Лисица на гильотине Из романа Черный клоун

(Из романа "Черный клоун")

...Лисица очнулась в какой-то очень просторной и ярко освещенной зале, лежа на длинном диванчике. Было неизвестно, сколько прошло уже времени с момента похищения ее Ребеккой, сколько миль они до этого места проехали. Она попыталась двигаться, ничего не вышло, кроме как возможности принять сидячее положение. Руки и ноги рыжеволосой красотки оказались крепко связаны за запястья и щиколотки. Прямо напротив себя она увидела печь в виде огромного камина, в котором горели дрова. Сидящая рядом с печью на маленьком стульчике повернутая пока к ней спиной крупная фигура с наброшенном ей на плечи красным плащом с капюшоном, кряхтя, шевелила содержимое печи  кочергой. Девушка, вертя головкой, оглядела все помещение. Похоже, здесь больше никого, кроме нее и этого странного типа у печки, не было. Части комнаты в глубине были загорожены занавесками. Около диванчика по правую руку был размещен столик с широким подносом, где было что-то разложено и закрыто салфетками.

– Эй! – обратилась пленница к неизвестному, не зная пока, что сказать.

– Эй, придурок! – крикнула дама еще раз, убедившись, что неизвестный пока не реагирует.

– А, уже проснулись, Анна? – повернулся к ней шарящий в печке большой мужик, действительно обращающий в ступор своей крайне уродливой физиономией. Он криво улыбался, и эта жуткая улыбка делала его лицо еще более безобразным и пугающим. – Очень рад видеть вас здесь у себя. Малютка Бек поручила мне вами заняться. И особо отметила, чтобы я был с вами нежен и вежлив. Но с важным уточнением: «по возможности». Да вы так уж меня не бойтесь. Воспринимайте меня просто как одного из страшных персонажей ваших сказок, которыми вы время от времени мучаете несчастных детей. Ну, как какого-нибудь гнусного гнома или кошмарного тролля.

– Что я здесь делаю?! Где я?! Кто вы такой?! Куда девалась та черноволосая глазастая дрянь, которая приволокла меня сюда? Зачем вы меня связали?! Это похищение! – Лисица начала энергично приходить в себя.

– Да, это похищение, и вы у меня в гостях, –  противоречиво объяснил Мартиндейл присутствие здесь девушки. – Это на самом деле переоборудованный подвал одного из старых полуразрушенных замков, одно из моих тайных убежищ на суше. Здесь я иногда отдыхаю от разнообразной мирской суеты, размышляю над бренностью нашего бытия и читаю стихи. И вы здесь моя драгоценная гостья сегодня.  Моя несравненная и благородная госпожа мисс Ребекка Гилланд доставила мне вас в бессознательном состоянии и сразу отбыла по своим важным делам. Просил бы вас, кстати, говоря о ней, не использовать бранной лексики, помня, что вы совершенно здесь в моей власти, и я могу с вами делать что захочу. Капитан Арчибальд Мартиндейл к вашим услугам! (С последними словами Арч привстал, насмешливо поклонился своей так называемой гостье и снова занял место у печки).

 – Да вы оба два конченных урода!!! – заорала Лисица, обнаружив пренебрежение хорошими манерами. – А ты в зеркало чаще на себя смотри!!! Морда!!! И твоя сраная каланча!!! И еще каблучищи напяливает! Руку мне обслюнявила. Вы понимаете вообще, что такое вы натворили!!! Какую статью нарушили!!! Это чудовищное преступление, за которое вам много лет гнить теперь в тюрьме. Кого вы похитили, на кого подняли руку!!! Я великая писательница!!! Творческая личность!!! Звезда стольких таблоидов!!! Меня переводят на иностранные языки! И… у меня очень высокие покровители! Они могут оставить от вас вообще одно мокрое место! Вы знаете, чертовы идиоты, как вы уже попали? Ха-ха-ха!!! Вы, конечно, из какой-нибудь чертовой Лиги оскорбленных папаш и мамаш! Так вот у меня для вас,  дорогие мои горе-мстители, плохая новость.  В мой телефон вмонтирован джи-пи-эс. И стоит мне исчезнуть хоть сколько-нибудь надолго, моя охрана уже знает, где я! И, наверное, куча полицейских машин мчится уже к этому месту. Так что чокнутые твари, давайте, побыстрее развязывайте меня, а сами улепетывайте отсюда по добру – по здорову.
Мартиндейл отложил кочергу в сторону, встал со стульчика и скорбно покачал головой:

– Нет, вы ошибаетесь, моя любезная мисс Берлинг. Мы вовсе не из обиженных вами родителей, хотя можем понять их чувства. Не думаю вообще, что у нас будут когда-нибудь дети. А что касается джи-пи-эс, то моя умнейшая госпожа, как только вы отключились, первым делом изъяла у вас мобильник и его проверила. Ну, и еще в начале вашего пути сюда выкинула на дорогу…

Анна только захлопала в ответ глазами. До нее стало доходить, что спасения ждать неоткуда. Она заметила, что Мартиндейл держит в руках ее книжку сказок в яркой обложке, – ту самую, которую надписала странной даме перед самым своим похищением.

– А, вы обратили внимание на это? – Арч потряс книгой в воздухе. –  Мисс Гилланд, прежде чем отправиться в свой дальнейший вояж, дала мне ее почитать, чем я и занимался, ожидая вашего пробуждения. Меня сразу, конечно, пленила надпись, которую вы ей сделали, а потом я погрузился в ваш волшебный сказочный мир и…

– И что? – спросила Лисица.

– … редкая гадость, доложу я вам! – с этими словами Арч развернулся к печке и броском через несколько метров эффектно и точно отправил книгу в камин. Искры разлетелись.

– Пусть горит! – заорал он. – Там ей самое место! Вы просто зарыли ваш талант в землю! Графомании бой! Педофилии смерть!

Лисица на это вновь раскрыла пасть и извергла новую порцию криков и отборных ругательств.   

Мартиндейл быстро приблизился к девушке и кулаком ткнул ее в солнечное сплетение. Она согнулась, хрипя и отчаянно хватая ртом воздух.

– Анна, мне очень не хотелось причинять вам боль, но вы меня сами вынудили, – укоризненно обратился к жертве пират. – Вы оскорбляете мою госпожу, вы грязно ругаетесь, вы орете. Здесь, конечно, никто не может вас услышать, но мне это неприятно.

Он присел рядом с ней на диванчик.

– Что вам от меня нужно? – сказала, наконец, пленница, отдышавшись.

– Вот это уже звучит конструктивно, – довольно произнес старый моряк и как-то ласково стал гладить Анну по голове, проводя рукой в перчатке по ее волосам. – Какая у вас красивая и милая головка… А почему вам в вашей банде дали такую кличку «Лисица»?! Наверное, не только за эти прекрасные рыжие волосы. Лису принято изображать в баснях и тех же сказках хитрой, эгоистичной, очень себе на уме. А Лис у великого Гете в его поэме «Рейнике Лис», какой он хитрый обманщик! Я думаю, в этом прозвище уловлен такой ваш злой и лукавый характер. Вы участвовали в чудовищных издевательствах над детьми, а на публике играли в эдакую добрую детскую фею…   

– Значит, вы знаете про нашу банду. И всё про меня знаете… Ах да… Я вспомнила теперь. Ваша Бек перед тем, как меня вырубить, упомянула «фабрику дисков». И это меня испугало. Значит, вы там уже побывали…

– Побывал один я, мисс Берлинг, и все эти ваши, можно сказать, коллеги теперь мертвы…

– Значит, это они меня заложили, перед тем, как вы их… И никакое детское издательство, конечно, мной не интересовалось.

– Конечно, не интересовалось.

