Лермонтов. Первая дуэль

... в России следуют правилам чести
так же строго, как и везде ...

Л е р м о н т о в


В России со времен Петра I дуэли были запрещены. Наказание за участие в дуэлях приравнивалось к наказанию за убийство.

И тем не менее дуэли оставались популярными среди дворянства, которое видело в них способ отстаивания своей чести.

Михаил Юрьевич Лермонтов официально участвовал в двух дуэлях.: 18 -го февраля 1840 года в Петербурге и 15 -го июля 1841 года в Пятигорске.

Первая дуэль Лермонтова состоялась в Петербурге за Черной речкой с сыном французского посла бароном Эрнестом де Барантом.

Дуэли предшествовала ссора, которая произошла между ними 16-го февраля 1840 года в салоне графини Лаваль на Английской набережной , где регулярно собирались представители высшего света.

Салон графини Лаваль был в свое время одним из самых известных в Петербурге. Здесь на литературно- музыкальных вечерах выступали Мицкевич, Пушкин, Крылов, Грибоедов, Вяземский и другие.

По возвращении в Петербург Лермонтов стал чаще ездить в свет. Литературная деятельность его увеличилась. Он писал много мелких лирических стихотворений, переделал в третий раз поэму «Демон», окончил драму «Маскарад», переделал давно написанную им поэму «Мцыри», начал роман «Герой нашего времени».

Однако «недолго суждено было Лермонтову пользоваться своею славой и наслаждаться блестящим обществом столицы. По своему заносчивому характеру он имел неприятность с сыном французского посла, которая должна была кончиться дуэлью...», — написал один из основателей декабристского движения Александр Николаевич Муравьёв.

Встретив Лермонтова у графини Лаваль французский дипломат обратился к нему с укором за то, что тот будто бы отозвался о нём неодобрительно и колко в присутствии известной особы. Лермонтов возражал, что это недоразумение, но де Барант настаивал и даже назвал поэта сплетником.

В русском обществе молодого француза считали ветреным. Белинский, например, в письме к Федору Сологубу называл де Баранта «салонный Хлестаков».

Согласно официальным показаниям Лермонтова между ним и его противником произошел следующий диалог:

Барант. — Правда ли, что в разговоре с известной особой вы говорили на мой счет невыгодные вещи?

Лермонтов. — Я никому не говорил о вас ничего предосудительного.

Барант. — Все-таки, если переданные мне сплетни верны, то вы поступили весьма дурно.

Лермонтов. — Выговоров и советов не принимаю и нахожу ваше поведение весьма смешным и дерзким.

Барант. — Если бы я был в своем отечестве, то знал бы, как кончить это дело.

Лермонтов. — В России следуют правилам чести так же строго, как и везде, и мы меньше других позволяем себя оскорблять безнаказанно.

После такого ответа со стороны де Баранта последовал вызов.

Лермонтов тут же на балу просил к себе в секунданты своего родственника, поручика Алексея Аркадьевича Столыпина, по прозвищу «Монго». Секундантом де Баранта был выбран граф Рауль д'Англес, французский подданный.

В письме к командиру л. - гв. Гусарского полка генерал-майору Н. Ф. Плаутину поручик Лермонтов так объясняет эту ссору:

«... 16 февраля, на бале у графини Лаваль, господин Барант стал требовать у меня объяснения насчет будто мною сказанного. Я отвечал, что все ему переданное несправедливо; но так как он был этим недоволен, то я прибавил, что дальнейшего объяснения давать ему не намерен. На колкий его ответ я возразил такою же колкостью, на что он сказал, что если-б находился в своем отечестве, то знал бы, как кончить это дело. Тогда я отвечал, что в России следуют правилам чести так же строго, как и везде, и что мы меньше других позволяем себя оскорблять безнаказанно. Он меня вызвал, условились и расстались. 18 числа в воскресенье, в 12 часов утра, съехались мы за Черною речкою на Парголовской дороге. Его секундантом был француз, которого имени я не помню и которого никогда до сего не видел. Так как господин Барант почитал себя обиженным, то я предоставил ему выбор оружия. Он избрал шпаги, но с нами были также и пистолеты. Едва успели мы скрестить шпаги, как у моей конец переломился, а он слегка оцарапал (мне) грудь. Тогда взяли мы пистолеты. Мы должны были стрелять вместе, но я немного опоздал. Он дал промах, а я выстрелил уже в сторону. После сего он подал мне руку, и мы разошлись».

