Два укуса одной судьбы

Описание:
После смерти родителей юноша Эльман, раздавленный горем, становится жертвой вампира. Холод и вечная тоска — вот его новый удел. Но судьба готовит ему невероятное испытание: встреча со свирепым оборотнем, чей укус дарит не смерть, а второе рождение. Теперь в его жилах течет двойная кровь, а сам он становится уникальным существом, изгнанником из обоих миров, которому предстоит найти себя между холодной вечностью и горячей, яростной жизнью.
Тишина в доме стала густой и тяжёлой, как саван. После смерти родителей Эльман больше не мог выносить этих стен, где каждый уголок напоминал о смехе, о тепле, о жизни, которой больше не было. Каждую ночь он уходил в старый лес на окраине города, что стучал голыми ветвями в окно его спальни, словно звал к себе.
В одну такую ночь, промозглую и безлунную, он сидел, прислонившись к мшистому стволу векового дуба. Слёзы текли по его щекам беззвучно, горячие и солёные, единственное напоминание о том, что он ещё жив. Он так и не услышал бесшумного приближения. Лишь резкая, обжигающая боль в лодыжке заставила его вскрикнуть. Из темноты на него смотрели два уголька — холодные, лишённые всякого света глаза. Существо, похожее на тень с длинными пальцами и острыми когтями, исчезло так же быстро, как и появилось. Агония пронзила всё его тело, кости ломались и перестраивались, кожа горела ледяным огнём. А потом наступила пустота. И вечный, всепоглощающий холод.
С тех пор прошло полгода. Холод стал его сутью. Он не чувствовал мороза, не нуждался в тёплой одежде. Его кожа, когда-то смуглая, стала фарфорово-бледной, почти прозрачной. В зеркале на него смотрелся незнакомец с глазами цвета старинного серебра, в которых плескалась лишь вечная тоска. Он всё так же приходил в тот лес, но уже не плакал. Слёзы были ему недоступны. Он приходил, потому что это было единственное место, где он ещё что-то чувствовал — призрачную связь с тем мальчиком, которым он был.
Однажды ночью воздух изменился. Пахло грозой, дикой силой, которой не было в его холодном мире. Лес, обычно спящий и безмолвный, затаил дыхание. И тогда из чащи, ломая нижние ветви молодых сосен, вышло Нечто. Это был оборотень. Не сказочный зверь, а воплощение мышечной мощи и ярости. Шерсть его отливала чёрным бархатом в лунном свете, плечи были шире дверного проёма, а из оскаленной пасти, откуда капала слюна, торчали клыки, похожие на кинжалы.
Они замерли, измеряя друг друга взглядами: холодная, безжизненная статуя и бьющая через край сила природы. Оборотень рыкнул, бросая вызов чужаку на своей территории. Эльман, движимый новыми инстинктами, ответил шипением, обнажив свои, не менее острые, но более тонкие клыки.
Он был быстрее, он уворачивался от могучих лап, оставляющих борозды на земле. Но один удар всё же достиг цели. Коготь, подобный бритве, впился ему в плечо, повалил на землю. И прежде чем он смог отшатнуться, пасть с горячим, звериным дыханием сомкнулась на его предплечье.
Боль была совершенно иной. Не леденящей, а обжигающей. Казалось, в его вены влили расплавленный свинец. Он чувствовал, как его вампирская сущность, холодная и чёткая, трещит по швам, ломается под натиском дикой, первобытной энергии. Его тело, привыкшее к смерти, вдруг вспомнило, что значит жить. Забилось сердце, один раз, с хрустом ломая ледяные оковы, потом ещё и ещё. Кровь, которая текла в нём мёртвым грузом, вдруг запылала. По телу прокатилась судорога, кости снова начали ломаться и менять форму, но на сей раз это было не умирание, а рождение. Из его горла вырвался не человеческий крик, не вампирское шипение, а полный боли и силы волчий вой.
Когда мучения прекратились, он лежал на потревоженной листве, тяжело дыша. Он поднял лапу — сильную, покрытую тёмно-серой шерстью. Он чувствовал всё: прохладу земли под собой, запах хвои, грибов и своей собственной крови, далёкий шепот ручья. Он чувствовал ярость, печаль, голод. Жизнь. Горячая, неистовая, пугающая жизнь билась в его груди.