– Это была ваша ловушка. Ох, как у меня болит еще и голова! Не могли бы вы мне хотя бы развязать ноги?

– Я вас полностью сейчас развяжу, прелестная Анна. Но помните, что я намного сильнее вас. Бежать бесполезно, все заперто. А от головной боли у меня есть одно надежное средство, но я дам вам его несколько позже.

Мартиндейл освободил девушку от веревок, но одну из ее ручек вслед за тем предусмотрительно приковал наручниками к выступу у края дивана. Затем перенес стульчик от камина, сел напротив нее, дал выпить воды и очень ласково заговорил:

– Анна, я хочу честно объяснить вам всю ситуацию. Я не хочу вас обманывать, как это делал с некоторыми другими своими жертвами по этому делу. Вы сегодня умрете. Но от вас зависит, какую смерть вы примете – быструю и безболезненную или медленную и мучительную. Поверьте, мы, – я и моя госпожа, – с вами можем сделать здесь вообще что угодно – посадить на кол, повесить за ноги, сжечь живьем, содрать заживо кожу, подвесить, как мясную тушу, на крюк в спину, поработать электропилой, сварить в кипятке… Есть и некоторые экзотические восточные варианты. Но… зачем нам все эти зверства, это больное средневековье? Этот треш из дешевых ужастиков? И вы… также не хотите пока что претерпеть пытки? (С этими словами Мартиндейл поснимал салфетки с подноса на столике, и жертва увидела ужасающую коллекцию щипцов и еще каких-то орудий самого разного размера и вида, предназначенных, как это было понятно, только для причинения человеку боли. Обращали на себя внимание и огромные садовые ножницы). Вот этими милыми вещичками, Анна, (Арч слегка поиграл ими пальцами на подносе) я могу выдирать вам зубы без анестезии, зверски рвать груди и терзать гениталии, а также вынимать из отверстий ваши, как я вижу, очень ухоженные ногти и один за другим отрезать ваши нежные пальчики. Правильно, вот этими ножницами. Или могу что-нибудь порисовать на вашем теле вон той кочергой. Что-то креативное и художественное. Посмотрите-ка в-о-о-о-н туда. Отсюда прекрасно видно, как она раскалилась.  Но чтобы быстро покончить со всем, без дикости и варварства, вы должны помочь нам продвинуться в нашем, совместном с Ребеккой, расследовании…

Лисица мутно смотрела на Мартиндейла, на его усмехающуюся, инфернально безобразную рожу. Ей казалось, что весь этот кошмар происходит не с ней, а с кем-то другим. Или это просто какой-то сон. А она вот-вот проснется, понеживаясь в своей уютной постельке…

– Нет, это не сон! – завопил Мартиндейл и вдруг дал девушке оглушительную пощечину. – Это чтобы вас привести в чувство. Ну как, будете давать показания? Или прикажете мне пока немного поработать вашим личным дантистом?

Лисица кивнула. «Только, пожалуйста, не бейте меня и не пытайте. Я вообще не переношу боли», прошептала вслед за этим она.

– Ну, вот и славно! –  Арч достал из своего широкого кармана куртки уже не раз ему успешно послуживший в «деле» магнитофон и нажал на «пуск».

