И прости нам грехи наши...

     ...Висит эта старая пожелтевшая фотография на стене над кроватью... Висит в старой деревенской избе, которая теперь - и не изба давно, а что-то вроде дачи. И много-много лет уже нет в живых тех, кто на этом снимке изображён: моих дорогих бабушки Фёклы и дедушки Наума. Их нет; но со стены глядят на внуков-правнуков-праправнуков их вечно живые мудрые глаза. Глядят и ласково, и строго, вроде проверяют: эй, потомки, как вы там живёте-поживаете?.. Не стыдно ли нам за вас было бы, если б мы дожили, а?..
     На дворе сегодня - двадцать первый век. Им, моим дорогим, и не снилось, как оно будет потом, в том будущем. А тогда - на дворе стоял нелёгкий 1947 год, уже послевоенный, но полный ещё тяжкого бесконечного труда и нечеловеческих усилий, чтобы очнуться да отстроиться хоть немного. Чтобы начать снова жить!
     И всем надо было тогда не просто жить-поживать, а буквально в поте лица добывать хлеб насущный; но, слава Богу, война-то кончилась! А чего ещё надо? Сколько слёз выплакали, сколько горя хлебнули, скольких дорогих и вовеки незабываемых людей в землю положили, пока победили... Ох и цена была у той радости-победы, не приведи судьба ещё раз так платить!
     А бабушка Фёкла - уцелела, хоть и хлебнула горюшка, ведь находилась родная деревня долго под проклятым немцем!.. И в землянках людям довелось жить с детьми малыми, и голод за горло жестоко брал, но всё же выжили. Чудо, не иначе.
     И глубоко верующая моя бабуля каждое утро, встречая рассвет, истово шептала то ли себе, то ли кому-то, кто непременно слышит, хоть и не подаёт виду: "Хлеб наш насущный даждь нам днесь..." И уже погромче - добавляла: "И прости нам грехи наши..." А какие грехи-то, вот думаю я сейчас?  И не могу назвать... Для меня навсегда - они мои иконы и мои святые, бабушка и дедушка. Мои великомученики и праведники. Гордые несгибаемые русичи, староверы от деда-прадеда...
     И вот одна история - нет-нет, да и приходит мне на ум, когда я вспоминаю вот это бабушкино "грехи наши"... А было так: война уж кончилась, а от деда Наума - ни весточки, ни слуху, ни духу. Похоронки, хвала Создателю, тоже не было, и, значит, надо молиться и верить! Господь милостлив! Фёкла, измучившись в ожидании, даже как-то раз сходила к местной гадалке. Та обнадёжила короткой фразой: "Жди. Он уже на пороге".
     Фёкла так обрадовалась, что больше ничего и не спросила! Домой не шла, а летела. Вбежала в избу и сразу - к образам: "Пресвятая Богородица, на тебя надеюсь и уповаю!" И крупные слёзы полились из истосковавшихся глаз, давая одновременно и облегчение, и новую муку, взращённую проклятой неизвестностью... Но вещунья оказалась всё-таки права, вот что было неописуемо прекрасно!!! И вскоре он настал, тот счастливый день, когда возник-появился на пороге дорогой муж! Смотрит Фёкла: да это он или не он? Глаза совсем иные. И седой весь как есть... Но вот улыбка - та самая, родная, с крестьянской хитринкой-загадкой! 
     Кинулась на шею - ни нацеловаться, ни наобниматься! И - слёзы градом, но уже иные, самые светлые, какие бывают. И Наум тоже - глаза на мокром месте. Он дома, Господи!!! После такого ада - да оказаться однажды на родном пороге? Бывает же...
     И стали они жить, как говорится, сызнова. Такие разные и такие родные друг другу... Бабушка - простая, почти неграмотная; день и ночь в бесконечной работе; дедушка - рассказчик-балагур, говорун-собеседник, наизусть Пушкина читал сколько просили! Но мужик - золотые руки. Крестьянин, одно слово: не вспомнишь, чего он не умел, вот как! И снова их жизнь потекла в трудах и заботах, но уже сугубо мирная. А это не сравнить, уж наш народ в курсе. Бабушка (тогда - совсем ещё молодая; я-то нынешняя - намного старше её...) - снова стала мужняя жена как положено. И поняла, что, наверное, Господь опять милости прислал: кажется, будет у них пятый ребёночек! И дед (конечно, тоже тогда - никакой не дед, а дядя Наум!) - обрадовался несказанно. Значит, не смогла война-убийца уничтожить нашу жизнь, а фигу ей, подлой!
