Клуб Красные чернила

Вступление, или первая ночь взаперти

Ким проваливался из одного кошмара в другой, и все не мог проснуться. Кровавая оргия в подземельях готического замка сменилась секс-тетрисом, где фигурки от удачного расположения не исчезали,  но соединялись, и перетекали одна в другую. Краски нарисованных человечков становились все ярче, а звуки – все громче, и тогда Киму стало казаться, что в смешении тел скрыт некий код, который необходимо разгадать, иначе — смерть. Страх вцепился в него ледяными пальцами, а фигурки перемешались до такой степени, что превратились в лицо Джоконды, и та, не переставая загадочно улыбаться, подмигнула.

— «Черный квадрат», — пропела она, — на самом деле не картина, а экран телевизора. Бойся времени, когда он включится…

— Почему? — Ким ухватил благородную даму за горло, и затряс, как тряпичную куклу.

— Он заполнен чернилами… — прохрипела Мона Лиза, закатывая глаза, и отвесила веером удар такой силы, что Ким буквально вылетел из сна.

I

Проснулся он на скрипучей пружинистой койке, провисшей, подобно гамаку. Простыня была скручена в гордиев узел, а от шерстяного пледа чесалось все тело. Какое-то время Ким пытался понять, где находится, но пришел лишь к одному выводу – он точно не дома. Воздух в помещении спертый, тяжелый, а темно так, будто оказался в том самом «Черном квадрате».

— Есть кто живой? – позвал Ким негромко, но ответом была тишина.

Ладно, — пробормотал он, — если на кого наступлю, то сами виноваты. С трудом встав на ноги, Ким поправил плавки, что и составляли всю его одежду. Выставив перед собой руки, он делал один осторожный шаг за другим, пока не уперся в стену. Пошарив по ней, нащупал выключатель, и клацнул кнопкой. Комнату залил холодный свет люминесцентных ламп, что больно резанул по глазам.

— Ну и конура… — широко зевнув, Ким осмотрелся.

Помещение напоминало больничную палату – бледно-зеленый линолеум на полу, серые стены, две лампы под низким потолком, а вот окон предусмотрено не было. Выключатель находился на поперечной перегородке, что делила бокс надвое, и точно посередине в ней имелся проход, размером чуть больше дверного проема. Ким перебрался в соседнюю секцию, и подробно исследовал. Справа, за раздвижной панелью, располагался совмещенный санузел (раковина и шкафчик с туалетными принадлежностями над ней, ванна с разводами ржавчины, видавший виды унитаз), слева, на крючках, черные пакеты для мусора, а по центру — массивная железная дверь. Ручки с внутренней стороны нет, тогда как замков оказалось аж три, и все заперты.

— Это что еще за чудеса? – протянул Ким, затравленно озираясь. С крана сорвалась тяжелая капля, а лампа дневного света, щелкнув, мигнула.

Он вернулся назад, и уселся на койку, обхватив голову руками. Кроме «гамака» в этом отсеке имелся узкий, но длинный стол, табуретка, а также холодильник в углу. На подставке стоял небольшой гриль, что пусть и обладал интересным дизайном, а произведен был явно в Китае. Компанию ему составляли электрочайник и набор пластиковой посуды, завернутый в целлофан. С белыми поверхностями  контрастировал черный ноутбук, потертый и громоздкий. Хвост сетевого кабеля убегал под стол, и, через стену, в соседний бокс. Будто младший брат, рядом с компьютером пристроился выпуклый прямоугольник электронных часов. На табурете была аккуратно сложена черная пижама, у ножек, засунутые один в другой, тапки.

«А теперь предлагаю подумать, — сказал Ким себе, — как называется то дерьмо, в которое ты вляпался». Растирая виски, он попробовал разложить по полочкам события предыдущего дня. Обычное холостяцкое утро; разбудил звонок Толика Карамазова, что настаивал на срочной встрече, дабы обсудить участие в его новом проекте, под названием «Золотые клинки русского фэнтези». Такую возможность было грех упускать, и Ким согласился. Дела утрясли в ресторанчике «Акула пера», мужскую компанию разбавила Ира Алферова, известная под псевдонимом Лиза Клубникина. А вот дальше воспоминания обрывались, и шли калейдоскопом. Наиболее яркий фрагмент – размытая фигура на лестничной площадке, что спрашивает о чем-то, и пускает в лицо струю из баллончика. Очевидно, его обработали усыпляющим газом, или чем-то подобным.

