Королева северного сияния и Некрасов

Девушка на рисунке слушает мои аудиокниги

(психологическая фантастика)
Когда Королева вновь появилась, Игорь понял: пришло время говорить не о зеркалах души, а о боли земли. Воздух вокруг мерцал нежно;голубым, но в этом сиянии ощущалась тяжесть;—;как будто Север сама плакала северным светом. Он тихо произнёс:
—;Сегодня я хочу понять Некрасова. Почему его творчество — это поток боли, сострадания, труда, бедности? Почему его гений знает страдание, но не знает света?
Королева Северного Сияния опустила глаза. Под её шагами воздух превращался в замёрзшие круги света — хрупкие и невесомые.
—;Некрасов,;—;сказала она,;—;это голос земли, неба и человека, между которыми прервалась связь. Он поэт междумирья — там, где солнечный ветер устал, а северное сияние слишком близко к земле. В нём обе силы есть, но они смешаны в страдании, а не в согласии.
Она протянула руку, и комната наполнилась слабым сиянием. В этом свете проступил образ деревенской дороги, ржаной нивы, измождённой женщины, и бесконечного зимнего неба.
—;Посмотри,;—;сказала она.;—;Это «Кому на Руси жить хорошо». Вся поэма — попытка человеческой души найти точку, где солнечный ветер и северное сияние снова соединятся. Семеро странников идут по России, как семь лучей, пробивающихся через толщу земли,;—;но земля не пропускает свет. Она страдает.
—;Они идут за счастьем,;—;сказал Игорь.;—;И не находят.
—;Потому что ищут его по горизонтали. Их путь;—;по земле, а не вверх и не внутрь. Солнечный ветер зовёт их подняться, а северное сияние;—;остановиться и услышать. Но они спешат, спорят, ищут ответ в словах. Потому Россия у Некрасова;—;страна, где свет застрял в материи. Его крестьяне — это клетки северного сияния, не умеющие дышать.
Королева коснулась воздуха, и в нём замерцала женщина с ребёнком на руках.
—;А вот «Матушка». Видишь? Женщина русская у Некрасова — воплощение моего северного сияния. Она принимает всё: холод, изнурение, нищету. В ней свет ещё не сгорел, но полностью растворён в сострадании. Это не слабость — это светоносный потенциал, ожидающий пробуждения солнечного ветра.
—;То есть мужское начало там спит?
—;Да,;—;кивнула Королева.;—;Некрасов видел, как золотой поток солнечного ветра переломился в тоске. Его мужские образы — странники, бурлаки, землепашцы — не несут ярости созидания, они несут тягловую боль. Солнечный ветер стал тяжёлым, медленным, почти неподвижным. А северное сияние, не получая ответа, обернулось в слёзы.
Её глаза стали глубокими, как талая вода подо льдом.

—;В «Железной дороге» свет движется сквозь страдание. Ведь мальчику Николе рассказывают, как строили путь — криком, потом, болью. Но сама дорога — это символ солнечного ветра, ищущего выход через страдание. Некрасов чувствует присутствие солнечного ветра, но не понимает его природы, поэтому видит свет как мученичество. Каждый трудящийся у него — проводник света, проходящий через грязь, но не осознающий, что именно его боль качает энергетику мира.
Игорь закрыл глаза. Перед ним возникло видение бурлаков. Они тянут лямку, тяжелый трос, на фоне реки и заката.
—;Это ведь то же самое,;—;сказал он.;—;Человек тащит не только баржу, но и поток света, не зная, что несёт не груз, а восход.
—;Совершенно верно,;—;ответила Королева.;—;Но Гоголь смеялся, а Некрасов плакал. Смех;—;это вспышка северного сияния, а слёзы;—;его мерцание. Поэтому творчество Некрасова;—;женская попытка мира почувствовать свой холод. Его стихи;—;крик северного сияния, уставшего быть красивым и желающего быть живым.
Она шагнула ближе; золотые и холодные лучи в ней перемешались.
—;С точки зрения солнечного ветра и северного сияния, Некрасов;—;не поэт страдания, а поэт пробуждения плотной материи. Его боль;—;это импульс солнечного ветра, застрявший в земной коре. Поэтому его рифмы звучат тяжело, рвано, но через них поднимается дыхание планеты.
Они стояли молча. Тишина густела, как перед рассветом. Игорь чувствовал, будто по его коже движутся токи: золотой жар и прохладное свечение.
—;Почему же люди, читающие Некрасова, всегда чувствуют усталость? —;спросил он.
—;Потому что читают страдание, а не энергию, —;ответила Королева. —;Они не знают, что его строки — это коды перенапряжённого света. Если смотреть со стороны северного сияния, он был врачом Земли, а не певцом боли.
Она подняла ладони. На них вспыхнула фраза, как светящаяся строчка: «Ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная, матушка Русь…»
—;В этих словах,;—;сказала Королева,;—;движется сама структура космоса: встреча противоположностей, которые тоскуют друг по другу. Россия — метафора Вселенной, потерявшей баланс между солнечным ветром и северным сиянием. И Некрасов — первый поэт этой вселенской тоски.
Игорь долго молчал. Потом сказал:
—;Он писал боль, но на самом деле выдыхал свет. Только не в небо, а в землю.
Королева улыбнулась.
—;Вот именно. Если бы солнечный ветер не был таким горячим, Россия не приняла бы столько света. А если бы северное сияние не было таким терпеливым, Земля не выдержала бы столько света. Некрасов — это момент, когда обе силы встретились в грусти, чтобы однажды встретиться в блаженстве.

Она шагнула к окну. Там, где обычно был обычный московский свет, зажглась едва заметная полоса полярного свечения.
—;Ты видишь? — спросила она. — Это и есть ответ его стихам. Теперь свет возвращается.
Игорь смотрел, как тонкие лучи бегут по стеклу, будто читают стихи — не словами, а северным сиянием.
Он понял: Некрасов был голосом Земли, которая впервые начала говорить языком звёзд, — только через боль.
И когда Королева исчезла, воздух остался пахнуть ржаным хлебом и озоном. Северное сияние тихо шло по небу, а где;то под ним теплел солнечный ветер, впервые не как сила, а как ответ.
После разговора с Королевой Игорь несколько дней не мог спать. Он ходил по комнате, записывал фразы, схему за схемой, но каждая попытка разъяснить, что он почувствовал, превращалась не в теорию, а в дыхание. Так родилось новое направление — психофизика света.
Он всерьёз заметил, что слова Некрасова действуют не метафорически, а физиологически. Когда он читал в голос из «Кому на Руси жить хорошо», грудная клетка наполнялась тяжёлым, звонким воздухом, будто в лёгких копился сверкающий туман. Когда произносил строки про бурлаков, чувствовалось, как солнечный поток отзывается в позвоночнике: то сжимает, то отпускает.
Он описал это в заметке: «Страдание — это не чувство. Это место в теле, где солнечный импульс застрял в плотности материи. Поэзия — способ материал заставить вибрировать, чтобы поток снова пошёл».