Околотворчество

Терпение в моей истории – главное условие.

Наверное, потому, что все произошедшее со мной (а это действительно произошло) продолжалось примерно три месяца, но бывает же что жизнь в какие-то считанные, в данном случае, месяцы напоминает по событиям  историю за несколько лет.

Я работал в театре. Собирал декорации. Мне нужна была околотворческая работа, и я ее нашел.

Утром пришел, собрал спектакль, к обеду свободен, если конечно не дежуришь. В комнате отдыха есть диван, стол, куда можно поставить ноут и предаваться творческим мукам, одев наушники, дабы не наслушаться лишнего.

Год с лишним я терпел, иногда болела спина. Дело в том, что театр был переигрывающий. Ни одного живого слова. И находясь около творчества, я часто стискивал зубы от фальши и проговаривал так, как нужно – неправильно сказанное слово, фразу, даже ругательство.

Однажды располагаясь под сферой, открывая и закрывая лючки, откуда выскакивали «ростки баобабов», я услышал, как главный герой принц говорил о том, что он мечтает побывать на другой планете, я не выдерживал… ну, ей богу, так мечтать нельзя.

Разве можно таким кислым голосом об этом, нужно «Я мечтаю…» это же сокровенное, о чем не первому встречному… ну, блин. И я сам того не ожидая воскликнул «Заткнись!».

Лис в  оранжевых сапогах, что лежал под сферой, приготовившись к выходу, ничуть не удивился, поддержал меня, убив принца выстрелом из указательного пальца-пистолета, задув дымок под конец.

И стоит только одному прорваться, так все.

Тем более в театре появился человек, с которым можно было все это обсудить.

Я почти год работал в тишине. Да, коллеги называли худрука бабкой, были для них спектакли – плохой, хороший, бред, но чтобы критиковать игру, постановку, как бы мне хотелось… нее. И даже художники, что ближе к пониманию искусства не решались.

И тут появился Ян.   

Ян когда-то работал на Мосфильме, был добрейшим человечком и главное, умел слушать. И я высказался один раз. Он кивнул. Потом другой. И на это не было возражения. И третий… И пошло, пошло.

И я понял, что мои мысли не бред.

И я написал статью про театр. И ее опубликовали в одном городском издании. 

Я думал, что статья успешно затеряется. А этого мне особенно хотелось. Там действительно были неприятные для слуха «моменты».  Но оказалось, что ее прочли.

И почти… весь театр. 

Об этом стали шуршать в кулуарах, буфетах, цехах, радиорубках. Меня стали игнорировать.

Я стал персоной нон грата.

«Актеры не хотят, чтобы этот человек присутствовал в зале». «Такие долго не живут» – прошептал мне ведущий актер.

«Но я же сказал правду», - реагировал я.

На день рождения я сделал себе подарок. «Я увольняюсь». Две недели я провел дома – чтобы не мутил воду, как они выразились.

И тут началось самое интересное.

Думая, что времени найти работу у меня предостаточно, я стал рассылать резюме.

Конечно, теперь, мечтая о работе, связанной с писательской деятельностью. Если такая реакция на мою статью, такой мощный резонанс, имеет смысл попробовать. 

Вбивая в Headhunter «писатель», я натыкался на технического писателя, сценаристов по играм, новостников.

Писать про то, как устроен двигатель внутреннего сгорания я не желал, писать про игры я не мог, так как в принципе был лишен этого удовольствия в детстве из-за очень правильных родителей. Новостями я не интересовался, что там творится, где война, кто кого захватил, кому кто забил гол… это было где-то в стороне.

Вот театр… это другое, но нигде в огромной Москве не нужен был человек, который искренне любил театр и готов круглосуточно ему служить.

Поэтому я вернулся на прежние рельсы и стал искать что-то ОКОЛОТВОРЧЕСКОЕ.      

Академия хореографии промурыжила меня неделю – там нужен был куратор для  работы с детьми. Им я показался очень мягким.

«Наши мальчики его сожрут».

Я представил монстров на пуантах, зажимающего меня в угол и согласился, что им, в академии, виднее.   

День, точнее ночь я проработал монтировщиком в Калягинском театре, два часа в «Сатириконе». Что меня не устроило – все просто. Наверное, я просто испугался того, что могу ПРО НИХ ТАКОЕ НАПИСАТЬ…

Что делать? Наживать себе врагов или просто уйти? Я выбрал последнее.

Перебирая по памяти всех своих знакомых, я вспомнил Настю. Настя закончила ИЖЛТ  и знала половину Москвы. Поэтому дозвониться до нее мне не сразу удалось.

- Подожди… , - ответила она.