— Шантаж, — проговорил Ким в пространство, — или розыгрыш?

Очень хотелось поверить во второй вариант, но все сходилось на первом. С другой стороны, телевизионщики в последнее время совсем обнаглели, а Клубникину не так уж давно саму разыграли. Может, она и устроила сюрприз, подпустив шпильку в духе «передай другому»? «А если так, то в каморке до черта камер, и все они на тебя смотрят», — подумал Ким. Как ни странно, довод подействовал – состроив на лице серьезную мину, он натянул пижаму, и включил настольник.

II

Фон «рабочего стола» — «Прогулка заключенных» Ван Гога [1]. Киму никогда не нравилась эта картина, исполненная в болезненных тонах синего, желтого, и зеленого. Вереница узников отражает всю бессмысленность бытия, а зыбкие их тени делают каменный мешок живым, и даже голодным. Две бабочки ускользают из западни, как два луча надежды, и только через день Ким поймет, какое издевательство было заложено в символ.

Звучит сигнал, появляется окошко планировщика, и запускается клип. Ким видит человека в красных одеждах, лицо скрыто под маской, а голос изменен.

— Здравствуйте, Ким, — говорит неизвестный, — заседание клуба «Красные чернила» объявляется открытым. Чтобы узнать, почему здесь оказались, и ознакомиться с правилами первого круга, откройте папку «Ким», что закреплена в меню «Пуск». Это – ваша личная директория, именно с ней будет работать администратор. Справка о задании — в файле «Первый круг», устав клуба содержится в одноименном документе.

Как вы могли заметить, компьютер подключен к сетевому кабелю – не советуем его трогать. С другой стороны, в случае отказа от участия в заседании, просто оборвите сеть. Такой жест будет расценен, как признание поражения, и согласие с вынесенным приговором. Равным образом рассматриваются неповиновение и попытки к бегству. Вы надежно отрезаны от внешнего мира, и не пытайтесь связаться с кем-либо, будь то интернет, или крики о помощи. Если же намерены обвинение опровергнуть, и смыть чернильное пятно позора, то существует лишь один способ – докажите, что умеете обращаться со словом. Удачи.

«Действительно, нелепый розыгрыш, — думает Ким со смесью облегчения и злости, — новый эпизод «Пилы», под названием «Творческий кризис»…» Он открывает указанный файл, быстро пробегает глазами.

Первый круг.rtf

*фото* Номинация «Пиар»: Ангелина Бес (серия «В мире животных»);

*фото* Номинация «Рифмоплет»: Валентина Локи (фривольная поэма «Лука Голубков»);

*фото* Номинация «Графоман»: Ким Конанов (сага «Мечи и слезы»);

Уважаемые номинанты, каждый из вас получил по три «черных метки», но ни один не внял предупреждениям. Вы втоптали высокое имя русской литературы в чернильную грязь, и приговорены к смерти. Согласно пункту 1.3 устава, лишь один из вас может быть помилован – тот, что окажется лучше других на первом и втором круге.                Решение выносится коллегией в составе пяти магистров клуба, и обжалованию не подлежит.

Заданием первого круга служит полотно Винсента Ван Гога «Прогулка заключенных». По нему требуется написать литературное произведение (форма, число слов, и прочие тонкости не имеют значения, но язык — русский). Сама картина, сводная о ней информация, а также бланк для работы, находятся в личной папке, и продублированы на «рабочем столе». На выполнение задания каждому номинанту отводятся сутки, отсчет начнется в полдень (если вы проснулись по сигналу будильника, то поставлен он как раз на это время). Готовую работу оставляйте в своей папке – о ней позаботится администратор. Личная директория может быть использована и для обратной связи, но время в вашем случае действительно дорого, и посоветовали бы посвятить его творчеству. Ваша номинация ни в коем случае не шутка, и воспринимайте все вышесказанное, как истину в последней инстанции.

