Преподобный Серафим в узах

МАРТИРОЛОГИЙ КОММУНИСТИЧЕСКОГО ИГА.

Преподобный Серафим в узах.

РАЗРУШЕНИЕ ВЕЛИКОГО САРОВСКОГО МОНАСТЫРЯ.

«Помни Господа Иисуса Христа от семени Давидова, воскресшего из мертвых, по благовествованию моему, за которое я страдаю даже до уз, как злодей; но для слова Божия нет уз».
—СВЯТОЙ ПАВЕЛ.
2 Тим. 2:8-9.

ПЕРЕЖИВШИЕ первые годы революции, суровые испытания гонений и отступничества Живоначальной Церкви, Свято-Серафимовский Саровский монастырь и Дивеевский монастырь были закрыты коммунистами в 1927 году. До нас дошли лишь отрывочные сведения о страданиях и судьбе многочисленных святых монахов и монахинь, подвизавшихся в этих обителях в то время, но и того, что дошло, достаточно, чтобы составить отдельную главу в истории новомучеников России. Вот что известно о некоторых видных саровских монахах:

ИГУМЕН ИЕРОФЕЙ был настоятелем Сарова во время канонизации преподобного Серафима в 1903 году; затем он ушел на покой и вел подвижническую жизнь, пока коммунисты не отправили его в Темниковскую тюрьму (бывший Санаксарский монастырь), где он встретил свои страдания и смерть.

ИГУМЕН РУФИН. Игумен Саровской пустыни, в 1927году, после закрытия обители был арестован и заключен в Арзамасскую тюрьму, где его жестоко пытали. По свидетельству сидевших с ним, когда однажды после длительного допроса его привели в камеру, никто из заключенных не мог его узнать. Все лицо его было опухшим, особенно подбородок. Ему вырвали все волосы из бороды. Вскоре после этого его домучили.1

___
1 Пропресвитер Михаил Польский. Новомученики Российские, Джорданвилль, штат Нью-Йорк, 1957, т. II, с. 228.


МОНАХ ВАСИЛИЙ, суровый подвижник. Его послушанием было постоянное пребывание у источника преподобного Серафима и раздача святой воды паломникам. Во время разорения монастыря безбожники-«активисты» развели костер посреди монастыря, бросили в него иконы и другие святыни, кощунственно их поправ, и сожгли гроб, сделанный самим Преподобным, в котором его мощи покоились семьдесят лет до его канонизации; затем они разрушили оба сруба в «Ближней» и «Дальней» пустынях Преподобного, а, осквернив и замутив источник, предали мученической смерти отца Василия, который скончался как истинный монах – на своем послушании.1

___
1 Там же.


МОНАХ ИСААКИЙ. Прозорливый старец, известный всей православной России, именно через него преподобный Серафим открыл монахам, что делать с его святыми мощами. Во время разорения монастыря «монахи сопротивлялись изъятию святых мощей и заперлись в Успенской церкви, где лежали мощи Преподобного, объявив, что им лучше всем быть убитыми, чем отдать мощи. Три дня монахи оставались в закрытой церкви без пищи ...В Сарове в это время жил аскет отец Исаакий, ученик и последователь известного старца Анатолия Саровского, который умер в 1922 году. Старец Исаакий, опечаленный происходившим и заботясь о братии, три дня молился Святому, чтобы он вразумил их, что делать. На третий день преподобный Серафим явился ему и сказал: «На то воля Божия, чтобы мои мощи увезли и монастырь разрушили, не препятствуйте этому». Когда старец рассказал о своем видении братии, монахи покинули церковь, и комиссия агентов НКВД и местных советских «специалистов», собрав мощи в деревянный ящик, увезла их, а монахов вечером 9 февраля 1927 года всех выгнали из Сарова, и так Саровская пустынь прекратила свое существование... Мощи преподобного Серафима забрали в Москву и поместили в Румянцевском музее, превращенном в антирелигиозный музей. В газетах было объявлено, что в Москву привезены мощи Серафима Саровского, и желающие могут на них посмотреть. Многие люди стали приходить в музей, чтобы поклониться мощам. Входные билеты в музей стоили три рубля, но несмотря на такую высокую цену люди приходили, плакали, молились и клали поклоны перед застекленным ящиком, в котором лежали мощи. Произошло много исцелений. Тогда коммунисты, видя что вместо надругательства идет скорее прославление святых мощей, объявили, что мощей в музее больше не будет и их перевозят в Пензу. Верующие были недовольны, и многие из них поехали в Пензу, чтобы самим убедиться в этом. Но в Пензе им сказали, что мощей там нет. Так мощи преподобного Серафима были спрятаны, и где они сейчас, неизвестно».1

___
1 Иеромонах Георгий Саровский, со слов очевидца игумена Мефодия, в «Вестнике Русского Студенческого Христианского Движения», май-июнь 1934 г., стр. 20.