Приглашённый на роль секунданта поручик Алексей Столыпин в своих показаниях сказал следующее:

«Дуэль была положена сперва на шпагах до первой крови, а потом на пистолетах, на шпагах кончилась небольшой раной полученной поручиком Лермантовым в правый бок и тем что конец шпаги его был сломан; после сего продолжалась она на пистолетах, поставили их на 20 шагов, стрелять они должны были по счету вместе по слову раз, приготовиться, два, целить, три, выстрелить, по счету два Лермонтов остался с поднятым пистолетом и спустил его по слову три; Барон де-Барант целил по счету два...

Меня же поручик Лермантов просил быть его секундантом на бале у Графини Лаваль 16-го числа февраля. Меры для примирения их были приняты все, но барон де-Барант требовал извинений, которые были отказаны поручиком Лермантовым, после выстрелов помирились просто. Секундантом со стороны Г-на Барона де-Барранта был его соотечественник Граф Рауль д’Англес...

Направления пистолета поручика Лермонтова при выстреле не могу определить, что могу только сказать, это то что он не целил в Барона де-Барранта, а выстрелил с руки. — Барон де-Баррант, как я выше сказал целил по слову два и выстрелил по счету три. Выстрелы же последовали так скоро один за другим, что не могу определить чей был прежде. Пистолеты были мои, заряжали их вместе с Графом д’Англесом, шпаги были привезены им».

Дуэль вызвала в Петербурге разноречивые толки. Говорили, что дуэль произошла из-за особ прекрасного пола.

Виновницей дуэли молва называла, прежде всего, княгиню Марию Алексеевну Щербатову, урожденную Штерич.

Государственный деятель, дипломат и мемуарист Николай Михайлович Смирнов, муж знаменитой светской красавицы Александры Россет, записал в своих памятных заметках:

«По приезде в Петербург он <Лермонтов> стал ездить в большой круг и, получив известность, был везде принят очень хорошо. Через несколько времени он влюбился во вдову княгиню Щербатову, урожденную Штерич, за которою волочился сын французского посла барона Баранта. Соперничество в любви и сплетни поссорили Лермонтова с Барантом. Они дрались; последний выстрелил и не попал, а другой выстрелил на воздух».

После дуэли княгиня Щербатова написала: «…Я счастлива, что они не поранили один другого, я желаю быть лучше осужденной всеми, но всё-таки знать, что оба глупца останутся у своих родителей. Я-то знаю, что значит такая потеря».

По словам А. П. Шан-Гирея, кузена Лермонтова, «зимой 1839 года Лермонтов был сильно заинтересован кн. Щербатовой (к ней относится пьеса: “На светские цепи”). Мне ни разу не случалось её видеть, знаю только, что она была молодая вдова, а от него слышал, что такая, что ни в сказке сказать, ни пером написать. То же самое, как видно из последующего, думал про неё и г. де-Барант, сын тогдашнего французского посланника в Петербурге. Немножко слишком явное предпочтение оказанное на бале счастливому сопернику, взорвало Баранта, он подошел к Лермонтову и сказал запальчиво: “Вы слишком пользуетесь тем, что мы в стране, где дуэль воспрещена”. — “Это ничего не значит, я весь к вашим услугам” (перевод с французского)— и на завтра назначена была встреча; это случилось в середу на Маслянице 1840 года».

Княгиня Щербатова рано овдовела и вела в столице светский образ жизни. Но охотнее, чем на балах, она бывала в гостеприимном доме Карамзиных, где, видимо, и познакомилась с Лермонтовым. Образованная, умная, молодая женщина хорошо знала литературу, любила стихи и музыку и была очень хороша собой. Ей поэт посвятил прелестное стихотворение:

<...>

В мерцании звезд незакатных,
Исполнены тайны
Слова её уст ароматных,
Прозрачны и сини,
Как небо тех стран, её глазки,
Как ветер пустыни,
И нежат и жгут её ласки.

<...>

Княгиня Щербатова жила на Фонтанке в доме своей бабушки С. И. Штерич. В 1839-1840 годах Лермонтов часто бывал в этом доме. Однажды он читал здесь свою поэму «Демон».

Печальный Демон, дух изгнанья,
Летал над грешною землей,
И лучших дней воспоминанья
Пред ним теснилися толпой;
Тех дней, когда в жилище света
Блистал он, чистый херувим,
Когда бегущая комета
Улыбкой ласковой привета
Любила поменяться с ним,
Когда сквозь вечные туманы,
Познанья жадный, он следил
Кочующие караваны
В пространстве брошенных светил;
Когда он верил и любил,
Счастливый первенец творенья!
Не знал ни злобы, ни сомненья,
И не грозил уму его
Веков бесплодных ряд унылый…
И много, много… и всего
Припомнить не имел он силы!

