КРАХ

КРАХЪ,
мистическiй романъ (осколки)



часы

В комнате Вадима, на тумбочке недалеко от кровати стояли электронные часы. Часы проецировали на потолок тонкий красный луч, который отображал там цифры текущего времени.
 
С некоторых пор Вадим стал замечать, что ночью, на тёмной плоскости  потолка луч, вместо того, чтобы показывать время, вырисовывает некие  причудливые  узоры - целые  картины,  довольно  красивые, подчас  даже изысканные, как правило,  средневековой тематики.
 
Проснувшись посреди ночи, Вадим машинально бросил взгляд наверх, чтобы узнать который час, но вместо этого долго любовался портретом то ли герцога, то ли некоего барона в шляпе и элегантных доспехах ...
 
С трудом просыпающийся мозг далеко не сразу смог распутать хитросплетения наваждений,  заставив их сгинуть, вот буквально растаять, вернувшись к истинному значению, передаваемому лучом.
"04–18 ", зафиксировал мозг, облегченно отключаясь...
 
В другой раз на потолке  возник здоровенный , пухлый , как старый обжора - монах, боченок вина на двухколёсной повозке, явно означавший
08-20 утра.
 
Тут Вадиму пришлось окончательно проснуться, в буквальном смысле заставив мозг распутать, развязать это хитросплетение несуществующих узоров и линий, переплетя их заново в правильную, истинную комбинацию, состоящую из цифр и не из чего более.
 

тоска

В последнее время  Вадим ощущал в себе некое н странное томление, беспокойство, неясную как бы тоску и одновременно - ... скуку.
 
Особенно это состояние накатывало в начале сумерек, в стенах этой его комнаты, неизбалованной пространством и мебелью...
 
Он мог долго стоять, уперевшись в эти стены, водить  руками по шершавым обоям (тут он знал каждую выпуклость), даже слегка подвывать, словно от отчаяния.
 
Но отчаянья не было, не было причины выть и стонать - и это уже  ужасало по настоящему, словно страшная болезнь, убивающая невидимо и бессимптомно.
 
В плотной паутине темноты стоял он, уперевшись в стену...
 
Углы. Вот что еще не давало ему покоя. Из всего ограниченного, обособленного пространства самым безумным, самым невероятным ему представлялся угол - вот не было ничего, потом пришли мужики, построили дом, положили друг на друга эти панельные плиты и стало оно отгороженным, словно прирученным, но пустота никуда не делась, она сконцентрировалась, сжалась, растеклась в этом углу, обрела особое, жуткое бытие...
 
Ужаснее всего было то, что именно углы напоминали ему о вечности, но не о вечной жизни, а скорее о вечности пустоты.
 
Стены неизбежно рухнут, все превратится в пыль. Но пространство (по сути - пустота) угла никуда не денется, и эта тоска, эта скованность, непоправимость и неизменность будут всегда... Кривой, пропаутиненный угол - это вечность?.. 
 
Он пытался отвлечься, но тоска накрывала его потихоньку, распространяясь медленно, но неотступно, как гангрена по обречённому организму...
 
 
северо-восток

Жил Вадим в большом многоэтажном городе, дом его стоял на краю бескрайнего жилого массива, у границы бывшей промзоны, за которой город собственно и кончался.
 
Окна его комнаты выходили на Северо- Восток, как раз на эту промзону, и в какой-то момент Вадим вдруг осознал, что дом его последний не просто в городе, но и во всей ойкумене.
 
Вот буквально - если прочертить мысленно линию от его окна прямо, вдаль, то эта линия ни во что не упрется, не встретит на пути никакого строения, никакой преграды, никакой жизни, вот то есть - буквально между ним и Неведомой Пустотой ничего нет.
 
Чтобы еще раз убедиться в этом, он специально раздобыл однажды
какой-то хитрый дальнобойный телескоп с лазерным наведением и прочертил эту линию вперёд, прямо из окна в никуда.
 
Пройдя над колючей проволокой промзоны и плоскими крышами гаражей, луч телескопа беспрепятственно ушёл в горизонтальную даль.
 
Не попалось ни заводской трубы, ни колокольни, ни даже вышки ГУЛАГа...
 
Лишь пустота над перелесками и полями - и так многие сотни и тысячи километров пространства, состоящего лишь из одних болот и неугодий...
 
Ничто не отделяло его от тундры, переходящей в болотистый берег студёного моря, и вот там, в этой неведомой дали над торосами и льдами , клубилось нечто, которое никто никогда не видел. Нечто, сотканное из тумана, холода и пустоты...  там и терялась эта линия, реальная ли, вымышленная...
 
И произошло непоправимое.
На Той стороне, в глубинах Неведомого возник вдруг некий импульс... 
 
Вадим понял, что там, в этом Неведомом что-то шевельнулось, словно это Неведомое (если бы оно могло осознавать) вдруг осознало, что кто-то (он, Вадим) смотрит на него!
 
Последствия могли быть чудовищными, но, к счастью, кто-то, видимо, пожалел Вадима, на мгновение лишив его сознания.
 
Импульс Неведомого прошёл мимо, не достигнув его души, разума, тела, и Вадим на какое-то время просто забыл об этом, сохранив в себе лишь
общее ощущение (или воспоминание об ощущении) близости
Беспредельной Жути.
 
