По следу Пугачева - 2. Глава 4

       Не успел профессор Дорофеев прийти в себя после закрытия телепрограммы «Час истории», как к нему обратился Михаил Лифшиц с предложением составить подробную историко – демографическую справку о народах Российской Федерации, имевших свои автономные республики и округа. Михаил Соломонович вручил ему обширный перечень вопросов, на которые нужно было дать исчерпывающие ответы. Вместе с вопросником, Дмитрий получил аванс за работу: одну тысячу долларов, новыми хрустящими купюрами, с портретом президента США Бенджамином Франклином, в овальной раме. Как правило, американец делил гонорар на две равные части, и требовал расписку в получении аванса. Сафронов предположил, что таким образом Лифшиц собирал компромат на всех людей, работавших на него. Вздумай человек отказаться от сотрудничества с американцем, как его могли припугнуть публикацией в СМИ этих расписок. А сотрудничали с Лифшицем непростые люди: профессора московских ВУЗов, доктора и кандидаты наук, даже лица, дававшие подписку о неразглашении государственной тайны. Конечно, никто из них не знал настоящую профессию Миши Лифшица: разведчика и тайного агента ЦРУ. Ученые верили в его красивую легенду израильского бизнесмена и мецената, желавшего мира и добра народам России. Этот американец, взявший себе имя бывшего советского студента Мойши Лифшица, даже не подозревал насколько «контора», в которой служил генерал Сафронов, была осведомлена о его нелегальной деятельности. «Двойной» агент Лифшиц работал сразу на две иностранные разведки: израильскую и американскую, которые вели сбор информации об экономике России. Особенно интересовал их нефтегазовый сектор, где ведущую позицию занимала компания «ЮКОС», банкира Михаила Ходорковского.

       «Прямо современный Емельян Пугачев, этот американец, ни дать, ни взять», – про себя размышлял профессор Дорофеев: «Назвался Лифшицем, покинувшим Советский Союз по идейным соображениям, а с началом Перестройки, вернувшийся на родину. И надо же, наше научное сообщество встретило его с распростёртыми объятиями. Однако, если Емельян Пугачев, как известно, взял имя умершего императора Петра III, то Майкл Кунц принял на себя имя ещё здравствующего человека, эмигранта Мойши Лифшица. Правда, Мойша так порвал всякую связь с бывшей родиной, что о его местонахождении долгое время не знала даже советская разведка. Этим и воспользовалось руководство ЦРУ, взяв его имя и биографию для своего агента. Сначала на время, а с распадом Союза и ликвидацией КГБ, оставили, в наглую, уже навсегда. Думали, наверное, что русские этакие дураки – простаки, а оказалось совсем наоборот. Кунц – Лифшиц был в поле зрения Юрия Сафронова всегда, даже в лихие 1990-е годы, когда для самих чекистов наступили очень непростые времена».

       Дмитрий Иванович вспомнил, как в годы перестройки Лифшиц убеждал историков в том, каким кровавым диктатором и палачом был Иосиф Виссарионович Сталин. Тогда, лишь ленивый не бросал словесные камни в «вождя всех народов», под улюлюканье и вопли новоиспеченных демократов. А чуть позже, под эгидой фонда Сороса, началось переписывание истории Второй Мировой войны. И вот, уже жители восточной Европы благодарили американцев за освобождение от фашизма, и сыпали злые проклятия в адрес новой России, оккупировавшей их страны после победы над Германией. Кошмар! Перевернули всё с ног на голову. Ладно бы только в Европе, а то в СНГ и в самой России некоторые героические эпизоды Великой Отечественной войны, попросту исчезли из учебников истории. Звучали голоса в оправдание предателя Власова, якобы, идейного борца со сталинским режимом. Благо, «смута» в головах проходила. К тому же, президент Беларуси, Александр Лукашенко, задавал правильный тон. Вот почему Дмитрий Иванович не сомневался в том, что в угоду императрице Екатерине Великой, не только переписали историю Пугачевского бунта, но и заставили многих очевидцев забыть, что происходило на самом деле в то страшное время, в конце XVIII века.

