Тени, которые нас выбирают

ЧАСТЬ 1: ПРОБУЖДЕНИЕ

Глава 1

Солнце стояло в зените, безжалостное и ясное. Сергей Прутский, широко расставив ноги, рубил дрова. Топор с маху вгрызался в сухую древесину, разбрасывая щепу. Каждый удар отдавался в плечах приятной, знакомой усталостью. Он любил эту работу — простую, почти медитативную, не требующую мыслей.
Он замахнулся снова, и луч солнца, отразившись от лезвия, ударил ему в глаза. Сергей на мгновение ослеп, зажмурился. Когда он открыл их, взгляд сам упал на землю, на то место, где под острым углом должна была лежать его тень — длинная, повторяющая взмах топора.
Но ее не было.
Сергей замер, топор опустился и застыл на плече. Он медленно, с нелепой осторожностью, повернул голову. Выгоревшая до цвета пшеничной соломы трава, редкие подорожники, его собственные грубые ботинки. Ничего больше. Ничего, кроме яркого, бездушного света.
«Наверное, облако», — пронеслось в голове автоматически, старая, детская отмазка. Но, подняв голову, он увидел лишь безупречную синь, без единого пятнышка. Солнце палило его макушку, пробивалось сквозь рубашку, нагревая кожу. Он был здесь. Он был реален.
Он потрогал свое лицо — щетина, твердый подбородок, капли пота. Все на месте. Но под ногами — лишь он сам. И пустота.
В горле запершило. Он бросил топор, который с глухим стуком упал на траву, не отбросив и намека на тень. Сергей поднял руку, помахал ею. Ничего. Он сделал несколько шагов к дому. Его ноги отрывались от земли и снова становились на неё, не оставляя за собой темного, молчаливого, неотрывного спутника.
Он чувствовал себя голым. Прокаженным.
Сергей почти вбежал в дом, захлопнул за собой дверь, хотя в Глухово двери никогда не запирали. В прихожей, в полумраке, он прислонился к прохладной бревенчатой стене, пытаясь отдышаться. Сердце колотилось где-то в горле. «Бред. Этого не может быть». Он зажег керосиновую лампу на столе. Пламя запрыгало, отбрасывая на стены и потолок трепещущие оранжевые блики. Сергей подошел к стене, встал между лампой и бревнами.
Стена оставалась чистой. Его силуэт не появился.
Он провел весь день в странных, почти безумных экспериментах. Включал старый телевизор — «Рубин», доставшийся от отца, — и садился перед ним. Включал мощный фонарь, купленный для обхода леса, и направлял его на себя. Результат был неизменным. Его тень исчезла бесследно, будто её стер гигантский, невидимый ластик.
К вечеру, когда солнце скрылось за лесом и длинные сумерки начали сливать все тени в одну сплошную, бархатистую темноту, наступило некоторое облегчение. В этом всеобщем мраке его уродство было не так заметно. Но внутри оставалась леденящая пустота, чувство потери части себя, фундаментальной, как сердцебиение.

Глава 2

Глухово было местом, где время текло медленнее, чем вода в заиленной речушке на его окраине. Деревня состояла из двух улиц, кривых, как спины стариков, застроенных почерневшими от времени срубами. Некоторые дома стояли, забитые наглухо досками, другие кренились, словно вот-вот рухнут, но продолжали стоять, держась на силе привычки. Жители — их оставалось человек пятьдесят, не больше — знали друг друга слишком долго и слишком хорошо. Их жизнь была прозрачной, как стекло, и каждый поступок, каждое слово тут же становились достоянием общего обсуждения на лавочке у единственного магазина «Продукты».
Сергей вернулся сюда три года назад, после армии и неудачной попытки зацепиться в большом городе. Не то чтобы он не смог — он устроился охранником на склад, снимал комнату в общежитии. Но город давил на него. Постоянный гул, скученность, лица людей, навечно застывшие в маске безразличия или вечной спешки. И тот случай.
Ему не хотелось об этом вспоминать, но сейчас, в состоянии шока, память сама выталкивала нарушу забытые образы. Поздний вечер, он возвращался с работы. В подземном переходе трое парней приставали к девушке. Сергей, еще не снявший форму, прошедший «учебку» и полный наивной уверенности в своей силе, попытался вмешаться. Его даже не били — просто один из них, щуплый, с крысиным лицом, достал из-за пояса заточку и ткнул ею в воздух в сантиметре от его горла.
«Военный герой? Иди своей дорогой, солдат», — прошипел он.
А Сергей… замер. Весь его армейский дух, вся физическая сила куда-то испарились. Сквозь него прокатилась волна такого животного, всепоглощающего страха, что он почувствовал запах собственного пота. Он не смог пошевелиться. Он видел глаза девушки — полные сначала надежды, а потом презрения. Парни, фыркнув, отпустили её и скрылись. Девушка, бросив на него взгляд, полный омерзения, убежала, не сказав «спасибо». Он остался один в гулком переходе, дрожащий, униженный, с лицом, пылающим от стыда.
На следующий день он подал заявление на увольнение, собрал вещи и уехал в родную деревню. Здесь было тихо. Здесь не требовалось быть героем. Он устроился лесником, жил в отцовском доме, изредка выпивал с мужиками у магазина или за летним столиком у дома. Он старался быть тихим, незаметным, загнать свой страх и стыд так глубоко, чтобы самому о них забыть.
Но теперь, выйдя утром на улицу, он понял — что-то сломалось. Его аномалия была видна всем.
Он ловил на себе взгляды. Не то чтобы раньше его не замечали, но теперь в глазах людей читалось что-то новое — настороженность, почти испуг. Старуха баба Маша, сидевшая, как изваяние, на завалинке возле своего дома, обычно всегда с ним здоровалась, кивала. Сегодня же она резко отвернулась, уставившись в пустоту перед собой, и прошептала что-то, похожее толи на молитву, толи на проклятье. Её губы беззвучно шевелились, а пальцы перебирали желтые бусины старых чёток.