*клуб*

«За «графомана» вы мне тоже ответите», — подумал Ким, отправляя ноут в «спячку». Интересно, Ангелина Бес и Локи находятся в соседних боксах, или упомянуты исключительно для остроты ощущений? О первой особе он, конечно же, слышал, ибо не слышать о ней мог разве что слепоглухонемой, да и то вряд ли. Ее книжонки по мотивам отгремевшего ток-шоу «Зоопарк» с завидным упорством проталкивались не только через радио, ТВ, блоги и баннеры, но даже через транспаранты на улицах. О Валентине Ким знал мало, и в основном то, что на самом деле это Валентин. Гей славился скандальным характером – по малейшему поводу пытался выцарапать оппонентам глаза, за что и получил от «желтой прессы» прозвище «боевой голубок». Мысленно Ким отметил, что компанию ему подобрали с выдумкой, и за такую выдумку стоило, не глядя, заматывать в смирительную рубашку. Лишь одно беспокоило — «черные метки» действительно были, но он расценивал их, как фанатские шалости. Первую, кажется, прислали года два назад, она имела вид пластиковой кляксы, внутри содержалось послание, где предлагалось оставить писательство, и заняться более подходящим делом. Неужели заговор готовился так давно?

Розыгрыш или нет, но Ким ощутил, что голоден, и полез в холодильник. «Морозилка» была забита куриными окорочками, остальные секции – «Дошираком». Хотя нет, имелось и несколько пачек «Роллтона» — видимо, для разнообразия. Две упаковки лапши шлепнулись на пол, и Ким перекинул их на стол. Смирившись с судьбой, он ухватил чайник, и отправился к раковине. Когда агрегат был наполнен до краев, и поставлен под напряжение, Ким принялся выдирать из камеры куриные ножки, для чего вооружился пластмассовой вилкой. Единственным результатом, которого он добился, был сломанный ноготь на среднем пальце. Повздыхав, Ким все же решил, что куриное мясо выглядит подозрительно, и лучше к нему не притрагиваться. Покуда не научился сносно готовить, он питался и не таким, но береженого бог бережет, и не хватало еще отравиться. Щелкнув кнопкой, чайник сообщил, что дело готово, и «Доширак» был залит кипятком. Пока лапша «заваривалась», Ким решил переставить гриль, и обнаружил завернутые в кулек пакетики чая, которым очень обрадовался. Что и говорить, трапеза вышла знатной, вот только послеобеденный сон оказался коротким, поскольку будильник он так и не выключил.

С рассказом Ким расправился быстро. Как известно, в творчестве Ван Гога прослеживаются четыре основных символа: дерево, путь, солнце, дом. Исходя из картины, наилучшим вариантом был «дом»,— а точнее — «домовина». Киму вспомнился страх Гоголя быть погребенным заживо, из этого он и «вылепил» сюжет. Рассказ вышел мрачный, в духе «Вия», но Николаю Васильевичу все же удалось выбраться, и даже дописать второй том. Наспех перечитав, и устранив самые большие погрешности, Ким сохранил работу, а сам направился в ванный отсек. Небрежность могла стоить жизни, но он об этом даже не думал. Больше заботило то, сколько в санузле скрытых камер, и можно ли ухитриться принять ванну так, чтобы они остались не у дел?

III

Если поднять голову, то можно увидеть клочок блекло-синего неба, стены двора матово-черные, а грязь под ногами больше похожа на ил. Ким и два других номинанта срослись спинами, и будто нанизаны на незримую ось. С трудом переставляя ноги, они делают вид, что ходят по кругу. На трехтелого уродца внимательно смотрят судьи в пурпурных одеждах, и у каждого – лицо Ван Гога. Но вот тяжелым гулом разливается колокольный звон, и из стрельчатых окон домов вылетают сотни ярко раскрашенных махаонов, трепещут большими крыльями. Изящно планируя, бабочки садятся на арестантов, разматывают стальные хоботки, и вонзают под кожу. Номинанты стонут от боли, взмахивают руками, но не могут их с себя сбросить.

— Я больше так не могу! – стонет Ангелина, захлебываясь плачем.

Ким не видит ее, но узнает голос. Затем он чувствует, как девушка неистово дергается из стороны в сторону, пытаясь разорвать узы плоти. Спину от плеча до ягодицы пронзает острая боль, слышится звук, будто рвут бумагу.

