Душевный выбор...

Марк проснулся от тягостной тишины.
Не от звука, а от его отсутствия. В доме было непривычно пусто. Тиканье часов на кухне, которое обычно тонуло в общем гуле, теперь отдавалось в висках ровным, навязчивым стуком. Марк потянулся к краю кровати, но его рука встретила лишь прохладную простыню.

Анны рядом  не было...

Он не сразу это осознал.

Сначала подумал, что она в ванной или уже на кухне, готовит завтрак. Но потом до него донесся запах. Не кофе и не свежей выпечки, а сладковатый, лекарственный запах цветущего за окном табака. Окно было открыто настежь, и белая занавеска безвольно вздымалась от редких порывов ветра.

Марк встал, натянул брошенные на стуле штаны и вышел в коридор. Дверь в гостиную была приоткрыта. Он заглянул внутрь...

Анна сидела на подоконнике, поджав под себя босые ноги, и смотрела в окно. На ней была  старая, большая потертая футболка. В руках она держала кружку, из которой уже давно не пили чай, он, должно быть, уже остыл. Поза ее была такой отрешенной и хрупкой, что у Марка сжалось сердце. Он понял, что она просидела так, возможно, всю ночь.

«Опять?»  — промелькнуло в голове.

Он не сказал ей ни слова...

Не спросил: «Что случилось?» или «Почему ты не спишь?».

Он просто пошёл в кухню, поставил на плиту чайник, двумя движениями рук смял в чашке горсть заварки, отрезал ровный  кусок хлеба и намазал его тонким слоем сливочного масла.
Потом вернулся в гостиную и молча поставил поднос с чаем и хлебом на журнальный столик рядом с ней.

Анна медленно обернулась. Глаза у нее были сухие, но в них стояла такая усталость, будто она уже давно выплакала все моря и океаны.
Она посмотрела на чашку, потом на него. И в уголках ее губ дрогнула не то что бы улыбка, а нечто вроде признательности. Тень этой улыбки.

— Спасибо, — тихо сказала она.

— Не за что, — так же  ответил он.

Это и были те самые мосты.
Мосты, связывающие души...

Не из роз и стихов, а из горячего чая и куска хлеба с маслом. Мосты, построенные не на романтических грезах, а на знании психологии и жизни. Он знал, что в такие моменты она не сможет проглотить ничего посущественнее. Знал, что его любые слова сейчас только ранят ее.
Знал, что ей нужно просто его молчаливое присутствие в эти моменты состояния...
Ощущения, что она не одна в этой внезапно нахлынувшей пустоте.

Он сел в кресло напротив, взял свою чашку и тоже уставился в окно. Рассвет только-только начинался, небо на востоке светлело, окрашиваясь в бледные, пастельные тона...

«Лето начинается...», — подумал Марк.
Да, за окном уже  стояло самое начало лета.

Воздух был свежим и густым, пах дождем, прошедшим ещё  ночью, и той самой липой, что цвела у них под окнами...

Именно так, без всякого шепота и лунного света, он когда-то достучался и до ее внутреннего лета. До того самого лета, что живет не в календаре, а в ее  сердце.

Их знакомство не было похоже на какой нибудь эпизод из фильма.
Никакой случайной встречи, как  описывают  в книгах или просто   романтичного столкновения на улице. Все было до банального прозаично.
Их свела вместе общая знакомая, Катя, которая отчаянно пыталась «устроить личную жизнь» тридцатилетней Анне...

— Она чудесная! — взахлеб рассказывала Катя Марку по телефону. — Умная, красивая, работает архитектором. Просто немного она… закрытая какая то...

«Закрытая», это ещё  оказалось мягко  сказанным...

На их первой встрече за ужином Анна производила впечатление человека, находящегося за толстенным  бронированным стеклом. Она была вежлива, улыбалась ровно настолько, насколько этого требовали приличия, и отвечала на вопросы кратко и  односложно. Ее взгляд был отстраненным, будто она мысленно находилась где-то очень далеко...

Марк, по натуре своей человек общительный и прямой, чувствовал себя так, будто пытается растопить огромный айсберг маленькой чайной ложкой горячей воды.
Он рассказывал смешные  анекдоты, говорил о своей работе IT- шника,  о походе в горы в прошлом месяце, но  всё было тщетно... Между ними висела стена, и он уже мысленно благодарил Катю за предупреждение и собирался ретироваться, как только это ему  позволит обычная вежливость...

Всю это мудрёную ситуацию  изменил дурацкий случай.

Вернее, не случай, а поступок. Глупый, негероический, но, однако,  абсолютно искренний...

Когда они вышли из ресторана, на улице начался настоящий ливень. Они прижались под узким козырьком, ожидая, пока Марк вызовет такси. Тут их внимание привлек тихий, жалобный писк. Из-под припаркованной машины, под самые колеса, выполз крошечный, промокший совсем  котенок. Он был грязный и сильно  дрожал от холода...