Телескоп он выбросил, окно заколотил досками.
 
spontaneous combustion
Не напрасно Вадим иногда вглядывался в потолок.
Наступило время Роз, переплетённых с вензелями на щитах и алебардах.
К слову, ему все труднее становилось разгадывать эти ребусы, а вернее - просто стирать их из реальности, как мел со школьной доски...
Древко алебарды закономерно оказалось единицей, цветы и бутоны, размазавшись по потолку, нехотя вернулись к своему законному состоянию нулей и восьмерок.
 
Сейчас Вадиму пора было выбираться из своего логова - вскоре у него  была назначена встреча с  Филимоновым, между прочим, почти капитаном милиции.
 
До места встречи доехал на метро. Ехать было далеко,  с пересадкой - и это нравилось Вадиму, вообще ему нравилось местное метро, хоть там и было всего полторы ветки - просто одним своим наличием, словно он жил в самделешнем, безумном, бескрайнем мегаполисе, которого в России, может быть и вовсе нет...
 
Ему нравилось мотаться по подземным линиям, часто без цели. Тут он особенно ощущал своё полное одиночество  перед лицом огромного, бескрайнего города-монстра, со всех сторон укутавшего его своим пространством жилых домов, подвалов, поездов, лабиринтов. И в то же время здесь было безопасно!
Ведь где ещё скрыться от Пустоты как не в чреве города -муравейника!
 
Он вышел на станции с парадоксальным названием Парк культуры.
Никакого парка поблизости не было и в помине - а культура, даже если и  была, то скрывалась в душах проходящих мимо горожан, жила в тайниках их сердец, отражаясь в глазах и лицах, вероятно, впрочем, далеко не всех.
 
Заглядывать в глаза и души окружающих он, в любом случае, не собирался.
 
Филимонов его уже ждал. Вместе они подошли к кварталу абсолютно одинаковых серых шестиэтажных домов, похожих на крепко заколоченные сундуки. Дома стояли вплотную друг к другу, образуя ровные квадратные дворы.
 
В одном из дворов, среди буйства чахлых кустарников, были разбросаны чугунные останки детской площадки, непоколебимо, как могучие идолы, стояли памятники мультипликационным героям, тоже железные.
На обломках качелей сидел человек с выражением лица еще более суровым, чем у чугунного крокодила.
- Нам сюда, сказал Филимонов, указав на один из подъездов. Поднялись на пятый этаж.
Филимонов без всякого сомнения уверенным жестом содрал с двери бумажку с синей печатью и они вошли в квартиру.
 
В центре большой комнаты, на паркетном полу, лежал цветастый старушечий халат.
Из под него торчали две обугленных ноги в лохматых тапочках. С другой стороны халата, у воротника, где должна была быть голова, лежало что-то похожее на седовласый парик, накрывавший небольшую кучу пепла и каких- то чёрных головешек и угольков.
-Это не парик, это настоящие волосы, - сказал Филимонов.- Почему-то не сгорели...
Он приподнял верхнюю полу халата и можно стало увидеть еще одну кучу пепла и угольков, соответствующую очертаниям тела.
Никаких следов огня или гари, на внутренней стороне халата так же не было.
 
Филимонов вдруг занервничал, словно разозлившись на реальность, которую не мог понять и объяснить.
 
-И ведь ты посмотри - ни малейшего следа горения, копоти - ничего подобного! Она ж дотла сгорела в этом халате! Сколько часов нужно, чтобы ТАК сгореть? а халат-то цел! ни ниточки не обгорело, ничего! И на полу, как видишь, никаких следов огня, только грязь от пепла. Ты понимаешь это?
Как такое может быть??
 
Вадим молчал, сосредоточенно глядя на останки. Пощупал ткань халата, потер ее, понюхал..
    - Пахнет гарью - констатировал он
    - Третий случай у меня уже! - На Покровке один и на Гагарина, но там алкаши эталонные, можно сказать проспиртовался и самопогорел, бог с ним, хотя картина та же абсолютно... - Но тут!.. старуха непьющая, плита электрическая даже, не газовая ... Нечему тут гореть, нечему!!.
 
В этот момент за стенкой вдруг сильно громыхнуло, словно кто-то швырнул табуретку об пол.
Устремившись на кухню, приятели действительно увидели перевёрнутый на полу стул.
Резким движением водрузив стул на место, Филимонов как ни в чем не бывало уселся на него.

  - Достало это все уже, - сказал он.
 
Сделав для приличия несколько снимков, Вадим сунул Филимонову оговорённую сумму и поспешил покинуть нехорошую квартиру.
 
А ведь это была, по сути редкая журналистская удача - шикарнейший пример реальности паранормального. Куча материала для статьи, а то и для  книги!
Только никакую статью никто писать уже не будет.
С некоторых пор что-то надежно переключилось у него в сознании, и все стало не так, не интересно, скучно...
Кроме того, и это самое важное, самое жуткое, Вадим очень ясно ощущал, что его сознание, его разум, да по сути - все его существо потихоньку  затмевается тенью осознания вещей, гораздо более веселых, чем самосгоревшие старушки.
 