Мужики у магазина, с которыми он накануне делил бутылку водки, обсуждая планы на сенокос, замолчали, едва он приблизился. Их разговор оборвался на полуслове. Старший из них, дядя Ваня, бывший тракторист с руками размером с лопату, смотрел куда-то мимо Сергея, в область его груди, и напряженно курил самокрутку.
Сергей прошел мимо, делая вид, что не замечает, что идет за хлебом. Он шел по пыльной дороге, и солнце палило ему в затылок, безжалостно подчеркивая его уродство, его «бестеневность». Он чувствовал себя прокаженным. Изгоем.

Глава 3

В тот же день он отважился на визит к бабке Агафье. Сделать это было непросто. Агафья жила на самом отшибе, у самого Черного болота, и слыла самой странной обитательницей Глухова. К ней шли, когда современная медицина оказывалась бессильна — заговаривать кровь, снимать «сглаз», лечить затяжную лихорадку у скота. Может, она знает что-то о болезнях, которые не описаны в учебниках.
Дорога к её дому была единственной, не заросшей бурьяном, просителей к ней ходило достаточно. Дом Агафьи был таким же кривым и древним, как и его хозяйка. Он стоял на краю деревни, за ним уже начиналась топь Черного болота. Воздух здесь был другим — густым, влажным, пахнущим прелыми листьями, цветущим багульником, от которого кружится голова, и чем-то еще… горьким, металлическим.
Сергей постучал в низкую, почерневшую от времени дверь.
«Входи, бестеневой», — донесся изнутри скрипучий голос.
У Сергея похолодело внутри. Он вошел, согнувшись в дверном проеме. В комнате было темно, пахло сушеными травами, землей и той же горьковатой полынью. Агафья сидела за грубым деревянным столом и не удивилась его приходу. Она смотрела на него своими мутными, будто затянутыми молочной плёнкой глазами, и казалось, видела его насквозь — не тело, а душу, со всеми её трещинами и грязными пятнами.
«Пришел», — просто сказала она.
«Ты знаешь?» — только и смог выдохнуть он.
«Знаю. Вижу. Тебя солнце насквозь пронзает. От тебя нет спасения, нет укрытия. Ты как открытая рана для этого мира. Вся твоя скрытая грязь — она теперь наружу. Её видно. Её чувствуют».
«Что со мной? Я болен?» — Сергей сел на табурет с думкой у двери, чувствуя, как подкашиваются ноги.
Агафья покачала головой, её морщинистые, узловатые пальцы перебирали пучок засушенного зверобоя.
«Болезнь — это когда тень болеет, пятнами покрывается, истончается. А когда тени нет вовсе… Это значит, она ушла. Отделилась».
Сергей сглотнул комок в горле. «Как? Почему?»
«Тень — это не просто отсутствие света, сынок. Это наша вторая половина. Тёмная, да. Та, что впитывает всё, что мы прячем: страх, злость, потаённые желания, всю грязь, что копится в душе. Она — наша защита. Наш буфер между тем, что мы есть на самом деле, и этим миром. А когда буфер переполняется… он находит себе нового хозяина».
Сергея бросило в жар. «Нового хозяина? Тени… они живые?»
«Не совсем. Они — часть нас. Сила инертная, тёмная материя души. Но в местах вроде этого…» — она мотнула головой в сторону болота, — «…они могут пробуждаться. Глухово стоит на старом разломе. Земля здесь порожняя, тихая, и граница между мирами тонка. Твоя тень не просто исчезла, Прутский. Ее забрали».
Мысль была настолько чудовищной, что мозг отказывался её воспринимать. Его собственная тень, квинтэссенция его тёмных сторон, всего того стыда и страха, который он в себе подавлял, бродила где-то по деревне, принадлежа другому?
«Кто?» — прошептал он, и голос его сорвался на хрип.
«Ищи того, чья тень не в ладах с телом. Кто отбрасывает две. Или чья тень движется не так, как он. Будь осторожен. Тень, получившая волю, жестока. Она знает все твои слабости, ведь она — их источник. Она будет пытаться тебя уничтожить, чтобы стать единственным и полноправным хозяином этой оболочки».
«А что будет со мной?»
«Без тени человек долго не живет. Ты начнешь растворяться. Сначала на солнце, потом в свете лампы… пока от тебя ничего не останется. Или… тень вернется и займёт твое место, а ты станешь блуждающим призраком. Тенью тени».
Сергей вышел от Агафьи с тяжестью на душе, похожей на гирю. Деревня, знакомая до каждой трещинки на заборах, вдруг стала враждебным лабиринтом, где каждый дом таил потенциальную угрозу.