      Из раритетного издания, 1860 года, названного «Подлинные бумаги, до бунта Пугачова относящиеся», Дмитрий Дорофеев узнал подробную биографию самозванца Пугачева; как впервые оказался он на Яике; также некоторые эпизоды из истории яицких казаков. Однако, к большому удивлению обнаружил, что в «Выписке из следствия Оренбургской секретной комиссии об Емельяне Пугачеве» нет главного, а именно, «конца не достает». Затем шли, уже «Подлинные бумаги, до бунта Пугачова относящиеся», с предисловием М. Полуденского, дед которого, действительный Тайный советник А. М. Лунин, в молодые годы капитан гвардии, входил в 1774 году в Секретную Комиссию по бунту Пугачева.
       «В Комиссии сей находился я полгода в Казани и шесть месяцев в Оренбурге, – писал Александр Михайлович Лунин, – откуда, по благополучном окончании, по особому ж именному указу, пожалован Полковником 775 года» [Подлинные бумаги, до бунта Пугачова относящиеся. Из II-ой книги «Чтений в Императорском Обществе истории и древностей Российских при Московском Университете 1860 года». – М., 1860. С. 28].

       Однако, углубившись в чтение, Дорофеев вдруг отложил книгу. Из головы не выходил вопросник Лифшица, в котором много пунктов было посвящено национальному герою башкирского народа Салавату Юлаеву. Памятник богатырю в Уфе, был открыт 17 ноября 1967 года, на восточном берегу реки Белая. Салават руководил восстанием в Башкирии и продолжил борьбу даже после ареста Пугачева. Его схватили 24 ноября 1774 года, после следствия вместе с отцом, Юлаем, наказали плетьми, заклеймили и отправили в вечную каторгу в крепость Рогервик, на Балтийском море. Недолго думая, профессор позвонил генералу Сафронову и попросил о срочной конспиративной встрече.

       – Да, Дмитрий Иванович, как был наивным учёным, так им и остался! – сказал генерал на встрече с профессором Дорофеевым. – Бросай все свои дела и берись за выполнение заказа Лифшица. Неспроста американца заинтересовали народы России. Ох, неспроста…

       – Я и сам понимаю, что неспроста, – ответил профессор. – Разве стал бы Лифшиц платить такие деньги за «пустышку»?

       – Так чего ты тянешь с выполнением? – спросил генерал. – Приобщи к работе студентов – историков, из нашего списка. Или гонораром делиться не хочешь?

       – Деньги уже у ребят, они работают, – ответил Дмитрий. – Хочу выудить у Лифшица цель необычного заказа. Сам же сказал: «Неспроста».

        – Цель у него одна – развал России, как когда – то разваливал Советский Союз!

        – Лифшиц не только агент ЦРУ, он ещё владеет в России прибыльным бизнесом! – заметил Дмитрий. – Так, что Юрий Михайлович не торопи события…

       – Ладно, профессор, на твоё усмотрение! – согласился генерал. – Только не переигрывай, Дмитрий Иванович, не переигрывай.

       – Да, я и сам понимаю, что Лифшица нельзя упустить...

       – Правильно понимаешь. Молодец!

       Башкиры издавна поднимали восстания против притеснения их царскими властями. На их землях часто вспыхивали беспорядки и бунты. Военный историк Н. Ф. Дубровин, на основе архивных документов, очень красноречиво описал положение дел в Башкирии до Пугачевского бунта. Колонизация русскими этого края началась ещё до похода атамана Ермака за Камень, вглубь Сибири. В 1574 году, отряд стрельцов во главе с воеводой Михаилом Нагим, построили Уфимский кремль, вокруг которого затем разросся город.