Но что, что это за туман, какую странную бездну он скрывает?
 
куклы

Весь день Вадим мотался по горизонталям линий. Двери вагона, захлопываясь с глухим, ватным грохотом, словно отрезали его от всего прочего бытия, явленного и неявленного, бывшего и будущего... Даже от самого себя. Скукожившись на сиденье в углу пустого вагона, мчащегося от пустоты к пустоте, он испытывал новое чувство, иное, чем одиночество.
 
Это было чувство оставленности, отстранённости, ненужности... Но не в пошлом, житейском смысле, а в каком-то запредельно глобальном, экзистенциальном, если можно так сказать - метафизическом...
Не было в этом состоянии радости, не было и муки, но выть хотелось всё больше...
 
Сегодня его вынесло в Заречье, в самый Центр Города.
Выскочив из метро, он вскоре очутился в лабиринте проулков, длинных, как трубы подворотен, арок, дворов.. .
Оказалось, что весь этот огромный холм, на котором стоит весь центр города вместе с крепостью, собором, домишками, пронизан множеством тоннелей, лазов, ходов...
Пробраться туда было не так уж и сложно - обойдя роскошный фасад бело-розового, как коробка зефира, доходного дома, он оказался в кирпичном полуколодце, окольцованном проводами и трубами. Тут он прошмыгнул вниз, в подвал, съехал по стёртым почти в ноль ступеням в длиннейший подземный коридор и пошел по нему.
Подземелье неожиданно приняло его, повело куда-то, не отпуская...
 
Так он вышел к туннелям, которые, вероятно, были подготовлены для строительства новых станций метро. Здесь виднелись рельсы, ржавая строительная техника, мерцало даже кое-где аварийное освещение...
 
Незаметно пространство становилось все уже. Пришлось протискиваться, а кое-где даже ползти. Что-то выпало из стены перед самым его носом. Огромный паук, замерев на пару мгновений, вдруг сиганул вперёд по тоннелю, словно указывая направление. 
 
В какой-то момент показалось, что это не просто тоннель. Это его тело, его собственные внутренности, его сознание, словно распахнутое, вывернутое наизнанку, растворённое в этой склизской трубе... И эта реальность не оставляла места уже ничему -ни чувствам, ни разуму, ни самому бытию...
               
Он был одновременно и пленником, и частью этого бесконечного лаза. Словно червь и нора, по которой он ползет, стали единой онтологической монадой. Скоро последний трепет жизненной инерции утихнет, и не станет уже разницы между ним и черным небытием земли.
   
- Мама! Ма-ма! - донёсся откуда-то механический, игрушечный голос.
Это вывело его из состояния странного, губительного оцепенения.
Опомнившись, он вывернулся, буквально выдавив себя  из этого лаза-тоннеля, рухнув в пространство иное, похожее то ли на склеп, то ли на заброшенный склад.
Впрочем, помещение не было совсем уж заброшенным - тут сработал датчик движения, зажегся свет.
У стен стояли несколько ящиков, похожих на гробы.
Это и были гробы, только небольшого размера, словно предназначенные для детей.
На каждом из них было написано имя: Лена, Настя, Оксана, а на иных и ласкательно: Зоенька, Катюша, Верочка...
Именно из этих ящиков и исходил голос, выведший его из оцепенения, и вообще там, во гробах, происходило нечто такое, чего никак не должно быть во гробах: что-то там стучало, шипело, щелкало...
Из ближайшего гробового ящика доносились размеренные, четкие стуки, словно работал метроном. Крышка этого ящика была почти сорвана, и было похоже, что кто-то стучал изнутри по этой крышке...
Несмотря на всю чудовищность происходящего, Вадим молча и, по-видимому, совершенно спокойно стоял  рядом и просто считал эти удары.
Кажется, он догадывался, что к чему...
- Шесть. Семь. Восемь...
Крышка гроба подскочила и с треском рухнула на пол.
Резко, словно управляемая каким-то механизмом, из гроба поднялась мумия и села в гробу. В груди ее что-то щелкнуло, захрипело, и мерзкий, писклявый, мультипликационный голос запел:
 
От улыбки будет всем светлей
И слону и даже маленькой улитке!!

Собственно, то, что поднялось из гроба, мумией можно было назвать условно. Скорее это было нечто, похожее на мумифицированную куклу. На истлевшие останки лица была нанесена маска, состоящая из воска, пудры косметики. На месте рта - яркое, расплывшееся, багрово-алое пятно... Все тельце было тщательно перебинтовано, перевязано ленточками, бантами, укутано шарфами и кофтами.
Так вот где он хранил своих кукол!
Вадим хорошо помнил эту историю сумасшедшего некрополиста, который похищал с кладбищ трупы юных дев, потрошил их, претворял в кукол, встраивал в них всякие механические устройства и динамики, жил с ними , разговаривал. Его, конечно, поймали, но огромную часть тел так и не нашли...
Видимо, выпадение Вадима из тоннелей и лазов в склеп потревожило эти механизмы, активировало не до конца разряженные батарейки,  заставило их заработать...
Вот только активность в гробах и не думала утихать. К звукам детских песенок и мелодий прибавилось какое-то сопение, вздохи, явственный шепот... В одном из гробов будто кто-то вздохнул - Ооооох!...а потом  вдруг раздался громкий, резкий звонок будильника...
Все это составляло чудовищную, жуткую какофонию.
Вадим метнулся прочь, к выходу из склепа. Дверь была закрыта на засов изнутри. Сбросив его, Вадим кинулся бежать по подвальным доскам и лужам, по чугунной винтовой лестнице взбежал наверх и вырвался наконец наружу, в щель подвортни чрева одного из домов в районе Рождественки.