В России было распространено мнение, что мощи Святого были выкрадены из поезда, везшего их из Москвы, и спрятаны членами Катакомбной Церкви.

Судьба Саровского монастыря и пребывание там преподобного Серафима после его закрытия описаны в воспоминаниях монахини Вероники, узницы госпиталя одного из концлагерей в Серафимовском лесу близ монастыря: «Вокруг нашего барака, словно густая зеленая стена, стоял лес вековых сосен. Среди колонн их красных стволов ярко-изумрудно-зелеными изгибами берез блистал незабываемый Саровский лес, единственный в мире. Невольно все мы ощущали незримую силу и благодатную близость святой обители. Сам Преподобный явился однажды на лесной дороге больному монаху-узнику, когда тот изнемог под тяжестью ноши и не мог идти дальше. Почти все верующие узники испытали на себе помощь преподобного Серафима. Они чувствовали его защиту и покровительство среди самых тяжких испытаний. Сначала в монастыре был устроен концлагерь. Но такое уныние охватило начальство… «Особого отдела», отправленных туда, и случаи самоубийств среди них стали настолько частыми, что лагерь перевели в другое место, а в монастыре устроили приют для детей заключенных. Рассказывают, что по ночам дети часто видят Старца в белой одежде и черной полумантии.1

___
1 Владимирский народный календарь на 1973 год, с. 119.


Дивеевский монастырь был закрыт коммунистами в сентябре 1927 года, через несколько месяцев после Сарова. Вот как описывала его конец матушка Александра, записано доктором А.П. Тимофеевичем:1 «За несколько месяцев до закрытия в монастыре были знамения. Иногда колокола звонили сами собой, иногда главная церковь ночью вся освещалась изнутри, и все встревоживались и думали, что пожар, но потом все снова было тихо и темно. И так повторялось много раз. Но когда наша блаженная (Мария, прозорливая юродивая) подняла большой шум и стала ясно пророчествовать о надвигающейся беде, тогда наши старшие монахини собрались и решили спрятать все святыни Преподобного, раздав их верным людям. Все было унесено».2

___
1 «Мы были гостями у преподобного Серафима», на русском языке, Джорданвилль, штат Нью-Йорк, 1953 г.
2 Одна из этих святынь, икона-портрет преподобного Серафима, сейчас находится в Ново-Дивеевском монастыре в Спринг-Вэлли, Нью-Йорк.


«А как же главная святыня, – спросил я, – чудотворная икона Божией Матери «Умиление»? Спаслась ли она?»

«Господь помог спасти и ее; и мы веруем, что гнев Его не до конца, и что когда монастырь восстанет из пепла, икона вернется на свое место. Ранее был сделан точный список с иконы и помещен в металлический оклад; оригинал же увезен далеко, куда не дотянется рука кощунника».


Саровский монастырь незадолго до его разрушения советскими войсками, вид с востока.


ПРЕПОДОБНЫЙ СЕРАФИМ.
Старинный портрет Святого, написанный задолго до его официальной канонизации.
Он происходит из кельи покойного отца Парфения Карульского на Афоне. В настоящее время находится в Спасо-Преображенском монастыре в Бостоне, где отцы хранят его как великую святыню.


Дальняя Серафимовская пустынь.


Ближняя пустынь прнподобного Серафима.


