Вторая часть. В тени человечества. Глава 2

Ехали молча на заднем сиденье большого, представительного автомобиля. Муругана не пожалела для них своего персонального транспорта, намекая на то, как сильно ценит и уважает руководство театра в лице его директора. Феликс шёл довеском, но и он, видимо, был далеко не безразличен всесильной благотворительнице.
Николай Николаевич, глядя на проплывающие за стеклом залитые дождём перекрёстки, сосредоточенные лица людей, подсыхающие вывески магазинов, не мог думать ни о чём другом, кроме дальнейшей судьбы дочери.
Даже когда час назад в его кабинете зазвонил телефон, и он взял трубку, находясь в полной уверенности, что за ним с Феликсом приехала машина, а услышал голос режиссёра, то просто буркнул что-то нечленораздельное в ответ. Сдержался, чтобы не выругаться матом. Режиссёр упрекал и обвинял в старческом маразме ветерана театра Пузикова. Тот, видите ли, наотрез отказывается участвовать в репетициях, пока не будет отремонтирована подача горячей воды. «Заслуженный работник культуры — не мерин ломовой, чтобы мыться ржавой водой», — как он сам выразился…
Тогда Николай Николаевич, сдерживая эмоции, мягко опустил трубку на рычаги телефонного аппарата, выскользнул из-за стола по направлению к заветному шкафчику и повторил процедуру по применению успокоительных капель пятизвёздочного препарата. Пока это помогало. Но он чувствовал, что находится на грани нервного срыва.
Сидя рядом, Феликс время от времени отрывался от созерцания мокрых улиц и украдкой поглядывал на Николая Николаевича. Казалось, что всего лишь за одни сутки директор театра постарел лет на десять, не меньше. И хорошо, что он не знает того, о чём сегодня поведал Семён. Это добило бы старика.
Феликса пугало то, что Юля станет другой, скорректированной, как выразился Семён по отношению к прошедшим операцию в клинике Муруганы. Он уже перестал обращать внимание на людей и машины, а просто смотрел на краснеющие в небе облака в спускающихся на город сумерках. В голове крутились один за другим несколько вопросов, на которые пока ответы отсутствовали: «Останется ли Юля прежней? Что она будет чувствовать? Не станет ли он ей безразличен?».
Такая неопределённость кидала его из уныния в состояние озлобленности.
— Тоже переживаешь? — вдруг услышал Феликс голос Николая Николаевича.
Повернув голову, он увидел виновато улыбающееся лицо директора с покрасневшими, увлажнившимися глазами.
— Да, — выдавил Феликс.
— На тебе, сынок, лица нет. То белеешь, то краснеешь, желваки ходуном ходят. — Николай Николаевич положил свою ладонь на ладонь Феликса. — Нужно верить, что всё будет хорошо. Муругана обещала. И мы должны ей верить.
— Конечно, — снова коротко ответил Феликс. И тут же подумал, что старик беспокоится и за свою дочь, и находит силы беспокоится за него. При этом у самого такой вид, будто доживает последние часы жизни. Удивительно.
Феликс отвернулся к окошку и продолжил рассматривать лучи заходящего солнца, пробивающиеся через череду рваных туч, оставшихся после сумасшедшего ливня. Некоторые из них сильно напоминали длинные клинки тупоконечных самурайских мечей. И сейчас они резали небо, как будто пытаясь поделить весь этот мир на части по прихоти огромного невидимого существа.
Такое сравнение для Феликса не было лишено смысла. Ведь он даже не мог представить, как выглядят те, кому приглянулась Земля. Кто пожелали стать здешними хозяевами. И как не парадоксально, люди их не устраивают в своём естественном виде. Это даже не геноцид, это нечто иное.
И Феликс почувствовал, как у него плотно сжались зубы.
Дальше, до самой клиники не проронили ни слова.
