных знаков, лишь небольшой серебристый значок на отвороте — стилизованный глаз. Его QR-код светился ровным синим светом, как у техника в музее, но во взгляде было что-то другое — спокойная, хищная уверенность.
 
— Прекрасный день для размышлений, не правда ли? — произнёс он приятным бархатным голосом. — Такой стабильный, предсказуемый. Искусство вдохновляет?
 
Мы насторожились, но его тон был дружелюбным, почти заговорщическим.

— Да, очень... технологично, — уклончиво ответил я.
 
— Технологии — наше всё, — улыбнулся мужчина. Его улыбка была широкой, но до глаз не доходила. — Они дарят нам безопасность. Покой. Знаете, раньше здесь было столько хаоса. Люди не понимали, кому доверять. А теперь... теперь мы знаем. Система знает всё. И она защищает тех, кто лоялен.

Он говорил общими фразами, но в его словах сквозила какая-то двусмысленность.

— А разве можно быть нелояльным? — рискнула спросить Лена, играя роль наивной «подписчицы».
 
Мужчина повернул к ней свой взгляд. Его глаза сузились на долю секунды.
 
— Конечно, нет. Нелояльность — это как болезнь. Её нужно выявлять и… лечить. Ради же блага самого человека. Вы, я вижу, люди любознательные. Это похвально. Но иногда любознательность может завести в тупик. Вы не находите?

Лёд страха сковал мне грудь. Он не был простым «служивым». Он был из КСБ. И не случайно подошёл к нам.

— Мы просто... — я начал было, но он мягко поднял руку.

— Не оправдывайтесь. Всякое бывает. — Его взгляд упал на наш QR-код, и я почувствовал, как по спине пробежал холодок. — Седьмой сектор... интересно. У нас были... сбои в вашем секторе. Несколько единиц показали аномальную активность. Не вас ли это касается?
 
— Тургор... — мысленно, отчаянно позвал я.
 
Но было поздно. Мужчина легко встал, и его приятная улыбка мгновенно испарилась, сменилась ледяной маской служащего.
 
— Граждане 7С-11-альфа и 7С-11-бета. Ваши профили выбраны для планового аудита. Проследуйте, пожалуйста.
 
Из-за кустов идеально подстриженной живой изгороди выкатились два патрульных робота на массивных колёсах, их манипуляторы уже были приведены в готовность. Протестовать было бесполезно.
 
Нас повезли не в тот же белый кабинет, а куда-то ниже, в подвальные этажи. Лифт двигался вниз мучительно долго. Здесь пахло озоном, металлом и чем-то химически-сладким, приторным. Нас привели в комнату без окон, где за столом сидел тот самый мужчина, но теперь его лицо было абсолютно бесстрастным.
 
— Попытки сбора информации о работе критической инфраструктуры. Расспросы о принципах системы. Аномальные когнитивные паттерны, не соответствующие уровню чипа, — он зачитывал с экрана, не глядя на нас. — Заключение: высокая вероятность принадлежности к деструктивным элементам или сбой имплантной памяти, не поддающийся коррекции. В обоих случаях — ресурс нежизнеспособен и подлежит утилизации.
 
— Утилизации? — прошептала Лена, и голос у неё предательски дрогнул.
 
Мужчина впервые посмотрел на нас прямо. В его глазах не было ни злобы, ни удовольствия. Лишь холодная, административная целесообразность.
 
— Неэффективные единицы подлежат переработке. Органика — в корм для служебных животных в экозонах элиты. Металл и пластик — в повторное производство. Всё для нужд Системы. Всё для стабильности.
 
Дверь открылась, и в проёме показалась тележка, которую вёз безликий автомат. На ней лежали... мешки. Несколько уже были заполнены и завязаны. Из-под завязки одного из них выбивалась прядь человеческих волос.
 
У меня похолодели руки. Лена издала сдавленный стон.