       «Все эти беспорядки не мешали однако же русским промышленникам захватывать вновь башкирские земли, богатые рудами и строить на них заводы, – писал Дубровин. – Так содержатель медных и железных заводов Иван Твердышев, с товарищем своим Иваном Мясниковым, захватили землю, принадлежавшую башкирцу Юлаю, в последствии деятельному пособнику Пугачева, и построили на ней завод. Поступок этот был представлен императрице как заслуживающий поощрения. В 1758 году Сенат доложил императрице, что Твердышев и Мясников первые начали строить заводы в пустых и диких местах, внутри самой Башкирии, «не взирая на страх от башкирских волнений». По словам Сената, Твердышев доставил великую прибыль государству и при заводах своих для безопасности от неприятеля построил крепости, снабдил их орудием и порохом и «все это сделал собственным иждивением, не требуя приписки крестьян, без которых почти ни один из прежних заводчиков обойтись не мог». За столь похвальные поступки Твердышев был исключен из податного состояния и произведен прямо в коллежские асессоры.
      Такая награда послужила поощрением для многих, и башкирские земли стали захватываться более и более. Туземное население относилось к этому крайне враждебно и, не будучи в силах противиться открыто, ожидало лучших времен и удобного случая.
        – Ныне женский пол государствует, – говорили башкирцы, – и потому надо иметь терпение. Слух такой носится, что на государственный престол мужской пол возведен будет, и в то время какой ни есть милости просить постараемся.
        Лаская себя такою мыслью, население жило надеждами, когда в 1763 году, в селе Спас – Чесноковке, получено было известие, что Петр III жив. Священник и дьячок Федоровы отслужили молебен за чудесное спасение государя, и весть об этом быстро распространилась во все стороны. Башкирцы, мещеряки и все мусульманское население встрепенулось и с нетерпением ожидало появления государя. Оно было уверено, что с вступлением на престол «мужского пола» будут уничтожены те беспорядки и пороки, которые присущи были администрации и обществу того времени» (Дубровин Н. Пугачев и его сообщники. Т. 1. СПб., 1884. С. 271 – 272).

        – Мариша, ты не могла бы мне помочь? – обратился к жене Дмитрий Иванович. – Меня интересуют башкиры, особенно, Салават Юлаев, сподвижник Пугачева.

        – Ты знаешь, дорогой, загляни в первый том сочинений уральского писателя Железнова, – ответила жена. – Там есть рассказ «Башкирцы». Прочти на досуге.

       – Может вместе почитаем, а то у меня глаза так быстро устают, что больше двух страниц не могу осилить, – с нотками наигранности в голосе, промямлил Дмитрий.

       – Нет, дорогой, не сегодня и не завтра! – сказала, как отрезала Марина. – Ужинаем, и я сажусь за справку для отдела культуры. Библиотека на грани закрытия, хоть бы дали мне до пенсии спокойно доработать.

       – Мариша, поговори с Юрой Сафроновым! – выпалил Дмитрий. – Думаю, земляк тебе не откажет в помощи.

       – Ну, о чём ты говоришь, Дима! – с досадой отозвалась жена. – Где Юра, и, где отдел культуры мэрии?

       – Позвони, говорю! У Юры талант убеждать людей! Просто, талантище…

       – Ладно, ладно! Давай к столу, после ужина позвоню земляку!

       Два дня Дмитрий изучал рассказ И. И. Железнова «Башкирцы» и пришёл к выводу, что о нём нельзя упоминать в исторической справке о Башкирии. При всём зримом уважении к творчеству уральского писателя, профессор Дорофеев просто опешил от характеристики Салавата Юлаева, данной в этом рассказе. А начиналось всё с песни молодого башкира, а точнее, с музыки дудки (чебызги), тон которой «был не тихий, унылый, а сильный, резкий, дикий, просто раздирающий и потрясающий слух» Железнова. Хозяин дома, где писатель остановился на ночлег, заметив возбуждение гостя, сказал: «Один старый человек на тою (на празднике, или на пиру) без чебызга словами эту песню спивал; песня больна страшна о сильном богатыре.
       – Уж не о Саловате ли богатыре? – спросил Железнов.
       Какой Саловат! – сказал с видимым презрением хозяин. – Саловат что за богатырь? Саловат – просто разбойник! Такой разбойник, как Саловат, что с Пугачем гулял, и у нас, в нашем месте, много было. Вот, недавно, лет двенадцать назад, два брата Ижбердины, не хуже Саловата, делал кутерма. Они также, как Саловат, людей резал, деньга грабил, скотина отгонял, все отнимал. А богатырь, о котором моя братишка играет, я забыл, как его звали… был честный человек, святой богатырь» (Железнов И. И. Уральцы. Т. 1. СПб., 1910. С. 220).

        Дмитрий призадумался: «Показывать такое Лифшицу никак нельзя! Этот хитрый лис ждёт совсем других рассказов. Надеюсь, студенты оправдают мои ожидания. Да, как не пытался отойти от Пугачевской темы, а жизнь снова втягивает меня в неё с головой».