Глава 4

Тем временем, в своем доме на другой улице Николай Семенов слушал, как супруга, Людмила, с порога обрушивает на него новый шквал упреков.
«Опять денег нет! Куда ты их дел, тряпка? Опять по магазинам шлялся с этими алкашами? Смотри, чтобы к вечеру были деньги! За дом платить нечем, свет скоро отключат! Ты вообще мужик или моль?»
Николай стоял, понуро опустив голову, и молчал. Ему было сорок два года, но выглядел он гораздо старше — сгорбленный, с обвислыми плечами, с лицом, на котором вечно застыло выражение виноватой растерянности и безысходности. Он работал кочегаром в умершей ещё при советах котельной, и его зарплаты едва хватало на самое необходимое.
Людмила, женщина крупная, дородная, с громким голосом и быстрыми, резкими движениями, давно разуверилась в нем. Их дети, два сына-подростка, давно переняли материнское отношение к отцу и либо игнорировали его, либо отпускали колкости.
«Ну что молчишь? Рот завалило?» — Людмила швырнула на стол авоську с продуктами и прошла в другую комнату, хлопнув дверью.
Николай медленно поднял глаза. В его взгляде не было ни злобы, ни обиды. Была лишь привычная, вымотавшая до дна пустота. Он подошёл к запотевшему окну, за которым копошилась в пыли деревенская ребятня. Они играли в салки, и один из мальчишек, Петька, сын местного механизатора, вдруг остановился и, указав пальцем на дом Николая, что-то крикнул другим. Потом все дружно засмеялись.
Николай отвернулся. В голове, сам собой, родился образ. Яркий, цветной. Он брал топор, тот самый, что стоял в сенях, и… Но нет, он тут же прогнал эту картинку, испугавшись её. Вместо этого он представил, как все они, вся деревня, смотрят на него с уважением. Как Людмила говорит с ним тихо и ласково. Как дети слушаются его, гордятся им.
Он вышел на улицу, на крыльцо, и сел на ступеньку. Солнце било в лицо. Он зажмурился. Ему так хотелось хоть капли силы. Всего немного. Просто чтобы его перестали шпынять, как собаку. Чтобы он мог хоть раз сказать «нет». Чтобы его боялись.
Он сидел так долго, не замечая, как его собственная тень, жалкая и сморщенная, как и он сам, начала чуть заметно шевелиться. А из-за угла дома, из глубокой тени, за ним уже наблюдала другая, чужая тень — густая, плотная, жаждущая воплощения.

Глава 5

Сергей начал следить. Тайком, из-за углов, через окно своей избы, он изучал людей. Первые дни не приносили результата. Все было как обычно. Тени ложились ровно, повторяя движения хозяев. Но чем пристальнее он вглядывался, тем больше замечал странностей, которые раньше списал бы на игру света.
Тень деда Архипа, таская охапку дров, на мгновение застывала, пока сам старик нагибался, будто жила своей собственной, чуть более медленной жизнью. Тень соседской девочки Катюшки, игравшей в классики, иногда делала лишний прыжок, будто дразня её. Но это были мелочи, которые можно было принять за оптическую иллюзию.
Однако природа начинала сходить с ума. В один из дней, стоявших еще тёплым, над Черным болотом внезапно навис густой, молочно-белый туман. Он был неестественно плотным и не рассеивался весь день, медленно ползая по краю леса, словно живой. Собаки в деревне выли, не умолкая. А в ночь на среду ударил неожиданный заморозок, побивший последние огурцы в огородах. Старики качали головами, припоминая подобное лишь в самые голодные годы.
Как-то раз Сергей столкнулся у магазина с отцом Василием, местным священником, чья крошечная церквушка ютилась на холме над деревней. Отец Василий, мужчина лет пятидесяти с суровой бородой и умными, пронзительными глазами, посмотрел на Сергея долгим, изучающим взглядом.
«Слушай, Сергей, — сказал он, отведя его в сторону. — Люди шепчутся. Говорят, ты… с тенью своей что-то неладное».
Сергей промолчал.
«Берегись, сын мой, — понизил голос священник. — Есть вещи, кои не объяснимы законами природы. Силы тьмы не дремлют. Может, это знак? Может, пора и тебе в храм прийти, помолиться? Очистить душу?»
А вечером того же дня Сергея навестил Игорь Петрович, местный учитель физики и математики, единственный в деревне человек, выписывавший научно-популярные журналы. Он был скептиком и материалистом до мозга костей.
«Сергей, я слышал эти сплетни, — начал он, снимая очки и протирая их платком. — Чушь собачья, конечно. Должно быть, какое-то редкое заболевание кожи или нервной системы. Возможно, временное нарушение пигментации, из-за которого контраст с окружающими поверхностями снижается. Или психосоматика. Тебя тот пожар в лесу не потряс? Дымом мог надышаться. Тебе бы к врачу в район съездить, а не по бабкам шляться».
Сергей лишь кивал. Ни молитвы, ни наука не могли объяснить того, что он знал теперь — его тень была жива и служила другому.
Все изменилось через неделю после его визита к Агафье. Он увидел Николая.

Глава 6

Николай в последние дни странно изменился. Перестал сутулиться. Взгляд его, обычно бегающий и испуганный, теперь стал прямым, тяжелым, упёртым. Он больше не отводил глаз, когда на него смотрели, не мялся. Напротив, это окружающие начинали чувствовать себя неловко под этим новым, холодным оценивающим взглядом.
Сергей наблюдал за ним вечером у реки. Николай сидел на берегу и смотрел на воду. А его тень… тень была другой. Она лежала не просто темным пятном. Она была гуще, плотнее окружающего мрака, почти осязаемой. И она шевелилась. Не повторяя движений Николая, а сама по себе — плавные, текучие движения, будто тяжелая нефть, растекающаяся по песку. И самое ужасное — у тени не было головы. На том месте, где должна была быть голова, была лишь рваная, клубящаяся чернота, словно воронка.
Сергей понял. Это был он. Украденная тень нашла себе хозяина. Самого жалкого, самого бессильного человека в деревне, который отчаянно жаждал силы. И она давала ему эту силу.
Он наблюдал, как Николай встал и пошел к дому. Его походка изменилась. Она стала увереннее, тверже, с новым, грузным качанием плеч. А тень плыла за ним, больше не жалкая копия, а могущественный, отдельный спутник. Она обгоняла его, опережала на шаг, будто вела его, указывая путь в наступающих сумерках.
На следующий день в деревне случилось первое происшествие. Пропал самый задиристый местный пес, Барбос, дворняга дяди Вани, который вечно с лаем бросался на Николая, чувствуя его страх. Нашли его к полудню на задворках у дома Николая и Людмилы.
Бедное животное было не просто мертво. Оно было разорвано. Не волками, не капканом. Казалось, его разодрали голыми руками на куски. Клочья шерсти и брызги крови усеяли пожухлую траву. И самое странное — на земле вокруг не было следов, ни человеческих, ни звериных. Лишь одно сплошное, смутно очерченное пятно, будто кто-то размазал по земле густую, липкую сажу.
Люди столпились вокруг, перешёптываясь. Страх витал в воздухе, густой и липкий, как тот туман над болотом. Все смотрели на дом Николая.

