Служение Отечеству Продолжение 9

      9. Астрахань.


      
      По замене я был переведен в Астраханский радиотехнический полк Ростовского-на-Дону Корпуса ПВО. По норме времени на дорогу, на очередной отпуск сложилось так, что я должен был прибыть в Астрахань 31 декабря 1986 года. Я прилетел вовремя. Новый год на носу. Все готовятся к Празднику в семейном кругу – приятные новогодние хлопоты. Наверное, и мне нужно было провести Праздник с семьей на Кубани, но, памятуя о горьком Улан-Удэнском опыте – кто знает, как здесь сложится служба – я не стал испытывать судьбу, чтобы не давать никакого повода для упреков.

      Астрахань встретила меня мокрым снегом под ногами вперемежку с ржавой глинистой жижей и обилием горластых ворон. После Сибири казалось тепло, и я прекрасно чувствовал себя в офицерском летнем пальто. Я пошел прогуляться.
      
      Город расположен на плоской местности среди большого количества ериков и проток, и в нем трудно ориентироваться. Множество одноэтажных деревянных домов при отсутствии леса – видно, Волга-Матушка потрудилась. Дома старинной постройки с резными окнами, крылечками, балкончиками и мезонинами, хотя почерневшие и запачканные, но все равно создавали впечатление старого провинциального города и уносили в ушедшую милую старину. Казалось, уже наяву я вижу барышень в шляпках и длинных широких юбках, галантных господ и учтивых мещан и бойких извозчиков на лошадях; - казалось, слышу отголоски той суеты, людского шума, веселых голосов и цокота конских копыт…

      На остановке трамвая на скамейке в простой одежде и хромовых сапогах сидел пожилой мужичок с небольшой гармошкой, и, наклонясь к ней ухом и полузакрыв глаза, меланхолично, но очень ритмично наигрывал русскую, очень простую и нежную мелодию, которая по ритму напоминала кадриль и одновременно страданья. На левом ладу гармошки были маленькие серебряные колокольчики, которые после ритмичных басов помогали разговорчивым голосам своим малиновым переливчатым звоном. Этот нежнейший малиновый звон, казалось, еле касался слуха и воспринимался как волшебный мираж, а мелодия завораживала. Я был так восхищен, что не мог оторваться от этих обычных, но чарующих звуков. Что за прелесть эта гармонь! Я никогда раньше не слышал такой! Она очаровала меня! Новизна ощущений в новом для меня городе, привычка прислушиваться к своим ощущениям и воображать картины, а услышанная неожиданно и так кстати гармонь удивительно дополняла картины провинциального старого города.

    Среди плоской равнины преимущественно деревянных построек выделялся белокаменный  Кремль с высоченной колокольней, золотыми куполами Собора и трехметровой толщины белыми стенами. Астрахань не была воплощением русского города, но в Сибири моя истосковавшаяся по образам России душа и здесь радостно млела.

      Я переночевал  в гостинице «Лотос», а назавтра за мной пришел УаЗик. Мы проехали большую часть города, через Волгу, в направленьи поселка Стрелецкое. Окружающий пустынный ландшафт не радовал глаз, но и он в своей нови был интересен. Перед полком дорогу в десятке метров от машины трусцой перебежала пятерка сайгаков. Они были рыжевато-серого цвета, торопились друг за другом копыто-в-копыто, и, опустив головы с горбатыми трубчатыми носами, словно, плыли, мелко семеня ногами. На спине последнего восседала большая ворона. Она восседала так, будто её всю жизнь возили на этой спине. «Как забавно!» - удивился я.

      Тонкий снежок покрывалом лежал вокруг. Вскоре мы въехали в полк. Меня встретил офицер - дежурный по части, представился. В военном городке мне показалась странная тишина, как будто после Новогодней ночи все поголовно спали. Свежий снег слепил глаза, а в темных помещениях не было ни огонька, ни движенья. Обходя военный городок, я увидел, как солдаты с задней стороны столовой «облепили» походную кухню, согреваясь около неё, и мне стала понятной странная тишина в городке. Дежурный по части пояснил, что за неделю до Нового года пробило электро кабель с высокой стороны в зоне ответственности города, и они сидят без света и без тепла, а людей кормят из походной кухни.
– «Где командир?» - спросил я у дежурного по части.
– «На командном пункте - идут контрольные цели».
 