— Прекрати это! – неприятно визжит Локи, — ты нас погубишь!

Ангелина не отвечает – она рычит и стонет, и все три тела сотрясаются, будто в родовых корчах. Грязь под ногами обильно орошается кровью, обретает цвет ржавчины. Привлеченные запахом, бабочки проникают в раны, двигаются под кожей, выискивая наиболее подходящие места для яиц. И все же девушка отделяется, падает, бьется в грязи, как выброшенная на берег рыба.

— Быстрее, руку! – верещит Валентин, — мы должны соединиться, иначе погибнем…

Ким чувствует, как уходит из него жизнь, видит узкую ладонь с длинными пальцами. Ногти выкрашены в кричащий индиго, золотом проступают символы, похожие на иероглифы. Он уже собирается ухватить это «убожество», но замечает, что средний палец – вовсе не палец… В приступе отвращения Ким бьет кулаком по набухающему багровым члену, и слышит крик боли. Локи выдирается, брызжа красным, а Ким взрывается тысячью махаонов, и просыпается.

Он всегда гордился, что видит яркие сны – это помогало в работе, а теперь впервые испугался. Мрачные краски тюремного двора так и стояли перед глазами, и на миг показалось, что вся комната – в крови. «Быть может, от газа из баллончика что-то в голове «сдвинулось», — подумал Ким, одеваясь, — или же именно так сходят с ума?..» Он вскипятил воды, заварил чай в стаканчике, потыкал вилкой в «Доширак». Происходящее нравилось все меньше и меньше, и бокс уже казался крошечным, как спичечный коробок. Пар не спешил уходить в отдушины, устроенные в углах под потолком, воздуха не хватало.

«Привет, клаустрофобия, — невесело подумал Ким, — познакомься с бредовыми снами…»

Но сдаваться «графоман» не собирался, и черта с два устроители шоу увидят его панику. Рядом с палатой кто-то прошел, послышались приглушенные голоса, а может, это только кажется? Ким тихо подобрался к двери, приложил ухо. Кроме неясных шорохов ничего не было слышно, и он уже хотел вернуться к столу, как уловил сдавленный женский стон. Наверное, для меня стараются, — прикинул «графоман», — разыгрывают очередную сценку. Однако, когда рядом с дверью раздались шаги, стало не по себе, и Ким отступил к раковине. Ручку дернули раз, и другой, словно проверяя прочность запоров, после чего шаги удалились. Ким стер выступившую на лбу испарину, с удивлением обнаружил, что пальцы дрожат.

— И чего же мы так испугались? – поинтересовался он у себя издевательским тоном, но было уже не до шуток.

На «макаронные изделия» не хотелось даже смотреть, и долгое время узник просто сидел перед ноутбуком, пытаясь собраться с мыслями. Так ничего и не решив, он перебрался на кровать,  накинул плед, и забылся беспокойным сном. Кошмары не желали отпускать Кима: приснилась обшитая листами жести дверь, в которую приходились размеренные удары. В конце концов, металл проломился, и появилась рука с иссиня-черными ногтями, заскребла по обшивке. Он вонзил в ладонь пластик вилки, и хлынула чернота, что стала заполнять комнату. Чернила лились отовсюду, и вскоре Ким, пуская пузыри, захлебнулся...

Он проснулся разбитый, а когда вывел компьютер из анабиоза, то обнаружил в личной папке два новых файла.

Результаты первого круга.txt

Итак, Ким, вы прошли испытание. Примите наши поздравления.
Критический разбор вашей работы будет доступен чуть позже.
Худшей на круге оказалась госпожа Пиар, и нам придется с ней попрощаться (см. видео).
Задание на второй круг получите в полночь. Удачи.

Video1.mpeg

У железной двери стоят двое в красных одеждах, красных масках, и красных же колпаках. Один из судий держит в руках серо-стальной прямоугольник, а другой возится с запорами. Оператор берет крупным планом замочную скважину, как проворачивается ключ.

