Роддом и бумажное нашествие

В роддоме много бумаг. Не конкретно в нашем роддоме, а вообще во всех роддомах ужасно много бумаг. Их больше чем рожениц, больше чем медперсонала, больше чем дырок в казённом линолеуме. Иногда бумаг даже больше чем лекарств.

Не смотрите на меня так, это выдумала не я. Я маленький врач-акушер Жанна Георгиевна. А бумажки называются «добровольное информированное согласие» на всякие медицинские нюансы. Но когда к нам попадает новая роженица и ей вручают на подпись кипу документов – выдержать это может не каждая.

Вот поступила Наташа Бобкина. Она ждёт ребёночка, у неё всё хорошо. К ней подступает Веня Лаврушкин, обвешанный бумагами – и ей становится ещё лучше.

- Приветствуем в нашей скромной обители! – говорит Веня. – Размещайтесь, вам у нас так понравится, что уходить не захотите! Но прежде чем вы подарите обществу нового члена, нужно подписать два-три документика… или пять-шесть… в общем, где-то до дюжины.

Веня лукавит: бумажек гораздо больше дюжины. Он вручает Бобкиной первую.

- Что это? – спрашивает та. – О чём она?

- Это ваше письменное согласие рожать именно в нашем роддоме! – поясняет Лаврушкин. – Без него никак.

- А у меня есть выбор?

- Конечно, – говорит Веня. – Выбор всегда есть. Можете выбрать другой ближайший роддом – он всего лишь в трёхстах километрах. Но там ещё смешнее. И там нет меня. Они там, наверно, уже спились с горя.

Беременная Наташа ставит подпись, соглашаясь рожать в одном роддоме с Лаврушкиным. Тут же подсовываем следующий манускрипт: «Добровольное информированное согласие на медицинское вмешательство». Оно довольно объёмное, страниц пять.

- А это что?

- Здесь разъясняются права пациента, – говорю я. – И вы даёте согласие на диагностические и лечебные мероприятия, необходимые процедуры и манипуляции.

Бобкина пытается изучить эту заумную портянку, но на середине начинает засыпать, запутавшись в ядрёной медицинской терминологии. Наконец ставит резолюцию – и получает на рассмотрение очередной бюрократический шедевр: «добровольное информированное согласие на обследование и лечение».

У Наташи возникают подозрения, что она попала не туда.

- Как много всего! – говорит она. – Я уже забыла, зачем пришла в роддом – рожать или бумажки подписывать? Вы знаете, когда мы с мужем оформляли ипотеку – там и то бумаг меньше!

- Само собой, меньше! – подхватывает оптимистичный Лаврушкин. – Потому что ипотека берётся на каких-то триста лет, а ребёнок – это на всю жизнь. Пожалуйте следующий экземплярчик.

Наташа читает новую бумагу – и голова у неё идёт кругом, а глаза становятся больше, чем живот.

- Ни слова не понимаю, – жалуется она. – Можно перевести с марсианского на русский?

- Тут сущая ерунда! – утешает Лаврушкин. – Согласие на взятие коагулограммы и анализа на антитела к сифилису, гепатитам В и С, а также отдельная бумажка для анализа на антитела к ВИЧ.

- Кошмар! – вяло сопротивляется Бобкина. – Но у меня же нет сифилиса?

- Нету, конечно. Зачем он вам? А если распишетесь – то никогда и не будет!

- Сколько нудной писанины! – стонет Бобкина. – Оказывается, зачатие у меня проходило гораздо веселее чем роды! Свечи, шампанское, чёрные чулки… И никаких письменных согласий, только устное «ну что, мать, погнали?».

Когда мы подносим Бобкиной добровольное согласие на проведение оперативного вмешательства, ей звонит муж.

- Аллё, Наташка? Ну что, родила?

- Какое там! – говорит Бобкина. – Даже не собиралась. Всё ещё бумажки врачам подписываю.

- Я тебя, кажется, рожать отправил, а не фигнёй страдать! – говорит муж. – Давай ускорься как-нибудь, у нас с тестем водка стынет!

- Уйди, без тебя тошно! – говорит Бобкина. – Боюсь представить, что будет, когда схватки начнутся. Видимо, за каждую в отдельности расписываться заставят…

Лаврушкин с готовностью суёт новую партию бумажек.

- Господи, а это что?

- Согласие на катетеризацию периферической вены.

- Это где?

- Сам не знаю, будем искать вместе! – шутит Веня. – Ваше дело подписать, а наше – найти вашу периферическую вену и катетеризировать по самые уши! Также не сочтите за труд подмахнуть согласие на ручное отделение плаценты, возможную стимуляцию схваток, применение антибиотиков, обезболивание...

Глаза у Бобкиной собираются в кучу, она машет рукой и кричит:

- Ой, не могу! Рожа-а-а-аю!...

Рожаю так рожаю. Закидываем дамочку на каталку и гоним в операционный зал.

- Печатное слово – это сила! – торжествует Лаврушкин. – Даже стимуляция не понадобилась.

***

На свет у Бобкиной появляется ожидаемый младенец. Приняв его, Лаврушкин даёт ему шлепка и резюмирует:

- С рождением, парнище! Как насчёт подписать два-три документика? Согласие на оказание медицинских услуг новорожденному, на забор крови на перинатальный скрининг, на вакцинацию… всего бумажек пять-шесть… в общем, где-то до дюжины.

- Вениамин Олегович, не пугай пациентку! – говорю я. – А то она на радостях второго родит.

- А я чо? Я ничо? – отнекивается Лаврушкин. – Я не тороплю. Подрастёт парень – сам распишется.