Красные алмазы. Суджанская повесть. 10

10.

«Красные алмазы», часть третья.

- Господи милосердный, на всё воля твоя! - шептал мистер Томаш, укладываясь поудобнее на курточку, постеленную на мраморный пол бывшего Дворца Дружбы, ныне превращённого оккупантами в тюрьму. Нас согнали сюда давно, мы уже и счёт дням потеряли, сидя на этом полу, почти в кромешной темноте: пространство освещалось лишь несколькими лучиками солнца, проникающими сквозь щели в досках, которыми были забиты высокие окна Дворца. Воды почти не давали, кормили раз в день. Люди быстро слабели и вынужденны были целыми днями лежать на мраморном полу, отдавая холодному камню остатки своего телесного тепла. Многие уже были больны, несколько человек умерло.

- Как же так получилось? Где же наши укрепления, где же наши войска? Зашли, как к себе домой, как это понимать? - продолжал шептать мистер Томаш.
Я старался не слушать его, я держал в своих ладонях бледную холодную руку Лакии и мысленно молил бога о снисхождении к ней. Моя малышка умирала: её с детства больное сердце не выдержало случившегося с нами горя и билось все тише и тише.
- Петрош, почитай мне...! - еле слышно попросила она. - Почитай, пожалуйста!
И шумно выдохнула, закрыв глаза.

Я достал из сумки, на которой лежала голова Лакии, рукопись «Мадамъ» и начал читать. Трудно было разбирать текст сквозь слёзы, но я не хотел, чтобы Лакия видела их, и незаметно смахивал капельки пальцами. К тому же, я многое помнил наизусть.
 
Я читал, пока рассказ не закончился. Лакия медленно повернула ко мне голосу и еле слышно прошептала:
- Да, Петрош... Да! У нас..., у тебя получился... хороший рассказ...! Жизненный.
И она снова закрыла глаза.. Мистер Томаш придвинулся ко мне поближе.
- Совсем плоха стала жена ваша! Ах, как жаль, как жаль! Но скажите мне, где же были наши войска?
- Помолчите, прошу вас! - тихо сказал я ему. - Лакия только заснула.
- А что молчать? - с вызовом ответил мистер Томаш. - Молчи, не молчи, судьба ей одна: вон, она уже и дышать-то почти перестала...
Мне очень захотелось его толкнуть или ударить, но тут меня потянули сзади за рукав. Обернувшись, я увидел у себя за спиной целую группу детей, которые, видимо, подошли, пока я читал Лакии свой крайний рассказ.
- Дядя, почитайте еще! - попросил мальчик, стоящий впереди. - Пожалуйста!
- Нельзя шуметь, дети! Моя жена спит! - шёпотом ответил я.
- Она не спит. - сказал мальчик. - Она умерла. Умершие все такие остренькие, я тут уже видел таких!
- Дурак! - воскликнул я и, схватив руку Лакии, обомлел: рука была совсем холодной, а нежная кожа Лакии стала как воск.., и её лицо... Остренькое...
Я прильнул ухом к её груди. Сердце не билось. Не пульсировала и жилка на шее...

Да, она умерла! Умерла после того, как одобрила исправленную «Мадамъ», последние свои силы отдав на то, чтобы внимательно прослушать мой рассказ. О, моя милая Лакия, моя девочка, моя жизнь!

Я хотел закричать, но в горле почему-то пересохло и только тихий шепот «а-а-а» вырывался из меня снова и снова. Крупные, бессильные слёзы покатились из моих глаз на заострившееся лицо Лакии, на её закрытые глаза, и её ресницы не моргнули, чтобы смахнуть эти капли... И тогда я лёг рядом с женой и стал поцелуями снимать капли своих слёз с восковой кожи её лица, с её ресниц, стал целовать Лакию, то ли пытаясь разбудить её, то ли жалея о том, что мы так и не простились...
Не простились. Бог забрал мою любовь прямо из её сна, не спрашивая ни у кого разрешения. Может, в этом и было его милосердие?

Я прижался к остывающему лицу Лакии и тщетно пытался что-то сказать, о чём-то попросить её: беззвучные рыдания всё сильнее сжимали моё горло..
Я, наверное, бесконечно долго так бы лежал, до самой своей смерти, но меня опять потянул за рукав этот мальчик.