Из записанных им далее показаний Лисицы наиболее ценным приобретением был ее рассказ о знакомстве с режиссером студии по кличке «Орангутанг» Кристофером Ролсоном, то есть человеком, который снимал все эти смрадные фильмы, – в том числе, по ее сценариям. Какое-то время они были любовниками, Крис и втянул ее в банду, уговорил писать для его фильмов сценарии. Так она стала третьим сценаристом банды, наряду с Совой и Фернанделем. Выпрашивать согласие долго ему не пришлось, – Анне, находившейся тогда в тисках глубокого кризиса, позарез были нужны деньги и, кроме этого, она еще горела желанием своеобразной вендетты чадолюбивым гражданам и хотела хорошо отыграться на детях, неважно чьих и каких. Рождающиеся в результате этих ее трудов в банде фильмы ей не просто нравились. По ее словам, она просто от них балдела, – считала настоящими произведениями искусства.  Разумеется, все данные господина Ролсона – места проживания, способы связи с ним, место легальной работы (прикрытия), известные даме подробности жизни, поведения, привычек – перекочевали в блокноты Мартиндейла. Этого было сверхдостаточно, чтобы его поймать, заманить в какую-нибудь ловушку. Орангутанг был обречен, но до того, как с ним покончить, он должен был им с Бек выдать место студии, которое красотка не знала. Что ж, средства развязывать языки у них есть…

Анна слышала только, что сама студия находится в нескольких специально оборудованных корпусах какого-то старого завода, производство которого было свернуто еще в 50-60-х годах прошлого века. Хозяин через подставных лиц купил эту землю, с тех пор это его частная собственность. Там он и обустроил все необходимое для своего дьявольского бизнеса. Анна не была уверена, но считала весьма вероятным, что дети содержатся в том же комплексе зданий, где и студия, в одном из корпусов. Перевозить их откуда-то было бы хлопотно и опасно.  Охрана студии, как она слышала, – очень сильная. Куча нанятых головорезов с пушками и автоматами. («Ох, Бек, Бек!», грустно на это сказал себе Мартиндейл, «Нас с тобой так мало, а их так много! Но… ничего, найдем способ справиться, прорваться! У горилл есть сила, но нет  мозгов!»).   

Техника работы Анны в банде была той же, что была известна по рассказу другого сценариста – теперь уже покойного Фернанделя: творения ее капризного гения посылались для прочтения, одобрения и окончательной редакции Хозяину, а потом уже передавались Орангутангу для воплощения. Про загадочного Хозяина знала со слов Криса только то, что к шоу-бизнесу он отношения не имеет и вообще безграмотный в этой сфере человек, но просто великолепный организатор и администратор. Мартиндейл объявил далее, что его и Ребекку особо интересует снятый по ее сценарию фильм про одноногого мальчика, – тот, с которого началось их расследование. Анна призналась, что идею этого фильма она передала через Орангутанга Хозяину еще до того, как села писать сценарий. Ее интересовало, может ли студия добыть маленького актера с нужной особенностью, выкрасть или купить такого парня-инвалида, но не любого, а с таким-то типажом. Тогда выяснилось, что проблема решается просто.  Она должна была выбрать подходящего исполнителя по фотографиям, а ногу ему было решено ампутировать.

– Ах, вот как было дело! Вот почему среди похищенных детей такого мальчика не было! Ну что за болван! Как же я раньше не догадался! – Арч закрыл лицо руками.

Магнитофон продолжил запись. Дальнейший ход этой жуткой злодейской истории был предсказуем. Лисица выбрала пальчиком жертву, соответствующую ее больному замыслу. Ампутацию провел штатный доктор банды-студии, который, если можно так сказать, присматривал за здоровьем детей. Кто этот эскулап-палач, она не знает, но его, несомненно, знает Орангутанг.  Кто парень, тоже неведомо ей. Жив ли теперь этот мальчик, – предполагает, что да, потому что Орангутанг подумывал и о сиквеле истории с ним, но она так и не собралась пока написать продолжение, только сделала некоторые наброски. Мартиндейл осведомился: а не знает ли мисс Берлинг взрослого актера всего того чудовищного действа? Здесь Лисица вновь его порадовала. Конечно, знает. Его прозвище в банде «Неотразимый Ганс»! Крис и познакомил ее с ним в одной их пьяной посиделке,  представил ей этого двухметрового гиганта, как одну из ошеломляющих звезд целой серии их блистательных шедевров.  Тогда же она поехала к нему домой и с ним переспала. Все данные этого «неотразимого» также ушли в блокнот Мартиндейла.