Клиника располагалась в здании бывшего автосалона, который построили пару лет назад, но так и не открыли. Точной причины никто не знал, но сначала он перешёл в собственность городской администрации, а затем передан в бессрочную аренду клинике «Коррекция и обновление». Двухэтажное здание стояло на самом краю города. Из окон заднего двора можно было наблюдать живописную картину нетронутой цивилизацией природы.
Подъезжая к главному входу, водитель что-то кликнул на центральной мультимедийной панели. И когда машина остановилась напротив дверей, из них появились двое мужчин крепкого телосложения, которое угадывалось даже под просторными белыми халатами.
Медбратья, если они таковыми являлись, шустро оказались по обе стороны автомобиля, почти синхронно открыли пассажирские задние дверцы, молча предлагая покинуть салон.
— Спасибо, — буркнул Николай Николаевич и выбрался из машины.
Феликс же решил, что благодарить, в общем-то, не за что.
Один из медбратьев указал рукой на вход и двинулся к дверям. Феликс и Николай Николаевич последовали за ним. А уже за ними последовал второй мужчина в халате. У Феликса в голове всплыла параллель к подобной ситуации, в которой у обоих медбратьев не хватало в руках по автомату.
Оказавшись в своеобразном тамбуре, отделяющим вход с улицы от входа в основное помещение, Феликс заметил, что через щели дверей пробивается яркий свет. Там, внутри, было гораздо светлее, чем снаружи.
Человек в белом халате, шедший сзади, плотно прикрыл двери. И только после этого тот, который спереди, открыл двери перед собой. Яркое потолочное освещение ударило в глаза.
То, что предстало их взору, клиникой можно было назвать с огромной натяжкой. Скорее это напоминало военный госпиталь или наспех организованный инфекционный лазарет. Всё пространство, изначально, видимо, предназначенное для демонстрации продаваемых автомобилей, сейчас было разделено на импровизированные палаты при помощи тканевых перегородок тёмно-серого цвета. По основному длинному коридору между пронумерованными входами в виде занавесок из того же материала не спеша курсировали медицинские сёстры в ослепительно белых, быть может, накрахмаленных блузках и юбках и такой же белой шапочкой на голове. Вместо красного креста и полумесяца на головном уборе, больше похожем на матросскую бескозырку, набитую синтепоном, красовались вышитые синими нитками два слова: «Коррекция» и «Обновление». Ну, точно палубный обслуживающий персонал, какого-нибудь круизного лайнера. Одним словом, атмосфера крайне позитивная.
И тут Феликс обратил внимание на шторы огромной высоты, закрывающие одну сторону помещения от пола и до потолка. Очень похоже, что это была плотная, тяжёлая ткань чёрного цвета. Сориентировавшись, Феликс понял, что шторы закрывают окна — огромные стеклянные витрины несостоявшегося автосалона. Николай Николаевич, скорее всего, даже не обратил на это внимания. Но Феликс догадался, для каких целей служит этот элемент интерьера.
— Я вас уже заждалась, — раздался наигранно весёлый голос Муруганы.
Гости подняли головы и увидели стоящую возле хромированных перил второго этажа, выполненного в форме просторного балкона, хозяйку клиники.
— Добрый вечер, — с зыбкой улыбкой на губах сказал Николай Николаевич.
— Добрый вечер, — повторил Феликс.
— Здравствуйте, здравствуйте, — Муругана подняла обе руки в приветствии и пошла к широкой лестнице. — Поднимайтесь сюда, друзья мои, Юля находится в отдельной палате. Она ведь мой самый уникальный пациент.
Николай Николаевич так рванул к лестнице, словно кто-то перерезал невидимые путы, в которых его вели всё это время. Феликсу пришлось торопливым шагам последовать за ним. А два конвоира из охранно-медицинской роты остались стоять на месте.
Пару раз директор театра споткнулся на лестнице, но Феликсу удавалось его поддержать под локоть. Оказавшись возле Муруганы, Николай Николаевич тут же ухватил её за руку, сжав в обеих ладонях, и заговорил:
— Дорогая Муругана! Мне не на кого больше надеяться. Вы же поможете моей дочери? Я уверен, что поможете.