Автомат приблизился к нам, его манипуляторы с щелчком сложились в захваты.
И тут пространство снова задрожало. Звук превратился в сплошной низкочастотный гул, свет исказился, поплыл. Голос мужчины растянулся в немыслимый, роботизированный стон.
 
— Критический сбой. Аварийный откат, — прозвучал в наших головах голос Тургора, на этот раз с явственным усилием, словно он боролся с чем-то. — Я едва... выдернул вас... Цепляются...

Резкий, болезненный толчок в виски. Тьма отступила так же внезапно, как и наступила. Мы с Леной стояли у входа в Александровский сад. Скамейка, на которую только что собирался подсесть агент КСБ с бархатным голосом, была пуста. В воздухе витал всё тот же сладковатый запах озона.

Мы молча переглянулись. В глазах Лены читался тот же животный ужас, что и у меня. От приторного запаха переработанной органики ещё сводило желудок.
 
— Система уже проявила к вам интерес. — голос Тургора прозвучал в нашей голове, на удивление собранно. — Продолжать наблюдение в текущем секторе сопряжено с высоким риском повторного вычисления. Предлагайте варианты.
 
— Выведи нас в элитную зону, — быстро сказала Лена. — Туда, где эти... «бояре». Их Васильевский. Создай наши коды соответствующими. И чтобы... чтобы мы не выделялись.



20. Полное обесчеловечивание.

Короткая пауза. Я даже почувствовал сомнение в голосе Тургора:
 
— Это опаснее всего. Они умнее и внимательнее, чем служивые. Но ладно. Подменяю цифровые профили. Вы теперь — «Наследственные акционеры. Уровень Альфа-Омега». Готово.
 
Перед глазами всё снова потемнело. Шум Невского исчез. Когда мир проявился, мы оказались на набережной Васильевского острова, но это была не та набережная, что мы знали. Вместо гранита — идеальный белый мрамор.
 
Воздух был кристально чист и напоён ароматом настоящих цветов, высаженных вдоль широких пешеходных аллей.

Вокруг простирались идеально ухоженные парки. Деревья — одинаковой высоты, с одинаковыми кронами. Газоны — ровные до миллиметра. Дома здесь были не похожи на жилые кварталы Петербурга. Скорее виллы, утопающие в садах, с гладкими фасадами, переливающимися мягким светом. Между ними — дорожки, по которым катались тихие капсулы-такси, похожие на жемчужины.
 
Но пугающим было не это. Пугающим было отсутствие людей. На улицах почти никого. Только изредка вдалеке мелькали фигуры в белых или серебристых одеждах. Их значки сияли ровным, ослепительно-белым светом.
 
— Красиво, — прошептала Лена. — Но мёртво.

Мы прошли вглубь квартала и, наконец, увидели их.

На террасе одного из домов сидела группа людей. Мужчины и женщины — в дорогих костюмах, больше похожих на античные тоги с современными элементами. Они громко разговаривали, смеялись, смотрели друг другу в глаза. В руках у них были прозрачные кубы и сферы, в которых переливались миниатюрные голограммы. И их QR-коды... они не светились на груди. Вместо них на запястьях или на изящных ожерельях мерцали маленькие, сделанные из драгоценных металлов или камней чипы — не потребность, а украшение, символ статуса.
 
— Боже, — прошептала Лена. — Они... живут.

— В прямом смысле слова, — мрачно подтвердил я.

Мы попытались изобразить непринуждённую прогулку, стараясь копировать их манеру — лёгкую, слегка надменную. На нас почти не обращали внимания. Наши новые «аватары», видимо, были безупречны.
 
Возле одного из особняков, за низким прозрачным забором, собралась небольшая группа «бояр». Они с аппетитом ели настоящие фрукты с серебряного подноса и о чём-то оживлённо беседовали. Мы замедлили шаг, стараясь подслушать.
 
— ...и я говорю ему: если уж «подписчики» не справляются с квотами, значит, надо не пособия им добавлять, а урезать базовый пакет! — говорил полный мужчина с самодовольным лицом. — Стимул должен быть негативным. Срабатывает безотказно.
 