Он поднялся на четыре лапы, новое тело слушалось его неуклюже, но уверенно. Он был больше не холодным порождением ночи. Он был штормом, плотью от плоти этого дикого леса. Уникальный. Изгой из двух миров и хозяин обоих. Эльман посмотрел на звёзды, которые теперь виделись ему ярче и ближе, и сделал первый шаг в свою новую, горячую жизнь. Впереди его ждала не тихая вечность скорби, а буря непознанного.
Эпизод 1: "Наследие двух кровей".
Тишина была первой, что он ощутил. Не та благословенная тишина леса, а внутреннюю, оглушительную. Вечный холод, пропитавший его вампирское естество, отступил, сменившись... жаром. Горячей волной, что пульсировала в жилах, стучала в висках тяжёлым, мерным ритмом.
Бум-бум. Бум-бум.
Сердце. Оно билось. Грудь поднималась и опускалась в непривычном, животном ритме. Эльман лежал на спине, вдавившись в влажный ковёр из прошлогодней листвы и мха, и не мог пошевелиться. Его тело было чужим. Непослушным, переполненным дикой, необузданной силой.
Он попытался поднять руку и увидел вместо бледной кисти с длинными пальцами мощную лапу, покрытую густой шерстью цвета мокрого пепла. Паника, острая и живая, впервые за полгода не подавленная холодом, ударила в голову. Он судорожно рванулся, пытаясь встать, но его новое тело не слушалось. Мышцы, огромные и плотные, сковывала странная одеревенелость.
С трудом перекатившись на бок, он увидел своё отражение в луже, оставшейся от недавнего дождя. Из воды на него смотрело нечто. Морда волка, но искажённая, более массивная, с почти человеческой выразительностью в глазах. И глаза... они горели. Вампирское серебро в них смешалось с золотисто-жёлтым свечением зверя, создавая странный, мерцающий оттенок старой позолоты. Это был монстр. Но монстр, который дышал, чьё сердце билось в унисон с жизнью леса.
И тогда его ноздри вздрогнули.
Мир взорвался звуками и запахами с такой интенсивностью, что у него потемнело в глазах. Он не просто слышал шёпот листьев — он слышал, как по коре ползет жук. Он не просто чувствовал запах хвои — он различал аромат каждой отдельной иголки, влажной земли под ней, грибов, прячущихся у корней, и далёкий, сладковатый запах спящего зайца в полукилометре отсюда. И кровь. Он чувствовал свой собственный запах крови, сочащейся из раны на плече, и этот запах сводил с ума — он был одновременно и едой, и частью его самого.
Инстинкт, древний и неоспоримый, заставил его подняться на четыре лапы. Это было неуклюже, он шатался, как детёныш. Его вампирский разум, острый и аналитичный, с ужасом наблюдал за метаморфозой, но постепенно начинал её анализировать, структурировать хаос ощущений.
Когти... впиваются в землю для сцепления. Мышцы задних лап... мощные, для прыжка. Слух... локализует источник звука с идеальной точностью.
Он сделал первый шаг. Потом второй. Вскоре он уже бежал. Не с вампирской стремительностью-молнией, а с мощной, разрушительной грацией хищника. Он нёсся сквозь чащу, и ветви не царапали его — они расступались перед ним. Он чувствовал каждую мышцу, каждое сухожилие, каждый вздох, наполнявший его лёгкие.
Внезапно его слух уловил писк. Слабый, полный страха. Он замер, повернув голову. В дупле старой ольхи пряталась белка. Её маленькое сердечко бешено колотилось, выстукивая азбуку морзе  ужаса. Голод, яростный и всепоглощающий, поднялся в нём. Слюна наполнила пасть. Он пригнулся, готовясь к прыжку.
Но вместе с голодом пришло и другое — холодное, безэмоциональное знание вампира. Неэффективно. Никакой питательной ценности. Пустая трата энергии.
Зверь в нём рычал, требуя пищи, требуя охоты, требуя выпустить ярость. Разум вампира призывал к расчёту, к контролю. Эльман застыл в напряжении, раздираемый изнутри. Две сущности, два наследия вели войну за его душу. Из его глотки вырвался хриплый, поломанный звук — нечто среднее между рыком и стоном.