Уже к концу этой изматывающей беседы со странным уродливым моряком Анна чувствовала себя так, словно из нее выкачали воздух. Ушла энергия, воля к жизни, стало как-то всё безразлично. И что там с ней будет дальше... Хотелось только одного – чтобы это всё поскорее закончилось. Неважно – чем, только быстро. Будет ли она дальше жить или нет, есть ли там свет в конце тоннеля или это тоже сказки… Она предала Криса, полностью его предала… Отдала этим загадочным преследователям все ключи к нему. Можно сказать, отправила за собой. Но выбора у нее не было. И что будет с ним после этого – ей тоже было теперь наплевать. А эта живописная дама… Как классно она заманила ее сегодня в ловушку… И этот чудовищный капитан… Что-то за его костюмом скрывается темное, черное даже…  Может быть, это действительно тролль, сошедший со страниц ее сказки. И пришедший ее забрать в свое подземное царство. Лисица совершенно покорилась своей судьбе.

– Допрос окончен! – Хлопнул Мартиндейл в ладоши. Он заметно повеселел. – А вас, Анна, ждет от меня сюрприз. То самое шикарное средство от вашей головной боли, которое я пообещал вам в начале нашей дружеской встречи.

С этими словами он переместил свою пленницу на приготовленное кресло на колесиках, привязал ее к нему ремнем по пояс и подвез к тому дальнему углу залы, где были части, закрытые занавесками. Мартиндейл быстро сбросил одну из них, и изумленному взгляду Анны открылась стоящая на самодельном эшафоте

ГИЛЬОТИНА.
 
– О, это, наверное, самое знаменитое изобретение Великой французской революции, мэм! – Мартиндейл встал в позу крайне любезного музейного гида, с готовностью объясняющего разные диковинки посетителям. И подтверждал свои объяснения бурной жестикуляцией. – Изобретение, которое помогло пожрать, вместе с тем, столько ее чудесных детей!  Нет, какова ирония истории! А ведь изначально создание гильотины было вызвано соображениями гуманности! Да, да, гуманности, Анна, не смейтесь! (Хотя жертва его и не думала смеяться). Все дело было в том, что раньше палачи вообще кое-как рубили головы. Ну, действовали они обычно топором, меч использовался редко. Жертву ставили на колени, опуская голову на какой-нибудь ящик, что назывался плахой. Палач размахивался и… А дальше уже могло происходить интересное! Многое зависло от опыта, точности, умения палача! А вот этих качеств зачастую и не хватало. И далеко не всем приговоренным везло так, что голову отрубали одним ударом. Ну как тут не вспомнить знаменитую шотландскую королеву Марию Стюарт, казненную после долгих лет заключения по прихоти уже королевы английской Елизаветы. Якобы она сплела уже в тюрьме против нее заговор! Так вот палач отхренячил голову бедняжке Марии только с третьего удара! Вообразите себе, Анна, только с третьего! А канцлер Томас Кромвель, казненный по приказу тирана Генриха Восьмого, отца помянутой Елизаветы? Ему отрядили молодого неумелого палача, который этого несчастного целой серией ударов бил и бил топором, пока, наконец, его умная канцлерская башка не слетела с плеч. Это исторический факт, мисс Берлинг. А здесь, как изволите видеть, огромный острый нож весом до 100 килограмм, который сверху падает и сразу все заканчивает. Гарантированно без мучений. Человек не успевает почувствовать боль. Но гильотина была не только победой гуманности, мисс Берлинг, но и триумфом демократии! Раньше, до нее, головы рубили в основном кому? Аристократам, дворянам, всякой знати.  А простой люд, всякую челядь истребляли разными другими зверскими казнями.  Теперь же все под ножом гильотины стали равны: и аристократы, и бедные санкюлоты, и разбойники, и политические, и оклеветанные герои революции, и реальные против нее заговорщики, и блистательные ораторы, интеллектуалы, писатели и ученые, и темные безграмотные мужики и бабы… Эх! Всех жал этот безжалостный нож! А очень скоро он пожнет и вас! Смотрите, это последняя сказка в вашей истории. И ее напишу вам я, а моими руками – сама жизнь.   