- Дядя, пожалуйста, почитай нам! - жалобно и тихо пропел он. Тётя всё равно уже умерла, а мы - живые! Пожалуйста, почитай! Нам тут очень страшно, а когда ты читаешь - не страшно!
Я посмотрел на них сквозь пелену слёз, ненавидя их так, как будто они были виновны в смерти Лакии, но вдруг, не понимая что и зачем делаю, я достал из сумки книжку своих рассказов, открыл на первой странице и начал читать.
Я начал читать шёпотом, но вскоре голос вернулся ко мне.

Краем глаза я видел, что вокруг меня собирается всё больше и больше слушателей. Люди подтягивались, подходили, подползали. Дети, сидевшие ближе всех, уже давно спали, положа головы друг другу на колени и плечи, но я не переставал читать. Пусть поспят. Во сне тоже не страшно.
 
Читая, я старался не думать  о том, что Лакии больше нет, я даже хотел, чтобы книжка не кончалась, ведь пока я читал, мне тоже становилось немного легче...
Но я написал мало рассказов, а издали и вовсе мизер, и через сколько-то времени, не знаю, через час или через три часа, или через восемь, я дочитал до последней страницы. И, как только я закрыл книжку, проснулись дети.

- Что, уже всё? - спросил заспанный мальчик.- А у тебя больше нет книжек?
- Нет! Я - начинающий писатель, и эта была первая.
- А ты напиши еще! - попросил мальчик. - А потом прочитай нам! Давай, начинай писать, мы же ждём!
- Хорошо, - сказал я. И, впервые за это время посмотрев на мёртвую Лакию, зарыдал в голос.

Люди отодвинулись от меня, стали разбредаться по дальним углам, никому не хотелось находиться рядом с горем. Только мистер Томаш остался, смотрел перед собой печальными глазами и всё приговаривал: «Господи милосердный, на всё воля твоя, над всем царствие твоё! Смилуйся, смилуйся над нами, не позволь светлой душе мадам Лакии попасть в геену огненную... А еще спаси и сохрани супругу мою Тиру, о которой я ничего не знаю... А еще...»

Потом я уже не рыдал, а только сидел на полу возле Лакии, положив руку на её холодные твёрдые пальцы и просто смотрел перед собой в кромешную тьму. В голове, в сердце, в душе у меня была чёрная пустота, словно кто-то страшный вырвал стальными когтями всё моё нутро. Было трудно дышать и очень, очень больно, как будто раны от когтей были настоящие... 

- Послушайте, товарищ писатель! - чьим-то тихим, но твёрдым голосом сказала вдруг тьма вокруг меня. - Товарищ писатель! Я хочу поблагодарить вас за то, что он своими рассказами вы помогаете нам перенести наше горе и поддерживаете наши душевные силы!
Я медленно повернул голову на голос. Огромный широкоплечий человек стоял около меня, освещаемый единственным лучиком солнца, пробравшимся сюда через доски, которыми были забиты окна. Я оглядел его: по профессии он, наверное, был шахтёр: кисти его рук его были тёмными, как от шахтной пыли. Приблизившись ко мне еще на шаг, и присев на корточки, он продолжил:
- Вы читали детям свои рассказы, хотя у вас самого только что умерла жена. Простите, я лежал тут рядом с вами и всё видел. А еще я с удовольствием слушал ваши рассказы, они мне понравились.
- Нравится может девушка или вино в таверне, - хмуро и зло сказал я, так как мне совсем не хотелось сейчас ни с кем разговаривать. - Литературу или любят, или нет.
-  Я понимаю, - продолжил великан грустно. - сейчас на вас обрушилось горе.. Но и у меня тоже горе: моя младшая сестрёнка была на «Часиках» во время самого первого обстрела. Она погибла под руинами колокольни. Я очень её любил....

Я вздохнул, вспоминая, как обрушилась колокольня, хороня под обломками мечущихся людей.

На миг как будто всё вернулось: и как мы с Лакией решили пойти прогуляться до «Санта-Луизы», и как мы встретили там капитана Картаса, и взрывы, и всё, что случилось с нами потом.