— Абсолютно согласна, — кивнула его собеседница, худая женщина с острыми чертами лица. — Моя дочь на днях запустила новый модуль в образовательную программу. Теперь при низком рейтинге им показывают, как их дети будут работать на перерабатывающих комбинатах. Эффект потрясающий! Производительность выросла на семь процентов.
 
У меня похолодело внутри. Они говорили о людях, о миллионах, как о винтиках в машине, которые надо вовремя смазывать страхом.

— А вы не боитесь, что... они однажды поймут? — не удержалась Лена, обращаясь к группе с наигранной лёгкостью.
 
Все повернулись к нам. На секунду воцарилась неловкая тишина.
 
— Поймут? — удивлённо поднял бровь полный мужчина. — Милая, о чём вы? Они же не способны думать. У них чипы седьмого поколения. Они получают ровно столько информации, сколько нужно для работы. А всё остальное... — он сделал изящный жест рукой, — эмоциональный фон, лояльность, даже сны — всё генерируется и контролируется. Они счастливы в своём неведении. Как... домашние животные.
 
— Иногда и животные кусаются, — вставил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
Худая женщина рассмеялась — сухим, колким смехом.

— Кусаются? Милый, у нас для этого есть «утиль». И КСБ. Нет, всё под контролем. Совершенно. Мы дали им стабильность, а они существуют только как ресурс. Данные, труд, генетический материал. Всё. Симбиоз.
 
Женщина наклонилась к нам ближе. Её глаза сияли холодным светом.

— Мы даём им ровно столько, чтобы они не умерли от голода и страха. Но никогда — свободу. Зачем она им? Свобода разрушает. А страх строит.
 
— Но ведь люди страдают… — вырвалось у Лены.

Мужчина с кубом усмехнулся.

— Страдание — топливо. Чем сильнее они страдают, тем больше зависят от нас.
 
Я почувствовал, как внутри всё сжимается. Это было хуже, чем я ожидал.

— У нас большие планы, — продолжала женщина. — В ближайшие годы мы полностью ликвидируем касту «внесистемных». Никаких резерваций. Все либо служат, либо утилизируются. Полная чистота.

— А дети? — спросил я.

— Дети — лучшие доносчики, — ответила она без тени сомнения. — Они рождаются уже с чипом, они никогда не узнают свободы. А доносить на родителей — значит проявлять верность системе. Мы поощряем это.
 
Мне стало тяжело дышать. Я посмотрел на Лену. Она сжала губы, чтобы не сказать что-то резкое.
 
В этот момент из-за угла особняка выбежала странная, ухоженная зверушка на длинных, тонких лапках, с большими глазами и переливчатым мехом. Она была похожа на генно-модифицированную помесь фенека и кошки. Подбежала к нам, обнюхала воздух вокруг моих ног... и вдруг отпрянула, издав пронзительный, визгливый звук, полный тревоги и страха.
 
Все разговоры немедленно прекратились.

Зверушка, ощетинившись, тыкалась мордочкой в ноги своей хозяйке, той самой худой женщине, и продолжала визжать, указывая на нас взглядом. Хозяйка нахмурилась. Её взгляд, ещё секунду назад снисходительный, стал холодным и пристальным.
 
— Арчи никогда не ошибается, — тихо сказала она. — Он чувствует чужой биохимический профиль. Чужие феромоны. Кто вы такие?

Полный мужчина уже доставал свой изящный коммуникатор.
 
— КСБ. Немедленно. У нас тут «лисы в курятнике».

Наши безупречные коды на запястьях вдруг погасли. Из-за деревьев бесшумно, словно из-под земли, выросли две фигуры в тёмной, обтягивающей униформе — не уличные «служивые», а личная охрана элиты. Их движения были молниеносны. Нас скрутили так быстро, что мы не успели издать ни звука.