      Я поехал представиться командиру.

      Командный пункт был в подземелье. С яркого света мне сначала ничего не было видно. В командном зале за стойкой, напротив больших от полу до потолка прозрачных планшетов сидели двое: - авиационный полковник и маленький, миниатюрный и симпатичный с эмблемами РТВ подполковник. Еще плохо осмотревшись после улицы, я спросил:
- «Кто командир?».
– « Я!» - с готовностью привстав, ответил подполковник и, смутившись меня, майора, тут же сел.
– «Товарищ подполковник! Майор Нежин прибыл в Ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы. Вот моё предписание» - козырнув, по стойке «смирно» представился я.

      Командира звали Лебедев Станислав Владимирович. Все еще немного смущаясь, он посмотрел предписание, спросил, почему я так долго ехал, сказал, что они меня заждались и, что через полчаса поедем в полк. Пока Лебедев был занят боевой работой, я осмотрел командный пункт в смысле его обустройства и обеспеченья, а через полчаса вместе с Лебедевым вернулся в полк. Мы прошли в его кабинет. Не раздеваясь Лебедев сел за стол, пригласил меня к столу и попросил рассказать о себе. Доверительная манера общения после Левинского особенно понравилась мне, но я не стал рассказывать о своих баталиях с прежним командиром и не стал себя украшать, а сказал, что всякое было, что часто бывал и битым. Лебедев рассказал мне о боевых порядках. Где расположены подразделения. О моем предшественнике цыгане подполковнике Андрееве Владимире Ильиче, который прекрасно играл на баяне и изумительно пел, но не «забил гвоздя» в полку. Что он его еле «выгнал» на замену со мной. Что в настоящее время они сидят без электричества, а потому и без тепла. Что в полку нет бани, и что Командующий «душит» его за это со страшной силой. Что без «нормального» заместителя по тылу он сильно устал и, обратившись по имени-отчеству, по-дружески просил меня заняться делом. После такого разговора я воспрял духом и силы мои удесятерились, несмотря на то, что обрисованная картина не была радужной. Забегая вперед, скажу, что Астраханская страница моей военной службы была счастливой благодаря доброму человеческому началу, взаимопониманию и доверительным отношениям с командиром, и я с особым теплом вспоминаю её. Интересно, что и отношение ко мне всех офицеров и прапорщиков с первого дня было совсем иным, чем в Улан-Удэ. Лебедев своим отношением внушал всем, что заместитель по тылу, стало быть, и весь тыл полка, уважаем, и ни кто не смел игнорировать мои указания. Работать стало легко.

      Наряду с самыми неотложными проблемами с электроэнергией и отоплением, которые я решил по временному варианту за пару недель, в полку нужно было срочно строить солдаткую баню. Эта задача усугублялась еще и тем, что два года назад, когда местная Рота обслуживания полка шла строем в баню в поселок Стрелецкое, пьяный гражданский водитель врезался в строй и покалечил восьмерых человек. Отголоском этой трагедии было то, что высшее командование, вдруг, узнав, что в полку нет солдатской бани, срочно приказало её построить хозяйственным способом. Был утвержден проект бани на пять шаек и выделено тридцать пять тысяч рублей денег, сумма, как и сама баня, смешная и явно недостаточная. Мой предшественник за два года сумел вбить только деревянные колышки на месте бани.

      Движимый энтузиазмом и приливом сил, мне захотелось сделать больше, чем официально предписывалось, а с фантазией проблем не было. Я зашел к Лебедеву, и мы «размечтались». Я предложил построить центральную котельную и тем самым объединить все отдельные малюсенькие котелочки в каждом помещении полка. На эту котельную можно будет «выбить» штат кочегаров, и эксплуатировать её профессионально, а не дневальными по роте, которые каждый день новые и не обученные. Лебедеву так понравилась эта идея, что он сказал, чтобы я брал бумагу и делал «наш проект», а финансовый вопрос он решит, давая понять, что без «канцелярских кнопок  и скрепок» мы год как-нибудь проживем, тем самым увеличим финансирование строительства. Хотя в соответствие с руководящими документами делать этого было категорически нельзя: - это было нарушением финансовой дисциплины.