Тот вышел на крыльцо, услышав шум. Он был в замасленной телогрейке, руки в карманах.
«Что случилось?» — спросил он, и его голос звучал глубже, хриплее, чем обычно.
«Барбоса твоего… нашли», — мрачно сказал дядя Ваня, сжимая в руке обрывок ошейника.
Николай взглянул на окровавленные останки, и на его губах дрогнула улыбка — холодная, неживая улыбка, которая совсем не шла к его привычно испуганному лицу.
«Наверное, волки», — равнодушно произнес он и повернулся, чтобы уйти.
В этот миг Сергей, стоявший в толпе, увидел это. Тень у ног Николая, которая до этого лежала смирно, вдруг сжалась в плотный, угрожающий комок, из которого на секунду вытянулись два длинных, шипастых отростка, похожих на клешни.
Николай захлопнул дверь. Толпа еще постояла, пошепталась и потихоньку разошлась, унося с собой новый, невысказанный ужас.
Сергей остался один. Он смотрел на запертую дверь, за которой таилось воплощение его собственного страха и ярости. Он понял, что должен действовать. Он не мог позволить этому продолжаться. Его собственная тёмная сторона, усиленная ненавистью и отчаянием Николая, выходила из-под контроля. Но что он мог сделать? Как сражаться с частью самого себя?
Он посмотрел на свою руку, освещенную косыми лучами заходящего солнца. Под ней по-прежнему была лишь пыльная земля. Он был бестеневым. Беззащитным. И время его, как сказала Агафья, истекало.

ЧАСТЬ 2: ЭПИДЕМИЯ

Глава 1

Смерть Барбоса стала не точкой, а запятой в повествовании страха. Сначала это был лишь шёпот за плотно занавешенными окнами, взгляд через плечо на пустынной улице. Но вскоре тишина Глухова стала наполняться новыми, тревожными звуками.
Началось с детей. Маленькая Катя, та самая, что прыгала в классики, однажды вечером прибежала домой в истерике. Она кричала, что из-за печки на неё вылезла «черная каляка-маляка» и схватила за ногу. На щиколотке у девочки красовался синяк — не обычный, багрово-синий, а странного, почти черного цвета, будто под кожу влили тушь. Местный фельдшер, тетя Глаша, только развела руками, списав на буйную фантазию и случайный ушиб.
Потом пропал кот старухи Матрёны. А через день его нашли в колодце, мертвого и высохшего, будто из него высосали все соки. И снова — ни следов, лишь черные, сажистые разводы на краю колодца.
Но самое ужасное произошло с дедом Архипом. Старик, всегда отличавшийся крепким здоровьем, стал стремительно угасать. Он жаловался на слабость, говорил, что по ночам «на нем лежит черный медведь и сосет из него жизнь». Когда его нашли без сознания в своей избе, лицо его было обезображено — одна половина была его собственной, морщинистой и бледной, а другая… покрыта странными, шевелящимися тенями, будто живыми черными червями. Его тень на столе, отброшенная керосиновой лампой, была рваной и тонкой, как паутина.
Испуганные родственники повезли его в районную больницу. Но по дороге, как потом, запинаясь, рассказывал водитель, старик вдруг сел на заднем сиденье, его глаза закатились, и из его горла вырвался нечеловеческий, скрипучий шепот: «Она голодна… всех нас съест…». К моменту прибытия в больницу он был уже мёртв. Врачи констатировали остановку сердца, причина которой осталась неясной.
В деревне поняли — это не волки. Это что-то другое. И это «что-то» было уже среди них.

Глава 2

Страх, как ядовитый сорняк, пустил корни в сердцах глуховцев и начал плодить чудовищ. Деревня раскололась на три непримиримых лагеря.
Первыми о себе заявили «Теневые». Их было пока немного — человек семь-восемь, но их ряды росли. Это были те, кого жизнь в Глухове прижала к стене. Вечные должники, спившиеся неудачники, обиженные на весь белый свет. Их тени, еще не отделившись окончательно, уже вели себя вызывающе — отставали на долю секунды, принимали угрожающие позы, их очертания становились более резкими, почти клыкастыми.
Их негласным лидером стал Николай. Он больше не был тем затюканным мужланом. Он ходил по деревне с высоко поднятой головой, а его тень — та самая, безголовая и густая — плыла за ним, как королевская мантия. К нему теперь приходили за советом, за разрешением спора. Он ничего не говорил прямо, лишь намекал, а его тень в это время обвивалась вокруг ног просителя, и тот чувствовал ледяной холод и прилив странной, темной уверенности.
«Сила приходит к тем, кто не боится ее взять», — говорил Николай, и его слова разносились по деревне.
Им противостояли «Бестеневые». После смерти деда Архипа их стало трое, включая Сергея. Молодая учительница начальных классов, Ирина, чья тень исчезла после того, как она пыталась вступиться за избиваемого Николаем пса (не Барбоса, другого). И пожилой сторож фермы, Федор Степаныч, чья тень растворилась в одну из ночей, когда он сторожил уже разграбленные амбары. Они были прокажёнными. На них показывали пальцами. Дети швыряли в них камни, крича «Бестеневой! Бестеневой!». Их объединял не только страх, но и странное ощущение хрупкости, будто они сделаны из стекла и вот-вот треснут под напором этого враждебного мира. Их единственным убежищем была изба Агафьи.
А между ними метались Обыватели — большинство деревни. Они хотели одного — чтобы все это скорее кончилось. Они боялись и «Теневых», и «Бестеневых», видя в обеих группах источник беды. Их лидером стал отец Василий, видевший во всём происки дьявола, и Игорь Петрович, все еще пытавшийся найти рациональное объяснение. Обыватели жаждали простого решения. И это решение, подогреваемое страхом и шепотом «Теневых», постепенно прояснилось: во всем виновата Агафья и ее «порченые». Надо изгнать их, а дом старухи сжечь, чтобы очистить землю.