       Между тем, в семье Дорофеевых произошли значимые события: дочь Александра на «отлично» сдала все вступительные экзамены на исторический факультет Московского государственного университета и уехала в Уральск, навестить дедушку с бабушкой. Сын Пётр, собиравшийся жениться во время летнего отпуска, отказался от поспешной затеи до окончания военного ВУЗа, чем несказанно обрадовал Дмитрия Ивановича. На радостях, отец разрешил сыну поехать с друзьями – курсантами в Крым, где ребята намеревались освоить полёты на парапланах. Пётр не стал посвящать мать в свои планы, сказав ей, что просто едет «дикарём», отдыхать и наслаждаться морем и солнцем на пляжах Крыма.

        В пятницу Марина пришла с работы радостной. Сняв туфли, прошла на кухню и громко объявила мужу, работавшему в кабинете: «Дорогой, у нас сегодня праздник!»

        – Мариша, что за праздник? – громко спросил из кабинета Дмитрий Иванович. – Что стряслось?

        – Не стряслось, а случилось! – весело ответила Марина. – Закрытие нашей библиотеки отложили на неопределенное время!

        – Действительно, праздник! – засмеялся профессор. – Справка помогла?

        – Если бы справка, – удивилась жена. – Юра твой, помог!

        – Не зря мама говорила, что у Юрика актёрский талант пропадает!

         – Дима, он вообще кто, этот Юра, который моим земляком называется?

         – Банщик, у которого вся Москва парится. Человек со связями…

         – Как в кино: «Ты мне, я тебе», что ли?

         – Типа того, шибко не заморачивайся!

         – Ладно, пойдём на радостях по бокалу вина выпьем…

       При очередной встрече с Лифшицем, Дмитрий Иванович осторожно «закинул удочку» насчет работы, которую ему поручил американец. Лифшиц не стал юлить, а прямо сказал, что мечтает о слиянии двух российских нефтяных компаний «ЮКОС» и «Сибнефть» в одну мощную производственную структуру. У этих компаний уже был неудачный опыт слияния в 1998 году. Тогда был заключен договор о слиянии, единая компания получила название «ЮКСИ», заключила выгодные контракты с иностранцами, но вскоре, они вернулись опять «на круги своя». Инициатором разлада называли «Сибнефть» и её руководителя, Евгения Марковича Швидлера, который заявил о приостановлении процесса слияния.
         Евгений Швидлер родился 28 марта 1964 года в Уфе, в еврейской семье. Отец его, Марк Иосифович Швидлер, ученый – геолог. Сам он, в 1986 году окончил Московский институт нефтехимической и газовой промышленности имени И. М. Губкина, скажем так, человек в «нефтянке» не посторонний. В 1991 году эмигрировал в США, где через три года получил гражданство. В 1995 году становится вице – президентом по финансам компании «Сибнефть», а через три года полноправным президентом. Работает в тесном партнёрстве с Романом Абрамовичем.

       «Эка куда замахнулся Лифшиц, возродить слияние двух компаний нефтедобычи в одного огромного монстра, который подобно гигантскому спруту раскинет свои щупальца по всей Сибири», – подумал Дмитрий: «Нужно поставить в известность Сафронова, хотя, я уверен, что генерал уже в курсе происходящего».

        – Не думал, что они вновь захотят реанимировать слияние, – честно признался Сафронов. – Твоя информация Дима, просто, как снег на голову.

       – Рад стараться, товарищ генерал! – с улыбкой отозвался Дмитрий. – Я мало понимаю в бизнесе, тем более, в нефтяном, но что это даёт олигархам?

       – Если бы ничего не давало, то не стоило и стучатся в закрытую дверь, – загадками заговорил Сафронов. – Основные акционеры «ЮКОСа» владеют ею через офшорную сеть, зарегистрированную в Гибралтаре. Там, если даже захочешь, концов не найдёшь…

       – Какой будет дальнейший план действий? – спросил Дмитрий. – Конкретно мне, что делать?

        – Занимайся историей, историк! – ответил Сафронов. – Работай над справкой для Лифшица, а финансами и офшорами займутся другие специалисты. 

        – Юра, спасибо, что помог Марине! – сказал Дмитрий. – Извини, но пришлось сказать жене, что ты «банщик» типа того, которого Леонид Куравлёв сыграл в кино.

        – Да называйте, хоть, «горшком», только в печку не сажайте! – рассмеялся Сафронов. – Рад, что Марине не придётся искать другую работу...