— Не нужно так волноваться, — размерено заговорила Муругана. — Берите пример с вашего молодого спутника.
Николай Николаевич кинул быстрый взгляд на Феликса.
— Но я ведь отец. И кроме Юли у меня никого нет. — Выдержал секундную паузу. — Вы не видели его в машине, пока мы ехали сюда…
— Похоже, у молодого человека чувства? — Муругана улыбнулась.
— Да, — коротко ответил Феликс.
— Вот видите, — встрепенулся Николай Николаевич. — Юленька ему тоже дорога. Потому мы и приехали вместе…
— Этого мне можно не объяснять. Пойдёмте. У нас всё готово.
Напротив и вдоль всего хромированного ограждения тянулся ряд однотипных белых дверей. Эти были не из ткани, а самые настоящие, — с металлическими ручками и врезанными глазками, будто двери жилых квартир.
— Нам в четвёртую.
Муругана провела мужчин до указанной двери, открыла, зашла первой и, придерживая за ручку, предложила зайти следом.
Первым зашёл Феликс, за ним Николай Николаевич. И оба замерли у самого порога, увидев посередине комнаты, на хирургическом столе, под яркими медицинскими лампами, неподвижное тело Юлии, укрытое до подбородка белой простынёй. Девушка лежала спокойно с закрытыми глазами, не выдавая никаких признаков жизни.
Неожиданно Николай Николаевич дернулся в сторону дочери, но Муругана каким-то молниеносным, неуловимым глазу движением ухватила его чуть выше локтя и тихо сказала:
— Это лишнее. Она жива. Просто уже подготовлена к операции. Вам нужно просто побыть рядом. Когда она снова откроет глаза, вы сможете с ней поговорить. Я понятно объяснила?
— Да, — растеряно и отрешённо ответил Николай Николаевич.
Феликс промолчал. Лучше не дёргаться.
Никаких инструментов вблизи стола не наблюдалось. А также ни монитора контроля давления и сердцебиения, ни аппарата ИВЛ. Да чего уж там говорить, — не присутствовало ни одного ассистента, готового помочь в ходе операции.
Голубоватая матовая плитка на стенах, узкие белые жалюзи на окне, невысокий белый металлический шкаф возле стены и медицинский белый поднос на высокой подставке рядом с головой Юлии. И ещё какие-то металлические ёмкости, стоящие неподалёку. От них к столу тянулась белая гофрированная трубка. Для каких целей — не ясно. И больше в комнате ничего не было. Всё это наводило на мысли о нелепом фарсе.
Но Николай Николаевич будто бы не замечал скудности медицинского оборудования, а точнее, его отсутствия. Феликс же, удивлённо окинув взглядом всю обстановку, спросил:
— Операция пройдёт здесь?
— Что вас смущает, молодой человек?
— Меня зовут Феликс, — слегка раздражённо ответил он. — Ни ассистентов, ни оборудования, ни инструментов.
Муругана закрыла дверь, обошла гостей, продолжая загадочно смотреть на Феликса, подошла к операционному столу и сказала:
— Всё это лишнее, Феликс. Я вполне могу справиться с операцией самостоятельно. А как и при помощи каких инструментов она пройдёт, вы сейчас увидите. — Она подняла обе руки вверх, показывая слегка растопыренные пальцы. — Готовы, я надеюсь?
Феликс промолчал, терзаемый страхом и сомнениями. Только Николай Николаевич продолжал наивно верить в медицинское всемогущество Муруганы. Он и ответил в ту же секунду:
— Готовы. Начинайте.
Муругана опустила руки к простыне. Пальцами одной руки она придержала ткань, а указательным пальцем другой провела по натянутой ткани в области сердца, очертив форму круга. Через секунду на пол рядом со столом беззвучно опустился ровный белый кружок.