Глава 3

Именно в этот момент в Глухово приехал Он.
Это был неказистый мужчина лет сорока, в очках с толстыми линзами и с рюкзаком, набитым странными приборами. Он представился Виктором Сергеевичем Лариным, сотрудником Института геофизики. Говорил, что изучает редкие атмосферные явления в удаленных регионах и зафиксировал над Глуховом «аномальную электромагнитную активность».
Его поселили в пустующем доме рядом с школой. Он сразу же принялся расставлять свои приборы: что-то вроде миниатюрных вышек с мигающими лампочками, датчики, похожие на сплюснутые тарелки, которые он вкопал в землю по краям деревни.
Сергей, доведённый до отчаяния, решился поговорить с ним. Он застал Ларина за измерением какого-то показателя у колодца, где нашли кота.
«Вы… вы знаете, что здесь происходит?» — спросил Сергей напрямую.
Ларин взглянул на него поверх очков. Его глаза были умными и усталыми.
«Предполагаю. Говорят, у вас тут с тенями проблемы. Явление, конечно, фантастическое. Но, знаете ли, при определённых условиях, сильном низкочастотном излучении, сочетании магнитных бурь и выбросов болотного газа… Может возникать массовый психоз. А тени… ну, мозг очень сложно устроен. Он может проецировать внутренние страхи вовне. Ваша тень, молодой человек… вы ее не видите?»
«Нет», — просто сказал Сергей.
Ларин на мгновение смутился, затем кивнул. «Интересно. Крайняя форма соматического расстройства. Ваше подсознание, образно говоря, отключило визуальное восприятие собственного силуэта как защитный механизм».
«Это не в моей голове!» — вспылил Сергей. «Это реально! Моя тень у другого человека! Она живая!»
Ларин смотрел на него с жалостью и научным интересом. «Вот именно так и проявляется психоз. Убеждённость в реальности галлюцинации. Но не волнуйтесь, такие состояния часто обратимы».
Сергей понял, что говорить бесполезно. Для Ларина он был всего лишь интересным случаем, симптомом болезни под названием «Глухово». Ученый верил только в то, что можно измерить и потрогать. А как измерить душу?

Глава 4

Тем временем тени набирали силу. Они демонстрировали способности, от которых стыла кровь.
Как-то раз двое «Теневых» — братья Гороховы, вечные дебоширы — попытались силой забрать у Федора Степаныча ключи от фермы, чтобы обустроить там свою «штаб-квартиру» на вечерок. Сторож попытался сопротивляться. И тогда тень одного из братьев, лежавшая на земле, вдруг резко дернулась и ударила старика… нет, не самой тенью, а резким, леденящим импульсом страха. Федор Степаныч закричал, схватился за сердце и упал на землю, забившись в истерике, бормоча о «черных руках, что душат». Братья просто посмеялись и ушли.
В другой раз Ирина, учительница, шла вечером к Агафье. Из-за поворота на нее выкатилась пустая бочка, катившаяся сама по себе, без всякого уклона. А за ней, плывя по стене дома, двигалось темное пятно, повторяющее очертания бочки. Тень вселилась в неодушевленный предмет.
Но самое страшное произошло с самим Сергеем. Ночью он проснулся от ощущения, что в комнате кто-то есть. Лунный свет падал в окно, и на противоположной стене он увидел ее. Свою тень. Она стояла там, отдельно от него, не двигаясь. И смотрела. У нее не было лица, но он чувствовал ее взгляд — полный ненависти, презрения и голода. Он не мог пошевелиться, парализованный ужасом. Тень медленно подняла руку и провела тёмным пальцем по своей «шее» в унисон с тем, как Сергей почувствовал удушающий спазм в горле. Это длилось вечность. А когда петля ослабла, и он судорожно глотнул воздух, тень растаяла, словно ее и не было.
Она не просто была у Николая. Она могла являться ему. И она пыталась его убить.