       Пока студенты – историки работали над исторической справкой, профессор Дорофеев вновь принялся изучать «Подлинные бумаги, до бунта Пугачова относящиеся», где нашёл любопытную заметку неизвестного автора, напечатанную в Утрехтской газете № 18, от 3-го марта 1775 года, рассказывающую о казни Емельяна Пугачева и его сообщников:
       «Третьего дня был я свидетелем казни изверга Пугачева и его шайки; я стоял около самого эшафота. Казнь эта совершилась на площади, называемой Болото, близ каменного моста, где я видел отсечение головы Белобородова. Выстроены были большие подмостки, среди которых стоял высокий столб с перекладиной на верху, на которую можно было взлезать по двум лестницам. Судя по этим приготовлениям, зрители могли подумать, что мятежник будет посажен на кол, потому что никому не был известен род казни, к которой он был приговорен. У трех углов эшафота были поставлены три виселицы.
        В 11 часов утра все преступники перешли через каменный мост; те, которые должны были быть повешены, или наказаны кнутом, были связаны попарно. Между ними находился молодой человек, дворянин, которому приговорено было сломать шпагу над головой; потом ехал Пугачев на высокой, нарочно сделанной, тележке, вымазанной черною краской и запряженной лошадьми. Посреди тележки находился столб, к которому был привязан преступник, сидевший на скамейке между двумя священниками. Палач стоял сзади с двумя топорами на плахе. Мне явно было заметно, что это зрелище производило сильное впечатление на многочисленных зрителей, которые наполняли всю площадь. Незаметен был страх на лице Пугачева. С большим присутствием духа сидел он на своей скамейке с зажженною свечою в руке, прося у всех прощения во имя Бога. Когда он сошел к эшафоту, ему прочли Царский Указ, в котором описаны все его гнусные преступления. Прочим преступникам тоже были прочтены Указы, к ним относящиеся» (Подлинные бумаги. 1860. С. 75 – 76).

       Давая отдых глазам, Дмитрий отложил книгу в сторону и сидел, как завороженный. Мысли путались и лезли в голову. Профессор удивился спокойствию многочисленной толпы зрителей, которое, вероятно, передалось ей от Пугачева, на лице которого не было страха. По логике, такое могло быть, если только приговоренный был уверен, что его не казнят. Кто мог убедить Пугачева, что в последний момент просвещенная императрица, Екатерина Великая, простит его принародно и заменит смертную казнь, например, вечной каторгой? Так успокоить главного преступника мог только один человек, а именно, обер – секретарь, глава Тайной экспедиции Сената, Степан Иванович Шешковский, проводивший допросы по делу Пугачевского бунта. С этой мыслью Дмитрий, вновь, приблизил книгу к своим глазам, продолжив знакомство с газетной заметкой:

       «Священник отлучил их от Церкви, и палачи схватили свою добычу. Пугачев вошел на эшафот по лестнице, и каждый из трех преступников, который должен быть повешен с ним, всходил по лестнице к предназначенной для него виселице. Всех четверых казнили в одно время. Пугачева раздевали, и он с живостью сам помогал. Его положили на эшафот и, по странной ошибке, палачи отрубили голову, потом руки, ноги, которые показали зрителям прежде головы. Один из них, который, думаю, был из судей, живо и громко осуждал палача за его ошибку. Предполагают, что он за это может быть будет наказан кнутом. Один из палачей потом взлез на перекладину столба, насадил голову мятежника на железный шпиль, находившийся над перекладиной, на которую разложил прочие части тела. В то же время три других палача повесили трех остальных преступников по трем углам эшафота.
       После этой казни привели Панфилова: он перенес ту же казнь, как Пугачев, с тою разницею, что его голова не была насажена на железный шпиль, но положена, вместе с его членами, рядом с Пугачевскими. Этот эшафот еще находится в том положении.
       Потом, смотря по приговору, к которому каждый из преступников был присужден, иных наказывали кнутом, иным вырывали ноздри, а некоторых клеймили. Я не оставался свидетелем этих различных казней, которые продолжались до вечера» (Там же, с. 76).

