32 Ну, и денёк. Книга 1. Присказка. Роман Сожалею
В приёмной сгрузил на стол стопку книг (секретарша смотрела на меня одновременно с сочувствием и укоризной), прихватил три копии вместе с оригиналом и, весьма озадаченный состоявшимся разговором с начальником НИИ, отправился в свой отдел. Было о чём призадуматься.
Моя докладная записка, ради которой затевалась встреча, так и осталась лежать непрочитанной среди прочих бумаг у него на столе. Впрочем, представление Розенблита в качестве организационно-методического куратора впредь предполагало первоочередное ознакомление куратора со всеми моими деяниями. Но при чём здесь антисемитизм?
И сам Михалёв, никогда ничего просто так не говоривший и не забывавший, на этот раз в беседе про создание общегосударственной автоматизированной сети явно чего-то не договаривал и показался мне каким-то взбудораженным.
Ко всему прочему, припомнился уже знакомый «благословенный диктат с небес», не раз накрывавший меня ранее при устном или письменном изложении – слова возникали сами собой из ниоткуда, лились непрерывно, следуя вложенному в них чьей-то неведомой волей смыслу - и только успевай говорить или записывать.
Теперь этот диктат вызвал немалое моё изумление – всё, изложенное в беседе Михалёву, я почерпнул в разное время и из разных источников, никогда ничего не записывал и не пытался скомпоновать в единое целое, а излагал, словно читая некий документ. Прямо готовый фрагмент введения к пояснительной записке диссертации.
Следом невесело подумалось, что за написание подобных пояснений и во времена нынешние вполне можно опять оказаться на лесоповале, но уже не по своей доброй воле.
В глубокой задумчивости шествовал я по институтской территории. Начавшийся мелкий моросящий дождь оказался очень кстати, чтобы остудить шальные мысли, хоть и вызвал привычную боль в битой голове.
В курилке, организованной под открытым небом в углу двора, как по заказу, узрел незабываемую фигуру Розенблита – невысокую, как у подавляющего большинства родившихся в 20-е годы - гражданской войны, повсеместной разрухи и повального голода, - кряжистую от природы (грудь коробком, задний фасад ящичком) и невероятно сутулую от многолетней сидячей работы, при шляпе какого-то древнего фасона и в очках с толстенными линзами. Очень непривычно было видеть его не в шинели тёмно-синего цвета при погонах или в кителе Гражданской Авиации, а в зимнем пальто, под которым виднелся цивильный костюм. Ещё и с папиросой, зажатой меж зубов.
- Рад видеть вас в новом качестве, Яков Моисеевич. Готов организовываться и методиться в научных изысканиях под вашим мудрым руководством. - Бодро обратился я к нему и протянул экземпляр «Системотехники». - Начальник института велел вам передать.
Впервые поздоровавшись со мной за руку (во время учёбы в институте дистанция между ним и студентами соблюдалась строго, даже намёки на какое-либо панибратство исключались), он ответил:
- За книгу премного благодарен, давно её искал. Надеюсь на плодотворное сотрудничество, как минимум. – Бережно засунул книгу под пальто и не преминул отреагировать на скрытую, как ему показалось, иронию в моём обращении к нему (где педагогика, а где наука!). – Тем более, что научная деятельность для меня не внове, именно научные изыскания были самыми первыми в моей трудовой биографии.
Он помолчал и после глубокой затяжки продолжил:
- Как и воинская служба, кстати. Раньше не видел смысла распространяться на эту тему, но во время войны меня после ранения из пехоты перевели в артиллерию. Там-то я и пристрастился сперва к математическим расчётам, а следом к исследованиям в области баллистики. Поэтому сразу после окончания войны поступил в Можайскую артиллерийскую академию. И уже там посчастливилось встретить замечательного человека и учёного, который приобщил меня к кибернетике…
- Китова, - не сказал даже, а выдохнул я, поражённый очередным невероятным совпадением имён-событий в моей жизни. – Анатолия Ивановича Китова!
- А вы-то откуда о нём знаете?! - Теперь уже Розенблит до того поразился, что на вдохе от души набрал полные лёгкие табачного дыма и надолго закашлялся.