<...>

После чтения она сказала поэту: «Мне ваш Демон нравится: я бы хотела с ним опуститься на дно морское и полететь за облака».

В дни, когда дуэльная история Лермонтова была у всех на устах, называлась не одна княгиня Щербатова, а «особы прекрасного пола», так как по другим источникам, поэт и дипломат не поделили сердце красавицы-немки Терезы фон Бахерахт.

«В припадке ревности, — сообщал, например, государственный секретарь Модест Андреевич Корф, — она как-то успела поссорить Баранта с Лермонтовым, и дело кончилось вызовом».

А генерал П. Д. Дурново (зять министра двора П. М. Волконского) записал 7-го марта: «Барант, сын посла, дрался на дуэли с Лермонтовым, гвардейским гусарским офицером. 1-й был легко ранен. Причиной дуэли была г-жа Бахерахт».

Тереза фон-Бахерахт была дочерью российского министра-резидента в Гамбурге Генриха Антоновича фон-Струве. Она родилась в 1804 году и выросла в Гамбурге. В 1825 году вышла замуж за секретаря русского консульства Романа Ивановича фон-Бахерахта и с тех пор стала часто бывать в Петербурге.

«Это была одна из самых любезных, красивых и очаровательных женщин, которых мне когда-либо приходилось встречать, — писал о ней один из её друзей. — Она получила превосходное воспитание и благодаря пребыванию в избранном кругу производила неотразимое впечатление, где бы ни появлялась. Можно сказать, что это была сама грация... Она была среднего роста, стройна. В ней не замечалось ничего угловатого, неправильного. Её благородное овальное лицо с ясными лучистыми глазами, пышными, волнистыми, светлокаштановыми волосами, тонко очерченным ртом, красивым лбом, было мягкого цвета чайной розы. Шея, грудь, руки, ноги решительно просились под резец скульптора. К этому надо прибавить приятный тембр голоса и искусство вести беседу поистине увлекательную. Каждый, кто видел ее, знакомился с ней, бывал восхищен ею» (Герштейн Э.: Дуэль Лермонтова с Барантом).

Логгин Иванович Голенищев-Кутузов, генерал-лейтенант российского императорского флота из рода Кутузовых, отметил 17-го марта в своем дневнике (ошибочно написав «Бахарах»):

«Произошла дуэль очень замечательная, потому что один из противников — сын посла, а другой — офицер лейб-гвардии гусарского полка... Героиней, или вернее причиной дуэли, была, говорят, мадам Бахарах, не в обиду ей будь сказано, так как она ничего не знала, и оба молодца вызвали один другого, хотя она ни одному из них не давала повода, — несмотря на это злые языки и сплетницы захотят вышивать по этой канве».

Об этой громкой дуэли написал в своем дневнике Александр Яковлевич Булгаков, сенатор, старший сын известного екатерининского дипломата:

«Политическая ссора была токмо предлогом, а дрались они за прекрасные глазки молодой кокетки, жены нашего консула в Гамбурге г-жи Бахерахт… Лермонтов и секундант его Столыпин были посажены под арест, а Баранта отправил отец тотчас в Париж курьером. Красавица же отправилась, вероятно, в Гамбург, в объятия своего дражайшего супруга».

Сам же Лермонтов, заявил перед судом, что вызов последовал после короткого спора о национальном достоинстве России. Тем самым он подчеркнул политический характер ссоры. И не только сам Лермонтов: наиболее осведомленные современники — А. И. Тургенев, А. Я. Булгаков, Л. И. Голенищев-Кутузов — сразу угадали политический характер этого столкновения и отметили его в своих записях.

Вот что писал об этом А .И. Тургенев в Москву князю П.А. Вяземскому:

«Дело вот как было: барон д’ Андре <первый секретарь французского посольства> помнится на вечеринке у Гогенлоэ <вюртембергский посол>, спрашивает у меня, правда ли, что Лермонтов в известной строфе своей бранит французов вообще, или только одного убийцу Пушкина, что Барант желал бы знать от меня правду. Я отвечал, что не помню, а справлюсь; на другой день встретил я Лермонтова и на третий получил от него копию строфы; через день или два, кажется на вечеринке или бале самого Баранта, я хотел показать эту строфу Андре, но он прежде сам подошел ко мне и сказал, что Барант позвал на бал Лермонтова, убедившись, что он не думал поносить французскую нацию… Вот тебе вся правда и ничего кроме правды. Прошу тебя и всех других переуверить, если паче чаяния вы думаете иначе…».