Итак, Саровская и Дивеевская обители были разрушены, огромный Саровский лес вырублен, мощи Святого поруганы, и сама память о нем как бы стерта с лица Земли Русской. И все же Саровская и Дивеевская обители упоминаются в пророчествах преподобного Серафима о будущем России. Более того, по многим свидетельствам, сам преподобный Серафим жив и сегодня в сердцах многих русских людей, даже тех, кто был воспитан под абсолютным атеистическим влиянием. Следующий рассказ, записанный С. Рождественским со слов офицера Советской Армии, бежавшего на Запад, отнюдь не является уникальным случаем присутствия преподобного Серафима на страждущей Русской Земле:

«Я родился и вырос в городе Арзамасе, близ бывшего Саровского монастыря. Если не ошибаюсь, это было около 1929 года, когда этот монастырь с его ценнейшим и обширным лесом (строительным лесом, как мы его называем) был превращен советской властью в исправительно-трудовой лагерь. Не только кельи монахов и монастырские постройки, но даже монастырские церкви (как летние, так и зимние) были превращены в казармы для заключенных. В церквях нары были построены в несколько ярусов, а сами церкви были обнесены колючей проволокой. Но вокруг всего монастыря также тянулись ряды колючей проволоки и стояли вышки. Что стало с мощами преподобного Серафима Саровского, я не знаю. От матери я слышал, что их куда-то увезли, как говорили, в один из антирелигиозных музеев страны.

В те годы, когда существовал исправительно-трудовой лагерь, по всему монастырю были проложены узкоколейные железнодорожные пути для вывоза деревьев. Лес был ценным и шел, в основном, на вывоз за границу. В окрестностях мы часто встречали партии заключенных, конечно, с охраной, а иногда и со сторожевыми собаками. Нам, свободным гражданам, вообще не рекомендовалось приближаться к этому концлагерю или проявлять к нему интерес. В конце концов, мы уже к этому привыкли. И когда на наших станциях разгружали эшелоны с заключенными, мы, молодежь, только пожимали плечами. В конце концов, это были враги народа, им там и место.

Могу добавить, что на моих глазах ценнейший лес, в котором бродили медведи, сильно поредел, и о его прежнем величии мы могли судить только по рассказам моей матери и знакомых.

Однажды с группой пионеров я случайно наткнулся на братские могилы заключенных, которые находились недалеко от самого монастыря. Уже тогда меня неприятно поразили размеры кладбища. Нас, пионеров, охватил ужас, и мы быстро ушли. Позже, долгими зимними вечерами, я иногда подслушивал тихие разговоры матери с какими-то старушками. Обычно они говорили о сотнях и тысячах заключенных, замученных голодом и непосильным трудом. Они вздыхали, охали и крестились, а мать всегда плакала, слушая эти разговоры. Я знал, что она была очень верующей, где-то спрятала старые иконы и ходила по сохранившимся в Арзамасе церквям. Она не мешала мне жить своей жизнью: из пионеров я перешел в комсомол, а потом уехал учиться и работать на завод, поэтому я не вмешивался в ее личные дела. Но и не высмеивал ее веру.

Во время Второй Мировой войны меня отправили из армии в военное училище. Перед уходом на фронт мне удалось приехать домой в гости. Это было летом 1943 года. Однажды матушка попросила меня проводить ее до церкви. В том году в городе, кажется, открылись две-три церкви, и все религиозные запреты были сняты. В церкви шла какая-то торжественная служба. Матушка даже сказала мне, что там будут молиться о даровании победы над врагом и что теперь, в связи с войной, в церквях можно увидеть много солдат.

Я пошел с матушкой, желая доставить ей эту маленькую радость. Возле церкви я действительно заметил много нищих, а также солдат, которые довольно смело входили в церковь. Я тоже решил посмотреть и вошел туда вместе с матушкой. Мы с трудом протиснулись в церковь – так много было людей. Посреди церкви я заметил множество свечей перед большой иконой Серафима Саровского и даже цветы вокруг иконостаса. Служба шла. Но я недолго пробыл в церкви – отвык от всего тамошнего, да и, честно говоря, боялся, что кто-нибудь из моих товарищей, бывших комсомольцев, увидит меня там.

Ночью я ушел на фронт. Перед самым отъездом мама, конечно же, плакала, а потом как-то неожиданно сказала: «Я верю, ты останешься жив. Я помолюсь, и он тебя сохранит!»

«Кто он?» – спросил я.

«Наш святой Серафим Саровский», – ответила мама.

Не желая обидеть маму, я ничего ей тогда не ответил, а в душе лишь посмеялся над ее предсказанием.

Да, стоит добавить, что в этот приезд в углу маминой комнаты открыто висели иконы, и одна из них была Серафима Саровского. Матушка объяснила мне, что теперь многие люди достали иконы. Она также рассказала, что в церквях крестят всех новорожденных и дают мальчикам имя Серафим. «В честь нашего Святого», – добавила она.