        «Ну вот, как и предполагал, Пугачев был уверен, что его не казнят, иначе зачем ему было помогать палачам раздевать себя», – ликовал в душе Дорофеев, размышляя над прочитанным: «Вероятно, осужденные на казнь до конца надеясь на благоприятный для себя исход, поэтому палачи оборвали их жизни внезапно и одновременно. Пугачеву же, для того отсекли сначала голову, чтобы он ничего не успел крикнуть перед смертью. Не зря же уральские казаки утверждали, что казнили другого человека, не того, который на Яике (Урале) руководил бунтом. Похожего на того, но всё же другого казнили. Опять же, фамилия пятого казненного, Панфилов, хотя, правильно должна быть Перфильев, может тоже неслучайна? Ошибка автора заметки или настоящая, последнего казненного? Эти, казалось бы, мелочи, дают повод сомнениям, и подозрениям в фальсификации истории».

      На очередной конспиративной встрече с Сафроновым, Дмитрий Иванович набрался храбрости и спросил генерала о Лифшице:
       – Юра, у меня сложилось мнение, что Лифшиц живёт и работает в России без всякой опаски за свою жизнь, как такое возможно?

       – Спокоен, потому что знает: за ним никто не следит, никто им не интересуется! – ответил Сафронов.

        – А твой отдел, Юра? Наконец, обо мне он знает, как о твоём знакомым...

       – После бегства на Запад генерала Калугина, я перестал слепо доверять высшему руководству! – ответил Сафронов. – В отделе знают о Лифшице три человека: я, ты и Гриша! На «верх» никакой информации не посылаю, потому Лифшиц и спокоен. У ЦРУ везде «глаза и уши»; меня они считают отработанным материалом, по которому пенсия плачет. На место начальника отдела, уже нашли молодого и перспективного майора, из которого за год – два, вырастят полковника и посадят в моё кресло…

       – А, как же начатое дело, Юра? Предлагаешь бросить и забыть?

       – Какой там забыть, Дима! – ответил Сафронов. – Мы только начали! По крайней мере, год у нас есть. Целый год! За год столько воды утечёт…

         – Значит, работаем!

        – Конечно, работаем! Тем более, скоро первый визит нашего президента в США! А, это значит, наш подопечный ничего заподозрить не должен, его заказ нужно выполнить на «отлично» с плюсом!

      – Что за игру ты затеял, Юра? И какова роль Лифшица в твоей игре, «ферзя»?

      – Большую игру затеяли американцы, а мы вынуждены им противостоять! Ну, а Лифшиц, по моим раскладам, не «ферзём» должен быть, а «пешкой». Понимаешь?

       – Понимаю, Юра! – закивал головой Дорофеев. – Сделать Лифшица «пешкой» в Большой игре, это же надо до такого додуматься. Молодец!

       – Просто, за державу обидно!

       – Мне тоже…

        В четверг, Дорофеев передал Лифшицу историко – демографическую справку, а уже в субботу американец позвонил ему и назначил встречу в сквере, недалеко от института, где работал профессор. Дмитрий Иванович, завидя Лифшица, изобразил некоторое волнение на лице, которое не осталось не замеченным американцем.

       – Не волнуйтесь, дорогой друг, ваша справка очень понравилась! – успокоил Лифшиц. – Написана хорошим научно – популярным языком, который приятно читать!

        – Михаил Соломонович, очень рад был оказать посильную услугу! – обрадовался Дорофеев. – Хотелось бы получить и гонорар, а то сын в Крыму отдыхает, поиздержался.

        – Да, да! Вот, ваши деньги Дмитрий! Здесь, три тысячи «баксов», даже больше, чем мы договаривались!

        – Спасибо, Михаил Соломонович! – растрогался Дорофеев. – Куплю жене шубу и зимние сапоги! Если будет ещё работа, всегда готов!

        – Непременно, Дмитрий! – отозвался Лифшиц. – У меня на вас большие планы, профессор! Однако, всему своё время…

       Сафронов высоко оценил результаты встречи Дорофеева с Лифшицем, к которому удалось подобраться достаточно близко. Американец снова клюнул на старую «наживку», в основе которой лежала человеческая алчность; её с избытком демонстрировал Дмитрий при каждой встречи с Лифшицем. В частной беседе с американцем, Дмитрий Иванович так расположил к себе собеседника, что Лифшиц проговорился о давней мечте жизни, на которую нацелена его деятельность: «обезлюдить» Сибирь и Крайний Север. Нефтяные и газовые промыслы должны разрабатываться и эксплуатироваться «вахтовым» методом, без постоянной привязки населения к этим местам. По мнению американца, так проще и эффективнее управлять производством, а в случае протестных акций со стороны рабочих, легко производить замену трудового коллектива. Другой мечтой Лифшица была передача Северного морского пути под эгиду ООН и создание там Международного транспортного коридора.

