Память сердца. Яд в хрустальном бокале

Он вошел в кабинет с видом человека, который несет в себе не боль, а нечто более тяжелое — невыносимую пустоту. Его звали Виктор. Ему было под пятьдесят, и дорогой, идеально сидящий костюм не мог скрыть опустошенности в его глазах. Он был похож на успешный, но заброшенный особняк, где в роскошных залах нет ни мебели, ни жизни.

Он сел в кресло, отказываясь от вина, и минуту молча смотрел в окно.
— У меня есть все, — начал он, и его голос был ровным, лишенным интонаций. — Верная жена. Умные дети, которые меня уважают. Бизнес, который приносит стабильный доход. Я хороший муж. Примерный отец. И каждый день, засыпая рядом с прекрасной женщиной, я думаю о ней. О той, что годами меня унижала, лгала и изменяла. И я ненавижу себя за эту мысленную измену. За эту тоску по яду, когда у меня на столе стоит чистая вода.

Он посмотрел на меня, и в его взгляде была бездонная усталость.
— Ее звали Алиса. Она была... ураганом. Хаосом в юбке. Когда она входила в комнату, воздух начинал вибрировать. Она могла опоздать на три часа, прийти в стоптанных кедах на вечерний прием, выбросить мой паспорт в окно во время ссоры и целый месяц не отвечать на звонки, а потом появиться на пороге с одним рюкзаком, как ни в чем не бывало, и сказать: «Соскучился?» И мир вокруг снова обретал краски.

Он сжал руки, и его пальцы, привыкшие сжимать руль дорогой машины и подписывать контракты, вдруг показались беспомощными.
— Я прощал ей все. Первую измену — с моим лучшим другом — я простил, потому что она плакала и говорила, что это была ошибка, что она испугалась наших чувств. Вторую — с незнакомым пианистом из бара — я простил, потому что она сказала: «Я просто хотела снова почувствовать себя живой». А все потому, что были другие моменты. Случайные и оттого бесценные. Когда она, вся эта буря, вдруг стихала. Прижималась ко мне, клала голову на плечо, и в ее голосе не было ни дерзости, ни вызова — только усталость и какая-то детская беззащитность. Она спрашивала: «Витя, а мы ведь нормальные? У нас все будет хорошо?» И в эти минуты я был не ее жертвой, а ее защитником. Ее скалой. И ради этого чувства я был готов простить ей все что угодно. Я прощал ложь, исчезновения, невыполненные обещания. Я сам придумывал ей оправдания. Я, руководитель крупной фирмы, человек, принимающий решения, в ее присутствии превращался в безвольного слабака. И я был счастлив. Потому что те редкие моменты, когда она была со мной, когда она смотрела на меня, а не через меня, были подобны наркотику. Это была самая яркая, самая болезненная и самая унизительная любовь в моей жизни.

— Почему вы расстались? — спросила я.

— Она ушла. К банкиру, который был старше и богаче. Сказала: «Виктор, ты — мой надежный тыл. Но с тобой слишком безопасно. А я, кажется, создана для штормов». И ушла, оставив мне разбитое сердце и... страшную, выжженную тишину. Ту самую безопасность, которую она так презирала.

Он помолчал, глотая комок давней, окаменевшей обиды.
— А потом я встретил Ирину. Мою нынешнюю жену. Она — антипод Алисы. Она — тихая гавань. Она никогда не опаздывает. Она всегда знает, где лежат мои носки. Она помнит, что я люблю на завтрак. С ней удобно. С ней правильно. И я ценю ее всем сердцем. Я действительно ее люблю. Но это... другая любовь. Это любовь-признательность. Любовь-уважение. В ней нет безумия. Нет этого сумасшедшего адреналина, когда ты не знаешь, что будет через секунду. И по ночам, когда я лежу в тишине нашей идеальной спальни, я ловлю себя на том, что прислушиваюсь к скрипу половиц... в надежде, что это она вернулась. Хотя знаю, что это невозможно.

— Вы хотите забыть Алису? — уточнила я.

— Я хочу перестать предавать Ирину в своих мыслях! — его голос впервые сорвался, в нем прорвалась ярость, направленная на самого себя. — Я хочу, чтобы мое сердце билось в такт спокойному ритму моей жизни, а не выстукивало старый, сумасшедший барабанный бой! Я ненавижу ту тень, которая встает между мной и моей женой, когда мы занимаемся любовью. Я ненавижу себя за то, что тоскую по хаосу, который меня разрушал! Объясните мне, почему? Почему я до сих пор помню вкус того яда и тоскую по нему, когда у меня есть все, о чем только можно мечтать?