живой?

Посреди центральной, пешеходной, вечно беспокойной улицы, пронизанной испарениями подвалов, дворов, ресторанов, стоял старичок и играл на невидимом аккордеоне. «Терьям, терьям!» -  подпевал он сам себе.
Неподалеку от него Вадим заметил человека, одетого сколь элегантно, столь и неряшливо. Неспеша, но целеустремлённо он продвигался куда-то среди толпы с видом вполне беззаботным, даже безмятежным. На плече его висела дорогая, довольноо потертая кожаная сумка.
Тут Вадим вдруг поймал себя на мысли, что прекрасно что знает, какая вещь лежит в этой сумке. Это -книга.
Знал он и ее название - это был сборник «Ста Коанов дзен» Кацуки Секиды.
Он даже помнил, на каких страницах должны были быть карандашные пометки и подчеркивания...
Но веселее всего было то, что человеком с книгой в портфеле был Костик, когда-то лучший его друг, который по некоторым причинам сейчас ну никак не мог находиться здесь....
А книгу эту он всегда таскал собой, хоть и знал, наверно наизусть...
Костик неожиданно остановился, словно почуяв, что на него смотрят, обернулся, отыскал взглядом Вадима и вдруг захохотал, показывая на него пальцем, как в детстве.
От неожиданности Вадим аж икнул, а потом засмеялся в ответ -во весь голос, возможно впервые за многие годы.
Так они и стояли некоторое время посреди улицы, хохоча, изумляя птиц  и прохожих . Даже «терьям» на какое-то время заглох...
 
С Костиком они дружили еще со школы, но в последнее время в нем стала заметна некая перемена. Показалось, что он стал смотреть на него (да и на всех вокруг) несколько иронично, даже с высока...
Пересекались они редко, все больше случайно, как сейчас - на улице и или в метро.
Однажды, много лет уже назад, будучи на поминках одного общего приятеля Костик, едва сдерживая неуместный хохоток, глядя на скорбные лица присутствующих, шепнул Вадиму на ухо:
- А ведь я знаю, кто будет тут следующим!
Вадим тогда невольно напрягся, но Костик посмотрел на него снисходительно
- Да не бойся, не ты!
А через пару месяцев Костик пропал.
Говорили, что он погиб в горах где-то на Алтае, и какие-то непонятные его соратники нашли и сожгли тело его прямо там, в горах, развеяв прах, и никаких известий о нем больше никогда не было.
Все прочно считали его умершим - и так же прочно и быстро позабыли.
Один раз после этого он приходил Вадиму во сне, скорее всего, видимо, уже с того света.
Там он строил себе дом, массивную каменную башню, ходил где-то на верхних этажах, а Вадима не звал и не приглашал к себе, ибо - куда ему...
И вот он стоит теперь здесь, рядом, благоухая своим любимым Jean Paul Gaultier Absolut...
 «Живой, получается» - решил Вадим, но напрямую спросить все-таки не решился.
Прекратив хохотать, друзья двинулись дальше по улице
Эта встреча ненадолго отвлекла, рассеяла пелену тумана, застилавшего его сознание, словно он выглянул на секунду из какого-то омута, вздохнул -и вновь почувствовал, как начинает тянуть его снова вглубь, вниз, подступает наваждение, и недостаёт -воздуху...
Костик  говорил без умолку, но Вадим никак не мог понять ни слова.
Он внимательно вслушивался в его речь, пытаясь расслышать звуки, составив из них слова и фразы, но ничего не получалось, словно речь звучала сквозь тонкую стену...
Они забрели в некий полуподвал, в бар, похожий на чье-то логово. В небольшом зале под низкими кирпичными сводами было вполне отъединенно, туда они и занырнули.
Тут речь Костика стала слышаться все отчётливее (возможно так действовал алкоголь), и после пелены непонятных фраз до Вадима наконец донеслось, словно ватное одеяло сдернули:
. .. да, я там побывал. Шаманы спорили с врачами Как я мог остаться жив? Но я выучил суахили и сменил культурный миф - усмехнулся он.
- ничего себе, - сказал Вадим, стараясь не выдать своего удивления. - мало тебе было китайского, ты еще и суахили выучил?
Костик посмотрел на него слегка разочарованно
- Про суахили, как ты мог бы понять, это была просто цитата. Но мне действительно пришлось выучить один из редчайших индо-бирманских языков. Самое интересное, что его знаю теперь, похоже, только один я..    
- Но впрочем, все это - суета и прах...
«Прах и суета», повторил он несколько раз механически, словно думал совсем о другом, а может и не думал вовсе...
Определено, внешне это был тот же самый Костик, даже ничуть не постаревший, как всегда загорелый, благоухающий, ироничный... Но иногда он как бы застывал, мрачнел на какое-то  время... В зале, в котором они разместились, был самый настоящий камин, в нем  горел огонь и всполохи огня гуляли по стенам, застывая на столетних кирпичах забавными рожицами...
Костик вышел из этого своего мгновенного оцепенения и продолжил
- а знаешь, что самое невероятное ? - голос его скатился на какой-то дрожащий полушепот.
-раз уж мы заговорили об этом ... Этот язык, который я там выучил... Это не просто язык. Я не сразу тогда понял, в чем фишка... но если разобраться...
В общем, это даже и не язык вовсе, а, по сути, набор алгоритмов. Очень четких, лаконичных, по-своему изящных звуковых моделей для управления реальностью. Я освоил его легко, оставалось только найти ключ, чтобы все заработало. Я долго размышлял , но оказалось, что ключ этот лежал практически на виду! Надо просто переворачивать в определённый момент некоторые слова!
- Ну, скажи что-нибудь, на своем волшебном - полувшутку попросил Вадим.
Костик напрягся и издал несколько мяукующих, свистящих, булькуюших звуков. Меньше всего это походило на членораздельную речь, не было похоже это и на пение... В этом наборе звуков можно уловить было лишь интонации - повеления, просьбы, благодарности...Может быть, испуга..
 - И что это значит? - спросил Вадим
 - Сейчас увидим.

