Об общеэтическом императиве

О БЕСКОНЕЧНОЙ РЕВОЛЮЦИОННОЙ СИЛЕ ОБЩЕЭТИЧЕСКОГО ИМПЕРАТИВА.

«Не желать имущества ближнего твоего», собственно говоря означает работать над тем, чтобы преодолеть своё «я» как вожделеющее самосознание и стать таким «я» которое вместо желания «недостачи» у ближнего, стало тем «я», которое хочет прибытка и умножения его собственности.

И есть очень серьёзная разница между таким положением, когда я не имею силы чтобы забрать то, что желаю у ближнего и тем положением, когда я имею такую силу. В этому последнем случае я представляю удар, который я мог бы направить на ближнего, лишив его жизни, прелюбодействовав с женщинами в его доме, обворовав этого ближнего и наконец оклеветав его перед обществом как злодея.

Начало преодоления вожделеющего самосознания есть простое ограничение собственной воли в таком направлении чтобы использовать ближнего в качестве средства, в качестве вещи, которая завтра может быть уничтожена, чтобы расширилась моя собственность.

Лишь через это ограничение ближний в моём самосознании становится таким «я», которое есть в себе нечто устойчивое нечто незыблемое, твёрдоё и пребывающее. Ближний постольку становится самоцелью, поскольку я мыслю, что сам превращаюсь в себе в нечто устойчивоё для него в те соблазнительные минуты, когда этот ближний так же как я ограничивает себя в своих вожделениях относительно моего имущества.

Мы оба встаём друг перед другом как два наполняющихся определенной аффирмативностью – прочностью «я».

Через Закон: «не убей, не прелюбодействуй, не укради, не оклеветай, не пожелай имущества ближнего», где завершение этого ряда есть как бы корень всего, поскольку само вожделение направляет субъектов к последующим преступлениям, в самосознании, более или менее явно восходит «аффирмативная» форма двух рядоположенных я: («R»>=<«Я»).

Однако, простая пассивность субъекта и не имение силы к овладеванию чужой собственностью также становится как бы препятствием к этому переходу. – Чтобы я перенес свой жестокий смертельный удар по другому, на самого себя, я должен прочувствовать силу соблазна его нанести, и чтобы иметь в себе силу такого соблазна, я должен иметь определенную силу как таковую.

Когда таким образом все дясять заповедей определяются через единый императив:

«Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон и пророки (Мф. 7:12).»,

…то для того, чтобы означенный императив был чем-то действительным, «я» должен мыслить такого сильного индивида, который желает лишить меня жизни с целью определенной, несправедливой, реэкспроприации моей собственности, и вот этот последний, осажавает свой соблазн в «ганглические подземелья» и «я» предстаю перед ближним как цель, как нечто прочное и переосвобождённое. И, соответственно, я мыслю два «я», которые осуществляют названную процедуру по аффирмации внутреннего самодвижения друг перед другом. И так, я хочу, чтобы такое ограничение и опрочнение «я», существовало во всяком самосознании и сам исхожу из него во всех своих действиях.

Закон и всеобщий моральный императив, таким образом, есть как бы корень всего человеческого образования, и есть инструмент по превращению всякого «я» из полуживотного всполоха и как бы тени действительного существования в нечто вполне содержательное и наполненное.

II.

...Однако и этот императив как таковой должен быть как бы пропущен через горнило всемирной негации, поскольку для тех, кто не усвоил значение этого императива весьма затруднительно мыслить аффирмативное «я» другого, в минуты жестокой эксплуатации этим другим меня, когда целый народ или огромный класс или религиозная община порабощаются тем, обладающим мощью, другим, для представлений которого не существует этого императива и в плане рассудка кого, «я» - есть лишь загвоздка в необратимом процессе овладевания моей собственностью.

И так я должен выбрать один из двух способов действия против таких, обладающих очень большой коллективной мощью других. Первый предполагает отказ от «общеэтического императива» по отношению к ним: я не желаю мыслить какой-либо внутренней прочности в них, ни в настоящее время, ни в некоторой перспективе, поскольку они есть лишь необузданные вожделения. И вся надежда, которую я на себя возлагаю, аналогична надежде моих врагов, то есть она есть надежда – собраться в единую коллективную силу и нанести им ответный, прямой удар.

И есть второй способ – то, обретенное, через египетский бич, постижение, что общеэтический императив есть взрывоопасный «троянский конь» - взрывоопасный по отношению к самой чудовищной необразованности и безнравственности, если отправить его в самые недра врага и если использовать этот «императив» в качестве триггера к переплавлению внутренней сферы врага в нечто духовно текучее и плазматическое.

И, таким образом, может возникнуть такая особенная диспозиции битвы, когда, слишком большая сила собственного коллектива, будь то мой класс, моя корпорация, нация или религиозная община служит препятствием к применению истинно действенного оружия и ничего не желает слышать о том, чтобы осмыслить возможность всеобщей победы и плодотворного мира, через него, через двойную взаимопризнанность, действуя так, как, если бы подлинный корень всемирной культуры был отсечен, вывернут из под ног и скороспешно сожжен в пламени чужеродного и как заверялось – изжитого способа мыслить другого.

...В конечном итоге это понятие обесконеченности и бесплодности той междусубъектной борьбы в которой не обращаются к «общекультурному императиву» должно быть проведено через все битвы. Этот императив должен подняться из недр Земли и быть переосмыслен не просто на уровне этики только одной маленькой общины, а вообще в отношении всех политических взаимодействий и, лишь таким образом, голый нигилистический реверс противоборствующих вожделений должен открыть тот изначальный акт аффирмации «я» контрсубъекта, через который находят и ощущают свой полный избыток не только отдельные индивиды, но также и нации, классы и религиозные общины.