Дефицит двигатель прогресса

Дефицит — двигатель прогресса

Эх, ребята, в наше время жизнь была не просто существованием от зарплаты до зарплаты. Это был, я бы сказал, ежедневный марафон с препятствиями, знаете ли. Не беда, что в магазине пусто. Беда, когда ты к этой пустоте привыкаешь. Но советский человек ведь не привыкал! Он изворачивался, как уж на сковородке, и в этом вся соль. Как говорится: Голь на выдумки хитра, а в нашем случае — Дефицит на выдумки богат.

Жил у нас, значит, в городе N, инженер-конструктор Лев Иванович Булкин. Человек золотой, с руками, растущими из правильного места, и с головой, которая умела не только чертежи рисовать, но и стратегию разрабатывать. Самый настоящий, непоколебимый оптимист. Он в пустом холодильнике видел не трагедию, а «перспективный план освоения новых ресурсов».

— Зина, вот ты ворчишь, — говорил он своей жене, Зинаиде Петровне, когда они ели уже порядком осточертевшие макароны по–флотски, — что мы, мол, живем как-то не так. А я тебе скажу, как на духу: Слава Дефициту!

Зинаида Петровна, женщина–реалист и ветеран двух очередей за югославскими сапогами, конечно, не выдержала. — Ой, Лев Иваныч, ты что, с ума спятил? — она даже ложку отложила. — Какая тут слава? У нас скоро на столе, кроме газеты «Правда», ничего не будет, а ты радуешься!

— А я радуюсь, Зина, — настаивал Лев Иванович. — Потому что, если бы у нас было всего завались, мы бы с тобой расслабились! Отупели бы! А так? Мы постоянно в тонусе! Мы думаем на три хода вперед! Дефицит — это же наш персональный, бесплатный двигатель прогресса! Без него я бы не стал мастером спорта по стоянию в очередях и доктором наук по бытовой логистике! Ты вот говоришь: «Нет сметаны!». А я говорю: «Зато я знаю три человека, которые знают еще трех, и один из них имеет жену, работающую на базе!». Вот это, Зина, связь! А ты говоришь, нет ничего!

И вот, как водится, наступил момент, когда просто смекалки стало мало. Сын их, Мишка, юноша шестнадцати лет, готовился к серьезной, всесоюзной олимпиаде по химии. Учился он, надо сказать, блестяще. Но для любого советского подростка, даже для будущего Менделеева, главным стимулом, знаете ли, была не грамота.

— Лев Иваныч, — обратилась к мужу Зинаида Петровна, с тревогой. — Я тут слухи разузнала. Сказали мне по секрету, что на следующей неделе, может быть, «выбросят» две коробки «Финской полукопченой колбасы» в Гастрономе №5. Две коробки, понимаешь? На весь наш район! Это как иголка в стоге сена! А Мишка же с ума сойдет!

— А что с ним будет? — делал вид, что не понимает, Лев Иванович.

— Да он уже третий день сидит, вздыхает! Говорит, что без «Финской» у него «вдохновение пропало» и таблица Менделеева рассыпается! Это же позор! Мы же за него так переживаем! — Зинаида Петровна переживала за сына так, будто он уже провалил олимпиаду.

Лев Иванович, естественно, принял вызов. Колбаса «Финская» — это не просто еда. Это статус. Это валюта. Это, если хотите, элемент культуры! И, главное, это то, из-за чего переживали всей семьей.

— Так, Зина. — Он похлопал себя по карманам. — Операция «Зарубежный Деликатес» начинается. Достань мой темно-синий костюм, тот, что на демонстрации надеваю, он придает серьезности. И найди мою папку с надписью «Строго Секретно. План по Увеличению Надоев».

Утром Лев Иванович был на месте. Очередь у Гастронома №5 уже стояла. Человек сорок, не меньше, и все с такими глазами, будто они не колбасу ждут, а минимум пришествие. И все молчат, стоят, соблюдают, так сказать, очередь по негласному закону.

Лев Иванович, с видом человека, которому некогда ждать, но надо, подошел к голове очереди, где стояла неприступная, как горный хребет, тетя Груня, и с видом важного, но растерянного человека спросил:

— Простите, товарищи! Я здесь был, да? Я же отмечался! У меня в списке записано, что я был сорок третьим. Но я отходил, чтобы проверить «ход выполнения работ» у подъезда. Кто последний сорок третий?

Понимаете, в чем гениальность? Никто не помнил, кто именно сорок третий, и что значит «отметиться у подъезда», но это было так серьезно сказано, с такой инженерной уверенностью, что люди, почесав затылки, махнули рукой.