      Я начал переносить наши фантазии на бумагу, памятуя об известной истине: - «Если сделать что-либо быстро, но кое-как, люди забудут, что сделано это быстро, но будут помнить всегда, что сделано кое-как. А, если сделать хотя бы и медленно, но хорошо – забудут, что сделано медленно, но всегда будут помнить, что сделано хорошо».
 
      По большому счету назвать «наш проект» проектом было нельзя. Но на бумаге был отражен общий план городка, чертеж двухэтажной солдатской бани на сорок шаек с мощной котельной, с центральным отоплением и горячим водоснабжением всего городка, с парикмахерской и прачечной на первом этаже бани, с ремонтной вещевой мастерской и теплицей на втором этаже, с расчетом материалов и денежных средств. Кроме того мы решили сделать новое железобетонное ограждение всего городка, наружное освещение с фотоэлементом включения и выключения и полностью новое асфальтирование городка. «Проект» был хорош, но его нужно было утвердить, чтобы иметь правовую основу. Лебедев решил опереться на командира Корпуса, и пригласил его под каким-то предлогом в полк. По прибытии генерала Кременчука, он позвонил мне, сказал, чтобы я брал «наш проект» и бежал к нему.

      Командир корпуса генерал Кременчук Николай Васильевич, тот самый Кременчук, который на Дальнем Востоке в 1983 году 1сентября «сбил» Южнокорейский пассажирский «Боинг», за который его сначала отстранили от должности и чуть не отдали под суд, а потом назначили командиром Ростовского корпуса ПВО. Историю с «Боингом» теперь уже мало кто помнит. Суть её заключалась в том, что Высшее руководство Вооруженных Сил и Верховный Главнокомандующий не смогли принять решение по иностранному самолету-нарушителю, который вошел в наше воздушное пространство, находился в нем около 5 часов, не подавал опознавательных сигналов «свой-чужой» и не подчинялся нашим требованиям, а время для принятия решения катастрофически таяло. И Кременчук, руководствуясь нормой Закона о защите воздушных рубежей страны, принял решение применить оружие на поражение. Самолет был сбит. Когда выяснилось, что это самолет гражданский, опасаясь международного скандала, Кременчука сделали сначала «козлом отпущения», и только через год признали, что он лишь честно выполнил свою задачу. 

      Я помнил Кременчука по Иркутску, когда, находясь в «опале», он временно был на должности Заместителя командира Иркутского Корпуса. 

      Войдя в кабинет командира полка, я представился по Уставу. Лебедев сидел за столом на своем командирском месте, Кременчук у приставного стола. Конечно, он не помнил меня - разве упомнишь всех. А я даже намеком не дал понять, что его знаю, потому что, у военных так заведено, что младший, например, здоровается первым, а руку, если сочтет нужным, подает старший, так и знакомство обнаружить должен был старший. Я разложил на столе бумаги и приготовился защищать наш «проект». Защищать его было не сложно, потому что каждая его деталь, любая цифра, размер, объем рождались в моем сознании, были практически обоснованы и помнились наизусть.