А мне что? Я человек свободный. Ее половина Москвы уважает, а меня… 

Через час она позвонила, на позитиве, сказала, нет, протараторила, что у нее есть знакомая в театре, тот, что возле  «Таганки», но не «Таганка», в театре Щепенко, так вот у нее там есть знакомая, нет, не в директорах, афиши рисует, да и всего два месяца, но может помочь. Она живет на Кутузовском, она такая дама, что все может…

Звони, да и пребудет…

Театр оказался с религиозным уклоном. В нем был свой иконостас (каждая утро они служили мессу), над входом висели ангелы и как рассказал пиар-директор (громко, не то слово), что они против пошлости, но, тем не менее, все они люди. Курим, что делать. Если и пьем, то только работаем на вдох.

– Они на мессе, – пидаристическим шепотом ответил рекламист с жидкой, как у кукольного козла бородкой.   

Декорации выпячивали свои острые углы в мою сторону. Пануфтий (больше походивший на это имя, нежели на Михаила С.) водил меня по театру.

– Эта дорожка ведет в столовую. В обед можно будет пройти туда, – он даже задрожал. – Это наша сцена. Полгода как горела…

Он посветил зажигалкой. Обугленные пятна в крикливой массе кричали «Не надо, я не хочу. Погасите свет!».

Появилась Наташа. «Я бы так хотела с вами работать». И все так хорошо, и питание у них, хоть и постное, но самое лучшее.

И после этой «экскурсии»,  получив тестовое задание, я вышел вон. Я должен был сходить на спектакль, чиркнуть пару строк о впечатлении после…

Спектакль назывался «Куликово поле», я выполнил все, как просили, даже лучше. Я упомянул не только свои впечатления, но и добавил реакцию публики, упомянув даже в чем были одеты первые ряды.   

– Они не читали, – был вердикт на третий день. «Они» - это начальство, от которого зависела моя трудовая судьба.

- А когда?

- Когда прочтут, тогда и сообщим.

Что? Там минуты достаточно, чтобы понять. Скажите да или нет. Зачем мурыжить человека, итак смурыженного. Я уже почувствовал за это время себе «чуркой». 

В Волгограде студент повесился.

– Хватит.

Студент, отчаявшись найти работу, сводит счеты с жизнью. Кругом одни…

Отчаявшись найти работу, женщина продает себя на аукционе eBay.

Останкинский завод встретил меня недружелюбно.

– У всех пять дней, а у нас в пять часов. Если не позвоним, значит только одно «нет».

Не позвонили. Су-…иии!

Стоя на Юго-Западной в ожидании таинственной бесплатной маршрутки «Автолайн» с надписью «Почта России», и (думаю, к счастью) не дождавшись, я ответил на мамин звонок.

– Ты где? Где? Езжай домой. Я все устрою.

Я и поехал. Мама плохого не посоветует.

– Все. Иди по адресу…. Там тебя встретят.

Меня встретил полный мужчина за 50. Кажется, он уже знал обо мне ВСЕ. 

– Так вы писатель. Хрошо. Значит, пишем? Хрошо. Бумагу любите пачкать? Хрошо. Но нам не требуется писатель, но нужен талантливый копирайтер. Талантливый опустим, просто копирайтер . Писатель, который пишет слоганы. Для начала вы должны изучить этот проспект.

Талмуд был «интересным». Но я быстро смекнул, что писать про автосигнализации мне не светит.      

На следующий день пошел устраиваться почтальоном. По крайней мере, там почти нет околотворчества.

Наутро был Цветной бульвар, 51 отделение. Женщина-почтальон, проработавшая 44 года на одном месте. Прогулка по переулками, секреты вхождения в любую дверь.  И за все про все при шестидневке 15 тысяч. Директор сильно ругалась с кадровичкой Эллой, что путает устраивающихся, что « у нас хорошо, и квартальные и премии».

Но я там был, по улицам ходил и с пенсионеркой за жизнь говорил.

- Простите, я лучше пойду.

Она сплюнула и про себя, наверное, матюгнулась.

Через день я шел по Олимпийскому проспекту на улицу Дурова. Меня встретила девушка-дрессировщик животных.

– Вы точно сможете с навозом и опилками работать? А зарплата вас устроит?

Она продолжала спрашивать.   

– Ну что ж, когда пройдете медкомиссию, а потом и можно заключать трудовой договор.

– То есть сразу нельзя?

– Нет, только…

Ох уж эти только.

Я вышел к Олимпийскому. В том году мы здесь покупали пуховик. У входа стоял клоун, он в этом театрально-цирковом пространстве с шариками и свистулькой выглядел как-то несуразно.

– Парень, сигареты не будет?

Я дал ему «Честера». Закурили.

– Задолбали. Сыпят мелочь, что скопилась, а там по десять копеек. Только радуешься, что разбогатеешь, а они сыпучку мне устроили.

Он продолжил лопать и надувать шарики.

Я шел по городу, зная, что каждый день здесь безумно дорого стоит, не зная, что день грядущий мне готовит, но тем не менее зашел в кафе, чтобы выпить хорошего кофе, ибо только не меняя привычки можно сохранить себя.

Потерять себя – я больше всего боялся.