Современница Лермонтова, поэтесса Е. П. Ростопчина, через много лет делясь своими воспоминаниями о поэте в письме к писателю Александру Дюма назвала прямой причиной ссоры между Лермонтовым и Барантом «спор о смерти Пушкина».

«В 1838 году, — пишет Ростопчина, — ему разрешено было вернуться в Петербург, а так как талант, а равно и ссылка, уже воздвигли ему пьедестал, то свет поспешил его хорошо принять. Несколько успехов у женщин, несколько салонных волокитств вызвали против него вражду мужчин; спор о смерти Пушкина был причиной столкновения между ним и г. де-Барант, сыном французского посланника; последствием спора была дуэль, и в очень короткое время вторая между русским и французом...».

А князь П. А. Вяземский так и вовсе в письме к жене заключил, что «об истории дуэли много толков, но все не доберешься толку, не знаешь, что было причиной ссоры».

21 -го марта М. А. Корф заключал свою запись о происшествии такими словами: «Странно, что лучшим нашим поэтам приходится драться с французами: Дантес убил Пушкина, и Барант, вероятно, точно так же бы убил Лермонтова, если бы не поскользнулся, нанося решительный удар, который, таким образом, только оцарапал ему грудь».

Как пишет в своих воспоминаниях А. П. Шан-Гирей «история эта оставалась довольно долго без последствий, Лермонтов по-прежнему продолжал выезжать в свет и ухаживать за своей княгиней; наконец, одна неосторожная барышня Б..., вероятно, без всякого умысла, придала происшествию достаточную гласность в очень высоком месте, вследствие чего приказом по гвардейскому корпусу поручик лейб-гвардии Гусарского полка Лермонтов за поединок был предан военному суду с содержанием под арестом, и в понедельник на Страстной неделе получил казенную квартиру в третьем этаже с. -петербургского ордонанс-гауза, где и пробыл недели две, а оттуда перемещен на арсенальную гауптвахту, что на Литейной».

Находясь под арестом в ордонанс-гаузе Лермонтовым был написано стихотворение «Соседка». По свидетельству того же Шан-Гирея, поэт изобразил в этом стихотворении реальное лицо: «Она действительно была интересная соседка; я её видел в окно, но решеток у окна не было, и она вовсе не дочь тюремщика, а, вероятно, дочь какого-нибудь чиновника, служащего при ордонанс-гаузе, где и тюремщиков нет, а часовой с ружьем точно стоял у двери».

Стихотворение это вскоре получило широкое распространение в народном песенном репертуаре.

Не дождаться мне, видно, свободы,
А тюремные дни будто годы;
И окно высоко над землей!
И у двери стоит часовой!

Умереть бы уж мне в этой клетке,
Кабы не было милой соседки!..
Мы проснулись сегодня с зарей,
Я кивнул ей слегка головой.

Разлучив, нас сдружила неволя,
Познакомила общая доля,
Породнило желанье одно
Да с двойною решеткой окно;

У окна лишь поутру я сяду,
Волю дам ненасытному взгляду…
Вот напротив окошечко: стук!
Занавеска подымется вдруг.

На меня посмотрела плутовка!
Опустилась на ручку головка,
А с плеча, будто сдул ветерок,
Полосатый скатился платок,

Но бледна ее грудь молодая,
И сидит она, долго вздыхая,
Видно, буйную думу тая,
Все тоскует по воле, как я.

<...>

10-го марта 1840 года начальник штаба гвардии генерал Веймарн приказывает арестовать Лермонтова и рапортует о происшествии начальнику Корпуса гвардии Великому князю Михаилу Павловичу.

11-го марта издается приказ по Отдельному Гвардейскому корпусу № 38, в котором говорилось:

«Лейб-гвардии Гусарского полка поручик Лермантов, за произведенную им, по собственному его сознанию, дуэль, и за недонесение о том тотчас своему начальству, — предается военному суду при Гвардейской Кирасирской дивизии, арестованным».

А по салонам и гостиным распространяется сплетня о том, что якобы Лермонтов хвастался, что он подарил Баранту жизнь, выстрелив в воздух.