«Ку-клукс-клан, — думает Ким невесело, — избиение черномазых…»

Наконец дверь открывается, и он видит такую же обстановку, как и у себя в боксе. Двое проходят друг за другом в проем, оператор остается в арке. От стола поднимается девушка в черной пижаме, светлые волосы рассыпаны по плечам. На лице нет макияжа, и Ким не сразу узнает Ангелину Бес.

— Вы проиграли, — говорит человек с серым предметом, — приговор должен быть исполнен.

— Это же шутка? — лицо Ангелины комкает страх, — вы же знаете, кто я?

— Знаем, — холодно бросает ключник, — и за это умрете.

— Ну, трахните меня! — визжит она, срывая пижамный верх, — только, пожалуйста, не убивайте!..

Предмет в руках судьи оказывается шокером, и он приставляет его к животу девушки. Ангелину выгибает дугой, острые грудки болтаются из стороны в сторону. Она валится на стол, разбрасывая пакеты с лапшой, и на этом клип завершается.

IV

В роли второго задания «Слепые» Питера Брейгеля Старшего [2]. На картинах этого мастера человеческое обычно сводится до ничтожной возни, а красота и величие природы возносятся до абсолюта. «Слепые» не исключение, но апогей. Шесть фигур, пересекая холст по диагонали, движутся к пропасти. На каждом из слепцов – печать порока, и особенно страшен сорвавшийся, что тянет за собой остальных. Лицо его искажает звериный оскал, калечит бессильная злоба. Библейская притча предстает со всей ясностью, рисует в подробностях путь в никуда.

От полотна Брейгеля уже тошнило, но Ким все не мог взяться за работу — отвлекали посторонние мысли. Смонтирован ли эпизод с Ангелиной? А если нет, что делать дальше? Писать, — отвечал он себе, — и писать хорошо. Словно издеваясь, принялась мигать одна из ламп, и это стало последней каплей. Соскочив со стула, Ким с силой ударил по выключателю, и комната погрузилась в темноту. В порыве отчаяния выдернул из розетки и холодильник. «Черт с окорочками и «бомж-пакетами», — подумал Ким, — художник должен быть голодным!»

Ярость никуда не ушла, и вернувшись к картине, узник увидел в веренице слепцов всю ту свору, что паразитирует на таланте. Разглядел судий, что учат творца, как надо писать, тянут за собой в пропасть. Он и сам не заметил, как пальцы запорхали над клавиатурой, каждым нажатием выдавливая из души накопившийся яд. Ким вспомнил, как все начиналось – журфак, фриланс, слеты и семинары. Одну из работ заметил Василий Скалкин, автор нашумевшего «Разорванного парашюта», помог достучаться до издательства. Малым тиражом вышел сборник, и о Киме заговорили, как о восходящей звезде. Каждое новое произведение умножало успех, и апофеозом стала сага о караванщике Хексе. Прискорбно, но она же оказалась и камнем преткновения. Издательство загнало в жесткие рамки, и он год за годом писал продолжение сериала, вместо того, чтобы заняться чем-либо другим. Ким изложил это в подробностях, и будто содрал с себя колючую проволоку – было больно, но пришло и облегчение. Мысли легко облекались в слова; вырванный из душного бокса вдохновением, творец возводил из них настоящую крепость. Он давно не чувствовал такой свободы, такого подъема. Трудился Ким всю ночь напролет, и, после короткого сна, до следующей ночи. Работу отослал в последние минуты, после чего забылся тяжелым сном.

V

Ким стоит у зеркала в ванной, но вместо отражения видит белесую муть. Вдоль гладкой поверхности пробегает трещина, и он слышит глухой стук. Насторожившись, Ким подходит к двери, но шум раздается из того угла, где стоит холодильник.

— Точно, — хлопает он себя по лбу, — я же забыл включить его в сеть! Похоже, курятина разморозилась…

Ким открывает дверцу, и на пол валятся тушки с пупырчато-синей кожей. Они выпотрошены, обезглавлены, обезножены, но пытаются встать на обрубки. Ким пятится, а тушки, неловко переваливаясь, преследуют. Одна запрыгивает на табурет, Из шеи ее хлещет кровь, что заливает человеку лицо. Он стирает ее, но несколько капель попадает на язык, и узник с удивлением обнаруживает, что кровь – сладкая.