Такого ни Николай Николаевич, ни Феликс ещё не видели. Ну, а то, что произошло дальше, не шло ни в какое сравнение с происходящим в реальной жизни.
Действительно, без каких-либо инструментов, голыми руками Муругана приступила к операции. Феликс имел представление о подобном благодаря голливудскому фильму с участием Джима Керри, «Человек на Луне». По сюжету та операция, в итоге, оказалась фикцией, обычным обманом ради банальной наживы. Муругану в любви к обогащению заподозрить было сложно.
Сделав ногтем указательного пальца продольный разрез на грудине, она расширила его обеими руками, оголив трепещущее сердце Юлии. В это мгновение лицо Николая Николаевича побелело, а Феликс крепко сжал кулаки до хруста в пальцах. Муругана выглядела максимально сосредоточенной.
Края простыни вокруг разреза сделались багряными от крови, но она не сочилась, не текла ручейками, как это могло произойти при обычной глубокой ране. Каким-то образом Муругана сдерживала кровопотерю.
И вдруг сердце Юлии перестало биться. Остановилось.
Николай Николаевич слегка присел на месте и у него вырвалось короткое «ах».
— Я не буду лечить слабое, неполноценное сердце, — спокойно объяснила Муругана, — я заменю его на новое. Более совершенное, выносливое, долговечное.
Она с дьявольской точностью и быстротой отрезала венозные и артериальные каналы, каналы аорты, зачерпнула сердце ладонью и вынула из груди Юлии. Её отец в это мгновение больше походил на статую из белого мрамора, взирающую на неумолимый злой рок. Челюсть Николая Николаевича отвисла, глаза неестественно вытаращились.
Переложив сердце на белый поднос, Муругана неожиданно сунула себе в рот гофрированную трубку и сделала продолжительный, глубокий вдох. И вот, убрав трубку в сторону, она склонилась над разрезом и медленно начала выдыхать в него какую-то белую, летучую субстанцию, очень похожую на сценический дым.
Помогая обеими руками, стала формировать на месте только что удалённого сердца, новое. Примерно через полминуты почти белое, почти мраморное сердце сжалось и начало биться. Тело Юлии вздрогнуло и снова замерло под простынёй.
— И закрываем, — всё так же спокойно сказала Муругана и сдвинула края разреза. Она ещё выдохнула небольшую струйку и скрепила место разреза белой полоской, будто медицинским клеем. — Всё, сейчас она очнётся, и вы сможете поговорить. Но недолго. Дадим девочке одеться, переведём в палату на полчасика. И вот только потом можете забирать дочь и возлюбленную. Машину я вам выделю ту же самую. Доберётесь так же, с комфортом.
Пока Муругана говорила, Николай Николаевич и Феликс заметили, как Юля начала чуть-чуть двигать головой и пытаться что-то сказать, беззвучно шевеля губами.
— Подойдите, — Муругана пригласила жестом.
Мужчины приблизились к столу. Отец тут же взял одной рукой ладонь девушки, а другой бережно погладил по волосам. Феликс смотрел на лицо Юли, бросая короткие взгляды на свежий белёсый шрам на груди в обрамлении идеального круга в простыне, вырезанного ногтем Муруганы несколько минут назад. На теле следов крови не было, лишь слегка пропитавшиеся края ткани указывали на то, что Феликсу ничего не привиделось.
Юля медленно открыла глаза.
— Доченька, — чуть не всхлипывая, сказал Николай Николаевич.
Девушка слегка замутнённым взглядом посмотрела сначала на отца, затем на Феликса. Она медленно возвращалась в реальность. Наконец глаза прояснились, слабая улыбка появилась на губах, и она тихо произнесла:
— Папа, Феликс, вы здесь.
— Как ты себя чувствуешь, детка? — громко спросила Муругана, убирая поднос с безжизненным сердцем в белый шкаф.
Юля чуть нахмурила брови, прислушиваясь к собственному телу.