И тогда он сделал выбор. Не зверя и не монстра. Он сделал выбор Эльмана. Он резко развернулся и побежал прочь, оставив белку в живых, побеждая свою новую природу с помощью старой.
Он бежал до самого рассвета, пока первые лучи солнца не начали золотить макушки деревьев. И тут вступил в силу ещё один инстинкт — древний страх ночного существа перед светилом. Вампирская часть его забилась в ужасе, требуя укрытия. Но тело оборотня, уставшее и нагревшееся от бега, лишь лениво потянулось навстречу теплу.
Боль начала накатывать снова, знакомая и чужая одновременно. Он рухнул на колени, чувствуя, как кости с треском начинают менять форму, сжимаясь, укорачиваясь. Шерсть втягивалась под кожу, клыки уходили в дёсны. Через несколько мучительных минут он снова лежал на земле, голый, с человеческим телом, но дышащий так, как не дышал уже полгода. На его плече краснела свежая рана, а на память о звере остались только обострившиеся чувства и горячая кровь, стучавшая в висках.
Он поднял руку — человеческую, но сильную, с проступившими венами. Он был уникален. Изгой. Чудовище для всех. Но впервые за долгое время, глядя на восходящее солнце, которое больше не жгло его кожу, Эльман почувствовал не страх, а вызов. Ему предстояло научиться не просто жить. Ему предстояло научиться быть обоими.
Эпизод 2: "Меж двух огней".
Прошла неделя. Неделя метаний между двумя безднами внутри себя. Днём Эльман скрывался на заброшенной лесопилке — его новое, гибридное тело хоть и не сгорало от солнца, но всё ещё испытывало к нему острую неприязнь, словно глухую, давящую мигрень. Зато ночи принадлежали ему. Он учился. Он обнаружил, что может по желанию вызывать частичные изменения: когти вампира, покрытые шерстью оборотня, или звериные глаза в человеческом лице. Это было изматывающе, но давало ему козырь — элемент неожиданности.
Именно в такую ночь, когда он тренировался, пытаясь заставить коготь на руке сменить цвет с обсидианово-чёрного на бледный вампирский, его нашли.
Сначала ничего не предвещало беды. Лес жил своей обычной жизнью. Но вдруг... всё затихло. Смолкли сверчки, умолкли ночные птицы. Воздух, только что наполненный ржавым запахом старых досок и полыни, внезапно стал стерильно-холодным и пахнущим пылью и... сухими розами. Знакомый запах. Запах склепа.
Эльман резко обернулся, приняв стойку. Из тени заброшенного цеха, не издавая ни звука, выплыли три фигуры. Они двигались с неестественной, плавной грацией, их лица были масками аристократичной бледности. Впереди шла женщина в платье викторианской эпохи, чья красота была столь же совершенна, сколь и лишена жизни. Это была Матильда, старейшина местного клана.
— Диковинка, — её голос был похож на шелест шёлка по мрамору. — Мы чувствовали тебя. Наш потерянный ребёнок, испачканный звериной слюной.
Эльман не ответил, лишь сузил глаза, в которых загорелось жёлтое пятно.
— Не бойся, — она приблизилась, и холодный ореол окутал Эльмана. — Мы пришли вернуть тебя домой. Твоя кровь... она зовёт к нашей. Мы можем очистить тебя от этой скверны. Вернуть тебе чистоту ночи.
Её слова звучали сладко, но Эльман уловил подтекст. «Очистить» означало «уничтожить половину тебя». Он почувствовал, как его оборотничья сущность зарычала внутри, восприняв её слова как личное оскорбление.
— Я не просил вас приходить, — тихо, но твёрдо произнёс он.
— Ты не понимаешь, что с тобой стало, — в голосе Матильды впервые прозвучала сталь. — Ты — ошибка. Оскорбление нашему роду. Мы даём тебе шанс искупить её. Или... — она не договорила, но двое вампиров позади неё сделали шаг вперёд, и тени вокруг них сгустились.
В этот момент с другой стороны, со стороны леса, донёсся низкий, вибрационный рык. Земля, казалось, задрожала. Из-за стволов, ломая подлесок, вышли трое. Они были в человеческой форме, но их выдавали разве что невероятная ширина плеч, дикий взгляд и звериная аура ярости, что исходила от них волнами. Во главе — высокий мужчина с шрамом через глаз и взглядом, полным ненависти. Вожак стаи.