      У Кременчука была слабость к строительству. Он не был специалистом в строительном деле, но мыслил неординарно, видел предметы объемно, в их функциональной зависимости, и ему нравилось сознавать эту для военного человека «строительную» неординарность. Он задавал вопросы нестандартные, необычные, и, исчерпав весь их запас, почувствовал, что я очень хорошо его понимаю, владею предметом обсуждения, и утвердил «проект».
     После этого работа пошла: - всё закипело, закрутилось и завертелось. Конечно, для выполнения поставленной перед собой задачи мы использовали все средства. Наряду с плановым расходованием денежных средств в ход пошел спирт, использовались дружеские связи, которые нередко подпитывались выездами на рыбалку, на шашлыки. Странное было время: - без выделенных фондов нельзя было приобрести гвоздя, с другой стороны, тот или иной гражданский начальник, с которым нормально сойдясь на рыбалке или на шашлыках, из чувства признательности, а, скорее, из куража или каприза, или желания показать свои возможности, мог просто так, бесплатно, обеспечить необходимым количеством стройматериалов и своим транспортом их привезти. Спиртом мы рассчитывались со средним звеном: - с мастерами и бригадирами. Военный городок площадью более двух гектаров: - площадки, дороги, дорожки с бордюрами - мы полностью «заасфальтировали двумя канистрами спирта». И, когда офицеры, прапорщики и весь личный состав увидели эти разительные, на глазах меняющиеся перемены, эти перемены всех вдохновили. Всем захотелось поглазеть, а поглазев, предложить свои услуги, подать интересную мысль, или просто проявить готовность к какому-нибудь порученью. Даже солдаты, для которых главное - с каждым днем ближе «дембель», и тех не обошел этот подъем; - занятые на строительстве и на подсобных работах, они работали с вдохновением, с огоньком. У меня было ощущенье, что после разрухи, спячки, застоя, будто в полку только меня и не хватало, будто я стал тем флажком, отмашки которого все только и ждали, чтобы ринуться вперед, наперегонки, соревнуясь в фантазии, умении, смекалке. Строительство банного «комплекса» с котельной, асфальтирование военного городка, его освещение, ограждение шло ударными темпами. Даже командир полка, про которого не посвященный человек мог сказать, что он, ни чего не делая, восседает в своем кабинете, а, на самом деле «привязаный» к своим обязанностям круглые сутки, часто бросал кабинет, приходил на строительство, садился на подходящий пенек или камень, и подолгу не выпускал сигареты из рук. Он не вмешивался в процесс, и видно было, что ему уже осточертели его военные обязанности, а этот слаженный рабочий порыв как магнитом тянет его к себе, и, созерцая живое дело, он млеет, отдыхая душой. Когда дежурный по части приходил и докладывал, что его вызывает к телефону тот, или иной вышестоящий начальник, он – о, Боже, упаси военного человека! – отмахивался и  полушепотом бросал: - «Скажи, что меня нет!» - и раздраженно бурчал себе под нос что-то из крепких словечек. Мне же его присутствие помогало: - при нем я мог отдать приказание любому начальнику вплоть до заместителей командира, и это воспринималось как приказ командира полка.

      Огромный объем строительных работ мы выполнили за восемь месяцев и дали к концу года во все помещения тепло, горячую воду, сдали в эксплуатацию баню. Завершением всех работ стала установка дымовой трубы у котельной. Стальная труба довольно внушительных размеров и веса, диаметром полметра и длиной двадцать пять была поставлена вручную. По плану ставить дымовую трубу мы должны были краном; - это должен был быть довольно мощный кран, но его не оказалось. А желание людей было столь велико – всем хотелось поскорее увидеть дым из этой трубы, поскорее узнать, что у нас получилось - будет ли тепло, что экспромтом родились хитроумные решения, при помощи домкратов и ручных лебедок, используя промежуточные приемы, поставить трубу вручную. И мы ставили её до десяти часов вечера, когда совсем стемнело, но бросить работу было нельзя, и никто даже не думал об этом, и Лебедев, волнуясь, чтобы кого-то не придавило, уже требовал прекратить её, но прекращать никто не хотел, и мы все-таки поставили трубу и закрепили. Наверное, древние египтяне так строили свои пирамиды.