– Вы реально хотите убить меня посредством гильотины? – не поверила пока что Лисица. – Она что, настоящая?

– О, совершенно реально, не будь я сам Арчибальд Мартиндейл! И как видите, я сдержу свое слово убить вас быстро и без мучений. А что касается этой игрушки, пришлось ее украсть, – притом, заметьте, специально для вас! –  из одного местного музейчика пыток и казней. Чудак-хозяин уверял всех, что машинка для стрижки голов настоящая – в том смысле, что как раз использовалась в якобинском терроре. Ну, не знаю, может быть, врет, но… она точно работающая. Я уже проверил ее на кочанах капусты, мэм! Вот посмотрите, как точно разрезано. (Он сунул почти под нос Анне половинки разрезанного гильотиной кочана. Дама брезгливо поморщилась). А какое облегчение в результате этого прекрасного изобретения было сделано работе палачей. Теперь всё стало просто – привязал жертву к скамье лицом вниз или просто положил, если не рыпается, дернул за веревочку и бац! Головка в корзине, поднял за волосы, показал толпе, покланялся публике. Никаких физических усилий, когда приходилось махать топором. И никакой проблемы в том, чтобы точно попасть.

– Но что это за суд Линча? Какое у вас на это право? – возмутилась Лисица. – Суд государства меня бы за мои преступления не казнил. Я же никого не убила. Ну, отправил бы пожизненно гнить в женском блоке, где я продолжила бы писать свои сказки. И издала бы, наверное, еще целую серию книжек.

– Но я же не суд государства, – резонно ответил ей Мартиндейл. – И  писать новые сказки я вам больше не разрешу. Не надо лгать: вы убили многих. Вы лучше подумайте, Анна, о том, в какой интересной и знаменитой  исторической компании вы теперь окажетесь. Французский король Людовик шестнадцатый (жалкий был королек, доложу я вам, но на суде и эшафоте был само мужество!), его венценосная супруга Мария Антаунетта, та, что хотела всех в голод кормить пирожными, блестящий герцог Орлеанский Филипп Эгалите, – предал свою же королевскую семью, нацепил на себя красный бант, не помогло, его же новые революционные друзья его доставили под этот же нож! Да, судьба! И еще один мной любимчик – епископ Парижа Гобель, публично отрекся от духовного звания и религии, напялил на себя красный фригийский колпак, стал ревностным атеистом, но… братья по революции оттяпали головку и ему! А плеяда всех этих блистательных революционеров! Кого ни назови! Жирондисты Верньо и Бриссо, хозяйка их культурного салона пленительная мадам Ролан, лютый экстремист-журналист Эбер, он же бранчливый «Папаша Дюпен», беспощадный истребитель аристократов… и пес из той же эберовской шайки прокурор Коммуны Шометт… и титан революции Дантон, убийца феодализма… Остропишущий Демулен, голос французской свободы… И его милая юная супруга Сесиль… О, это была пара! Но подлец Максимилиан их тоже прикончил. А убийца злодея Марата прекрасная Шарлотта Корде! О, как она вдохновляла художников и поэтов! И вот все эти головы поснимал этот нож! И, наконец,  сам кровавый тиран Робеспьер, со своей кровавой же бандой сен-жюстов-кутонов, и сам прокурор-фальсификатор Фукье-Тенвиль, и глава зловещего робеспьерского Революционного Трибунала Дюма, все прибыли в свой нужный час к этой уравнивающей всех стригущей машинке. А деятели науки и культуры! Философ Кондорсе (В данном случае Мартиндейл ошибся. Французский философ и математик, жирондист Мари Жан Антуан Кондорсе (1743-1794) не погиб на гильотине, он был арестован якобинцами и умер в тюрьме. Предположительно отравился ядом, который носил в перстне. - Прим. авт.),  астроном и первый мэр Парижа Бальи, химик Лавуазье, поэт Андре Шенье! Готовились казнить и обожаемого моей госпожой великого  писателя маркиза де Сада, но случился спасительный Термидор… Он был враг террора, хотя и шалун, каких было мало.