Глава 5

Напряжение достигло точки кипения. Поводом стал новый пожар. Сгорел сарай дяди Вани. Очевидцев не было, но по деревне тут же пополз слух, пущенный «Теневыми»: это сделали «Бестеневые». Мол, они ведьмы, они насылают порчу, а огнём пытаются скрыть следы.
Толпа, пьяная от страха и злобы, собралась у дома Агафьи. Впереди шли отец Василий с крестом в дрожащей руке и Игорь Петрович, который, наконец, сдался под напором необъяснимого и теперь видел корень зла в «мракобесии».
«Агафья! Выходи! — кричал отец Василий. — Прекрати свои сатанинские игрища! Изгони нечисть!»
«Надо сжечь это гнездо! — вторил ему чей-то голос из толпы. — Пока всех нас не погубили!»
Дверь скрипнула и открылась. На пороге стояла Агафья. Она выглядела ещё старше и беззащитнее, но ее мутные глаза горели холодным огнём.
«Дураки, — проскрипела она. — Вы не видите, кто настоящий враг? Вы кормите его своим страхом! Он уже здесь, среди вас!»
Но толпа была неумолима. Кто-то бросил камень, он пролетел в сантиметре от головы старухи и ударился о косяк.
И тут произошло нечто, заставившее всех замолчать. Из-за спины Агафьи вышла Ирина. Молодая учительница, бледная как полотно, стояла, прижимая к груди дрожащие руки. И от нее на закатное небо падала… тень. Слабая, едва заметная, дрожащая, но тень! Она вернулась!
«Видите? — крикнула Агафья. — Она приняла свою боль, свой страх! Она не пряталась от них! И тень вернулась!»
Это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Толпа замерла в нерешительности. Но тут с другой стороны улицы появился Николай. Он шел не один. За ним, словно темное войско, плыли по земле тени его приспешников — густые, бесформенные, пульсирующие.
«Они лгут, — громко и спокойно сказал Николай. — Это они забрали наши тени! Они высасывают из нас силу! Они хотят, чтобы мы все стали такими же слабыми, как они!»
Его слова подействовали на толпу как красная тряпка на быка. Сомнения исчезли. Ярость, направленная в нужное русло, выплеснулась наружу.
«Долой их!» — заревела толпа.
Первый факел взлетел в воздух и впился в соломенную крышу дома Агафьи. Огонь быстро разгорелся с сухим треском.
Сергей, стоявший в толпе «Бестеневых», понял — это конец. Не только для них, но и для всей деревни. Они проиграли. Сила тьмы, его собственная сила, оказалась сильнее.
Он видел, как Ларин судорожно пытался заснять происходящее на камеру, бормоча что-то о «массовой истерии и эффекте толпы». Учёный был слеп и глух.
А в это время тень Николая, отделившись от земли, на мгновение приняла гигантские очертания и простерла свои безликие лапы над горящим домом, будто благословляя пожар.
Эпидемия безумия перешла в острую фазу. Война началась.

ЧАСТЬ 3: ПРОТИВОСТОЯНИЕ И ОТКРОВЕНИЕ

Глава 1

Они бежали сквозь чащу, прижимаясь к земле, как затравленные звери. За спиной у них, за холмом, полыхало зарево — горел дом Агафьи, а с ним — последний оплот разума в Глухове. Сергея, Ирину и Федора Степаныча вела сама старуха. Она двигалась с удивительной для своего возраста скоростью, безошибочно находя тропу в кромешной тьме.
Убежищем им служила старая охотничья избушка на самом краю Черного болота — место, куда даже браконьеры не заглядывали. Воздух здесь был густым и сладковато-горьким. Вой ветра в ветхих стенах сливался с шепотом болота. Уснули мгновенно.
Наутро Агафья, не дав им опомниться, начала действовать.
«Слушайте, и запоминайте, — ее голос звучал твердо, без тени старческой дряхлости. — Вы думаете, вы просто лишились тени? Нет. Вы лишились щита. Ваша тьма теперь гуляет сама по себе, а вы остались голыми душами. Солнце вас прожигает, свет лампы делает полупрозрачными. Долго так не протянете».
Она заставила их смотреть в старое, потускневшее зеркало, принесенное из избушки.

«Смотрите. Что видите?»
Сергей видел свое лицо — осунувшееся, с лихорадочным блеском в глазах. И… лёгкую дымку позади себя, едва заметное марево, повторяющее контуры его плеч.
«Это — ваш отпечаток, — пояснила Агафья. — След, который ваша душа оставляет в мире. Тень была его якорем. Сейчас он слаб. Его могут сорвать. Ваша задача — не дать ему раствориться и притянуть обратно свою тьму. Но не силой. Принятием».
Тренировки были изнурительными и странными. Она учила их особым техникам дыхания, чтобы «уплотнить» свою сущность. Заставляла часами сидеть на краю болота, вслушиваясь в его шепот, не поддаваясь страху. Страх был пищей для беглых теней.
Однажды она дала Сергею пучок высушенной травы с мелкими сизыми цветками — болотный дурман-траву, растущую только здесь.
«Разожги ее и смотри на дым. Он покажет тебе то, что скрыто».
Сергей выполнил приказ. Едкий дым ударил в голову, мир поплыл. И он увидел. Увидел не деревню, а ее энергетический двойник. От обывателей тянулись бледные, испуганные нити. От дома Николая — толстые, черные, пульсирующие щупальца, которые опутывали всё вокруг. А над самим Чёрным болотом зияла огромная, темная воронка, из которой сочилась в наш мир живая, разумная Тьма. Она была похожа на нефтяное озеро с миллиардами блестящих глазков. Она не была злой. Она была голодной.

Глава 2

«Кто они?» — выдохнул Сергей, придя в себя.
Агафья сидела напротив, ее лицо было серьезным.
«Не «они», а «оно». Единый Теневой Эфир. Форма жизни, существующая параллельно с нами. Как рыбы в воде, а мы в воздухе. Глухово стоит на разломе, на тонком месте. Здесь граница миров похожа на прохудившуюся плёнку».
Она рассказала им древнюю легенду, передававшуюся в ее роду от Смотрителя к Смотрителю.
«Первый Смотритель, основатель Глухова, по имени Глухоман, привел сюда людей, спасаясь от мора. Но земля была бесплодной, и людям грозила голодная смерть. И тогда Глухоман пошел на сделку с силами болота. Он отдал им свою тень в обмен на плодородие земли и удачу в охоте. Он стал первым Бестеневым. Он думал, что жертвует собой ради других. Но он не понял сути».
«А в чем суть?» — спросила Ирина.
«Тень — это не только наша тьма. Это и наш потенциал. Наша сила. Отдав тень, Глухоман отдал свою волю. Он стал рабом разлома. А Эфир… он питается. Чем? Нашими эмоциями. Страхом, злобой, отчаянием. Вся грязь, что мы вытесняем в тень, для него — лакомство. Чем больше в деревне страха, тем шире становится разлом. «Теневые» не управляют тьмой. Они лишь кормят ее, а она поит их своей силой. Но итог один — разлом расширится, и Теневой Эфир хлынет в наш мир, поглотит Глухово, а потом и дальше пойдет. Наступит Вечная Ночь».
«Николай… он это знает?»
«Николаем уже давно не управляет его собственный разум. Им правит тень Сергея — самая сильная и озлобленная из всех, ведь она годами копила в себе его подавленную мощь. А ей управляет голодный разум Эфира. Они хотят не просто власти над деревней. Они хотят пира. Ритуала, который навсегда разорвет завесу».