А если бы мы не пошли гулять, а поднялись бы в номер и весь вечер читали и обсуждали «Мадамъ»?... И тут я вдруг представил, что и этот великан, пригласивший сестрёнку прогуляться с ним по городу, наверное тоже сейчас мучительно переживал, что она могла бы жить, если бы он не...
- Простите меня за грубость! - тихо сказал я великану. - Но вы же понимаете, как мне сейчас больно?
- Да, конечно. Я умолкаю.
Темнота вокруг нас гудела, шепталась, стонала. Люди иногда перемещались с места на место, чей-то ребёнок просил пить, кто-то молился на незнакомом мне языке... Мы с великаном сидели рядом, опустив головы и каждый думал о своей потере. Я вдруг почувствовал, что короткая беседа с этим человеком ненадолго притупила моё горе, которое, едва мы замолчали, начало вновь накатываться на меня огромной чёрной волной.
- Я Петрош, - представился я. - Мы с женой приехали сюда из столицы. Н-не знаю, сколько дней назад, я потерял счет...
- Мы с вами здесь уже восемнадцатый день. - сказал великан. - Я - Андреа, шахтёр. Андреа Корпст.
- Петрош Н. Значит, мы приехали девятнадцать дней назад.
- Я простой шахтёр, хотя зарабатываю неплохо: работаю в алмазной шахте, ну... точнее, работал. Сюда приехал в отпуск, проведать маму и сестрёнку. И вот как получилось.
- Я вас понимаю, Андреа. А почему вы назвали меня «товарищ»? Вы - коммунист?
- Нет, - удивился Андреа, - совсем нет. Мы в шахтах именно так обращаемся друг к другу. Товарищ всегда придёт на помощь, а в шахтах ведь разное случается!
- Вот как? Тогда понятно. - сказал я. И задал ему вопрос, который, наверное, задал бы каждый каждому в этой тюрьме. - Ну, и что вы обо всём этом думаете, Андреа?

Шахтер шумно и глубоко вздохнул.
- Не сегодня началось, не завтра кончится. - ответил он.
- Довольно туманно высказались!
- Да вы же сами всё знаете: нашу маленькую, но крепкую и счастливую страну долго пытались сломать: вводили бесчисленные экономические санкции, разрушали наши моральные устои, делали примитивным образование, довели до сортирного уровня культуру, отучили наших детей читать, слушать хорошую музыку, понимать живопись и поэзию, привили жесточайший вирус бесконечного, бездумного потребления, жажды всего и побольше, отучили мыслить, оценивать, мечтать, обесценили душевность, верность, честность и искренность... Наконец, разделили страну на богатых и бедных, научив первых жить за счёт вторых...
 
 - Господи! - устало перебил его я. Опять заговор! - И кто это всё сделал, по-вашему? Шпионы? Агенты вражеской разведки? Кто?
- Нет, всего лишь люди без чести и совести, влекомые только своими амбициями, жаждой власти и жадностью. С некоторых пор они стали проникать на самый верх. Или их специально туда продвигали. Их и использовали, и используют для развала наших устоев...
Он уже не шептал, его голос, по мере того, как он говорил, становился все громче и громче. Люди стали привставать со своих мест, прислушиваться. Многие подошли или придвинулись ближе. Слышно было, как кто-то на кого-то шикнул: «Замолчи, дай послушать!»
- Но всё это не дало нужного результата, - продолжал великан, -  мы не пришли к ним с протянутой рукой, мы раз за разом выбирались из их ловушек, в основном, благодаря тому, что именно в нашей стране - самое богатое в мире месторождение красных алмазов. Не один-два случайных камня, как в Австралии или Африке! Их, поверьте, так много, что мы запросто могли бы купить на них полмира... И это нас пока спасает. Спасло и тогда, когда они наслали на нас эпидемию, а затем втянули в войну с Тирпией - некогда братским соседним народом..
- Зачем вы рассказываете все это? - выкрикнула вдруг какая-то женщина рядом с нами. - И так тошно!
Андреа не обратил на неё внимания.
- А теперь, похоже, они решили лишить нас наших красных алмазов. Взорвать шахты, залить их водой, сделать нас бедными и беззащитными... Они знают как. Не мы первые!
- Где наша армия? - перебил его мистер Томаш. - Почему их никто не задержал?

Шахтёр вздохнул.
- Этого мы еще не знаем. Наверное, как всегда, на верхах нашлись предатели. Предаёт всегда элита...
- Ты откуда взялся такой умный? - спросил его неожиданно вышедший к нам из темноты  маленький лысый сморщенный старичок.
Шахтёр улыбнулся ему своей гигантской улыбкой:
- Взялся я из шахты, а умный  - потому что читаю много, с детства люблю читать.
В это время лязгнули засовы дверей и в полоске ослепительного света появились трое военных: офицер и двое солдат.