     ... И вот в один из таких простых трудовых дней сошла у нас с вечернего поезда чужая женщина, не нашей деревни жительница, а по всему видать, что городская. Красивая, дорого и модно одетая, а на голове - шляпка с невиданной в этих краях нежной сеточкой-вуалькой. Это диво дивное сошло вместе с нашими деревенскими мужиками, ездившими утром на работу в соседний городок, где была узловая станция; а вечером - возвращавшихся назад, домой. Сошла и пошла себе в деревню со всеми вместе, по дороге подробно выспрашивая, где, мол, тут живёт Кузьмин Наум Иванович? Ну, ей и показали, конечно, и до нашей избы довели.
     И вот видит Фёкла в окошко, как зашла в наш дворик эта краля, как прошла до двери. Услышала, как зашла в сени... И Фёкла, конечно, распахнула дверь в горницу навстречу гостье. А та - вежливо поздоровалась и спросила, не может ли она повидать Наума Ивановича, если, конечно, он сейчас дома? Ну, отчего же не может. Проходите, мол, сюда.
     Наум, услышал чужой голос, тоже вышел навстречу. И нисколько почему-то не удивился, лишь голос зазвучал глуховато:
     - Марта, это ты, что ли? Вот уж не ожидал так не ожидал, прямо сказать. Да ты проходи, проходи!
     И смущённо попросил жену:
     - Фёкла, поставь нам на стол чего-нибудь...
     Ну, что ж такого, гость есть гость! Фёкла на скорую руку сообразила нехитрой закуски, быстро накрыла на стол и даже вынесла самогонку. Надо же по стопочке за встречу?
     Но сама к столу почему-то не присела. Вот почувствовала, что не надо. Что разговор буде только для двоих участников, а она, законная жена, как раз ни к месту. И лучше посидит на кухоньке, переждёт.
     Но ждать пришлось не очень долго. Наум и Марта разговаривали тихо, уважительно, но вот о чём - никак было не расслышать, да Фёкла и не пыталась. Зачем?.. Не научена была она подслушивать, распоследнее это дело и нечестное. Сам всё расскажет, если надо. А не надо - так и пусть. Значит, ни к чему!
     Наконец собеседники вышли, и Наум сказал, что гостью надо проводить. Как раз скоро автобус, так пора идти. А то ведь поезд только утром. В планы Марты, видно, и не входило тут надолго задерживаться, поэтому она вежливо попрощалась - да и была такова. Наум проводил и вернулся назад, всё чин чином.
     Увидел вопросительные глаза жены и сказал: "Давай сядем. Всё объясню".
     ... Он рассказывал, а Фёкла слушала. Слушала и думала: "А я-то, оказывается, совсем его не знаю, хоть уж пятое дитя от него под сердцем ношу..." Она всегда побаивалась мужа и очень уважала его учёность, считая в глубине души себя - неподходящей для него парой, неровней; но в этот день посмотрела на него другими глазами. Оказывается, Наум после Победы был направлен ещё служить в Прибалтику, там особое задание надо было выполнять. Вот почему он с войны подзадержался... И квартировал он целый год у этой самой Марты. Что городская красавица с белыми холёными ручками нашла в скобаре-крестьянине, хоть и начитанном, понять было непросто. Но она полюбила Наума всем сердцем. Полюбила и за широкую русскую душу, и за трудолюбие, и за умение делать всё на свете. Наум подправил ей, вдове, всё в доме, починил, покрасил, перестроил всё, что только требовало рук. Но не отдал ей своё сердце. Почему же?!! Ведь красавица-раскрасавица. Не Фёкла-простушка! Куда там!..
    А вот почему: "Я, Марта, православный. А у нас - негоже предавать да подличать, понимаешь?  У меня - детишек четверо, да жена-страдалица ждёт, голубушка, я чувствую. И любовь здесь ни при чём. Это только слова, Марта. Моя Фёкла заслуживает больше, чем простая любовь. Понимаешь?.."
     - Наум Иванович, - заплакала Марта, - может, я просто Вам не приглянулась, так Вы прямо и скажите. Не верю я про четверо детей, понимаете? Вы вон какой бравый, еще полный сил. Оставайтесь со мной, не пожалеете!!! Любить буду и угождать, как никакая Фёкла не сможет!
     - Нет, Марта, нет. На днях уезжаю домой, ты прости, что отказываю. Нет ничего желаннее для меня на свете, чем родимый дом да Фёкла с детишками. Прощай!  А не веришь мне, что многодетный, - так приезжай погляди сама, адрес я тебе оставлю."
     Вот оно как, значит. И вот почему приезжала Марта: надеялась ещё. А вдруг?.. Или и вправду не поверила в семью и детей?  Ну, теперь-то убедилась.
     ... А красавица Марта в это время, трясясь в рейсовом позднем автобусе, тихо плакала: ну чем, чем, чем эта деревенская тётка лучше её, Марты?
     И не находила ответа...