Огонь и железо 49

 
   *** 1941 ***
   (мистический роман)
 
   49. Гордеев раскрывает тайну своей личности.

-Ты куришь? – спросил полковник милиции  Гордеев, когда мы отошли от магазина, где грузили в машины убитых бандитов.
- Курю, - виновато вздохнул я.
Полковник достал из кармана кожаного пальто плоскую коробку «Казбека», открыл крышку: - Тогда «давай закурим, товарищ по одной…» а ну-ка продолжи строчку?
- «Давай закурим, товарищ мой».
- Молодец, помнишь. А вот откуда я знаю эту песню в исполнении Клавдии Шульженко, если впервые она ПРОЗВУЧИТ  7 ноября 1941 года во Дворце культуры имени Ленина на торжественном собрании, посвящённом годовщине Октябрьской революции? То есть через полмесяца?

- Ну, органы, тем более полковник милиции, должны знать всё, что готовится к такому празднику, - ответил я.
- Ну что ж, логично. Но не поэтому. – Гордеев загадочно улыбнулся.
- Ну, тогда не знаю, - сказал я, прикуривая папиросу.
- Потому что я жил аж в 2025 году, потому что я Андрей Загоров, потому что я – это ты. Держись и не падай. Но через некоторое время ты станешь мной…
Я в самом деле чуть не упал. Ноги стали как ватные. И я поискал глазами, где можно было сесть.
- Давай, пройдем в скверик, сядем на лавочку, а то тебя шатает, - предложил Гордеев.

Мы сели, и мне сразу полегчало. Я глубоко затянулся папиросой. Разумеется, я сразу поверил. Такое не придумает человек в 1941 году, даже полковник.
- Значит, я скоро умру? – спросил я. – Вы сказали – «через некоторое время»…
- Ну, «некоторое время» – понятие растяжимое. Время вообще штука сложная…
- Ладно, не утешайте… - сказал я. – Послушайте, но как такое возможно, чтобы одна личность, вернее, душа (если она есть) может находиться сразу в двух телах - в вас и у меня?
- Давай на «ты», - сказа полковник, - не станешь же ты обращаться на «вы» к самому себе?

- Ни фига – «к себе»! Все-таки ты.. вы… вдвое старше меня, да еще и полковник…
Гордеев засмеялся, докурил папиросу и ловким щелчком выстрелил окурком в урну.
- Насчет души, её раздвоение, ничего сказать не могу. Эта тема темная. Ученые предполагают, что квантовые частицы могут одновременно находиться в двух разных местах… Почему бы и душе не обладать такими свойствами.
- А каково это встретить самого себя, пусть и в другом обличие? – сказал я.
- Каково? – полковник опять улыбнулся. – Ты же сейчас прочувствовал – ножки стали ватные, чуть не упал…
- Да, это точно... Я читал, то есть мы свами, читали один рассказ, там путешественник во времени встречает самого себя и оба аннигилируют – бум! И никого нет.
- Как видишь, мы целы. Значит, наш случай особый…

- Особый, особый… может, не такой уж и особый… Через некоторое время, как вы сказали, отправят меня отсюда, чтобы не путался у вас под ногами… Как напишут в будущем Стругацкие – Мироздание восстановит нарушенный гомеостаз, отправит меня…
- На передовую, - жестко сказал Гордеев. – Ты пойдешь добровольцем на фронт 7 ноября, прямо с Красной площади в составе добровольческого корпуса.
- Вот как… и сам товарищ Сталин нас проводит напутственным словом с трибуны Мавзолея…

- Да, так и будет, - сказал Гордеев. – Ну, Андрюха,  давай прощаться.
Мы встали, пожали друг другу руки.
- Не дрейф, - сказал полковник, - может, еще и выживешь. Вероятность – хитрая штука. Как бы там ни было, береги себя.
- А вы?... то есть я?
- Доживешь до моих лет, узнаешь.
- И я стану полковником милиции?
- Не обязательно. У тебя может быть свой путь. И тогда ты попадешь в другую Ветвь истории. Но это не точно.
- В какой год я попаду?
- В 1921-й. Пока есть время, почитай что-нибудь про этот период истории, чтобы быть в курсе. Я тебе ничего говорить не буду, чтобы не наделать парадоксов.
К полковнику подбежал его сослуживец с каким-то сообщением. И мы расстались.

