8. Брат на брата

8. БРАТ НА БРАТА. Шел 1151 год. Сколько дорог было истоптано, сколько денег потрачено, сколько людей перебито, а уж нервов-то сколько испорчено – на всю жизнь хватит! И что же в результате? Да ничего! Наглый племянник вновь уселся в Киеве, а дядя ушел на север, чтобы все начать сначала.

Захватить Киев Юрию Долгорукому оказалось куда легче, чем в нем усидеть. Но не потерянная власть и, даже, не обида на племянника лежали сейчас тяжким грузом на душе у суздальского князя. Власти у него было куда больше, чем у всех этих Ольговичей, Давыдовичей и Мстиславичей, а на племянника ему и вовсе было наплевать, отношения с ним он испортил уже давно. Нет, тут было иное! Долгорукого снедал стыд – стыд за свое трусливое позорное бегство, причиной которого стал его заклятый враг Изяслав Мстиславич. Смыть свой позор Юрий мог только кровью, и вот это он как раз и собирался теперь сделать. По призыву суздальского князя к нему начали сходиться его старые союзники. Пришел Святослав Ольгович с племянником, тоже Святославом, привел свою дружину один из Давыдовичей, Владимир Черниговский, вновь подоспела наемная степная конница. Вместе с суздальскими полками войско собралось нешуточное.

В Киеве тоже готовились к продолжению борьбы, ибо прекрасно понимали, что избежать войны не удаться. Мало того, теперь война выходила на совсем иной уровень – предстояла схватка не на жизнь, а на смерть, схватка, в которой цель оправдывает любые средства и любые жертвы. Под знамена великого князя встал родной брат Долгорукого, Вячеслав, пришел с дружиной родной брат Владимира Давыдовича Черниговского, Изяслав, подоспели смоленские полки Ростислава Мстиславича. Ближайшие родственники разошлись по разным лагерям, придав предстоящей бойне поистине братоубийственный характер.

Первое серьезное препятствие на пути к Киеву Юрий Суздальский встретил у днепровской переправы. Все броды через реку оказались перекрыты флотилией «насад». Насадами на Руси называли лодьи с палубами, только на этот раз они имели очень необычный вид – и спереди и сзади у них торчали кормовые весла. Это новшество позволяло передвигать насады вверх и вниз по течению, не совершая долгих и трудоемких поворотов. Кормчие с гребцами укрывались от вражеских стрел в трюмах, а на палубах за громадными щитами прятались лучники, державшие под прицелом весь берег. Пробить этот забавный, на первый взгляд, заслон оказалось очень даже непросто. Броды пришлось брать «штурмом». Эту операцию поручили половцам. Довольно трудно представить себе, каким образом степная конница сражалась с кораблями, но со своей задачей она справилась.

Переправившись на правый берег Днепра, союзники начали медленно надвигаться на Киев. Изяслав с полками уже ждал их возле стен своей столицы. Его попытка договориться с дядей миром успехом не увенчалась. Огромный военный механизм был запущен, и остановить его при помощи одной только бумаги с печатью и подписями было уже невозможно. В виду «матери городов» произошло беспощадное побоище русских с русскими. Только два человека - дядя и племянник могли в тот день смотреть на всё это братоубийственное кровавое ристалище с суеверным трепетом и, даже, с восхищением: «Неужели это все сотворил я!». Остальные шли на смерть только потому, что с детства знали: «На все есть воля Божья!». Исход массового русского самоубийства долгое время был неясен. В самый разгар беспощаднй резни Изяслав с черкасами и отборной дружиной смял половцев и обратил их в беспорядочное бегство. Вслед за половцами подались назад суздальцы. Их беспорядочное отступление довольно скоро переросло в повальное бегство. Киевляне без жалости секли бегущих, загоняя всех в речку Лыбедь на прокорм рыбам. В числе прочих сгинул в её водах сын всесильного половецкого хана Боняка. Спасая свои потрепанные полки от окончательно разгрома, Долгорукий начал поспешное отступление к Белгороду, куда по его расчетам должен был вскоре подойти Владимирко Галицкий со своим войском. Опасность этого маневра в Киеве расценили правильно. Армию северян было решено как можно быстрее добить, пока она, уподобившись гидре, не стала двуглавой.