— По-моему, хорошо.
— Вот и замечательно. Сейчас наши мужчины на минутку выйдут, а мы с тобой быстренько оденемся и выйдем к ним в коридор.
Всё сказанное, несомненно, в первую очередь предназначалось Николаю Николаевичу и Феликсу.
— Да, конечно, мы подождём за дверью, — отозвался Николай Николаевич, но тем не менее продолжал держать дочь за руку.
Феликс взял директора под локоть и с лёгким нажимом в голосе сказал:
— Николай Николаевич, нужно выйти и подождать. Юля оденется и выйдет. Пойдёмте.
Тот перевёл на Феликса взгляд полный искреннего счастья и только тогда отпустил руку Юли.
— Не могу поверить. Я будто во сне.
Они дошли до двери, Николай Николаевич обернулся, взглянул ещё раз на дочь, махнул ей ладошкой и только после этого нажал на ручку и вышел за порог. Феликс вышел следом.
Подошли к хромированному ограждению и, положив ладони на прохладный металл, поглядели вниз. Туда, где располагались разграниченные занавесками импровизированные палаты. Сверху можно было прекрасно рассмотреть их обитателей. Обычных людей.
Многие из пациентов клиники маялись «ничего-не-деланьем», как это часто и происходит в большинстве лечебных заведений. Но находились и такие, которые читали электронные или бумажные книги, слушали музыку через наушники или смотрели видео на планшете.
Одна старушка, увидевшая, что за ней наблюдают сверху, приветливо помахала рукой. Николай Николаевич смущённо отвернулся, а Феликс помахал старушке в ответ.
— Какая, всё-таки, замечательная женщина, Муругана. Какой широкой души человек, — глядя перед собой на дверь, за которой несколько минут назад наблюдал спасение дочери, сказал Николай Николаевич.
Феликс плотно сжал губы. Промолчал. А директор продолжал улыбаться безоблачной, счастливой улыбкой.
Через пару секунд дверь распахнулась и к ним вышла Юля в сопровождении Муруганы.
— Николай Николаевич, — с наносным официозом и с неизменной улыбкой сказала Муругана, — принимайте свою куколку. Теперь в этих часиках новая пружинка.
Юля в ту же секунду кинулась на шею отца. И именно в этот момент Николай Николаевич раскрыл чугунные замки своей плотины и слёзы хлынули из его глаз. Он улыбался, плакал, гладил Юлю по голове и причитал тихим голосом:
— Милая моя, любимая, единственная. Теперь всё хорошо. Я знал, я верил…
Кинув взгляд в сторону Феликса, Юля дотянулась рукой до его плеча, ухватилась за рукав куртки и подтянула к себе. Теперь одной рукой она обнимала отца, а другой Феликса. И сказала ему негромко на ухо:
— Спасибо тебе, что приехал, что поддержал отца. Ты настоящий мужчина. Я буду помнить это всегда.
И она поцеловала Феликса в щёку. Очень коротко, быстро, но при этом как-то цепко, давая понять, что он теперь значит для неё гораздо больше.
— Давай-ка, Феликс, — Муругана взяла парня за другую руку и потянула в свою сторону, — оставим пока родственников наедине. А нам с тобой поговорить нужно.
Юля отпустила Феликса и сказала:
— Иди. Нужно, значит, нужно. Увидимся позже.
— Спускайтесь вниз, — продолжила Муругана, обращаясь к Николаю Николаевичу и его дочери, — там самая крайняя к выходу палата пустует временно. Мои ребята покажут. В ней и посидите минут пятнадцать. А мы с Феликсом пройдём в мой кабинет.
Она указала рукой на дальнюю часть ряда дверей, приглашая пройти.
Юля, счастливая и на вид вполне здоровая, не опуская руку с шеи отца, зашагала к лестнице.
Феликс и Муругана, молча и с серьёзными лицами, двинулись в противоположенную сторону.