Ноябрь

Я шёл, стараясь не наступать на умирающие под ногами кленовые листья. В моменте это казалось мне очень важным - не мешать им встречать свой ноябрь. За мной неотступно шёл дождь, прикрывая мелкой моросью всю неприглядность серой полугородской застройки. Время от времени я поднимал лицо вверх, щурясь от стучащих по зрачкам капель, окидывал взглядом свинцово-тяжёлые тучи, увлекаемые воздушными потоками к соседнему городу, и нагло улыбался если не в лицо Богу, то в его пятки. Что тоже неплохо.

Промокшая куртка тяжело обвисала на плечах, шлёпанье тяжелых ботинок по мелким лужам уже приобрело характерное звучание промокающих ног и будущей простуды. Голуби, замершие под крышей трехэтажного кирпичного дома, не шевелясь, провожали меня глазами. В глазах читалась скорбь и удовлетворение существующим положением дел. Спешащие навстречу люди суетливо прыгали через воду, вздрагивая характерными очертаниями зонтов, далеко обходили меня, неспешно бредущего под ноябрьским дождём, словно опасались, что я вдруг подпрыгну и обдам их грязной жижей из ближайшей лужи. Но я не хотел. Хотя вполне мог.

Ноябрь - месяц бесконечного, мучительного умирания. От утреннего подъема в кромешной темноте, сопровождающегося мерным стучанием капель по подоконнику, до вечернего засыпания в холодной постели, под то же стучание капель. И в промежутке между этими событиями - вялые попытки подавать признаки жизни и проблески интереса к чему бы то ни было. Получается плохо. Но это неважно - по большому счету, это лицедейство, направленное на самого себя: смотри, ты живой, ты идёшь, ты стоишь... Зачем ты упал?

В ноябре очень хочется горячих ванн, усиленного корицей кофе, тёплых объятий и радостных событий, чтобы хоть чем-то разбавить эту блевоту небесную. Но я иду по ручейкам, бегущим в швах тротуарной плитки, стараясь не наступать на умирающие под ногами кленовые листья. Иду, потому что в горячей ванной лезут в голову нехорошие мысли, кофе вреден для давления, тёплых объятий в обозримом пространстве не замечено, а радостные события - это и вовсе непредставимая роскошь для того, кто, запрокинув вверх лицо, нагло улыбается в пятки Богу.