— Идите, товарищ! Чего уж там. Видать, сорок третьим. Вы нас только не подведите!

Так, благодаря магическому слову «отметиться» и уважению к «человеку в синем костюме с папкой», Лев Иванович просочился в середину очереди.

Его следующим шагом была дипломатия. Он заметил впереди себя интеллигентного вида даму в очках с «авоськой», которая, как оказалось, ждала импортный «французский лак для волос».

— Извините, товарищ, — Лев Иванович наклонился к ней. — Скажите, а что сейчас дают?

— Говорят, что-то будет. — Дама была суховатой, но вежливой. — Я тут за лаком. Для волос. Говорят, «с фиксацией».

— Ах, лак! — Лев Иванович сделал вид, будто ему подвернулась нечаянная удача. — Вот это удача! А я вот, по своей надобности... У меня есть, представляете, три пачки сигарет «Мальборо». С рук, правда, но настоящие! А моему сыну, будущему великому химику, ну просто позарез нужна эта, как ее, «Финская»! Вы же понимаете, науку надо стимулировать! Без труда не вытащишь и рыбки из пруда, а без стимула — ни один гений не работает!

Дама на пачки сигарет посмотрела с едва заметным вожделением.

— Ну, ладно, — сказала она после секундного колебания. — Я здесь ради лака. Он для меня важнее. Если уж «Финская» будет, берите мою долю. С меня пачка сигарет, а две — вам на поощрение за находчивость. Договорились?

— Честное пионерское! — Лев Иванович аж воспрял духом.

Когда очередь наконец подошла, выяснилось, что «Финской» дали ровно полторы коробки. И когда дело дошло до Льва Ивановича, он, благодаря лаковой даме, оказался в числе последних счастливчиков. Заведующая, тетка могучая, спросила:

— На что вам, инженер? Вы же не из наших?

Тут Лев Иванович пустил в ход свой главный козырь, отбросив дипломатию и перейдя к чистому шантажу, но такому, знаете, доброму, отцовскому, с надрывом.

— Товарищ заведующая! У нас же форс-мажор! Мой сын, Мишка, только что принес золотую медаль с районной олимпиады по химии! Я вам клянусь! А теперь сидит дома и говорит: «Папа, без финской колбасы у меня вдохновение пропало! Какая тут химия? Я не могу!». Вы хотите, чтобы советская наука лишилась таланта? Из-за каких-то двух палок колбасы?! Мы ж потом локти кусать будем! Что имеем, не храним, потерявши — плачем! А талант — это же наше все!

Заведующая, которую до этого момента волновали только весы, вскинула бровь. Она увидела не наглого спекулянта, а замученного, но гордого отца. Взгляд ее смягчился.

— Ах, ну ладно, идите, черт с вами! — Она махнула рукой. — Берите! Но чтобы на всесоюзной он первое место взял, а не какое-нибудь пятое! Это залог, ясно? Чтобы я потом не краснела перед городом!

Лев Иванович вылетел из Гастронома с двумя палками «Финской» под мышкой, чувствуя себя, как минимум, Гагариным.

Вечером семья Булкиных собралась за столом. На нем, как памятник победе человеческого духа над нехваткой, лежала колбаса.

— Пап, а почему все так переживают из-за этой колбасы? — спросил Мишка, спокойно отрезая ломтик. — На вкус, ну, колбаса как колбаса.

Лев Иванович улыбнулся, отхлебывая чай.

— Дело не во вкусе, Миша. Дело было не в бобине. Дело в Пути. В том, что мы это смогли. Если бы она была доступна, она бы стала просто едой. Но поскольку она «дефицит»... она становится поводом для подвига. Она заставляет твоего отца стать стратегом, дипломатом, психологом, а иногда и небольшим артистом. И именно из-за таких переживаний, из-за таких маленьких побед, мы и чувствуем, что живем.

— Значит, Дефицит — это хорошо? — не понял Мишка.

Лев Иванович поднял кусочек колбасы, как знамя.

— Нет, Дефицит — это, конечно, плохо, как и дураки и дороги. Но реакция на него, наша изобретательность, наш мягкий сатирический взгляд на эту абсурдную систему — вот что хорошо! Он делает нас людьми с историями, Миша. А разве жизнь без историй — это жизнь? Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

Зинаида Петровна согласно кивнула и отрезала мужу самый толстый кусок. Она знала: ее Лев Иванович не просто инженер; он двигатель бытового прогресса в отдельно взятой квартире. А главное, он умел делать жизнь, пусть и трудную, но веселой.