Прежде чем Марк что-либо успел понять, Анна резко рванулась с места. Она не раздумывая, не боясь испачкать свое элегантное платье, присела на корточки прямо посреди  лужи и протянула котенку руку...

— Тише, малыш, всё хорошо, — ее голос, который за весь вечер звучал ровно и холодно, теперь был мягким, теплым, полным такой нежности, что у Марка перехватило дыхание...

Она осторожно взяла котенка, прижала к груди, пытаясь согреть его своими ладонями. Вода стекала с ее волос, платье промокло и покрылось грязными пятнами. Но ее лицо преобразилось. С него сразу же слетела маска отстраненности, и он увидел ее настоящее, очень  уязвимое, трепетное  выражение.
Ее глаза, которые он до этого считал просто красивыми, теперь горели каким то  внутренним светом, тем самым «лучиком», что светит даже в самую ненастную погоду.

Марк не стал ничего ей говорить.
Он быстро снял свою куртку и накинул ей на плечи, прикрыв и ее, и котенка.
Потом молча встал с наветренной стороны, заслоняя их от потоков воды и порывов ветра.

Анна подняла на него глаза.
И в этот раз ее взгляд был не каким то дежурно  вежливым, а изучающим, благодарным.
Она увидела сейчас не мужчину, который хочет  ее впечатлить чем то, а мужчину, который просто пытается ее и какого-то несчастного зверька защитить от дождя...

— Спасибо, — прошептала она, и в этом слове был совсем другой смысл, чем в том, что она говорила ему всё время за ужином...

Такси приехало через десять минут. Все это время они молча стояли под дождем,  она, прижимая к груди спасенного котенка, он, прикрывая ее своей курткой.
Никаких романтических речей. Никаких вздохов. Только шум дождя, тихое мурлыканье согревающегося котёнка и тишина, которая была красноречивее любых слов.

В такси он ее спросил:
— Что с ним будем теперь делать?

— Заберу домой, — просто сказала она. — Не могу же я его оставить...

Котенка, которого назвали Громом за его неожиданное «появление на сцене», она и вправду забрала.
А Марк на следующий день привез ей в подарок не розы, а коробку с кормом, наполнителем и кошачьими игрушками.

Их мосты начали строиться именно тогда.
Не из воздушных замков, а из простых, но очень  нужных вещей.
Из совместных походов к ветеринару. Из чашек чая на ее кухне, пока Гром засыпал у нее на коленях. Из разговоров, которые постепенно перестали быть тяжелыми и натужными...

Он узнал, почему она такая, якобы,   «закрытая».

Узнал о ее прошлом, о болезненном расставании, после которого она разучилась всем доверять. Узнал, что ее молчание,  это не высокомерие, а просто такая  защита. И что за этой защитой скрывается человек с тонкой, ранимой душой, способной на глубокую преданность...

Он не пытался ее «переделать», не штурмовал ее крепость,  сломя голову. Он просто был рядом. Постоянно. Предсказуемо. Надежно...

Помнился ему один вечер, глубокой осенью.

Они уже встречались несколько месяцев.

Сидели у нее как то раз дома, смотрели какой-то старый фильм. Анна внезапно замолчала и притихла. Он почувствовал, как она немного  напряглась...

— Что-то не так? — спросил он.

Она покачала головой, но через пару минут тихо сказала:

— Иногда мне кажется, что это ненадолго. Что ты поймешь, как со мной тяжело находиться и уйдешь от меня!

Раньше он бы стал ее переубеждать, говорить громкие слова о вечной любви и тд.
Но теперь он знал ее намного  лучше.
Он знал, что все эти  его слова для нее будут  пустым  звуком.
Вера в человека рождается только из его поступков...

Он и в этот раз ничего ей не ответил...
Просто встал, пошел на кухню и принес два яблока.
Одно протянул ей, другое взял себе...

— Чистить будешь? — спросил он самым обыденным тоном.

Она удивленно посмотрела на него, потом на яблоко. И вдруг рассмеялась.
Напряжение ушло в один миг...

— Буду, — сказала она.

Они сидели,  ели очищенные и нарезанные дольками яблоки, смотрели фильм, и Гром грелся у нее на коленях.
Ничего особенного не произошло...
Но в этой простой, бытовой сцене было больше доверия и близости, чем в тысяче клятвенных заверений и слов.

Он своим поступком и поведением сказал ей:

— «Я вообще то никуда не спешу. Я здесь. И мы можем просто чистить яблоки и есть их. Всё  в полном порядке!».

Именно в такие моменты ее душа, как тот бутон, что она когда-то упомянула в какой то  стихотворной строчке, начинала потихоньку распускаться.

Она начинала говорить тихо, с долгими паузами,  делиться своими  страхами, мечтами, какими-то глупыми воспоминаниями из детства.