Де Барант счел для себя оскорбительным слух о том, что противник выстрелил в воздух, и обвинил Лермонтова во лжи. Слухи доходят до Михаила Юрьевича через Шан-Гирея, и вынуждают его прибегнуть к экстраординарным мерам. С помощью общего знакомого графа А. В. Браницкого Лермонтов приглашает де Баранта для объяснений к себе на Арсенальную гауптвахту.

Их встреча происходит 22 -го марта. Лермонтов еще раз подтвердил правильность своих показаний. И предложил новую дуэль. Де Барант при двух свидетелях отказался от своих претензий. Несмотря на это его мать заявила великому князю Михаилу Павловичу, что Лермонтов вызвал Баранта на вторую дуэль. Эта встреча только осложнила дело.

В письме к великому князю Михаилу Павловичу Лермонтову пришлось дать такое объяснение:

«Граф Бенкендорф предлагал мне написать письмо к Баранту, в котором бы я просил извинения в том, что несправедливо показал в суде, что выстрелил на воздух. Я не мог на то согласиться, ибо это было бы против моей совести, но теперь мысль, что Его Императорское Величество и Ваше Императорское Высочество, может быть, разделяете сомнение в истине слов моих, мысль эта столь невыносима, что я решился обратиться к Вашему Императорскому Высочеству, зная великодушие и справедливость Вашу и будучи уже не раз облагодетельствован Вами, и просить Вас защитить и оправдать меня во мнении Его Императорского Величества, ибо в противном случае теряю невинно и невозвратно имя благородного человека. Ваше Императорское Высочество, позвольте сказать мне со всею откровенностью: я искренне сожалею, что показание мое оскорбило Баранта, я не предполагал этого, не имел этого намерения, но теперь не могу исправить ошибку посредством лжи, до которой никогда не унижался. Ибо, сказав, что выстрелил на воздух, я сказал истину, готов подтвердить оную честным словом, и доказательством может служить то, что на месте дуэли, когда мой секундант, отставной поручик Столыпин подал мне пистолет, я сказал ему именно, что выстрелю на воздух, что и подтвердит он сам».

Комиссия Военного Суда учрежденная при Кавалергардском Ее Величества полку рассмотрев дело поручика Лермонтова в итоге вынесла следующее решение:

«За сии противозаконные поступки, Генерал-Аудиториат, руководствуясь Свода военных постановлений, Военно-уголовного Устава книги 1-й ст. 392 и 393-й, полагает, лишив его Лермантова чинов и дворянского достоинства, написать в рядовые. — Но принимая в уважение во первых причины, вынудившие подсудимого принять вызов к дуэли, на которую он вышел не по одному личному неудовольствию с Бароном де-Барантом, но более из желания поддержать честь Русского офицера, во вторых то, что дуэль эта не имела никаких вредных последствий; в третьих, поступок Лермантова во время дуэли, на которой он, после сделанного де-Барантом промаха из пистолета, выстрелил в сторону, в явное доказательство, что он не жаждал крови противника, и наконец засвидетельствование начальства об усердной Лермантова службе, повергает участь подсудимого на Всемилостивейшее Его Императорского Величества воззрение, всеподданнейше ходатайствуя о смягчении определяемого ему по законам наказания, тем, чтобы вменив ему Лермантову содержание под арестом с 10-го прошедшего Марта, выдержать его еще под оным в крепости на гоубтвахте три месяца и потом выписать в один из Армейских полков тем же чином».

13-го апреля рукой Николая I на докладе генерал-аудиториата по делу Лермонтова было начертано:

«Поручика Лермантова перевесть в Тенгинский пехотный полк тем же чином; отставного поручика Столыпина и г. Браницкого освободить от подлежащей ответственности, объявив первому, что в его звании и летах полезно служить, а не быть праздным… исполнить сегодня же».

Затем последовало высочайшее разъяснение, что переводом на Кавказ наказание ограничивается.

***

«... Лермонтов отправлен на Кавказ за дуэль. Боюсь, не убили бы. Ведь пуля дура, а он с истинным талантом...». (Из письма А. С. Хомяков к Н. М. Языкову).

Тучки небесные, вечные странники!
Степью лазурною, цепью жемчужною
Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники
С милого севера в сторону южную.

Кто же вас гонит: судьбы ли решение?
Зависть ли тайная? злоба ль открытая?
Или на вас тяготит преступление?
Или друзей клевета ядовитая?

Нет, вам наскучили нивы бесплодные…
Чужды вам страсти и чужды страдания;
Вечно холодные, вечно свободные,
Нет у вас родины, нет вам изгнания.

Лермонтов «Тучи». 1840 г.