– Да, компания, конечно, занятная, – устало сказала Лисица. – Не ожидала услышать от вас исторической лекции. Вы же вроде по виду моряк. Так хотя бы забавно.

– Да это еще не все, милая Анна! Знаете, чего нам не хватает здесь? Публики!!! – И Мартиндейл смахнул еще одну занавеску, отделявшую еще небольшое пространство напротив эшафота с гильотиной. Там оказалось некое подобие кукольного театра. Целая куча пыльных фигурок в треть среднего человеческого роста изображала толпу французских санкюлотов, разнообразных, пестро, но в целом бедно одетых горожан.

– Это я уже не крал, – объяснил пират, показывая рукой на фигурки. – Купил в одном специальном магазинчике, слегка подновил и подкрасил. Публичные казни всегда были пышным зрелищем и массовым развлечением. Еще со времен римских гладиаторов. Тяга людей к садизму неистребима. И во Франции во время революции народ часто баловали этими представлениями, как вы это и сами можете понять. Реже баловали и после. А тогда собирались огромные толпы, которые своим шумом выражали свою кровожадную настроенность, проклинали, вопили, орали, шикали, наводили этим дополнительный ужас на несчастных казнимых, швырялись в них всякой гадостью… Сочувствующие были, но обычно в явном меньшинстве. Теперь публичных казней давно нет, но человеческую природу не переделать; люди компенсируют их отсутствие потреблением всякого треша в отвратительных дешевых фильмах и бульварных книжонках. И вот я соединил этот театр, как вы сможете сейчас услышать, с синтезированном звуком,  наверное, точно воспроизводящим коллективный голос той толпы…

С последними словами Мартиндейл нажал кнопку на устройстве. На жертву обрушился такой чудовищный гвалт, что она закричала, согнувшись в кресле и зажав себе уши пальцами:

– Прекратите! Да что же это такое!

Арч новым нажатием кнопки остановил это беснование.

– Ну хорошо, если это вас так напрягает, Анна, совершим эту казнь перед немой, молчащей толпой.

Освободив Лисицу от кресла, он быстро перенес ее на эшафот и накинул на себя капюшон палача.

Рыжеволосая женщина стояла на деревянном помосте с совершенно обескураженным видом и беспомощно рассматривала всё вокруг. Рядом стоял палач и как будто чего-то ждал, делая паузу. Около гильотины – та самая продолговатая скамья, на которую ей теперь предстояло лечь. А там… О, кошмар! За креплениями для шеи – корзина, в которую скоро свалится ее голова. Кукольный театр зрителей прямо напротив нее и, умолкнув, наводил настоящий ужас. Эти все по-старому причудливо одетые крестьянки, горожане, ремесленники, солдаты как будто впивались в нее одним и тем же осуждающим взглядом. Вдруг Лисица увидела чьи-то горящие живые и детские глаза, возникшие среди этого множества мертвых, страшных, кукольных глаз. Неужели это искалеченный с ее подачи мальчик, тот самый, в чью фотографию она когда-то ткнула своим холодным палаческим пальчиком? Вроде мерещится. Жив он теперь или нет? Это уже для нее не имело значения.

– Анна!  Анна Берлинг! Растлительница и детоубийца! – громогласно обратился к ней палач. –  По правилам таких казней я хочу предложить вам перед вашей последней дорогой кружку рома, – я специально доставил его с «Нави» для вас, – и последнюю сигарету.

– Я не курю, – ответила Лисица хриплым голосом. – И пить никакого желания нет.