Глава 3

Тем временем в Глухове царил новый порядок. Николай, или то, что им казалось, объявил себя Хранителем деревни. Его «Теневые» патрулировали улицы. Обыватели были согнаны на работу — они возводили странное сооружение на краю Черного болота: нечто вроде алтаря из черного торфа и старых коряг.
Ларин, ученый, оказался в ловушке. Его приборы зашкаливали, фиксируя немыслимые уровни энергии. Он пытался протестовать, говорить о массовом психозе, но один из «Теневых» просто подошел к нему, и тень его коснулась ноги Ларина. Ученый испытал такой приступ паники и ужаса, что его вывернуло прямо на месте. После этого он затворился в своем доме, безумно набирая данные, пытаясь найти логику в хаосе, который опровергал все законы физики.
Николай собирал силу. Он проводил «обряды» у нового алтаря, во время которых его тень-Сергей материализовывалась почти полностью, становясь плотной, как смола. От каждого такого ритуала в деревне становилось темнее. Солнце сквозь пелену страха и аномалии светило все бледнее. Птицы улетели. Животные разбежались. Оставались только люди и их тени, которые с каждым днем становились все более независимыми и наглыми.
Сергей чувствовал это даже в убежище. Его собственный «отпечаток» в зеркале колебался, становился то ярче, то почти прозрачным. Он понимал — время на исходе.

Глава 4

Решающая тренировка Сергея проходила в самый разгар «сумерек», навязанных деревне Николаем. Агафья вывела его на открытое, продуваемое всеми ветрами место посреди болота — на Зыбкий Остров, кочку, поросшую чахлым сосняком.
«Здесь разлом самый тонкий, — сказала она. — Здесь ты почувствуешь связь. Не сопротивляйся. Позови ее».
«Я уже пытался. Она чуть не убила меня».
«Ты звал ее, чтобы вернуть силой. А теперь позови, чтобы принять. Со всеми ее грехами. Со всем твоим страхом. Со всей твоей злобой. Признай, что это — ты».
Сергей закрыл глаза. Он отбросил все техники дыхания, все попытки «уплотниться». Он просто позволил себе чувствовать. Он вспомнил тот подземный переход. Не просто стыд, а ярость — ярость на тех парней-отморозков, на девушку, на самого себя за свою трусость. Он вспомнил свою зависть к одноклассникам, уехавшим в город и преуспевшим. Он вспомнил темные мысли, которые посещали его в самые тяжелые дни. Он не отгонял их. Он смотрел им в лицо и говорил: «Да, это я. И я принимаю тебя».
Он не звал тень. Он признавал ее частью себя.
И она пришла.
Не в виде монстра, а в виде холодной волны, которая поднялась из болота и влилась в него. Это была агония. Казалось, его заливают жидким азотом, а потом бросают в печь. Он чувствовал, как в него вливается вся его собственная накопленная ярость, весь негатив. Он кричал, но не от физической боли, а от мучительного слияния.
А потом все стихло.
Он лежал на холодной земле, тяжело дыша. Он поднял руку. И увидел, как от нее на серое небо ложится длинная, четкая тень. Его тень. Она была на месте. Но это была не просто тень. Он чувствовал ее. Как чувствуешь свою руку или ногу. Она была ему подконтрольна.
Он был целым.

Глава 5

В ту же ночь Николай начал финальный ритуал.
Все жители деревни, включая плачущих детей и обезумевших от ужаса стариков, были согнаны к алтарю на болоте. «Теневые» стояли кругом, и их тени, уже почти полностью отделившиеся, плясали вокруг, сливаясь в одно огромное, многоногое чудовище.
Николай стоял на алтаре. Его тень-Сергей выросла за его спиной до гигантских размеров, став черным исполином с пустыми глазницами.
«Пришел час! — кричал Николай, и его голос был голосом толпы, голосом самого болота. — Мы станем сильными! Мы станем новым народом! Народом Тени! Вечная Ночь будет нашим царством!»
Тень-Сергей простерла руки, и из жителей деревни потянулись тонкие, серебристые нити — нити их жизненной силы, их души. Они текли в тень, та становилась все плотнее и реальнее. Воздух затрепетал, земля под ногами закачалась. В центре болота начала раскрываться чёрная дыра, воронка небытия.
И в этот момент на краю поляны появился Сергей.
Он шёл один. Но за ним тянулась его тень — не просто отсутствие света, а живое, осознанное пятно тьмы, послушное его воле.
«Я пришел за своим!» — его голос прозвучал негромко, но его услышали все, даже над ревом раскрывающегося разлома.
Николай обернулся. Его лицо исказила ненависть.
«Ты опоздал! Она моя!»
Тень-Сергей оторвалась от алтаря и двинулась на него. Земля почернела под ее ногами. Но Сергей не отступал. Он стоял, чувствуя связь со своей тенью. Он не атаковал. Он просто… предъявил свою правду.