  В нашу тюрьму заходило всего три алеманских офицера. Один - толстый, лысый с мясистым носом и маленькими, как у свиньи, глазками. Это был даже не офицер, а всего лишь сержант, но он был самым желанным посетителем - его шестеро солдат приносили нам еду и воду - поэтому мы приравнивали его к офицерам. Его же команда уносила больных и умерших.
 
Второй офицер был высокий, как каланча, крепкий и подтянутый, коротко стриженный, в идеально отглаженной форме. Взгляд его был цепким, острым и ничего не упускал вокруг. Этот приходил в сопровождении четырёх солдат и всегда забирал кого-нибудь с собой - на допрос. Зачем велись эти допросы, никто не понимал, но люди хотя бы возвращались  назад.

А вот если кого-то забирал третий офицер - маленького роста, с вьющимися чёрными волосами и с каким-то странным стеклянным взглядом, который, казалось, пронзал тебя насквозь, словно рентген - то назад никогда никто не возвращался. Поэтому третьего офицера прозвали «Палач». С ним всегда приходили только два солдата.

И вот, когда в проёме двери появилось три фигуры, гул испуганных голосов заполнил зал. «Палач» медленно шёл по залу, в такт ходьбе хлопая себя по ноге хворостинкой. Внимательно оглядывая зал, он вышел к центру и подошёл к нам.
- Герр офицер! - вдруг сказал сморщенный старичок. - Вот этот человек - писатель, пишет рассказы и читает детям и взрослым. А вот это  бугай, - он указал крючковатым пальцем на шахтёра, - агитатор, агитацию здесь разводит, сам слышал. Настраивает людей против вас. Возможно, они - партизаны! Очень похожи на партизан!
- Писатель? - небрежно спросил «Палач», ткнув меня в грудь хворостинкой.
- Да. - глядя ему в глаза, ответил я.
- У него только что жена умерла. - опять залепетал сморщенный старичок. - Вон она лежит, мёртвая.

Всё померкло в моих глазах. Я хотел было вскочить, чтобы прибить этого мерзкого старикашку, но почувствовал, как железная рука шахтёра придавила меня к полу. Пытаясь вырваться, я гневно посмотрел на Андреа, но увидел только каменное его лицо, явно говорившее мне, что попытки мои тщетны.
Офицер меж тем сделал шаг вперёд, чтобы из-за меня ему лучше была видна Лакия. 
- Умерла? - спросил он у меня, показывая на неё хворостинкой.
- Да, господин офицер! - со вздохом ответил я. - Но, прошу вас, господин офицер, не забирайте её сейчас, я очень хочу побыть с ней еще немного!
Офицер поглядел на своих солдат и как-то брезгливо усмехнулся. Один из солдат, усмехнувшись в ответ, достал рацию и сказал в неё:
- Кальдек! У нас тут труп. Приходите скорее, герр офицер ждёт!

Они стояли, почти не двигаясь с места, ожидая пока двери снова не осветили нашу темницу широким лучом света и не впустили толстого сержанта с его шестью солдатами, двое из которых остались охранять проход, а остальные побежали в центр зала. Без лишних вопросов они быстро схватили Лакию за руки и за ноги и ногами вперёд потащили её к выходу. Голова моей жены откинулась назад, её чудесные светлые волосы рассыпались по полу...
- Не-е-е-т! - истошно закричал я и бросился к ним. Даже крепкая рука шахтёра не удержала меня. Перед моими глазами уже не было тёмного зала с массой сидящих и лежащих на полу измождённых людей, я видел только Лакию, только её счастливый взгляд, её улыбку, её объятия, я чувствовал запах её кожи, шёлковые пряди её волос на моей щеке, её красивые ласковые пальцы с нежно-розовыми ноготочками на моей груди...
 
Мне удалось вырвать холодную и твёрдую руку Лакии у крайнего солдата и я, упав на колени, притянул к себе её голову, оправил волосы и прижал, прижал Лакию к своей груди....
- Милая, любимая моя Лакия, девочка моя! Прости меня..., - только и успел сказать я, как что-то ударило меня в затылок и я провалился в темноту.