Началось с того, что огонь в камине вдруг трепыхнулся, заметался в топке  и чуть не погас, словно возле него кто-то пролетел на огромной скорости.
Из самого камина вдруг стали доноситься странные звуки, похожие на смех, рокот, вскрики...
А потом раздался шум аплодисментов.
Зажёгся яркий свет и стало понятно, что все это время они находились в буквальном смысле, на театральной  сцене.
Вся окружающая  обстановка  - камин, столик, за которым они только что сидели, каменные своды и окна подвала оказались просто декорациями на этой сцене.
Поднялся занавес и Вадим увидел большой зрительный зал, почти все места в котором были заняты. Наверху, над этим залом между балконами, был протянут длинный транспарант с надписью
ПРАХЪ И СУЕТА
Между прочим, Вадим впервые в жизни стоял на сцене и глядел с неё в зал, а не наоборот.
- Что это значит? Где мы? Это какое-то наваждение? - спросил он.
- Сложно сказать, ответил Костик. Кажется, он и сам был слегка растерян. -Возможно, все это время мы просто разыгрывали какое-то представление, не понимая того. А сейчас просто осознали реальность, как она есть. А может быть и наоборот.
Между тем зрители в зале начинали скучать. Кто-то громко смеялся, кто-то откровенно храпел.
Пауза на сцене явно затянулась. Понимая это, Вадим решил продекламировать невесть из каких глубин памяти всплывшее стихотворение, вполне подходящее, как ему показалось, к случаю.

Я отбросил жемчужные чётки
Серебро на алтарь возвратил
Этот образ - туманный, нечёткий
Меня вновь к себе поманил
 
...Стоим два призрака печальных
Невыразимы и просты.
И правды нет и нет обмана
В сиянье вечной Пустоты.

Публика декламацию не оценила. По рядам прокатился разочарованный ропот, кто-то засвистел, а кто-то просто встал и вышел.
Из передних рядов в сторону сцены полетели огрызки яблок, смятые пластиковые бутылки, еще какая-то дрянь...
Это был полный провал, неожиданное Фиаско. Отстранив поникшего Вадима, Костик быстро взял инициативу в свои руки.
- Дорогие друзья, простите моего друга, он и в самом деле совершенно не умеет выступать на публике. Скажу по секрету - и никогда не умел. Но зато сейчас у вас есть уникальная возможность услышать - впервые в этом зале, впервые в этом городе и в этой стране - народную свадебную песню племени Друзей Жёлтого Дракона «ПРАХЪ И СУЕТА» на языке оригинала.
И не дав публике опомнится, начал издавать рычащие, горловые звуки вперемешку с шипением и опять же, мяуканьем.
Это принесло свой результат, и довольно быстро - свет в зале замигал и умер. Не стало сцены, театра, зрителей.
Вадим обнаружил себя за столиком в том же самом полуподвале. Костик сидел напротив него, погружённый в чтение коанов дзен.
Вадим захотел было продолжить разговор, спросить его о кое о чем важном, о чем они не успели поговорить из-за этого дурацкого происшествия в театре...
Спросить даже не об этих странных узорах, и не о мертвых куклах или старушках, а о страшной пустоте, о странном тумане, возникающим из ниоткуда и потихоньку поглощающем его душу...
Но Костик не отвечал, полностью сосредоточившись на чтении.
Между тем обстановка в баре изменилась, появились какие-то байкеры, сплошь одетые в черные куртки со всякими железяками и цепями, они заполонили весь зал, лезли через столы, шумели...
Кому-то явно что - то куда-то забили, и все помещение потряс крик, раздались визги, какое-то мычание... В стену полетели и со звоном разбивались пивные кружки - так народ праздновал победу или поражение...
- Надо отсюда уходить, - проворчал Вадим и спросил напоследок:
- А ты дом-то себе достроил, помнишь - показывал?
Но Костика не было уже за столом. На его месте сидел давешний аккордеонист. Вместо гармошки он громко играл на невидимом барабане, ударяя ложками по столу.
- Терьям! Терьям! - задорно выкрикивал он. Однако в обстановке общего хаоса и трескотни это никому не мешало.
 