* * *

Всё так и стало, как предсказал Николай Васильевич Гордеев. Я записался добровольцем на фронт. Рана моя зажила, медкомиссия признала годным по моей военной специальности – водитель машины.

Время проведения парада было перенесено на два часа раньше обычного, он должен был состояться 7 ноября 1941 года в 8 часов утра вместо привычных 10 часов утра. Сталин хотел обмануть врага и провести парад, пока низкая облачность укрывала Столицу. Снег шел тяжелый, густой, немецкая авиация налететь не могла. Хотя вчера «люфтваффе» попытались днем бомбить город, но ни один самолет не долетел. Было сбито 24 бомбовоза. Вот и сегодня, несмотря на метель, московские ПВО находились в полной боевой готовности, чтобы защитить 25-минутный парад.

По приказу Сталина рубиновые звезды башен Кремля были расчехлены и гордо сияли в сумеречном небе. Куранты пробили 8 раз, ворота Спасской башни распахнулись, из-под арки выехал на гарцующем коне маршал Советского Союза  Семён Будённый. Парад приветствовал маршала раскатистым «ура». На трибуне мавзолея стояли: Иосиф Сталин, Вячеслав Молотов, Лазарь Каганович, Анастас Микоян, Лаврентий Берия, Георгий Маленков, Александр Щербаков, Николай Кузнецов, Алексей Косыгин и другие государственные деятели. Помимо представителей рабочих и служащих, на парад были приглашены иностранные корреспонденты, которых посадили на гостевые трибуны по обе стороны от усыпальницы Вождя мирового пролетариата В. И. Ленина.

Сталин приблизился к микрофону, и в морозном воздухе прозвучали его первые слова. Меня несколько разочаровала его ораторская манера. Если бы на трибуне был Троцкий, над площадью бы разнеслась пламенная речь. Сталин же говорил каким-то обыденным тоном, совсем не торжественным. Если честно, такая речь – тихая, без интонаций, короткими фразами с частыми паузами, с легким кавказским акцентом - вряд ли кого-нибудь вдохновила бы, если б не сознание того, что говорит всё-таки Верховный главнокомандующий, который не испугался врага, не покинул столицу, да еще и устроил такой парад. Парад на весь мир! Потом говорили, что когда Гитлер узнал о русском параде, с ним случился сильнейший припадок гнева.

После выступления Иосифа Сталина сводный оркестр из двухсот музыкантов под руководством Агапкина заиграл «Интернационал», а на Софийской набережной грянул орудийный салют. Торжественное движение войск началось под звуки марша «Парад». Любо-дорого было смотреть, как подтянутые, крепкие бойцы с винтовками, противогазами, обвешанные гранатами идут через Красную площадь прямо на фронт.

28 467 человек: пехотинцы, кавалеристы, стрелки и пулемётчики, артиллеристы, танкисты, ополченцы. Гремя гусеницами по булыжной мостовой Красной площади, ехали танки, пуская сизые дымы из выхлопных труб. За ними двигались машины с зенитными спаренными пулеметами. Машины с орудиями. И одну из таких машин вел я. В кабине не было печки, и чтобы ветровое стекло не замерзло, стекла на дверях пришлось опустить. Я и мой напарник были в валенках, утепленных штанах и в толстых шинелях, зимних шапках, так что не сильно страдали мы от холода. Да и холода-то было -4 градуса, но по ощущению как -10 из-за ветра.
Войска уходили вниз по Васильевскому спуску и скрывались в метели, в белой круговерти снегопада. Уходили в свой первый, и для многих свой последний бой.

------------------------------------
  КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ
   -------------------------------------