Для того чтобы пополнить обескровленное киевское ополчение свежими бойцами, Изяслав в очередной раз объявил тотальную мобилизацию всего мужского населения столицы, заявив на вече: «Всякий, кто может двигаться и владеть рукой, да идет в поле! Или да лишиться жизни ослушник!». Юрия Долгорукого и его союзников киевляне настигли уже за Стугной. Повторная попытка решить дело миром вновь не увенчалась успехом. Долгорукий принял решение продолжить движение на встречу Владимирко Галицкому, а большую часть полков доверил своему сыну Андрею, поручив ему задержать великокняжеское войско.

Изяслав Киевский и Андрей Боголюбский стоили друг друга – оба они были опытными военачальниками, и оба пользовались авторитетом у своих дружинников. Битва между ними по своему накалу превзошла, даже, тот ужас, что сотворился у стен Киева. Впрочем, битвы то как раз и не было, была свалка. Две большие толпы еще живых людей, топтались на месте, крушили друг друга железом и медленно, но верно превращались в громадную гору мертвых тел. В свалке с Андрея сбили шлем, вырвали из рук щит, ранили под ним коня. Изяслав получил ранение в руку, затем – в бедро, после чего и вовсе затерялся в толпе дерущихся. Исход схватки вновь решили половцы, вернее, их позорное бегство с поля боя. За половцами побежали Ольговичи, затем повалили к «спасительной» речке Руте суздальцы. Войско Юрия Долгорукого понесло в бою тяжелые потери, а во время бегства и при переправе через Руту эти потери выросли на порядок. Сам Долгорукий, узнав об исходе битвы, ушел с малой дружиной в Переяславль. Киевляне на этот раз никого не преследовали. У них потерь было не меньше. Даже своего израненного князя они не сразу смогли отыскать. Едва живого его вытащили из кучи мертвых тел и уволокли в лагерь, обрадованные тем, что дышит. Чуть позже откопали Владимира Давыдовича Черниговского. Этот уже не дышал. Изяслав Давыдович забрал тело брата и увез с собой в Чернигов. Ему следовало поторопиться – Святослав Ольгович был уже на пути в Новгород-Северский, и никто не знал, на что он решится после возвращения в свой удел. Однако северский князь ни на что уже не решился. Он смертельно устал. Потомки Святослава Ярославича Черниговского - Давыдовичи и Ольговичи, заключили, наконец, мир и без споров поделили между собой вотчину, доставшуюся им в наследство от общего предка. Владимирко Галицкий, спешивший на соединение с суздальскими полками, прослышав об их разгроме, развернулся на 180 градусов и пошел назад. Ему это все тоже уже надоело.

И только Изяслав Мстиславич Киевский не чувствовал усталости. Едва затянулись раны, он вновь вскочил на коня и повел свои полки к Переяславлю выбивать оттуда дядю. Дотащившись до Переяславля, обескровленная киевская рать без особого энтузиазма полезла на неприступную стену, и очень скоро стало понятно, что взять город на щит ей не удастся. Вылив на переяславские валы еще несколько галлонов киевской крови, Изяслав, наконец, осознал, что его войско свой запас прочности полностью исчерпало.

Начались переговоры. Долгорукий, получив известия о том, что его союзник, Владимирко Галицкий, дойдя до Бужска, повернул назад, был вынужден принять предложенный ему мир, включая и главное условие киевского князя: «Отдаем Переяславль любому из сыновей твоих, но сам иди в Суздаль. Не можем быть с тобою в соседстве, ибо знаем тебя». Из Переяславля Долгорукий выехал лишь после повторного напоминания. Спорить с Киевом он пока не имел возможности. Сын Андрей был уже в Суздале, но для того, чтобы собрать новое войско, ему требовалось время. Да и половцы на предложения суздальских князей возродить союз еще не сказали ни «Да», ни «Нет». Впрочем, совсем уезжать из окрестностей Киева, Долгорукий тоже не стал. Он просто перебрался в свою прежнюю ставку в Городце, который, как и Переяславль, располагался в непосредственной близости от столицы. Навязчивость незваного суздальского гостя, которого хозяева гонят, гонят, а он все не уходит, Изяславу наконец осточертела. Он собрал всех своих союзников и выбил суздальского князя из Городца. Город союзники сравняли с землей, а Юрий Долгорукий, помахав на прощание великому князю кулаком, скрылся в лесах за Окой.