esoterium (распараллеливание)

С некоторых пор характер изображений и знаков в комнате Вадима кардинально изменился. Теперь уже цифры времени оказались иллюзорной пустотой, измышленной, выстроенной Мозгом на основе другой, истинной реальности.
Промерцав некоторое время, эти цифры начинали исчезать, распадаться, переплетаясь в другие, странные картинки и узоры, уже далеко не всегда средневековые. Вот только означали они не часы и минуты, а какие-то совсем иные соотношения. Но какие?
Существует некое триединство пространства, времени, намерения, (или необходимости). Вадим, не особо мудрствуя, обозначил для себя эти соотношения как Триады.
И вот для каждой  такой Триады  (коих количество бесчисленно), и существовала, проецируясь, своя особенная, единственная картинка, или узор, или их сочетание. Невозможно было определить их взаимозависимость или иерархичность...
Очевидно было лишь то, что существовали они в параллельной, неразрывной связи. Возможно, так еще раз проявлялся принцип синхронистичности...
Два брата с собачьими чертами лиц, увязшие в какой-то адской норе явно и однозначно соответствовали тому, что Вадим выйдет из дома утром (точного времени уже не существовало) перейдет улицу, и, направившись в сторону Центра, доберётся до угла Варваровки и Большой Печерской.
Там он окажется в помещении, густо пропитанном фимиамом ладана, сантала, лаванды, рододендрона ...
...Таинственно зашуршал, зазвенел поющий ветер под потолком.
В небольшом пространстве эзотерического подвальчика царил такой же блаженный экуменический синкретизм, как и в воздусях.
Висели иконы, мандалы, лингамы...
Будда Амитабха парил над полями и лесами иконографических пространств, где св. Серафим смиренно кормил своего медведя, а Франциск разговаривал с волком...
 
Кеноцефал и псеглавец, развернувшись, смотрели в разные стороны...
В благочестивом экстазе святые Захария и Елизавета воплощали практику целомудренной майтхуны, а будущий сын их смиренно благословлял собственное зачатие.
Колыхались ленточки, тряпочки, платочки. Позвякивали Колокольца.
Трёхликий , четырехглазый, нерожденный изумлённо взирал на Гостеприимство Авраамово...
Управляла всем здесь женщина странного возраста в длинном, темно синем платье, украшенном на рукавах узорами и коловратами.
Понимая, что терять уже нечего, Вадим выпалил первое, что пришло в голову:
- это что же - правда, что нет спасения вне Церкви?
- конечно, ведь не может же врать св. Киприан Карфагенский, -мило ответила женщина, словно только об этом и размышляла.
Сейчас она выглядела почти как монахиня в этом своем платье и платке, завязанном узлом на затылке.
- а зачем тогда это все ?- он обвёл рукой эзотерическое пространство, чуть не обрушив лингам.
Она мягко улыбнулась, обнажив поразительно ровные, как ряд жемчужин, белоснежные зубы.
- во первых, по большей части ничего этого не существует. А кроме того - откуда нам знать, где границы этой церкви? Ведь если может Всемогущий из камней воздвигнуть детей Авраамовых, то что мешает Ему установить границы церкви по своему разумению? Или упразднить их вовсе? Ведь мы же не можем кощунствовать, ограничивая свободу воли Творца...
Женщина говорила интересные, хотя в целом очевидные вещи, вот только воспринимал он их (как и все вокруг) уже по другому, словно утратилась некая точка опоры, или отсчета...
 
Словно стало невозможно ничто ни с чем сопоставить...
Он осознал, что пространство его мыслей и собственного бытия безнадёжно распаралеливается с пространством внешней реальности. Будто две прямые разъезжаются и уходят в разные стороны…
Все-таки он попытался зацепиться за ускользающий смысл слов.
- Но как же тогда быть с самим бытием? Я уж не говорю о познании. Но для начала нужно подобие, отношение! БОГ - это такое гладкое, приятное слово, удобное на ощупь, как шарик, как пасхальное яйцо...Но только что делать дальше? Его же не положишь в карман или за пазуху...
Словно не удивясь вопросу, она, порывшись в закромах прилавков, протянула ему что-то, как показалось похожее на небольшой патронташ.
- Это вполне можно положить- улыбнулась она.
Это были четки-лестовки - кожаный ремешок, состоящий из множества плотно затянутых и переплетённых между собою твердых кожаных петелек. В каждую такую петельку- ячейку вместо патрона, вставлялась дощечка с молитвой.
- Это - духовный пулемет, - без улыбки сказала она. Оружие против бесов.
- Вот как ... И много же бесов ты так убила?
- Точнее - нейтрализовала.  Не мало ... Только вот главного сложно достать ... - и улыбнулась теперь совсем как школьница, или - вернее, курсистка из далёких дореволюционных времён.
Она подошла к нему совсем близко, намереваясь сказать еще что-то -наверное, самое важное, или, может быть, даже поцеловать, но тут декорации переменились, словно погас свет, все пропало, исчезло, изменилось, и поцелуя, если он и был, Вадим уже не почувствовал.
 