— Какого черта?.. — недоумевает Ким, и тут звенит гриль. Из камеры выбирается окорочок с румяной кожицей, из обрубка в лицо человеку рвется черный кипяток. Обожженный, Ким отшатывается, и просыпается…

Заснул он, положив голову на клавиатуру, и на щеке отпечатались квадратики. Хлебнув воды прямо из чайника, долгое время сидел, уставившись в одну точку. Затем включил свет, подошел к холодильнику, и воткнул штепсель в розетку. Агрегат заурчал, и Киму послышалось в нем кудахтанье. Не совсем понимая, что делает, «графоман» придвинул к дверце табурет.

«Предположим, сегодня последний день твоей жизни, — задал он нелегкий вопрос, — что будешь делать?»

С удивлением Ким обнаружил, что ему все равно. Безразличие и усталость взяли за руки, и уложили в кровать. Нужно было проверить личную папку, но он понял, что не сможет этого сделать. Ким долго ворочался с боку на бок, а вот когда в замочной скважине заворочался ключ, его подбросило на визжащих пружинах. Время растянулось, провисло, подобно пружинам под ним, дверь медленно подалась. В горле узника пересохло, сердце бешено колотилось, и он вжался в угол, презирая себя за то, что так испугался.

«Вот и все», — думает Ким, когда в проеме появляется человек в красном. На лице его маска, а голова скрыта под остроконечным колпаком. За первым входит второй, с легким поршневым арбалетиком в руках, что заряжен шприц-дротиком. Ключник тем временем извлекает из рукава диктофон, щелкает кнопкой.

«Поздравляем, Ким, вы победили, — звучит запись электронного голоса, — и помилованы. На арбалет не обращайте внимания — всего лишь предосторожность».

Слова с трудом доходят до сознания Кима, он переводит взгляд с одного судьи на другого. А запись продолжается:

«Видите ли, господин Рифмоплет попросил об одном одолжении, и мы не смогли отказать. Он казнил себя сам, на что вам непременно стоит взглянуть. Прошу, следуйте за нами».

Арбалетчик помогает Киму подняться, и на ватных ногах тот проходит сначала в коридор, затем и в комнату Валентина. «Сейчас будет шампанское, — проносятся в голове победителя мысли, — и ключник скажет, что это был розыгрыш…» Но нет, Кима подводят к столу, на котором белый лист с последним стихотворением Локи, предлагают прочесть. Двумя перегибами бумага разделена на четыре части, и каждая исписана бисерным почерком. В развернутом виде линии сгибов образуют крест, и Киму думается о еще одной жертве. Он уже понял, что три сегмента – черновики, и складывает лист так, чтобы перед глазами оказался чистовик.

Вдоль…

Я рву себя на полосы,
Глотая боль…
Я рву себя на полосы -
Вдоль…
         Вдоль…

На ленты, на обрывочки,
На лоскуты…
Да только...
В каждой ниточке -
Ты…
       Ты…

И алыми дорожками
Стекая с рук
Срываются горошины -
Тук…
         Тук…

Глушу одною болью я
Другую боль…
Разорвана любовь моя...
...Вдоль…
         Вдоль [3]…

Из дрожащих пальцев Кима вынимают листок, ведут за раздвижную ширму. В нос ударяет тяжелый дух крови, и в ванной он видит Валентина, что распорол левую руку от локтевого сгиба до запястья, и именно вдоль. Кожа свисает лоскутами, не ушедшая в сток кровь густеет на дне, а в голове у Кима мчится по кругу одна и та же мысль: «Он умер, как настоящий мужик!..» Победителю становится дурно, сотрясают приступы почти сухой рвоты, а когда отрывается от унитаза, то в грудь смотрит острие шприц-дротика.

«Извините, Ким, так будет лучше», — звучит запись, и арбалет щелкает.

Он хватается за торчащий из тела шприц, перед глазами проносятся кадры из «Криминального чтива».

— С-сволочи... — успевает прошептать Ким, прежде чем на него опускается чернильная темнота.

Финал, или пять лет спустя…

Над детской площадкой разносился жизнерадостный гомон ребятни, и летнее солнце улыбалось в ответ. Ким сидел на одной из устроенных по углам лавочек, листал «глянец», и следил вполглаза за сыном. В данный момент Тоха расчесывал пластиковыми грабельками буйную шевелюру подружки. Та была вовсе не против – поворачивалась то одним, то другим боком, а еще две девчонки покорно ждали очереди.