      Баня получилась на славу. Полы мы выслали красными плитами под яшму, стены в моечном зале отделали зеленой плиткой под малахит, а во всех сухих помещениях стены отделали розовато-белым ракушечником, который имел фактуру воздушных пузырьков разного размера и очень красиво смотрелся. Ракушечник пилили на юго-восточном берегу Каспия, в форту Шевченко, названном так именем великого кобзаря Тараса Григорьевича, который в свое время отбывал там ссылку. Там стояла наша радиолокационная рота, и нам не стоило больших проблем приобрести камень. В последующем Лебедеву было особенно приятно показывать начальству нашу баню, и мы не только показывали её, но и парили и угощали наших начальников в ней, она стала нашим «греческим залом».
      Еще одной, хотя и банальной достопримечательностью, но мимо которой ни кто не проходил без смеха и шуток, была большая чеканка, оформлявшая печь в парилке. Парилка была сделана традиционно с каменкой и полком, а на выходе была «жемчужная» ванна – подобие небольшого бассейна с насыщением воды кислородом. В Астрахани была большая проблема с камнем для каменки, и для этой цели мы использовали битые керамические изоляторы. В стену печи мы вмонтировали три больших кислородных баллона с обрезанными донышками, в них и набили изоляторы, а, чтобы баллоны не смотрелись орудийными стволами, решено было оформить их как три головы Змея Горыныча, из пасти которого, когда подаешь воду, как из пушки с грохотом вылетает горячий жар. Я сделал эскиз, а выполнить чеканку вызвался один младший сержант. Видно было, что ему очень хотелось сделать эту работу, и уже через четыре-пять дней он подошел ко мне и с удовольствием, но и с какой-то загадочной улыбкой доложил, что чеканка готова, и просил пойти посмотреть. Я пошел вместе с ним. Младший сержант, сопровождая меня, сгорал от нетерпения поскорее узнать, какое впечатление произведет на меня чеканка. Я не догадывался и подумал, что это естественное желание любого художника.

      Змей Горыныч сидел на задних лапах, а передней почесывал живот. Чашуйчатое мускулистое тело его было выпуклым и объемным. Три его головы сидели на упругих подвижных шеях и удивленно смотрели на зрителя. Мощная зубчатая спина переходила в такой же мощный зубчатый хвост, а каждая из голов, там, где пасть, комуфлировала кислородный баллон. Змей получился красавцем. Мой взгляд от выразительных трех голов по чешуйкам и мощным мышцам скользил вниз, и – «О! Черт побери!!!» – у задних ног, где это и положено, вдруг, обнаружились огромных размеров напряженные мужские гениталии. Я замешкался… С одной стороны, увидеть это у Змея - было очень смешно, с другой – пошло, банально, скабрезно. Сразу я не нашелся, что и сказать. Но, как ни странно, от блаженного взгляда Горыныча меня разбирал смех, и, подумав, что баня наша чисто мужская, что нас ни кто не осудит, и, не сдерживая смеха, я пожал исполнителю руку. Младший сержант, аж, светился от удовольствия - это была его доработка.
       Можно было по-разному оценивать эту чеканку, но фактом было то, что она ни кого не оставляла равнодушным, вызывая анекдоты, шутки, смех и хорошее настроение.
      В бане побывали все наши начальники вплоть до Командующего 19 Отдельной Тбилисской Армией ПВО, все с удовольствием мылись и парились, и, конечно, мы всех угощали. Начальник Радиотехнических войск Армии полковник Александров, будучи выходцем из Астраханского полка, сказал, что служил в этом полку с лейтенантов, но не помнит, чтобы зимой в нём можно было хоть где-то согреться, а теперь солдаты ходят по казарме в трусах и умываются теплой водой. Мне за успехи досрочно присвоили воинское звание «подполковник».

      Строительные объекты были приняты в эксплуатацию с похвальными оценками, но мы с Лебедевым все равно получили по «выговору» и удержанию по окладу денежного содержания за нарушение финансовой дисциплины: - вместо тридцати пяти тысяч выделенных нам денег мы освоили двести восемьдесят. Правда, воспринималось это наказание всеми, и нами в том числе, как досадная мелкая формальность при признании наших трудов.

      Но результатами наших трудов нам долго попользоваться не пришлось. Строительство мы закончили в конце 1987, а в конце 1989 года была получена директива о расформировании полка и передачи военного городка местным властям. В стране началось сокращение Вооруженных Сил, вывод войск из-за границы. Как начальнику тыла, мне пришлось заниматься расформированием полка, передачей материальных средств, оформлением документов, и последним покинул военный городок я.