крах

«Тум-ту-дум!»- слышались громкие, частые удары бубна или барабана. В небольшом, полутемном зале пахло ладаном и человеческим потом.
 
В центре этого зала возвышалась небольшая сцена, похожая на подиум, почти скрытая в полумгле.
 
Несколько человек, держась друг друга, ходили хороводом вокруг этого подиума, иногда в едином ритме вдруг вздрагивая и подпрыгивая.
 
Звучало пение - протяжное, заунывное, но так же и ритмичное, все более быстрое, словно перетекающее от погребальных медитативных мелодий к ритмам плясовым, роковым, даже реповым.
 
- А мы пойдём туда молится, где есть чудные дела! - доносились голоса словно из подвала, или из бочки.
- О ега! о ега! -отвечали хороводящиеся, все убыстряя темп.
 
Достигнув видимо, своей кульминации, единая сущность хоровода вдруг рассыпалась на несколько отдельных монад-танцоров, продолжавших свое камлание в ритме собственного кружения.
 
...Бубны били ежесекундно. Невидимый хор продолжал тянуть, не переставая, одну непрерывную ноту, сгущая ее до степени крайнего драматизма, и на этом фоне звучали хриплые, резкие выкрики:
 
...А мы пойдем к Алатырь горе!
...А на той горе - церква стоит!
...А из той церквы свят пророк глядит !!
 
танцоры вскакивали на подиум, кружились там, извиваясь в невероятном танце, выкрикивая уже просто обрывки каких-то песнопений, или молитв
 
«Царь...мой!» «На... гой!» «Ты... Мой!»
       Приди .... Убели.!!!!
 
И вдруг разом всё резко затихло - оборвались все звуки, прекратилось движение. Камлающие мгновенно смылись с подиума.
 
В самом центре его зажглись и засияли красные круги, вложенные друг в друга, по краям их проявился орнамент, состоящий из черепов, змей и цветов.
 
В центре этого круга явился лик мертвеца с распахнутым ртом, выкинутым на бок языком.
 
Не было уже душного зала и подиума - Вадим, как и прежде, находился в изувеченной своей комнате...
 
Силуэты и тени участников обряда, как всполохи застыли на ее стенах и потолке.
 
Из разверстого зева мертвеца бил тонкий, красный луч, и в этом луче исторгались в мир зловещие, странные сущности.
 
Теперь это не были безобидные знаки и отблески. Узоры приобретали крепкую материальность, вживаясь в предметы, намертво вплетаясь в реальность, поглощая или пресуществляя ее под себя...
 
На стене комнаты материализовался изукрашенный череп, наполовину скрытый полумаской из кукурузных листьев и перьев. От него во все стороны побежали трещины по стене, претворяя ее в похожий на ацтекский орнамент из зигзагообразных волн, квадратов, схематичных солнц, треугольников...
 
Змея с головой Евы возникла вдруг на руке Вадима, словно небольшая элегантная татуировка. Но невинных татуировок не бывает!
Сразу же она начала наполнятся жизнью, соками, кровью (его кровью!), и взвившись, всползла вверх по его спине, обвила шею...
 
На теле его, словно выжигаемые огненной иглой, стали появляться знаки, иероглифы, буквы неведомых алфавитов... В этих местах кожа его стала покрываться трещинками, из которых сочился странный светящийся сок.
"Как бы целиком теперь не обратится в надпись, или орнамент..." -подумал он по инерции.
 
Он, конечно, понимал, что происходящее - фатально, непоправимо, и видимо, уже не только для него.
 
Манифестация той силы, которая буйствовала вокруг, была лишь предвестником, отголоском другого, близящегося, невыразимого Ужаса, которому нет имени в человеческом языке...
 
 
Он подошёл вплотную к этой чудовищной голове.
 
Поразился странному, даже комичному переплетению реальностей - голова находилась на той же тумбочке, где когда-то стояли и те самые его часы..
Из затылка головы к розетке тянулся шнур... Словно она не могла работать без электричества!
 
С забавностью всей этой ситуации могло соперничать лишь ее безумие.
 
Вадим выдернул шнур из розетки.
 
Красный луч мгновенно потух! Но ничего больше не изменилось.
 
Тогда он вознёс блюдо с головой как мог высоко вверх. А затем со всей силы он обрушил его вниз, наземь, стараясь чтобы тяжеленное блюдо окончательно прихлопнуло, задавило, разбило окаянную голову.
 
В следующий момент произошла ярчайшая, белая вспышка. Невероятнее всего было то, что источник её находился не где-то вовне, снаружи, а внутри всех предметов. Словно это ярчайшее излучение изошло отовсюду одновременно.
 