- По армейским каналам и из открытых источников в литературе. Как-никак я ровесник кибернетики со дня её официального признания в нашей стране.
Беседа обещала быть увлекательной, но Розенблит, поежившись под усилившимся дождём, посмотрел на часы и затушил папиросу:
- Вы меня всё больше и больше поражаете. То во время учёбы в институте черпаете знания, самую их суть буквально из воздуха, не тратя на это ни времени, ни сил, и делая бессмысленной мою профессию преподавателя. Теперь вот оказываетесь в курсе событий, происходивших в год вашего рождения... Но рабочее время – работе.
Напоследок многозначительно окинул взглядом украшения на моём лице и напутствовал словами: Вам ли не знать, что удар кулаком намного эффективнее, чем пятью пальцами по отдельности. Так что, побольше собранности и не пытаться объять необъятное.
Жестом пригласив следовать за ним, он направился в сторону научно-производственного корпуса.
По пути вспомнил я накалённую атмосферу в кабинете научного сектора и решился на спекуляцию своей внешностью, неотразимо парализующей окружающих.
Спустился в слесарку и под шутки-прибаутки слесарей-сантехников получил согласие всего коллектива на моё пребывание в закутке мастерской (где был внутренний телефон, к тому же).
Так же легко получил разрешение начальника отдела на мою временную дислокацию в подвальном помещении аккурат под кабинетами отдела системотехники.
Неудовольствие и даже возмущение по этому поводу неожиданно высказал присутствовавший при разговоре заместитель начальника отдела по фамилии Тризуб.
Как это часто бывает у украинцев, фамилия отражала генетически закреплённые особенности его внешности - сильно выдающиеся вперёд и замысловато искривленные два верхних передних зуба создавали иллюзию присутствия третьего зуба.
- Нет, вы только посмотрите на него! Работает в отделе без году неделю, ещё и на полставки. Тему своей личной диссертации умудрился сделать темой работы всего института. И к нему же приставили персонального организационно-методического руководителя! - После перечисления (с возрастающими скоростью и громкостью) вменяемых мне неблаговидных деяний, чуть ли не визжа тонким тенорком под конец своей обличительной речи, он огласил самый главный мой проступок:
- И при всём при этом ещё имеет наглость требовать специальных условий труда, о которых даже кандидаты наук могут только мечтать!
Вряд ли кто-нибудь вообще, не говоря о кандидатах наук, мог спать и в самых счастливых снах видеть в качестве рабочего места подвальное помещение с входной дверью из толстого металла, бетонным полом и толстенными решётками на крохотных оконцах под самым потолком, смахивающее на тюремный каземат. Хотел донести это Тризубу, но начальник отдела меня упредил.
Пересилив врождённую интеллигентность, он довольно резко осадил своего заместителя:
- Во-первых, тема диссертации является никак не личной, а утверждена руководством учебного института. Во-вторых, исследования по теме диссертации имеют самое непосредственное отношение не только к работе отдела, научно-исследовательского института, но и отрасли в целом. И, в-третьих, новый сотрудник нашего отдела Яков Моисеевич Розенблит помимо кураторства загружен работой выше головы.
- Мою должностную инструкцию тоже начальник института утверждал, - бесцеремонно перебил его Тризуб. - И этой инструкцией мне предписано контролировать соблюдение сотрудниками отдела распорядка дня и трудовой дисциплины. Интересно, мне что, надо будет по подвалам сотрудника разыскивать для этого?
Пока Владимир Константинович подбирал слова для продолжения отповеди, я с невинным видом привёл самый убийственный для его зама аргумент:
- Начальник НИИ велел не пугать внешним видом личный состав института. А лист нетрудоспособности при синяках не выдают.
Как и ожидалось, после упоминания высокого начальства неудовольствие-возмущение с лица Тризуба моментально и бесследно улетучились, словно стёртые одним движением ластика. Вопрос о моём временном перебазировании в слесарную мастерскую был решён положительно.
Продолжение следует
Свидетельство о публикации №225110601301