Зимние огоньки

Почтовый ящик
Первый снег выпал неожиданно.
Ещё вчера на улице лужи хлюпали под ногами, а утром всё стало белым и тихим. Марина вышла из дома с чашкой кофе и остановилась на крыльце — дышать этим морозным воздухом, слушать, как где-то вдали скрипят колёса почтового велосипеда.
Возле ворот стоял почтальон — невысокий мужчина в синей куртке, с красным носом и добрым лицом. Он махнул рукой:
— С наступающим, Марина Сергеевна. Вам письмо. Настоящее, бумажное!
Он протянул конверт, и сердце Марины будто сжалось.
На обратной стороне — неровный почерк, который она бы узнала из тысячи:
«С. А. Морозов, г. Рыбинск».
Она не видела Сергея двадцать лет. Тогда они были студентами — спорили ночами, писали стихи на салфетках, мечтали уехать на Север. Потом он просто исчез, не попрощавшись.
Письмо лежало на ладони, лёгкое и невозможное.
Марина занесла его в дом, положила на стол и долго не решалась вскрыть. В доме пахло мандаринами и хвоей — вчера с сыном они наряжали ёлку. Весь день хотелось верить, что это — не просто бумага, а что-то вроде чуда, которое приходит под Рождество.
Вечером она всё-таки надорвала конверт.
*«Марина. Если ты читаешь это, значит, всё же решила не выбрасывать. Я много думал, стоит ли писать. Скорее всего, нет. Но если ты всё ещё живёшь на той улице с синим забором, я хотел бы увидеть, как падает снег на тот старый клен у калитки.
Прости, что исчез. Тогда я испугался жизни, а ты — единственная, кто умел её любить.
Я буду в вашем городе 24-го. Просто хотел пожелать тебе Рождества — доброго, настоящего.
Сергей.»*
Она перечитала трижды. Потом выключила свет, села у окна и смотрела, как снег идёт всё плотнее.
24-го числа она встала раньше всех. На улице было минус семь и тихо. Почтовый ящик у ворот покрылся инеем — тонким, как стекло. Она вытерла его рукавицей и опустила туда конверт.
Не ответ, а просто — пожелание.
«Сергей. Если ты правда приедешь — я буду в кафе у вокзала, в шесть вечера. Если не приедешь — пусть это будет наш последний разговор.
Марина.»
Кафе у вокзала почти не изменилось: те же занавески с вышивкой, тот же запах кофе и ванили.
Она пришла без особой надежды, просто чтобы закрыть этот круг.
Но когда стрелки на часах показали шесть, дверь открылась, и в зал вошёл мужчина в сером пальто. Поседевший, чуть сутулый, но взгляд — тот же: внимательный, будто он всё ещё умел слушать молчание.
Он увидел её сразу.
Подошёл, снял шапку, неловко улыбнулся.
— Привет, Марина.
Она кивнула.
И вдруг всё показалось простым — как будто двадцать лет ничего не было.
Они сидели долго. Говорили о сыне, о жизни, о том, как быстро всё проходит.
Потом вышли вместе на улицу. Снег всё ещё падал — медленно, уверенно, как будто закрывал старые раны.
Когда Сергей проводил её до дома, он вдруг остановился у ворот.
— Я ведь написал тебе письмо ещё одно. Не успел отправить. Оно сейчас в сумке. Но, кажется, уже не нужно.
Марина улыбнулась:
— Пусть останется неотправленным. Иногда и так достаточно.
Поздно вечером, когда она заварила чай, заметила, что в почтовом ящике снова что-то лежит. Маленький конверт, без марки.
На нём — детский почерк сына:
«Маме. С Рождеством. Спасибо, что у нас всегда пахнет мандаринами и домом.»
Она улыбнулась, прижала письмо к груди.
Снаружи снова скрипнул снег, будто кто-то проходил мимо, — может, ветер, а может, тот, кто наконец успел простить.
Марина вышла на крыльцо и зажгла фонарь.
Свет лёг на сугробы мягко и тепло.
Всё вокруг было белым, как чистый лист, с которого можно начать заново.