Длилась это лишь мгновение. Свет, как возник, так тут же и потух, сгинул. Затем исчезло и все остальное.
конец
 
начало

Никакой реальности не было. Окружающего мира не было...
Иллюзий, цвета, запахов, ветра, предметов, образов, фигур - не было.
Не было самого бытия. Невероятным образом существовал только сам Вадим. Это он понял, как обычно, исходя из опыта. Он осозновал себя, но по-другому, иначе чем раньше... Прекратился поток сознания -ум не метался теперь от мысли к мысли, от впечатления к впечатлению...Было просто тяжёлое и однообразное состояние самоощущения, самоприсутствия...
 
Никуда не делось и тело - оно болталось непонятным образом в этой пустоте, словно крыса в банке...
 
Ни в коем случае нельзя было сказать, что он парил в некоей невесомости, испытывая свободу и легкость. Скорее было чувство, что он копошится в вязкой, липкой, удушливой субстанции, как паук в варенье.
 
Это не была полная скованность. Пошевелиться, поднять руку было возможно, хоть и тяжело...
 
Но всякая субстациональность, конечно, отсутствовала. Реальность, если и была, то именно отсутствия. Отсутствия звука. Отсутствие тишины. Отсутствие яркого света. Отсутствие кромешной тьмы. Вот и всё. Неужели - всё?
Неужели это и есть предуготованная ему вечность??
 
В руке Вадим ощутил какой-то ремешок с плотными, округлыми узелками. Четки-лестовки!..
Стал перебирать их... Вот три узелка в самом начале.
Сами собой, словно запечетленные на этих узлах, проявились слова
 
Аллилуйя, Аллилуйя, Аллилуйя Слава Тебе Боже!
Следующие две строки осторожно произнёс сам
 
Аллилуйя, Аллилуйя, Аллилуйя Слава Тебе Боже!
Аллилуйя, Аллилуйя, Аллилуйя Слава Тебе Боже!
 
И тут произошло Чудо.
Ощутилось некое движение, трепетание... Потом явились молнии в пустоте! Это были тончайшие, разноцветные лучи, вспыхивающие наподобие фейверков... Очень быстро эти лучи соединились в одно сплошное, яркое, полыхающее многоцветием Сияние.
Белый Ясный Свет светился во тьме.
 
Перейдя три первых ступени -узелка его пальцы оказались на небольшом, гладком участке четок.
 
-Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно, и во веки веков!
сказал он, будто бы уже зная, что нужно говорить.
 
Поскольку небытие и пустота не обладали никакой собственной сущностью, ничего не изменилось. Просто как будто капельки воды на стекле испарились и исчезли. Или развеялся дым...
 
И стали обнажаться черты той Первоосновы Реальности, которая Всегда Была Здесь.
 
Формы ее были еще непроявлены. Воистину, теперь могло явиться что угодно - может, его старая комната. Может - Райский Сад, или еще что-то немыслимое, но Первооснова всего была Неизменна, Нерушима. Едина.
 
Он мог дышать! Он мог ходить, махать руками, может быть, даже летать!
Следующие ступеньки он взбежал легко, словно и в самом деле по лесенке, лишь успевая повторять:
 
Господи помилуй Господи помилуй Господи помилуй Господи помилуй
Господи помилуй Господи помилуй Господи помилуй Господи помилуй
Господи помилуй Господи помилуй Господи помилуй Господи помилуй
Господи помилуй Господи помилуй Господи помилуй Господи помилуй
 
С каждым шагом его, с каждой ступенькой, с каждой молитовкой, возникали какие-то новые ниточки в пространстве.
Очень красивые, разноцветные, блестящие, тонкие и бесконечные, разнообразные - ниточки эти стали связываться, переплетаться между собой, соткавшись в полотно иной формы Реальности...
Которая наложилась на эту Нерушимую Единую Первооснову, образовав новую картину мира. Его мира. Подаренного ему мира
Пробежав по четкам пару десятков ступеней, пальцы его уткнулись в ступеньку покрупнее.
Слегка переведя дух, Вадим тихо, очень медленно сосредоточено произнес:
 
Помяни мя Господи, во Царствии Твоём,
Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки.
Каждое из этих слов вмещало, может быть, целую книгу.
Внешний облик вещей окончательно оформился, приняв вид великолепного каменного города без единого изъяна. Если можно было бы представить себе, например, С-Петербург или Венецию, из которых полностью было изъято все ненужное, некрасивое, серое, смертное - то, может быть, этот город чем-то и напоминал бы их...
На стенах домов оживали невероятные картины - творения лучших мастеров...
 
Мостовая, вместо булыжников, была уложена светящимися, прозрачными камнями, и внутри каждого из них, казалось, существовал еще один, другой такой же город, не менее великолепный...
 
Он шёл по этим лучезарным камням, и в какой бы переулок или двор он не пытался свернуть,он оказывался на похожей улице, ещё более великолепной...
Из окон домов и дворцов слышался людской шум, звон, пение... Словно где-то шел пир, а где то - литургия... Или уже не было разницы на самом деле ...
Кто-то негромко позвал его по имени.
Вадим встрепенулся, оглядываясь. Это был очень знакомый, родной голос... Мягкий и властный, словно вопрошающий. Но без укора, а будто с улыбкой...
Больше всего Вадим боялся теперь, что больше не услышит, потеряет его...
Но голос снова повторил его имя и Вадим пошёл на этот зов.
 
октябрь-ноябрь 2025