Он внимательно ее слушал. Не перебивая, не давая никаких советов.
Просто слушал.
И его сердце в такие минуты действительно «стучало» в такт ее сердцу, прислушиваясь к ритму ее души...

Любовь к Анне оказалась для Марка не ярким фейерверком, а скорее похожей на работу садовника. Терпеливой, кропотливой, неспешной...

Он поливал засохшую почву ее доверия своим постоянством, согревал ее теплом своего спокойного присутствия, прорывал сорняки прошлых обид. И ждал.
Ждал, когда она сама, без принуждения, распустится навстречу ему...

И она распускалась.

Медленно, неохотно, боясь каждого нового зарождающегося лепестка. Но процесс был необратим...

Вернувшись в настоящий момент, Марк отпил из своей чашки тоже уже остывший чай...

Анна все так же сидела на подоконнике, но плечи ее уже не были такими напряженными.

— Прости, — тихо сказала она, не глядя на него. — Опять эти дурацкие мысли у меня...

— Ничего, — ответил он. — Бывает...

Он то уже знал, что это не «дурацкие мысли»...
Это были ее  старые демоны, которые иногда приходили к ней по ночам.
Демоны одиночества, страха быть брошенной, ненужной никому.
С ними нельзя было бороться в лоб. Их можно было только пережидать, как бурю, будучи при  надежном укрытии...

— Знаешь, о чем я подумала? — она повернулась к нему, и в ее глазах появилась искорка жизни. — О том дожде. И о нашем  Громе!

Марк улыбнулся:

— Он сейчас, наверное, сладко спит на нашей кровати, даже не подозревая, что стал причиной нашего знакомства...

— Не причиной, — поправила его Анна. — Поводом. Причиной… — она запнулась, подбирая слова, — причиной стал твой поступок! Ты тогда не полез ко мне с расспросами, не пытался казаться для меня героем. Ты просто поделился со мной своей  курткой. И встал между мной и дождем... Я это тогда и поняла!

Она спрыгнула с подоконника, подошла к нему и присела на корточки перед его креслом, положив голову ему на колени. Так всегда делал Гром, когда хотел ласки. Марк молча положил руку на ее волосы.

— Я сегодня не спала, потому что боялась, — прошептала она, уткнувшись лицом в его колени. — У нас завтра же годовщина. Три года. А я… я до сих пор иногда боюсь, что это всего лишь сон. Что ты не со мной...

— Я здесь, с тобой, — сказал он, проводя пальцами по ее щеке. — И я никуда не ухожу и не уйду!

— Я знаю, — выдохнула она. — Голова знает. А вот сердце… оно иногда сбоит...

— Ничего, — повторил он. — Мы его научим верить...

Они сидели так долго, пока за окном не рассвело окончательно и комната не наполнилась ярким летним светом.
Птицы устроили утренний переполох на липе.
Гром, проснувшись, лениво вышел из спальни, потянулся и удивленно посмотрел на них, словно спрашивая, почему они не в кровати...

Анна подняла голову.
Глаза ее уже были спокойными, умиротворенными. Тени этой беспокойной ночи отступили от неё.

— Пойдем, я приготовлю нам  завтрак, — сказала она, и в ее голосе снова зазвучали привычные, твердые нотки.

— Давай, — кивнул он.

Она встала и потянулась, и луч утреннего солнца упал на ее лицо, осветив его изнутри. Это был тот самый «взгляд нежный и уверенный», который «светает» после самой темной ночи. Он не был всегда такой  солнечный и беззаботный.

В их любви были и тучи, и дожди, и промозглые туманы непонимания.
Но они научились проходить через них вместе.
Не держась за руки с пафосным видом, а просто идя рядом, иногда молча, иногда спотыкаясь, но всегда в одном направлении...

Марк посмотрел на нее, сейчас направляющуюся  на кухню, на ее прямую спину, на уверенные движения, и понял, что он всё же  достучался.
Достучался до самого начала теплого  лета в ее сердце.
До того места, где всегда так тепло, так светло и где уже, наконец то,  распустился тот самый цветок ее души, который она так долго и тщательно оберегала от всего мира...

Их любовь действительно была не в шепоте ночных клятв и не при  свете романтичной луны...

Она была в этом утреннем свете, падающем на лицо любимой женщины.

В кружке остывшего чая, разделенной пополам в тишине.

В умении молча разделить тревогу и в простом, бытовом предложении:

—  «Пойдем, я приготовлю нам  завтрак»...

Она была в их настоящих мостах, построенных не из грез, а из тысяч таких вот маленьких, ничего не значащих на первый взгляд, поступков.

Из веры, которая не требовала совсем каких то  громких слов.

Из объятий, в которых находилась не сиюминутная страсть, а правда, очень  простая, как день, и вечная, как само лето.
Правда о том, что они нужны друг другу.
Не для идеальной картинки, а для этой самой, подлинной, жизни,  со всеми ее ночными тревогами и утренними озарениями...
Это и был их душевный выбор...