— Ошибка? — прохрипел он, обращаясь к вампирам, но его глаза, цвета тёмного янтаря, были прикованы к Эльману. — Он не ошибка. Он вор. Укравший нашу силу! Тварь, которую нужно растерзать!
Эльман оказался в кольце. С одной стороны — ледяная, бездушная элегантность смерти. С другой — грубая, первобытная ярость жизни. Оба клана смотрели на него с ненавистью.
— Он принадлежит нам, — холодно заявила Матильда.
—Он заплатит своей шкурой! — огрызнулся вожак.
И в этот момент они, ненавидя друг друга, нашли общий врага — его.
Вампиры ринулись вперёд с тихой скоростью теней. Оборотни метнулись навстречу с рёвом, на лету уже начиная трансформацию.
Эльман действовал на чистом инстинкте. Он не стал выбирать сторону. Он выбрал выживание.
Когда первый вампир вцепился ему в плечо, желая обездвижить, Эльман позволил когтям на своей свободной руке удлиниться и стать волчьими. Он не резал — он рвал, используя ярость зверя. Вампир с шипением отскочил, на его идеальном лице появились глубокие борозды.
В следующую секунду на него набросился молодой оборотень, уже почти полностью покрытый шерстью. Эльман использовал вампирскую скорость, чтобы увернуться от когтистой лапы, и нанёс точный, холодный удар ногой в колено, слыша, как хрустит сустав. Оборотень с воем рухнул.
Это был хаос. Вспышки когтей и клыков в лунном свете. Шипение вампиров смешивалось с рыками оборотней. Эльман был в центре этого шторма. Он был непредсказуем. Он использовал скорость одного и силу другого, тактику вампира и безрассудство зверя. Он был хамелеоном, меняющим свою природу от удара к удару.
Но их было слишком много. Силы начали покидать его. Ранение от вампира ныло ледяной болью, укус оборотня пылал огнём.
Матильда, наблюдая, с холодным любопытством изменилась в лице. Она увидела не монстра. Она увидела потенциальную угрозу, которую не могла контролировать.
— Отступаем, — её приказ прозвучал как удар хлыста. Вампиры растворились в тенях так же внезапно, как и появились.
Оборотни, оставшись без второй цели, сконцентрировали всю свою ярость на Эльмане. Но он, израненный, использовал последние силы. Он не стал атаковать. Он сделал то, чего они не ожидали: он взмыл вверх с вампирской грацией, вцепившись когтями в стену лесопилки, и замер там, высоко под крышей, сливаясь с тенями, тяжело дыша и истекая кровью.
Оборотни в ярости рычали внизу, но лезть за ним не решались. Вскоре, получив от вожака немой приказ, они скрылись в лесу, пообещав себе, что вернутся.
Эльман сполз вниз и рухнул на пол. Он был жив. Чудом. Он отбился и от тех, и от других. Но он понял главное: ему не будет места ни там, ни тут. Его уникальность была для них костью в горле. Он был врагом номер один для обоих миров.
Он поднял голову, глядя на луну сквозь дыры в кровле. Страх уступил место решимости. Если они хотят войны, они её получат. Но он будет сражаться не как вампир и не как оборотень. Он будет сражаться как Эльман. Единственный в своём роде.
Эпизод 3: "Третий Путь".
Следующие несколько дней Эльман провёл в агонии. Раны, нанесённые сородичами и оборотнями, заживали медленно, яды и проклятия, занесённые их когтями и клыками, боролись друг с другом в его крови, вызывая лихорадку и бред. Он метался между жаром и холодом, его тело было полем битвы, а разум — крепостью, которую пытались взять штурмом два разных войска.
В бреду ему являлись видения. Отец, строгий и молчаливый, смотрел на него с укором: "Ты должен быть сильным. Сильным по-человечески". Мать, нежная и печальная, гладила его по лбу: "Ты должен чувствовать, сынок. Не бойся чувствовать". А потом слышался ледяной шёпот Матильды: "Порядок. Чистота. Вечность". И ответный, яростный рёв вожака стаи: "Сила! Стая! Право сильного!"
Он просыпался с одним осознанием: оба эти пути — тупик. И вампиры, и оборотни предлагали ему лишь разные формы рабства. Одно — рабства холодному разуму и традициям. Другое — рабства звериному инстинкту и ярости. Но он был и тем, и другим. И значит — ни тем, ни другим. Он был Третьим.