        – Ишь чего захотел американец! – воскликнул Сафронов. – Дудки! Президент уже дал команду восстановить все пограничные заставы на островах вдоль Севморпути.

        – А чем он для нас ценен, этот Северный морской путь? – спросил Дорофеев.

       – С одной стороны, это короткий путь из Европы в Азию, а с другой, нельзя упускать возможность контроля перевозок по этому транспортному коридору! – ответил Сафронов.

       – Так, при любом раскладе на Севморпути будут работать наши атомные ледоколы! – отозвался Дорофеев. – У других стран ООН, ведь, нет ледокольного флота?

       – Не скажи, Дима! – возразил генерал. – Если отдать его под эгиду ООН, то уже завтра там будут хозяйничать американцы, а точнее, блок НАТО! Он, итак подбирается к нашим границам с запада, а это и с севера станут поджимать.

        – Действительно, интересная ситуация вырисовывается! – задумчиво проговорил Дмитрий. – Государство объявляет политику на сближение с Западом, а спецслужбы ведут с тем же Западом свою необъявленную войну.

       – Не спецслужбы, а отдельные сотрудники, кому дороги суверенитет и безопасность России! – поправил товарища Сафронов. – Пока, Дима, наша работа никем на «верху» не санкционирована, а это значит, что у нас нет права на ошибку…

        – Я тут, Юра, вновь занялся Пугачевским бунтом, – проговорил Дмитрий. – «Конторе» нужен свой современный «Шешковский», с большими полномочиями и правами, а то эта самодеятельность нас до цугундера доведёт. Что скажешь?

        – Работа в этом направлении проводится, но процесс не скорый, – ответил Сафронов. – Охотников ворошить системный муравейник, немного, но есть…

         Жизнь, тем временем, шла своим чередом. Страна постепенно выходила из периода «смуты» 1990-х годов. Президент Российской Федерации В. В. Путин, 6 – 8 сентября 2000 года, посетил США с рабочим визитом, где принял участие в «Саммите тысячелетия» и провёл встречу с президентом США Биллом Клинтоном. А через год, 12 – 16 ноября 2001 года, состоялся государственный визит в США, в ходе которого В. В. Путин провёл прямые переговоры с новым президентом США Джорджем Бушем. Также состоялись встречи В. В. Путина с руководством конгресса США и с другими важными персонами. Президента РФ, даже, пригласили на закрытый брифинг ЦРУ в Вашингтоне. Казалось бы, всё говорило о тесном сближении России и США, как в политической, так и в экономической сферах. Но, на самом деле, американцы продолжали открыто поддерживать сепаратистов на Кавказе, называя их повстанцами. НАТО, несмотря на предупреждения нашего президента, «тихим сапом» продвигалось к нашим западным границам. А в это время, некоторая московская профессура, на «голубом глазу» заявляла, что США мировой лидер, которому дозволено многое, если даже не всё Их мнение тиражировалось в столичных СМИ и считалось, чуть ли не истиной в последней инстанции. На фоне такой информационной поддержки, люди типа Лифшица чувствовали себя в России, как «рыба в воде». Перед ними открывались двери кабинетов высоких начальников, чьи дети, как правило, учились за границей, а их денежные средства хранились в западных банках. Доллар США стал основной валютой в России; в долларах заключались коммерческие договора, в них же, обычно, выдавалась зарплата в солидных фирмах. Российский рубль, хотя, и лишился нескольких нолей, но как был «деревянным», так и оставался. А вот, «баксы», то есть доллары США, были всегда в цене, за ними шла настоящая охота. По сути, тот же Лифшиц за доллары США мог купить любого, нужного ему, человека в России, вопрос был лишь в сумме. Так думал Лифшиц, но только не генерал Сафронов и не профессор Дорофеев. В России остались честные люди, готовые работать не за деньги, а за идею, как бы нелепо это не звучало. Их было сначала немного, но они умножались с каждым днём, месяцем, годом.