Глава 1. тюрьма рассудка бессилие субъективной вер
1. Призрак уверенности
Начнём с феномена, знакомого каждому верующему. Это — дорефлексивная, априорная уверенность в бытии Бога. Она дана нам до всякого опыта, до всяких доказательств. Она — как воздух, которым дышит душа. В тексте 1 я описал это так: «Бог... уже дан мне до опыта априорно. Я знаю, что Бог есть».
Но вот парадокс, который мы редко осмеливаемся признать: эта уверенность — пуста. Она не несёт в себе никакого конкретного содержания. Она — чистая форма бытия без определения. «Это знание бытия, ничем не отличается от незнания и при ближайшем рассмотрении превращается в полное ничто». Попробуйте «схватить» это знание, представить его себе, выразить в понятиях — и оно исчезнет, как мираж. Оно есть как интенсивное переживание, но его нет как определённого предмета для мысли.
Это — исходная точка нашего рабства. Мы живём в уверенности, что находимся в отношениях с Реальностью, но сама эта Реальность ускользает от нас в момент встречи. Мы обнимаем тень, принимая её за тело.
2. Стены тюрьмы: как рассудок подменяет Бога
Не в силах вынести эту онтологическую пустоту, наше сознание спешит наполнить её. И делает это единственным доступным ему на первом этапе способом — с помощью рассудка (Verstand). Рассудок — это та часть нашего ума, которая работает с готовыми, застывшими понятиями, чётко различает «да» и «нет», раскладывает мир по полочкам. Он необходим для жизни, но фатален для богопознания, ибо он строит стены тюрьмы из подручного материала.
Стена первая: Вера как эмоциональный наркотик.
Рассудок, не способный постичь Всеобщее, сводит его к частному переживанию. Бог становится функцией нашего психологического состояния. Мы ищем «чувства» в молитве, «умиления» на службе, «благодатных слёз». Мы превращаемся, как я писал в тексте 17, в «утилизаторов Духа», ведомых «одержимостью чувства». Мы начинаем верить в свои переживания о Боге больше, чем в Самого Бога. Это духовный нарциссизм, где центр тяжести смещается с Божественного Предмета на нашу собственную эмоциональную реакцию. Мы плачем, радуемся, «сораспинаемся» в воображении, думая, что чем сильнее накал страстей, тем ближе мы к Царствию. На деле же, как отмечено там же, «развернулись в противоположную от Бога сторону».
Стена вторая: Вера как коллекция мёртвых схем.
Другая уловка рассудка — подмена живого Бога собранием абстрактных истин. Это путь «драгоценных камней в почках» (Текст 2). Мы усердно читаем богословов, заучиваем догматы, собираем цитаты из Отцов. Эти знания, бесспорно, «драгоценны» — они отточены веками. Но они остаются для нас инородными телами. Мы носим их в себе, как мертвый груз, «как драгоценные камни в почках». Мы можем блеснуть эрудицией, «хвастать» ей, но эти схемы не стали живой тканью нашего духа. Они не участвуют в метаболизме нашей мысли. Мы знаем о Боге, но не знаем Бога. Мы имеем «знание абстрактного механизма Триединства», но это «не делает ещё меня наследником Бога» (Текст 18).
3. Следствие: «Дурная бесконечность» и экзистенциальная усталость
Что же происходит с сознанием, запертым в этой тюрьме? Оно впадает в состояние, которое я назвал «дурной бесконечностью» (Текст 1). Рассудок, сталкиваясь с антиномиями веры (Бог благ и допускает зло; Он един и троичен; Он трансцендентен и имманентен), не может их разрешить. Он лишь бесконечно перебирает противоположности.
Мы мечемся от одной крайности к другой: «то пытаюсь "возлюбить ближнего", то стараюсь "возненавидеть отца и мать"... то противостою злу, то пытаюсь возлюбить» (Текст 1). Мы выхватываем из Писания то один стих, то другой, строя на каждом очередную шаткую концепцию. Это бег по замкнутому кругу, который не приводит к развитию, а лишь умножает внутренний хаос. Возникает духовная усталость, пресыщение, ощущение, что истина принципиально недостижима, а вера — это бесконечное блуждание в потемках.
4. Тюремщик: Фарисейское сознание
Естественный итог этого пути — рождение в себе фарисейского сознания (Текст 9). Устав от неопределённости, сознание цепляется за самые прочные, на его взгляд, стены тюрьмы — за внешние формы. Догмат, обряд, моральное правило из средства преображения превращаются в самоцель. Сознание начинает охранять свою тюрьму, как святыню.
Такой человек, этот внутренний фарисей, «отказывается даже от возможности познания Божественного всеобщего в Истине Духа». Он ненавидит саму мысль, что его идеал может быть превзойдён, что Бог больше, чем его представление о Нём. И поэтому, в пределе, он «с радостью пошлет на крест любого Иисуса, идущего к всеобщему Божественному Духу». Он готов распять живого Бога ради сохранения своей мёртвой, но такой понятной и удобной схемы. Это высшая форма духовной слепоты, при которой ревность о Боге оборачивается войной против Бога.
Заключение: Диагноз как начало терапии
Итак, картина безрадостна. Наше естественное религиозное сознание оказывается в заточении. Его уверенность — призрачна, его инструменты — подменны, его путь — бесконечный бег по кругу, а его страж — наш собственный страх перед истинной свободой.
Субъективная вера, основанная на рассудке, бессильна по своей природе. Она не может привести к познанию Бога, ибо подменяет Его либо нашим чувством, либо нашей концепцией о Нём.
Но сам факт, что мы смогли описать эту тюрьму, осознать её стены и механизмы, уже является первым актом свободы. Усталость от «дурной бесконечности» — не отчаяние, а зов. Осознание того, что «единое понятие полагает Конец всякой форме случайного и субъективного представления и мнения» (Текст 1), — это указание на выход.
Выход не в том, чтобы найти новые «драгоценные камни» или сильнее переживать. Выход — в смене самого способа мышления. В переходе от рассудка (Verstand) к разуму (Vernunft). От веры-мнения к вере-понятию. От субъективной уверенности — к объективному знанию, которое есть не наша мысль о Боге, а самомыслие Бога в нас. Этот переход требует мужества, ибо он начинается с распятия нашего ветхого, рассудочного «я» на кресте рефлексии. Но только пройдя через это распятие, мы сможем услышать тишину, в которой рождается подлинное Слово.
Свидетельство о публикации №225110600389