Когда силы вернулись к нему, это была уже не прежняя сила. Она была глубже, спокойнее, как омут в глубине реки. Он вышел из своего укрытия и сознательно направился в сердце леса, к тому самому старому дубу. Он знал, что его найдут. Он шёл на встречу.
Он не ждал долго. Вампиры появились бесшумно, заняв позиции среди деревьев, словно тени, готовые сомкнуться. Оборотни пришли с грохотом — их было больше, они шли, ломая сучья, их рычаг сотрясал воздух. Две армии, разделённые поляной, в центре которой стоял он один.
Матильда и вожак вышли вперёд.
—Диковинка сама пришла на заклание, — холодно произнесла вампирша.
—Кончились норы, чтобы прятаться, ублюдок? — проревел оборотень.
Эльман посмотрел на них спокойно, его странные глаза — серебро и золото — светились в сумерках собственным светом.
—Я пришёл не для того, чтобы сражаться, — сказал он, и в его голосе не было ни страха, ни вызова. В нём была непоколебимая уверенность. — Я пришёл показать вам, что ваша война бессмысленна.
— Смешно! — рыкнул вожак и бросился вперёд. По его сигналу ринулись и остальные.
И тогда Эльман отпустил контроль.
Он не стал превращаться в волка. Он не стал становиться вампиром. Он позволил обеим сущностям выйти наружу одновременно. Его форма поплыла, стала размытой. Он не был ни человеком, ни зверем. Он был Силой. Вихрем из когтей и тени. Он двигался со скоростью, которую не могли отследить оборотни, и бил с грубой силой, которую не могли парировать вампиры.
Он не убивал. Он обездвиживал. Он ломал оружие, а не кости. Он путал чувства, насылал на разум вампиров животные импульсы ярости, а в сердца оборотней вселял леденящий ужас вампирского взгляда.
Он прошёл сквозь их ряды, как тайфун, оставляя после себя не трупы, а растерянных, униженных бойцов, валяющихся на земле с полным недоумением. Они не могли понять, с чем сражаются. Это было нечто, не подчинявшееся их правилам.
Когда последний из нападавших был повержен, Эльман снова обрёл чёткую форму. Он стоял, тяжело дыша, его грудь вздымалась, пар вырывался из пасти, но в его позе не было триумфа. Была усталость и... печаль.
Матильда и вожак поднялись, потрясённые. Они видели, что он мог уничтожить их всех, но не сделал этого.
— Зачем? — прошипела Матильда, в её голосе впервые прозвучало нечто, кроме холодной ненависти. — Почему ты не убил нас?
— Потому что убийство — это ваш путь, — ответил Элиан. — Ваш единственный ответ на то, чего вы не понимаете. Я не хочу его. Вы видите во мне угрозу вашему порядку. Вашей иерархии. Вашей... ограниченности. Я не угроза. Я — возможность. Возможность помнить, что когда-то все мы были чем-то иным. Возможность быть сильным, не теряя себя. Вы боитесь меня, потому что я свободен. А вы — нет. Вы рабы своих правил и своих инстинктов.
Он обвёл взглядом собравшихся.
—Я ухожу. Не потому, что бегу. А потому, что мне нет места среди вас. Но запомните этот день. Запомните меня. Когда следующий изгой, не похожий на вас, придёт в ужасе  просить помощи... вспомните того, кого вы хотели уничтожить за его непохожесть. И, может быть, в следующий раз вы предложите ему руку, а не коготь.
Он повернулся и пошёл прочь, оставляя за собой мёртвую тишину. Никто не попытался его остановить. Гнев и ненависть в их глазах сменились на раздумье, на сомнение, на неохотное неуважение — вынужденное уважение.
Эльман шёл на восток, навстречу восходящему солнцу. Оно уже не причиняло боли. Оно согревало. Он был изгоем. Одиночкой. Но впервые он чувствовал это не как проклятие, а как предназначение. Он нёс в себе наследие двух миров, но принадлежал только себе.
Впереди лежал огромный, незнакомый мир, полный таких же потерянных душ, тайн и, возможно, других, как он. Его история только начиналась. История того, кто прошёл через холод смерти и жар рождения, чтобы найти свой, Третий путь.