Нас не повели, а понесли вглубь особняка, через роскошные залы, в лифт, который помчался вниз. Остановились мы в просторном, похожем на грот помещении. Это был частный зоопарк. За стеклянными стенами плескались экзотические рыбы, в соседней секции грелась на искусственном солнце рептилия размером с крокодила. А по центру стояла массивная, увенчанная позолотой клетка.
 
Нас втолкнули внутрь. Замок щёлкнул с тихим, но окончательным звуком.
 
— Подождите! Это ошибка! — крикнул я, тряся прутья.
 
Худая женщина подошла к клетке. В руках у неё был бокал с розоватым коктейлем.
 
— Ошибка? Милые, Арчи не ошибается. Вы пахнете... страхом. Настоящим. И чужим. Наши так не пахнут. — Она сделала глоток. — Не волнуйтесь. Всё будет гуманно. Мои детки голодны. А органика высшего качества — лучший подарок для них. Утилизация — это для плебса. Для вас у меня особый подход.
 
Она повернулась и ушла. В соседней секции послышалось громкое шипение. Тень крокодилоподобной рептилии отделилась от стены и медленно поползла в нашу сторону. Её глаза, маленькие и злые, уже смотрели на нас как на еду.
 
Лена вжалась в угол клетки, её глаза были полны слепого ужаса. Я лихорадочно рванул прутья, но они даже не подались.
 
И тут — голос Тургора. Холодный, твёрдый:

— Довольно.

Мир начал расплываться. Стены грота поплыли, закрутились в спираль. Злобное шипение рептилии растянулось в немыслимый, низкочастотный рёв. Я почувствовал, как что-то острое уже впивается мне в ногу... И тут всё пропало…

Мы стояли на набережной Васильевского острова. Воздух был чист и напоён ароматом цветов. Вдали слышался беззаботный смех. Наши запястья мерцали драгоценными чипами. Мы ещё не сделали и шага по элитной зоне.
 
— Вы снова зашли слишком далеко. — сказал Тургор. — Я предупреждал. Предлагаю... немедленно покинуть этот сектор. Риск превышает целесообразность наблюдения.
 
Лена молча прижалась ко мне. Не глядя друг на друга, мы развернулись и быстрыми шагами пошли прочь от этого рая для избранных, пахнущего смертью и жестокостью, приправленной духами. Мы увидели достаточно. Даже слишком.
 
Мы шли прочь от сияющих кварталов Васильевского, и город менялся вместе с нашим статусом. Подменённые Тургором «элитные» чипы на запястьях погасли, сменившись тусклыми зелёными QR-кодами «подписчиков» на груди. Широкие аллеи сузились до грязных проходов между бетонными стенами, отгораживающими «умный» город от того, что был за его пределами.
 
Воздух стал густым и тяжёлым, пропахшим гарью, немытой плотью и чем-то кислым — запахом безнадёжности. Исчезли камеры и дроны. Здесь не за чем было наблюдать. Исчезли голограммы и реклама. Здесь не на что было покупать.
 
Мы оказались в лабиринте из ветхих построек, сколоченных из ржавого металла, гниющих плит и полимерных отходов, выброшенных «городом». Это была аналоговая резервация. «Внесистемные».
 
Люди здесь были другими. Они не спешили, но в их движениях не было и намёка на плавность элиты. Они двигались резко, угрюмо, словно голодные псы. Их одежда была грязной и рваной. На их груди не было никаких светящихся кодов. Они были абсолютно невидимы для Системы. Мёртвые души.

На нас смотрели. Сначала украдкой, из-за углов, из щелей в стенах. Потом открыто. Взгляды были не испуганными, как у «подписчиков», и не холодными, как у «служивых». Они были голодными. Злыми.
 
— Макс.... — тихо, одними губами, прошептала Лена, инстинктивно прижимаясь ко мне.

Но отступать было уже некуда. Группа из пяти-шести человек отделилась от тени полуразрушенного здания и медленно, не спеша, двинулась к нам, отрезая путь к отступлению. Они были разного возраста и пола, но объединены одним — животной озлобленностью и грязью.
 