Ким дочитал свою статью, украшенную яркими иллюстрациями, и остался доволен. Отказ от писательства в пользу журналистики дался ему нелегко, но в итоге себя оправдал. Поклонники, понятное дело, не прониклись, и до сих пор, наверное, не могут простить. Теперь если Ким и работал в творческом плане, то исключительно для себя, и исключительно «в стол», а яркие сны видел редко. Ира же наоборот, забросив «ягодный псевдоним», стала издаваться под своим именем, и, что называется, воссияла. Киму нравилось, как она пишет – без жеманства, без фальши, но при этом и не вульгарно. Жена, в свою очередь, видела в нем главного критика.

Отложив журнал, Ким бросил голодный взгляд в сторону ларька, что находился через дорогу. День выдался жаркий, и настоятельно требовался глоток холодного и хмельного. «Успею!» — решил он, целиком и полностью полагаясь на сердобольных мамаш, что не дадут в обиду и его сына. Успеть Ким успел, и сын не заметил, что отец отлучался, однако, на лавочке, под журналом, обнаружил письмо. Он огляделся, но никого подозрительного поблизости не увидел. Конверт оказался не запечатан, а то поле, где полагается писать обратный адрес, было замазано большой черной кляксой. Ким ощутил, как ноги подкашиваются, запотевшая бутылка едва не выскользнула из ладони. Он постарался забыть тот эпизод, вычеркнуть из памяти, но в глубине души знал, что клуб о себе напомнит. Открыв пиво, и сделав большой глоток, Ким достал из конверта аккуратно сложенный листок с печатным текстом.

Письмо

Здравствуйте, Ким!

Спешим обрадовать, что вы приняты в клуб. Пусть на первых порах у вас будет больше обязанностей, чем привилегий, все же надеемся на прилежание. Вы знаете, что мы не бросаем слов на ветер, как и не даем невыполнимых заданий. Завтра вас попросят написать статью на одну любопытную тему, предложат большой гонорар. Так вот, откажитесь. Это и станет вашим первым заданием.

Если статья все же увидит свет, мы позаботимся, чтобы вы пожалели о своем решении. Нет, никакого насилия по отношению к вашей семье, но из клуба сразу же будете исключены, и приложим все силы, чтобы взлет Ирины Алферовой завершился крушением. Вам выбирать. Мы преследуем лишь одну цель – чистоту русской литературы, помните об этом.

*клуб*

Убрав листок в конверт, Ким скомкал его, и отправил в урну. День уже не казался приятным, а гомон детворы раздражал. Можно написать статью, проявить норов, но тогда литературная карьера жены завершится. Ким знал это точно, на все сто процентов. Какими бы фанатиками члены клуба не казались, а властью они обладали. В свое время Ким пытался выйти на похитителей, однако же, потерпел неудачу. Дело дошло до того, что его едва не упрятали в «психушку», и расследование пришлось прекратить. Что касается двух других номинантов, то «голубка» обнаружили в одном из мотелей на кольцевой (тоже в ванной, да и последнее стихотворение прилагалось), а девушку — в туалетной кабинке столичного ночного клуба «Везувий», и доза наркотика в крови далеко за гранью разумного. Оба случая были расценены, как самоубийство.

Когда Ким допил пиво, и отдал бутылку будто из воздуха соткавшейся бабушке, он уже принял решение. Клуб увидел в нем своего, и, надо сказать, не ошибся. Кима тоже интересовала судьба отечественной литературы, и особенно ее чистота. Пусть клуб действует грубо, пусть меры его расходятся с законом, но он действует. Так или иначе, красота требует жертв, и каждый платит свою цену. Он до того погрузился в себя, что не заметил подошедшего сына.

— Пап, а пап! – прозвенел над ухом требовательный голос Антона, — я пИсать хочу!

— Главное, чтоб не писАть! — усмехнувшись, Ким взъерошил сыну ежик волос, и повел до ближайшего укромного уголка.

2013




Примечания:

[1]




[2]



[3] Стихотворение Полины Светловой.