«Ты — моя трусость, — сказал он тени. — И я больше не бегу».
Тень дернулась, ее движение замедлилось.
«Ты — моя ярость. И я признаю тебя».
Тень завыла, но уже не так громко.
«Ты — мой стыд. И я прощаю себя за него».
Тень остановилась.
«Ты — часть меня. И я забираю тебя назад. Не как раба, а как часть. Мою силу. Мою тьму».
Он протянул руку. Тень-Сергей, могучая и ужасная, смотрела на него. И затем, с тихим шелестом, она не набросилась, а растворилась. Не исчезла, а влилась обратно в тень у его ног. Она вернулась домой.
Николай, лишившись подпитки, с криком рухнул на колени. Его собственная, жалкая тень снова прилипла к нему. Черная дыра над болотом с громким, похожим на вздох звуком, схлопнулась.
Тишина. А потом — первый луч настоящего солнечного света, пробившийся сквозь пелену. Угроза миновала.

Глава 6

Сергей стоял на краю болота. Он чувствовал себя… целым. Не легче, нет. Гораздо тяжелее. Будто на него надели свинцовый жилет. Но теперь он был полным. Он нес в себе всю свою тьму, не отрицая ее.
Он посмотрел на деревню. Люди, обессиленные и испуганные, медленно расходились по домам. «Теневые» снова стали просто людьми — испуганными и потерянными. Николай сидел на земле и тихо плакал, снова став тем самым затюканным мужланом.
Ларин подошел к Сергею, его лицо было бледным.
«Я… я все записал. Энергия… она ушла. Это необъяснимо. Это…»
«Это жизнь, — просто сказал Сергей. — Со светом и с тенью».
Он помог подняться Агафье, Ирине и Федору Степанычу. Их тени, слабые, но настоящие, лежали на земле.
«Ты стал Смотрителем, — тихо сказала Агафья. — Теперь твоя очередь стеречь границу».
Сергей кивнул. Он посмотрел на свое отражение в тёмной воде болота. И увидел не одно, а два отражения — свое собственное, и чуть более тёмное, его тень. Они были вместе.
Он повернулся и пошел к деревне. Ему предстояло долгое восстановление. Но теперь он знал, что он не жертва и не герой. Он был целым человеком. Хозяином и света, и тьмы внутри себя.

ЭПИЛОГ

Прошло полгода. Осень в тот год в Глухово выдалась на редкость яркой и тихой. Листва горела багрянцем и золотом, а воздух был прозрачным и звонким, словно хрусталь. Но под этой внешней идиллией скрывалась хрупкая, купленная дорогой ценой гармония.
Деревня зализывала раны. Некоторые из бывших «Теневых», те, в ком пробуждение тёмной половины не зашло слишком далеко, постепенно возвращались к нормальной жизни. Их тени, поначалу робкие и блёклые, с каждым днём становились чётче, обретая привычные очертания. Они стыдливо отводили глаза, встречаясь с Сергеем, но в их взгляде уже не было прежней ненависти — лишь смущение и усталость.
Другие не смогли остаться. Семья Гороховых, самые ярые приспешники Николая, в одну из ночей просто собрала вещи и уехала, бросив свой дом с заколоченными окнами. За ними последовали ещё несколько семей. Их тени, по слухам, так и не вернулись к ним, оставшись призрачными пятнами, и жизнь без этой фундаментальной части себя стала невыносимой. Глухово медленно пустел, но становился спокойнее.
Николай Семенов остался. Он жил теперь один — Людмила с детьми уехала к родственникам в город. Он снова стал тем самым сгорбленным, незаметным человеком, каким был раньше. Его тень жалась к его ногам, маленькая и испуганная. Иногда Сергей видел его у магазина, и Николай быстро, по-собачьи, шарахался в сторону, не в силах выдержать его взгляд. Его собственная тень была ему наказанием, вечным напоминанием о том, кем он мог стать и какой ценой этого удалось избежать.
Агафья не дожила до первых заморозков. Она угасла тихо, словно свеча, чей воск полностью истек. В одну из ночей она просто не проснулась. Перед смертью она передала Сергею, потрепанный кожаный кошель с пучками засушенных трав, связкой странных кореньев и несколькими испещренными пожелтевшими листами с записями, сделанными ее давно ушедшей прабабкой. «Теперь это твоя доля, Смотритель», — были ее последние слова.
Сергей сидел на завалинке своего отцовского дома, греясь в лучах низкого осеннего солнца. Его тень, длинная и спокойная, лежала на выгоревшей траве, повторяя контуры его тела. Он поднял руку, помахал ею. Тень послушно повторила движение. Но это было не просто отсутствие света. Он чувствовал ее. Как чувствуешь биение собственного сердца — не замечая, пока не прислушаешься.
И сейчас, прислушиваясь, он чувствовал гораздо больше.
Он чувствовал пульсацию под землёй, там, где пролегал невидимый разлом. Он слышал шепот Чёрного болота — уже не зловещий, а скорее усталый и древний, как шёпот самого времени. Он ощущал легкое, едва заметное движение «теневого эфира» вокруг — не агрессивное, а просто… существующее, как течение подземной реки. Он был стражем. Его воля, его обретенная целостность, стала тем замком, который сдерживал древнюю силу на пороге нашего мира.
Он больше не был просто Сергеем Прутским, лесником и отставным солдатом. Он стал Смотрителем Глухова. Его война теперь была не с внешним врагом, а с вечным искушением — позволить тьме внутри вырваться наружу под предлогом силы или позволить страху ослабить его защиту.
Как-то раз к нему заглянул Игорь Петрович. Учитель выглядел постаревшим и смирившимся.
«Ларин уехал, — сказал он, садясь рядом. — Собрал свои чемоданы с приборами. Говорит, ему нужно переосмыслить… все. Все законы физики». Он помолчал. «А я, знаешь, остаюсь. Кто-то же должен учить здешних детей, что мир… ну, несколько сложнее, чем в учебниках».
Сергей кивнул. В этом был свой смысл.