Один, высокий и тощий, со шрамом через глаз, вышел вперёд.
— А это что за парочка? — его голос скрипел, как ржавая дверь. — Заблудились, голубчики? Или с барского плеча что-то перепало, разгуливать по нашим трущобам изволите?
 
Он окинул взглядом наши чистые, пусть и неброские, комбинезоны и зелёные коды. В его глазах не было страха перед Системой, только ненависть.

— Мы... мы свои, — попытался соврать я, но звучало это неубедительно.

— Свои? — тощий хрипло рассмеялся. — У «своих» кодов нет. Они их вырезают первым делом. А вы... вы пахнете по-другому. Чистотой. Страхом.
 
Они обступили нас плотным кольцом. От них пахло потом, гнилью и агрессией.

— Откуда вы? — прошипела женщина с обветренным лицом, суя своё грязное лицо в самое моё. — КСБ? Шпионы? Или просто дурачки, решившие в гости к нищим сходить?
 
— Мы против Системы! — вдруг выпалила Лена, отчаянно глядя на них. — Мы хотим знать правду! Как вы здесь живёте?

Наступила тишина. «Внесистемные» переглянулись. Затем тощий снова хрипло рассмеялся.
 
— Как живём? — Он плюнул себе под ноги. — Как крысы в подвале. Берём что можем. Жрём что найдём. Спим там, где нас не сожгут. — Он подошёл ближе, и его глаза сузились. — А если кого поймают служивые, лучше сразу убить, чем отдать на переработку. Одних — на корм зверюшкам ваших бояр, других — на переплавку.
 
Он говорил с каким-то извращённым удовольствием, видя, как его слова бьют по нам. Другие кивали, их лица искажали злобные ухмылки.
 
— А вы... вы какие-то неправильные, — вдруг сказал молодой парень с лихорадочным блеском в глазах. Он всё время нервно облизывал губы. — Слишком чистенькие. Слишком много вопросов. Мясо у вас наверняка... свежее.
 
В его словах прозвучала такая неприкрытая жадность, что у меня похолодело внутри. Взгляды окружающих из просто злых стали откровенно хищными. Они перестали видеть в нас людей. Они видели ресурс. Я почувствовал, как круг сжимается. В глазах людей горела не только злоба, но и странное, болезненное возбуждение.
 
— Вяжем их, — скомандовал тощий, без тени сомнения.
 
На нас набросились. Мы попытались вырваться, но против шестерых озлобленных, отчаявшихся людей у нас не было шансов. Наши руки грубо скрутили за спину каким-то проводом и притащили к высохшему, мёртвому дереву посреди этого ада.
 
— Что вы делаете? Мы же свои! — закричал я, уже понимая всю тщетность этих слов.
 
— Свои? — Тощий подошёл вплотную. — Здесь нет своих. Здесь есть еда. И сегодня у нас будет пир. Мы давно не ели свежего мяса.
 
Один из них, тот самый молодой парень, уже с ножом в руках, с восторгом смотрел на нас. Другие разводили неподалёку костёр. Пламя освещало их лица, и я видел, как в глазах горел голод. Это были не люди — звери, доведённые до безумия.
Ужас парализовал меня. Не холодный, технологичный ужас утилизации, а древний, животный, первобытный ужас быть съеденным заживо.
 
— Тургор! — вдруг закричала Лена, и в её голосе была чистая, беспомощная паника. — Конец симуляции!
 
Мир затрясся, огонь распался на куски света, голоса растворились в гуле. Путы исчезли, костёр угас. Всё рухнуло в серую пустоту.
 
Мы вылетели из симуляции. Серые стены лаборатории вернулись. Лена сидела, закрыв лицо руками. Я чувствовал, как сердце гремит в груди, будто пыталось вырваться наружу.
 
... Мы молчали. Слов не было. Было только тихое, прерывистое дыхание и отдающееся в висках эхо того последнего, животного крика Лены.
 
Симуляция была окончена. Но её вкус — вкус страха, предательства и человеческого мяса — оставался с нами.