В его вопросе была вся суть его трагедии. Он был наркоманом, пытающимся завязать, но тоскующим по ломке.

— Виктор, закройте глаза, — попросила я. — Забудьте про Ирину. Забудьте про чувство вины. Вернитесь не к боли, не к унижению. Вернитесь к тому моменту, когда вы чувствовали себя самым живым. Что это был за момент?

Он закрыл глаза, и его лицо, такое напряженное, на мгновение разгладилось. Появилась тень той самой, зависимой улыбки.
— Мы в Париже. Ни с того ни с сего. Она разбудила меня в пять утра, купила билеты на последние деньги. Мы сидели на крыше дешевого отеля, смотрели, как восходит солнце над крышами, и пили вино из горлышка. Она молчала. Абсолютно. Просто смотрела на меня. И в ее глазах не было ни дерзости, ни вызова. Была... благодарность. И в тот момент я был не ее личным психологом и спасателем, вечно копающимся в ее душевных руинах в поисках крупиц «настоящей» нее. Я был богом, который подарил ей это утро. Я был тем, кто позволил ей быть собой — спонтанной, безумной, непредсказуемой. И она была со мной. Полностью. В тот миг она принадлежала только мне. Таких моментов было мало. Горстка алмазов в тоннах шлака. Иногда ночью она просыпалась от кошмара, вся в слезах, и не могла успокоиться, пока я не обниму ее и не буду держать, пока дыхание снова не станет ровным. В эти минуты она была хрупкой, ранимой девочкой, и я был единственным, кто видел ее такой. И я думал: «Вот она, настоящая. А все остальное — просто броня». И ради этой «настоящей» я терпел все остальное. И это чувство... оно стоило всех последующих унижений.

Он открыл глаза, и в них снова была выжженная пустыня.
— И теперь, когда я ужинаю с Ириной в ресторане, я знаю, каким будет десерт. Я знаю, о чем мы будем говорить. Я знаю, во сколько мы вернемся домой. И эта предсказуемость... она душит меня. Алиса была не только ураганом. В самые неожиданные моменты этот ураган стихал, и передо мной оказывалась раненая, по-детски беззащитная женщина, которая доверяла только мне. И я тоскую по тому себе, который мог ее защитить и утешить. По тому, кем я был в эти минуты. Но теперь-то я понимаю, что был не спасателем, а всего лишь тенью, ползавшей у ее ног в надежде на очередную крупицу ее «настоящности». Я умер вместе с ее уходом. А сейчас живет другой человек. Успешный, надежный... и абсолютно мертвый внутри.

— А что, если вернуть его? — спросила я. — Не Алису. А того безумца? Не через хаос и боль. А через... спонтанность? Может, тому Виктору тоже есть место в вашей размеренной жизни? Не в ущерб Ирине. А вместе с ней?

Он смотрел на меня, не понимая.
— Ирина не такая. Она не пойдет на крышу в пять утра.
— А вы спрашивали? — мягко парировала я. — Может, она всю жизнь мечтала, чтобы ее муж, примерный и надежный, однажды встряхнул ее и увел в неизвестность? Может, вы запираете в тюрьму предсказуемости не только себя, но и ее?

Он замер. Эта мысль, кажется, никогда не приходила ему в голову. Он всегда видел в Ирине стражника своей спокойной жизни, а не возможного сообщника в бегстве из нее.

— Вы хотите, чтобы я... рискнул? С ней?
— Я хочу, чтобы вы перестали делить себя на «тогда» и «сейчас». Тот безумец — это тоже вы. Просто очень запуганная и уставшая часть вас. Что, если пригласить его на чай? Не для того, чтобы разрушить все, что есть. А чтобы оживить это.

Он ушел в глубокой задумчивости. Не пообещав вернуться. Но я знала — он вернется. К себе.

А через три месяца я получила открытку. На ней был снимок — Виктор и улыбающаяся женщина, вероятно, Ирина. Они стояли на фоне какой-то горной тропы, в походной одежде, с рюкзаками и растрепанными от ветра волосами. А на обратной стороне было всего несколько слов:

«Вчера разбудил Иру в четыре утра. Сказал: «Поехали туда, не знаю куда». Она спросила: «А кто будет заботиться о коте?» Я ответил: «Соседка. Я уже договорился». И мы поехали. Спасибо. Я не вернул ее. Я нашел его — того сумасшедшего. И, кажется, моя жена его обожает».

Он не стер Алису. Он перестал быть ее рабом. Он нашел способ впустить ту самую, желанную стихию в свою жизнь — но не через токсичный хаос, а через общую с любимым человеком авантюру. Он не изменил жене. Он изменил правила своей жизни, сделав их не скучными, а своими. И в этом была его окончательная победа.