На фронте начались бесконечные походы и бои. Я был дважды легко ранен, получил награды и повышения. Наш полк за боевые заслуги называли «гвардейским». В то время мы все жили мечтой о том, что враг будет быстро изгнан и уничтожен.

Летом 1944 года, во время решающих боев на польской границе, я был тяжело ранен и несколько дней пролежал без сознания. Как узнал позже, у врачей не было никакой надежды на мое спасение. И вот, хотите верьте, хотите нет, но в тот момент, когда мой организм боролся со смертью, мне приснилось, что я снова пионер и мы идем по лесу у Саровского монастыря – там, где когда-то мы, пионеры, наткнулись на кладбище заключенных. Почему-то я отделился от остальных. Какой-то ужас охватил меня. И вдруг из леса вышел старик. Он быстро подошел ко мне, посмотрел прямо в глаза, положил руку мне на голову и сказал: «Но ты будешь жить! Твоя мать вымолила это своими молитвами!..» И я не успел ни опомниться, ни испугаться, как он уже исчез. Я проснулся... Я был в больничной палате, а не в лесу. У моей койки стояли врач и медсестра и что-то говорили. Помню только одну фразу: «Кризис прошел!» Я упорно пытался вспомнить, где я встречал этого старика раньше. Наконец вспомнил: в церкви в Арзамасе, на иконе. Потом я тихонько уснул...

Я пролежал в этом госпитале еще несколько недель, а потом снова отправился на фронт. Штурмовал Одер, Берлин, лазил по немецким танкам, заслужил еще две медали. Можно сказать, я был в самом аду, но был уверен, что останусь жив. Но почему, собственно, я был так уверен – я тогда и себе не мог объяснить...

Война закончилась. Наш полк остался в оккупированной Германии. В конце 1947 года я вернулся домой. Но матери не нашел – она умерла. Я пошел на ее могилу на городском кладбище. Возвращаясь с кладбища, я почему-то решил заглянуть в церковь, куда заходил с матерью перед уходом на фронт. Темнело. В полумраке церкви было мало людей. Я снова увидел икону Серафима Саровского. Посмотрел на нее, и что-то дрогнуло в моем сердце. Я вспомнил свою старушку мать. Выйдя из церкви, обратил внимание на спешащих по улицам горожан. И подумал: в стране-победительнице все одеты беднее немцев. Но главное: лица у всех встревоженные, печальные, удрученные...

У церкви стояли инвалиды войны, безногие, открыто просящие милостыню – еще один новый удар и новое открытие. Осмотревшись, я незаметно отдал им все, что было в кармане. По дороге к друзьям я заметил еще больше таких же инвалидов. От друзей я узнал, что религия снова в опале и подвергается гонениям. И иконы, и церкви снова стали опасными вещами.

Вечером я напился с друзьями. Многие из них были ответственными работниками, один из них, как и я, был героем войны. Мы вспоминали комсомол, походы, войну. Странно, но ни слова не было сказано о будущем. Я слышал их разговоры, но не понимал их и только пил и пил. О себе и своих переживаниях я не сказал им ни слова. Утром, перед окончанием отпуска, я покинул родной Арзамас с твердым намерением никогда больше не возвращаться.

На вокзале случайно наткнулся на группу заключенных. Их под конвоем вели в Саровскую пустынь. И вдруг я поймал себя на предательской мысли: «Эх, собаки! Раньше вы хоть ночью выгружали, а теперь и утром не стыдно!»...

Ну, а потом, шаг за шагом, все стало открываться мне заново. Я стал чаще видеть по ночам старца Серафима Саровского. Теперь я понял, что он не такой, как мы... И вот, видите ли, мои глаза настолько открылись, что я оттуда сбежал. И не жалею об этом».1

___
1 Из «Нового Русского Слова», «Саровская пустынь», 1 августа 1970 г.


Это и многочисленные другие свидетельства не дают нам оснований сомневаться в том, что великий святой Серафим, даже в узах, жив и поныне в России и, как и прежде, оказывает свою помощь распятому православному русскому народу, который вместе с ним ждет, в назначенное Богом время, дня избавления.

Преподобне отче Серафиме, моли Бога о нас!