– Священника я вам не предлагаю, потому что вы ни во что, кроме денег и славы, не верите. Но… тогда скажите хотя бы последнее слово! Ох, сколько знает история гильотины выразительных последних слов! Какие были интересные явления! – с жаром замахал руками Мартиндейл. – И они запечатлены в исторических хрониках. Фаворитка короля Людовика XY, госпожа Дюбарри сказала палачу – «погодите одну минуточку!» Вдумайтесь, одну минуточку! Она хотела в эту последнюю минуточку своей жизни впитать в себя все очарование этого мира! А Манон Ролан крикнула на эшафоте: «Какие преступления совершаются во имя свободы!» Ах, как была великолепна предтеча многих феминисток, поборница прав женщин Олимпия де Гуж! Перед самым этим ножом она сказала: «Дети отечества отомстят за мою смерть». Клянусь, так и произошло! А каков был парад казненных один за другим жирондистов! Их было 21! Они хором пели «Марсельезу» у эшафота. А палач их привязывал одного за другим и спускал этот нож. Так хор становился слабее-слабее. Пока не остался петь всего один человек, прежде чем убили и его. Могучий Дантон, прежде чем даться в руки палачу, сказал: «Ты покажешь мою голову народу, она стоит этого!»  И она действительно этого стоила! А своему другу Демулену бросил: «Не плачь! Скоро наши головы поцелуются в корзине!» (В действительности Дантон бросил эти слова на гильотине не Демулену, а другому своему сопроцесснику Эро де Сешелю. - Прим. авт.). Вот это слова, не будь я сам капитан Мартиндейл! Анна, прекратите молчать! Неужели вам нечего сказать напоследок?

Анна тускло посмотрела на Мартиндейла. Казалось, жизнь потеряла для нее интерес.

– Ты черный клоун! – единственное, что вырвалось из ее уст.

– Черный клоун, фи, как банально! – скривив губы, разочарованно воскликнул Мартиндейл. – Так однажды меня уже назвали в детстве… Да будет так! Я все-таки думаю, вы – не в том ряду казненных, где Шенье и Лавуазье или Дантон с Демуленом, или Олимпия и Манон, а в бесчисленной веренице также пошедших под этот нож бродяг, убийц, разбойников, палачей…

Он бросился к Анне, бормоча, что он закинет ее волосы вперед и не испортит прическу, и что по некоторым представлениям голова еще живет несколько минут после отрубания, а так ли это, она сейчас узнает, уложил ее лицом вниз на скамью, закрепив шею под линией полета ножа. Затем дернул веревку, и хорошенькая головка жуткой преступницы ожидаемо полетела в корзину, окрасив лезвие кровью. Арч нажал на кнопку шума толпы, и она взорвалась одобрительным грохотом. Мартиндейл наклонился над корзиной и поднял голову Лисицы кверху, держа ее за рыжие волосы. Он так торжественно вышел к краю эшафота, став напротив своего «кукольного театра».

– Сожалею, Анна. – Сказал он отрубленной голове. Кровь с нее стекала струйкой на помост. – Но настоящей публике я вашу милую головку показать не могу! Скажу от себя несколько слов хотя бы воображаемой!

– Дамы и господа! Спасибо за внимание! – обратился Мартиндейл к «ревущей» игрушечной толпе. – Капитан… Нет, морские черти меня возьми! Хоть на несколько секунд – не капитан! ЧЕРНЫЙ КЛОУН АРЧИБАЛЬД МАРТИНДЕЙЛ БЫЛ СЕГОДНЯ К ВАШИМ УСЛУГАМ!

Мартиндейл нажал на другую кнопку, и «зал» взорвался уже бурными аплодисментами.

 Держа голову Лисицы на отлете, он поклонился в пояс своим кукольным зрителям.

И, выпрямившись, через плечо эффектно бросил голову казненной обратно в корзину.